Когда сгорает тот, кто не горит

Олу никак не могла вернуться к себе прежней. Ставшее ей уже таким привычным её человеческое тело лежало теперь истерзанное где-то в людском морге огромного мегаполиса. И здесь далеко от людей, от их алчных, любопытных взглядов, на краю света, меж прибрежных скал, потонувших в черноте ночи, Олу медленно возвращалась к своей духовной бестелесной сущности. Ей и прежде случалось жить среди людей, тогда, расставшись с телом, она мгновенно обретала себя, чувствовала свободу, безграничность, силу, добро и гармонию. Но теперь прежняя сущность давила Олу, жгла её и, вопреки законам природы, бестелесная Олу испытывала физическую боль. Случайный наблюдатель, окажись он на краю света, увидел бы, как в воздухе вихрем кружились огненные искры. Вихрь то расширялся и поднимался столбом к низким облакам, то сжимался до размера яблока и, как мяч, скакал и ударялся о скалы. Олу хотелось встретиться и поговорить с Мудрой – это единственное сознательное и понятное, что она ещё слышала в себе среди невыносимой боли, но она никак не могла сосредоточиться и почувствовать, или позвать Мудрую.

Чтобы унять жжение и боль, как делают люди, Олу бросилась в море, но солёная вода только жгла ещё больше. Шло время. Разлетаясь от удара о скалы тысячами мелких солёных брызг, Олу, наконец, почувствовала то, что напомнило ей прежнюю свободу и безграничность. И тогда она услышала зов Мудрой.

Олу тут же очутилась рядом с ней в привычной для обоих стихии – в огне. Боль мгновенно прошла. Теперь её сменила жажда – но не та, что мучает людей от тяжёлой физической работы или в зной под жарким солнцем. Такую жажду, Олу тут же поняла, не зальёшь никакой водой. Олу сжигало изнутри, но причиной тому было не пламя заводской печи, в котором она была теперь вместе с Мудрой. Пламя, огонь – это родная стихия для Олу. Нет, её жгло и ранило то, чего в ней никогда прежде не было: хоть она и была бестелесной, внутри неё будто тлел раскалённый красный уголь – это была та злоба и ожесточённость, что проникли в неё от людей, что мучили её теперь жаждой мщения. Эту жажду, желание причинить зло не вмещала её прежде безграничная духовная сущность, она была сотворена для совершенно другой – для светлой силы, и оттого и было Олу так больно, когда она искряным вихрем носилась меж чёрных скал. Находившаяся рядом Мудрая увела от неё эту боль, Олу понимала это, но всё равно резко и яростно набросилась на старшую служительницу огня:

– Почему никто не вмешался? Почему вы не спасли Бэра?

Олу была хорошо воспитана и никогда прежде не позволила бы себе так грубо обратиться к Мудрой, но теперь всё старое лишь давило и угнетало душу Олу превратившуюся в груду ало-чёрного угля.

– Здравствуй, Олу. Я прошу у тебя прощения. Я знаю… – Почувствовала Олу ответ Мудрой, но она не хотела, не могла это слушать:

– Какого прощения? Бэра больше нет!

– Я знаю, как тебе больно!

– Не знаешь, ты ничего не знаешь! Как вы могли… как ты могла спокойно наблюдать, смотреть на то, что с нами делают люди?

– Мы не знали. Я узнала слишком поздно…

– Если бы они только истязали наши тела!.. и это уже было бы невыносимо! Но, может… Может, Бэр бы вернулся со мной! Но они разодрали его душу, они изувечили мою…

– Я вижу, дитя моё. Мы никак этого не ожидали. Я виновата: я должна была предвидеть, что ещё слишком рано отправлять к людям чистейшее божественное искусство.

Распаляя угли внутри неё, перед Олу пронеслись картинки её жизни среди людей: они с Бэром совсем юные, она сочиняет стихи, нет, не сочиняет, стихи сами льются из неё – она принесла людям дар природы – свежий и звенящий, как воздух после грозы и яркий и манящий, как море в блеске солнца. Бэр тут же подхватывает льющиеся из неё звуки, рождается музыка, и Бэр играет её на неведомом прежде инструменте, звучат не ноты, не мелодия – сама природа дарит слушающему свои тончайшие звуки: пение птиц, шорох травы на рассвете, шум прибоя, шелест дождя за окном, что слышит сидящий в тепле у камина, ветер шумящий меж крон высоких столетних деревьев, южную ночь, где в тиши, жизнь и любовь слились воедино и не знают конца… Бэр и Олу играют божественную музыку сперва в маленьких кабачках и барах, но та энергия добра, что они несут, исцеляет людей, даёт людям силу и свободу, о них говорят, услышать их музыку приходит всё больше и больше людей, и вот они уже собирают целые стадионы. Но свободные люди не нужны правителям, им нужны овощи, которыми легко манипулировать, роботы, что исполняют инструкции, винтики большой машины, и как-то во время концерта Бэра и Олу хватают на сцене военные. Их тащат через толпу, Олу видит глаза людей полные сочувствия и одновременно страха. «Помогите!», – кричит она, но никто не двигается с места.

Грязные стены, издевательства… Олу и Бэру показывают телевизионные передачи, где людям внушают, что на тех концертах с «божественной музыкой» их гипнотизировали, что их обманывали, что вообще ничего и не было, что всё казалось, ибо такое не может быть реальностью! А дальше… Нет! Олу больше не может этого видеть!

– За нас никто не вступился! Ни один из людей. Все смеялись, глумились. Лишь редкие люди молчали – они понимали, что то, что мы несём – это божественный дар, но они боялись, боялись встать на нашу сторону.

– Ты должна исцелиться. Ты сможешь, как и прежде, вдохновлять людей…

– Я ненавижу людей! Я их убью! Сожгу! Испепелю!

– Тише! Тише! Это твои свежие раны. Я помогу тебе.

– Нет! Не хочу! Я не хочу больше нести людям добро и искусство. Разжигать угасшую страсть. Раздувать потухшие угли.

– Без искусства, без творчества люди, что без души, они машины… Они… они погибнут. А мы созданы, чтобы служить природе и людям. У каждого своя роль: я слежу за тем, чтобы огонь приносил людям добро и пользу, чтобы он был им другом, а не врагом. Ты вдохновляешь людей на подвиги, даёшь свет, надежду, одухотворённость, поощряешь фантазию и воображение…

– Хватит! Есть же те, кто разжигает пожары? Я буду с ними!

– Они обижены на людей, как ты. В них поселились людские страсти, и им от этого только больно. Они больше не служители огня, они сгорают от жажды мести и погибают. Как твой отец… однажды.

– Я буду мстить за Бэра! За отца!

– Ты опасно больна!

– Нет! – Олу вдруг резко рассмеялась. – Больны вы – все те, кто хочет помогать…

– Осторожней! – предостерегла Мудрая. – Я здесь, чтобы усмирять пламя. Рабочие забыли закрыть вовремя вентиль, и того и гляди произойдёт катастрофа!

– Катастрофа! Пусть они все сгорят!

Две служительницы, борясь друг с другом, одна старалась усмирить огонь, а другая его раздуть. Хоть Мудрая и была сильнее, пламя заплясало, всё возрастая и подходя к опасной черте.

– Нет! – закричала Мудрая. – Остановись!

По закрытым векам задремавшего на посту рабочего зарябили отсветы огненой пляски, он очнулся, обнаружил незакрытый вентиль. Ужас! На мгновение он окаменел, но тут же пришёл в себя и бледный бросился закрывать кран.

– Видишь, он уже больше никогда не повторит такой ошибки.

– Ты слишком мягка с ними! Они так не понимают! С людьми нужно жёстко – тогда они чему-то научаться.

– Нет, не уходи! – закричала Мудрая, почувствовав, что Олу не остановить. – Я должна помочь тебе исцелиться.

– Ты уже ошиблась! Ты постоянно ошибаешься! Только жёсткость! Ты моя мать, ты учила меня добру, но с ними это не работает!

– Остановись, Олу, ты погибнешь!

Но Олу уже была далеко. Она решила мстить – она сожжёт тех двух людей, что издевались над ней и Бэром больше других. Вот она уже в доме одного из них. Мужчина сидит за столом и смачно жуёт свой ужин. От вида этого ненавистного лица всё в душе Олу запылало. Подле мужа сидит жена, она – в банном халате, он в трусах и майке, её мокрые волосы завёрнуты в полотенце, на его голове блестит лысина, её рука на бедре мужа, он ест руками жирную курицу, оба пялятся в огромный телевизионный экран, на лицах безразличие и скука. В углу тихо хнычет маленький мальчик, он сидит на голом полу и размазывает по лицу слёзы горькой обиды.

– Не хнычь, ты мужчина! – кричит на него отец, не отрываясь от телевизора.

Бедный ребёнок, подумала Олу. Бедный ребёнок, а ведь, когда он вырастет, он станет таким же глухим к чужой боли. Он смотрит на отца и мать, он будет таким же, как они, но пока он только любит их: в них для него вся радость и всё горе. И Олу уже не могла причинить боли этому ребёнку, этой семье.

Она отправилась в дом другого человека. Здесь картина была схожей. Только детей было двое: они сидели за маленьким детским столиком и никак не могли поделить смартфон, что мать дала им поиграть, чтобы они её не отвлекали. Как раз, когда Олу появилась в детской, мальчик ударил девочку по голове смартфоном, девочка закричала, на шум прибежала мать в банном халате и… как заорёт!

Они уже полны насилия, как и их родители! Эта мысль против воли бросила Олу в огромный телевизионный экран, экран замолк, затем зажужжал, повалил дым. Мужчина подпрыгнул на месте, выругался, но не зря он служил в войсках быстрого реагирования, он тут же набросил на загоревшийся телевизор плотное покрывало, выдернул шнур из сети и опрокинул на телевизор аквариум воды прямо вместе с рыбками.

Тут из кухни послышалось жужжание и хлопок. Это Мудрая, узнав, что её дочери больше нет, не выдержала и подпалила электрочайник, но всё-таки она вовремя остановилась, и пожара не произошло. Бросившиеся на шум муж с женой столкнулись лбами в коридоре. В тот же миг по всему городу погас свет – Мудрая, уходя, порвала провода главных электростанций.

В тёмном коридоре подполковника войск быстрого реагирования муж ругался на жену, жена на мужа, тихонько, боясь гнева родителей, завыли дети, в гостиной глухо шлёпали хвостами по полу немые рыбы.