Крушение утопий

«Вы все умрëте. Никто не сжалится. Вас много. Вы — роботы», — вспомнил я слова одной сумасшедшей, сказанные в центре города полгода назад, пока, стоя на коленях перед пропастью, ожидал мощного удара в грудь с ноги стражника, охраняющего заражëнную территорию. Он это сделает, ему не привыкать, а я полечу прямо в бездну, прямо в вырытую яму к остальным. И неважно ему, да и всем им, заражëн ли я или нет. Я пытался выбраться за пределы купола зоны и случайно узнал то, о чём никто знать не должен, поэтому другого стражнику не остаëтся.

Мне трудно различить его лицо. Более того, из-за чëрного железного костюма, защищающего от заражения, и кибернетического шлема с отсвечивающим голограмму вечного солнца стеклом я не могу теперь даже и догадаться: точно ли это человек? точно ли всё это время нас держали под куполом люди? Мы отдали свои разумы Искусственному Интеллекту лет сто назад. Как утверждают историки, раньше люди отдавали свои разумы тому, чего нет, — какому-то Богу; раньше люди верили в Войну и обожествляли её, Война для них была всем. Хорошо, что я не застал это время.

Полгода назад всё было иначе. Всё было сделано для удобства человека. Мы стали меньше ходить и тратить время на очереди и, выражаясь архаизмами, пробки. На смену этому пришли телепорты, находящиеся в каждом доме и в каждом здании. Они позволяли за долю секунды оказаться там, где тебе нужно, пусть даже в другом куполе. А куполы, висящие над городами, голограммно уравнивали время, так что не было такого, что за время день уменьшается или увеличивается. Мы взяли под контроль дни, и ночи, и секунды. Главным достоянием для всех стали импланты, которые с самого рождения вживляют в гиппокамп. Они сильно облегчили жизнь тем, что зачитывали всю информацию вслух и записывали мысли; что направляли, куда нужно; что помогали не забывать и не путаться в делах; что могли стирать некоторые неприятные воспоминания (это делалось без спроса носителя). Словом, нам уменьшили чуть ли не до нуля всю умственную нагрузку, лишив напрочь лишних забот и всякого стресса, который стал длительной вирусно-мозговой болезнью с начала 21-го века и до середины 22-го.

И я стою на коленях. Сзади меня глубокая могильная яма, куда скидывают заражëнных — и мëртвых, и живых, — спереди в вирусо-устойчивом железном костюме стражник, снимающий лазер-парализатор с плеча, который необходим для ловли пытающихся убежать; за ним стоят ещё двое в таких же костюмах и держат оружия на готове, рассматривая мëртвый горизонт из руин и небо. Кажется, они тоже будто мертвы, как и всё в округе, а их отрешëнное молчание только больше нагнетает обстановку. Общаться с ними бесполезно — они не отвечают, — потому и я предаюсь молчанию. И вспомнились мне слова полугодней давности одной сумасшедшей в центре города. Никто ей не поверил, никто не стал слушать. Просто пришли стражники и увели её куда-то. С тех пор ни в новостях, ни на одной из неоновых вышек, парящих в воздухе над городом, — нигде не упоминалось о ней, и никто больше её не видел. Такое случалось временами, когда имплант в носителе после длительного отсутствия посещения Реабилитационного Центра Поддержки Имплантов давал сбой. Но бывали такие носители, которые вдруг отказывались от посещений, и их, признавая сумасшедшими — они часто говорят о заговоре, о конце человечества, — куда-то безвозвратно уводили, как вышедших из системы.

В воздухе нет ничего, кроме запаха мëртвой гнили лежащих в яме. Улицы как никогда раньше пусты. По витееватым зданиям и домам, некогда светящимся синими спиральными линиями, поползли трещены, и краска вся мелкой крошевой облезла до самого тротуара. Сквозь пластиковое покрытие земли проросли пëрышки зелëной травы, о которой я только слышал в старых книгах. За стражниками возвышается высокая, расцарапанная стена и пункт пропуска за купол — моя тщетная цель. Было бы тут электричество, смог бы переместиться в другой сектор, незаражëнный, но его — электричество — отключили вместе со всеми телепортами в целях нераспространения вируса и жители все остались внутри, наивно веря, что где-то там разрабатывается лекарство. И я верил… Но никаких вестей в течение шести месяцев. Никто не собирался нас спасать. Оставили один на один с человечьей чумой…

Только сейчас я поистине понимаю значение слов той сумасшедшей, а время будто чуть замедлилось. Ветра нет, нет уже полгода. Ни птиц, ни кошек, ни собак — ни единого живого существа. Но это другая история. История выживания людей в мире, где верх власти заняла чума и перевернула всё вверх дном. Ей все равно, кто ты и кем был. Она не посмотрит на твои достижения. Она забирает любого, не выбирая, и злорадствующе хихикает, глядя на предсмертные мучения. Как я остался жив — не знаю. Но это не значило, что меня всё обойдёт стороной. Это значило, что мне дольше всех придëтся проводить дни в страшном ожидании смерти и смотреть из окна, как на улице умирают обезумевшие, голодные и плачущие…

 

***

Никак не думал я, что моё желание покинуть купол, выйти за пределы стен обернëтся скорой смертью в могильной яме. Нам никогда никто не говорил, чтó за пределами стен, ограждающих город уже несколько лет. Мы могли лишь использовать телепорт, чтобы попасть в другой сектор, также с ограждением. Не больше. Впрочем, особого интереса и не было, потому что импланты всегда незаметно сбивали с мысли. Но с оповещением о чуме они отключились и у всех словно открылись глаза, и все стремились за стены. Отключились и телепорты, и электичество, и голограмма солнца на куполе, отчего оно уже полгода не сдвигается с места и светит. Мы прозвали его Вечным Солом. Но не смотря на это, без ночи все стали жаловаться на бессоницу и сходить с ума. Я помню, как по улицам метались люди с круглыми, красными глазами и в потоковом состоянии сознания несли несвязанные между собой слова, и дрожали, и истерически смеялись. Не всех это тронуло. Я сумел привыкнуть к Вечному Солу, хоть и не знал никогда сколько сплю, так как остановились везде и часы. Всё застыло. Времени отныне не существовало.

Мне снился сегодня странный сон. Я был за куполом. Перед моими глазами открывался совершенно другой мир. Пели живые птицы, летали разноцветные бабочки, трава под ногами пробиралась сквозь пальцы. Деревья двигались, листья шуршали. Даже ветер был настоящим, а в воздухе царил такой аромат, который ранее я никогда не чувствовал. Запах природы. Запах чистоты и прохлады. Вдали на равнине расстилались маленькие коричневые домики. А небосвод был будто подожëнным, весь в красных и оранжевых красках, и солнце в нём медленно заходило за зелëный горизонт — то, чего не было в голограмме купола никогда. Казалось, мне открылся совсем другой мир, чуждый, странный, но притягивающий к себе. И всё бы ничего, да вот только я ни разу такого нигде не видел. Изредка разве что слышал в аудио-книге, которую воспроизводил имплант, но представлять не получалось. А ещё ощущалось по-другому. Я будто и впрямь там находился, будто и впрямь всë слышал и ощущал. А сны никогда мне не снились…

«Надо бежать за купол», — стало первой мыслью после пробуждения. Этот сон что-то означал. Он явился внезапно, спонтанно. Первый сон за всю жизнь. Это было видением, не иначе. И пусть я стою сейчас на коленях, жду удара ноги стражника и полëта в могильную яму, я все равно ещё верю, что видение это было не спроста, что что-то произойдёт и мне всë же удастся побывать за куполом…

Было обычное, солнечно-мрачное утро. От стен веяло сыростью и холодом, а в воздухе стояла духота, потому что окна открывать нельзя… чума быстро проберëтся в дом… Проснувшись, я тотчас же стал собирать вещи в сумку, самое необходимое: последняя еда в тюбиках и вода, запасные респиратор и синий эластичный комбинезон, полностью прилегающий к телу. Один респиратор я надел сразу на себя. Он был прозрачный, тускло-фиолетового цвета и полностью герметизировал область рта и носа. Большие его фильтры по бокам очищали воздух и кое-как защищали от чумы, пусть и не всегда… Дальше надел сине-чëрный рабочий комбинезон, облегающий всё тело, отчего тоже создавался эффект герметизации. Следом за тем пошли железные очки с розово-прозрачным стеклом, покрывающие оставшие участки головы. Обычно мне так приходилось одеваться в том случае, если заканчивались запасы еды и воды и нужно было их пополнять, грабив подземные универмаги. Но в этот раз всё иначе: я стойко решил покинуть купол, увидеть застенный мир.

Я глубоко вздохнул, отчего фильтры респиратора загудели и издали короткий звон, говоривший о стерильности внутри, и осмотрел напоследок свою маленькую комнатку, в которой провëл больше времени, чем за всю свою жизнь. Раньше она сияла в синих и неоновых изгибающихся линиях на потолке и стенах; раньше она выглядела живой. А сейчас всё будто бы умерло: всё обесцвечено, ничего не работает без электричества, стены поросли липким страхом и ожиданием… Я дëрнул ручку входной двери и вышел на улицу.

Стражники обычно делали обходы по городу и уносили мëртвые тела в могильную яму, которых было уже семь. Но в последний месяц они перестали это делать и… и… Трудно ходить по улице… больно перешагивать через забытые мëртвые тела, лежащие повсюду… Этот вид из окна достаточно меня будоражил. И я шёл и наблюдал за всем этим, перешагивал через недышащих людей, вспоминал, как всё было полгода назад, когда улицы были живыми, когда ещё была возможность встретить живого человека, спокойно гуляющего и слушающего имплант. Тогда вместе с людьми проходили и тонкорукие, тонконогие андроиды-помощники, лишь отдалëнно напоминающие людей. Они занимались выгулом домашних животных и походами за продуктами. Такие андроиды были в доме каждого, потому что составляли важную часть жизни. Но с известием о чуме и отключением электричества они перестали функционировать, а через месяц — бесследно исчезли. Никто не понял, с чем это связано, и в сердце каждого стала нарастать паника. Тогда улицы были живыми. Ходили люди, андроиды с домашними животными. На пластиковых деревьях щебетали не настоящие, но очень похожие на живых соловьи. В небе парили неоновые вышки, направители и летающие стенды с рекламой. Витиеватые формы домов и зданий и таких же антенн на крышах светились синими и фиолетовыми линиями-змейками. Всюду звуки, всюду жизнь. А сейчас отчаяние и тишина. Мëртвая тишина и молчаливое отчаяние…

Несмотря на Вечный Сол, всё в округе было серым — застывшим, обездвиженным, бездушным. Дома потеряли свою краску, покрылись трещинами. Сквозь пластик, закрывший землю, прорастала зелëная трава. Пешеходные направители, парящие над дорожками, больше не горят и никуда не направляют, а лишь висят в воздухе и потухшим чëрным экраном смотрят перед собой. Но самую мерзость составляли мëртвые тела людей. Вспомнилось мне, как они носились под окнами, орали, вырывали волосы на голове и безумно смеялись, и некоторые из них ни с того ни с сего падали на землю и больше не шевелились, а лица их застывали в искривлëнной гримасе ужаса и боли. Они орали, и их немые крики о помощи гулким и звучным эхом отдавались от равнодушных, пустых стен. Густая, тëмная кровь с вкраплениями недосказанности и обиды тонкими струйками стекала со рта каждого упавшего, лениво скапливаясь под головами… И всё это я наблюдал за своим окном, и пячился в ужасе к стене, страшась той мысли, что однажды и мне придëтся точно также покинуть этот город.

Не зная, куда идти и как выбираться, я просто шёл в ожидании какого-нибудь инсайта. До центра города оставалось примерно триста метров. И я шёл почти спокойно, пока не ощутил у себя на затылке чьи-то взгляды. По спине неприятно пробежали ледяные мурашки. Фильтры респиратора загудели громче, и короткий их звон зазвучал немного тревожно, ибо приближался к самому заражëнному месту. Я обернулся и сщурил глаза, отчего жëлтые стëкла в очках, сузившись, сфокусировались на дальнем расстоянии. Поначалу ничего не было видно — одни дома. Но потом… В широких, расцарапанных оконных проëмах, а точнее в нижних его углах стали виднеться дрожащие, красные, чуть блестящие зрачки. И все чуждо и голодно смотрели на меня. Обернувшись, я заметил, что почти в каждом окне есть такие глаза, наблюдающие за мной с полумрака загерметизированной комнаты. Это были оставшиеся выжившие, которых не больше пятидесяти, загнанные в страхе, не спящие, ждущие лекарства или конца эпидемии, но всё ещё наивно верящие в новый, безопасный мир, в новые времена, которые «вот-вот настанут». Их зрачки меня чуть ли не сьедали. Казалось, сейчас они выбегут из домов и понесутся голодные прямо на меня. Проблема заключалась в том, что… еда и вода стали быстро исчезать, ничего не хватало. Голод стал большим волнением, чем смерть… И я шёл, стараясь не вглядываться в окна, чтобы никого ни на что не спровоцировать. Один раз мне удалось увидеть, как по улице шёл человек в комбинезоне, очках и респираторе и как из дома выбежало несколько обезумевших и унесли его к себе. Что произошло дальше, никто не знает. Но крики в предсмертной агонии, доносившиеся от того дома, навязывали очень и очень жуткую мысль…

В центре я не был давно и ничего не узнал. Всё изменилось. Пусть всё остановилось и застыло, но прошлого больше не существовало… Тянущиеся к Луне прозрачно-голубые лифты спиральной формы стали накреняться, почти что падая. Их мягкий бархатный цвет пропал, а стекла покрылись трещинами. Некогда неоновые вышки над городом бездвижно остались парить в воздухе и тоже потеряли былую красоту: стали тëмными с вкраплениями оставшегося, тусклого неона. Тротуары вообще побиты и раздроблены на кусочки, так что осталась одна лишь каменная пыль. Витрины магазинов голые, величественная статуя Первого Андроида, выпущенного в 2134 году, который держит на плечах двух детишек, снесена до основания и лежит на земле… Одни лишь руины и смерть всему. А раньше тут кипела жизнь. В воздухе пролетали сферы с людьми. На лавках возле статуи постоянно кто-то с кем-то да сидел и мысленно общался через имплант. И солнце… Его лучи воздействовали на чувство эйфории. Сейчас же, как бы оно ярко и вечно не светило, всё все равно было серым и обескровленным…

Всё это бросилось мне в глаза. Прошлого уже никогда не вернуть. Это произошло. С этим ничего не поделаешь. Нас просто оставили здесь умирать… Нас, оставшихся без телепортов, без работы имплантов, без электричества, без андроидов-помощников, без еды и воды — всего того, без чего невозможно жить современному человеку. Один на один с чумой, и страхом, и ожиданием, и умирающей надеждой…

С самого утра что-то непонятное творилось в моей голове. Стоило мне только вспомнить увиденное ранее, как вмиг перед глазами появлялась картинка. Боюсь предположить, что это, как когда-то говорил мне учитель биомеханического антигенеза, — воображение; то, что раньше считалось великой силой и приводило к разочарованию; то, на смену чему пришли импланты, которые, как оказалось, лишали нас собственного Я, снов и фантазии. Ради чего? Зачем? Я столкнулся с воображением, столкнулся со сном и уверенно могу сказать, что это лучший опыт за всю мою жизнь. Это было видение. Не иначе. И нам врали! Нам всем, как тупоголовым, врали!

И пока я шёл по центру города, осматривая руины, я проходил мимо поваленной статуи Первого Андроида и с ужасом вспоминал, как сидел тут полгода назад и ждал девушку, с которой познакомился в сети. Ждал с подъëмом радости внутри, малость волновался. И вдруг с имплантом стало что-то происходить… Он начал шипеть и выкидывать обрывки фраз и слов: «Ты… Нет… Много… ЧС… В мире нет больше вражды… Мы теперь одни, одни, одни… Конец… Не заслужили… В мире нет больше… Одни…» И тут же резко загудело и выстрелил громкий, короткий писк. Я вздрогнул, скривив лицо. От этого пищания нельзя было избавиться, потому что имплант в голове. И его сильно глючило. Он пел, плакал, радовался, смеялся, монотонно читал новости и резко начинал запевать. И всё это за долю секунды. Но не я один такой оказался. У всех в округе на лице было то же самое раздражение, все точно так же остановились и согнулись, взявшись за уши. Все оглохли разом. Но длилось это недолго: буквально через минуту импланты затихли, будто их и нет вовсе. Все стояли, ожидая объяснения. И вдруг со всех неоновых вышек, парящих над городом, громким эхом разнеслось по всему куполу: «Предупреждение о Чрезвычайной Ситуации. Предупреждение о Чрезвычайной Ситуации. У одного больного в РЦПИ выявили бубонную чуму. Никому не паниковать. Мы принимаем экстренные меры и отключаем все телепорты в целях нераспространения чумы. Пожалуйста, купите респираторы и скорее вернитесь по домам. Выходить из дома запрещается. Выходить из дома запрещается. Все возможные перемещения отключены в целях безопасности. Все возможные попытки выйти из дома будут предотвращены стражами. Стражи о вас позаботятся. Конец связи». С минуту все стояли в оцепенении и смотрели друг на друга, не зная, что делать, ибо импланты были отключены. Взгляды, в которых читалось непонимание, недоумевающе метались в округе. Так же сидел и я. Я ждал, что кто-то начнёт действовать и все примутся за ним. Но не знал никто. И тогда все как озверевшие стали врываться в магазины и запасаться респираторами и едой. Они проползали друг через друга: кто под ногами, кто по спинам. Гармоничное передвижение жителей города было нарушено. Все неслись, куда тревожно глядели глаза. Всё погрузилось в дикий водоворот из толпившихся людей, и рыданий детей, и паники. Если ты чуть приостановился, тебя сбивали и бежали по тебе, не давая подняться. Никто не понимал, что происходит, все боялись известия о смертельном вирусе. Без имплантов, которые являлись важной частью жизни каждого, которые решали всё за тебя, люди не знали, что им делать, как принимать решения самому. Потому и предались буйной волне паники. А долгое и действующее на нервы гудение — то усиливающее, то ослабевающее, — доносящееся эхом с неоновых вышек, лишь больше и больше вселяло в смятение души ужас…

Месяц всё было спокойно. Все сидели дома и не вылезали. Но без электричества, отключившее всё без исключения, люди начали сходить с ума. Подкрепляло сумасшествие и отсутствие всяких вестей о решении заражения. Ни одной вести. Тогда и появился Вечный Сол, тогда всё и мертвенно застыло. Некоторые из людей поначалу ходили друг к другу домой, полностью защищая себя герметизацией всего тела. Ходили и ко мне. Только я всегда сидел дома и наблюдал за всем. Выходить побаивался… Перед тем, как войти в чужую комнату, людям приходилось снимать с себя всю верхнюю одежду в стерильной комнате прихожей и обрабатывать всё Пауэрфризом, который замораживает все бактерии на определëнный срок. Таким образом, начинать живое общение с человеком стало единственным решением при борьбе с сумасшествием в пяти стенах. Но, когда об этом узнали стражи в механических костюмах, они стали вылавливать таких людей прямо на улице. Началось время обходов улиц. Самое кризисно-параноидальное время. Стражи, поймав нарушевшего правила, уводили его в огромную и глубокую могильную яму, покрытую скользким пластиком внутри. Эти ямы не представляли ничто иное, как бездонный квадрат, а находились почему-то под зданиями магазинов, которые непонятным образом сместились. Будто бы это заранее приготовленное хранилище для таких случаев… Но как давно?

Людей становилось всё меньше и меньше. Все сидели по домам. Стражники хватали на улице всех без разбора: заражëн или здоров, без разницы. Ходить по улице уже огромный риск. И начался параноидальный-террор. Постепенно люди стали выходить из домов без герметизации. Они прыгали и кричали, как хорошо им живëтся. Кричали о заговоре, о конце человечества, о том, что все мы «подохнем, как твари ничтожные и всеми забытые». Страх к стражникам пропал напрочь. Казалось, люди уже жили в другом мире, в собственной утопии, где всë замечательно, и не замечали мëртвых тел, по которым ходили. Глаза каждого… Я помню их глаза… Они светились безумием… В них горело сумасшествие… Я с ужасом наблюдал из окна за ними. Некоторые медленно двигались в танце, а иногда просто вдруг застывали в одном положении. И ужас ещё больше нарастал, когда я видел их в том же положении на следующий день… ни на миллиметр не сдвинувшихся с места… Некоторые носились под окнами, бегали вокруг домов и кричали, что за ними кто-то гонится, когда никого сзади не было. Некоторые бились головой об стенку и что-то бормотали про себя. Особенно запомнился мне момент, когда одна девушка вообще без всяких защищающих от чумы средств бегала от одного дома к другому и, постоянно оборачиваясь, била ладонями по дверям, как бы просясь, умоляя впустить. Но никто ей не открывал. И как-то заметила она меня в окне и в жалобной мольбе улыбнулась сквозь слëзы, а улыбка эта говорила о боли больше, чем если бы сказать словами… Она плакала и смотрела на меня. Я чуть не впустил её. Я хотел, но не мог… Мне хватило вида из окна, чтобы полностью погрузить себя в вечный страх и ужас. И тогда она побежала к другому дому, но резко остановилась, и кровь закапала с её носа, и она, шатаясь, громоздко рухнула на тротуар, не двигаясь отныне и не дыша…

Через три месяца люди стали пробовать покинуть купол. Это стало целью каждого. Целью выживания. Большими группами, вооружëнные самодельным оружием, они делали находы на стражников у стены и пункта пропуска. На время им удавалось их замедлить, и тогда другие старались взобраться вверх по стене, но соскальзывали и со скрипом ногтей по железу падали вниз. Все попытки оборачивались провалами, и люди либо заражались из-за разбитого респиратора и тут же умирали, либо их парализовывали стражники лазерами-парализаторами, от которых человек просто-напросто не мог и шелохнуться, и скидывали в могильную яму к остальным. А тем временем жителей города становилось всё меньше и меньше, а ямы переполнялись, и стражники выкапывали новые, менее глубокие, но более тëмные и сырые. И уже мëртвые лежали не в чистой коробке пластика, а в грязи.

Ещё через месяц стала пропадать еда и вода. Магазины и подземные универмаги стремительно пустели, и найти пищу было невероятным счастьем для желудка, возвращением в эту реальность. Голод творил с людьми самые безобразные и омерзительные вещи… Галлюцинации часто принимали вид еды, и из своего окна мне ни раз доводилось видеть, как кто-то в другом доме грызëт комбинезон или стол. Но это ещё ничего. Чаще люди не замечали, как разгрызают до крови свои руки и ноги, а когда возвращалось из-за боли осознание, они начинали мучительно завывать, держась за пораненное место. Голод давил на мозг, всюду принимался вид еды или монстров, пытающихся тебя съесть. Галлюцинации повсюду следовали за своими хозяевами, и те либо пячились от них в ужасе, либо набрасывались и грызли. Голод играл со всеми злую шутку. Он стал главной проблемой каждого. Но чуть позже нашлось решение… В городе ни с того ни с сего стали пропадать животные. На них охотились, как одичавшие, как одержимые, и руки радостно тряслись у каждого, кто смог убить зверушку и добыть еды, а лицо расплывалось в счастливой улыбке сквозь слëзы. Настолько голод стал непереносим, что убийство животных, чего никогда не пришло бы самому на ум из-за импланта, было единственным способом выживания под куполом.

Потом… Потом стало труднее… Животных в городе больше не было… Найти еду и воду являлось невероятной редкостью. Но не всем это удавалось. А голод всё играл в свою злую игру… Он стал заставлять людей… заставлять… охотиться друг на друга… Каннибализм… Один раз меня чуть не вырвало, когда я за окном увидел, как одичавший человек, сидя на коленях перед окровавленной тушей, лихорадочно смотрящий по сторонам, отрывал от мëртвого куски плоти… Нет! Что угодно! Только не каннибализм! Нет ничего отвратительнее, чем наблюдать за поеданием человека другим обезумевшим и одержимым человеком! Это уже были не люди. Это были животные, поддавшиеся инстинктам. Но не всех это тронуло. Меня точно нет, ибо в моëм запасе всегда хватало пищи, которую я научился экономить. Страх, паника, а следом за этим сумасшествие, голод и каннибализм взяли верх над человеческим существованием, и на смену всего былого пришла анархия. Не только под куполом, но и в душе, внутри каждого она завоевала без боя власть…

Проходя по центру и вспоминая его прошлое величие и красоту, я плакал. По моим щекам не текли слëзы, вовсе нет. Это было молчаливым рыданием, которому предавались все, так как отчаяние выжирало всё изнутри. Я знал, что нужно бежать, нужно выбраться за купол, но не знал, как это сделать, не знал, куда идти. Я просто брëл по бескрайним серым закоулкам, освещëнным сверху фальшивым Вечным Солом. И вдруг, где-то не так далеко, стали слышаться смеющиеся крики людей и звон цепей по тротуару. Всматриваться в улицы было бесполезно — группа людей за домами. Я шёл дальше и оборачивался, а шум приближался. Становилось страшно. Язык прилипал к нëбу и не давал спокойно дышать. А непонимание того, кто именно это такие — сумасшедшие или каннибалы — вселяло чувство томительной неизвестности.

Чтобы меня не заметили, я резко свернул с доступного другим поля зрения в закоулки и с минуту притих. Волнение в груди увеличилось, и фильтры респиратора гулко, коротко и быстро загудели. Всё затихло. Ни криков, ни звона цепи. Я успокоился; респиратор издал короткий писк, оповещающий о нормализации пульса и эффективной фильтрации воздуха. Но стоило мне выглянуть из-за угла витиеватого дома, как вдруг кто-то крикнул:

— Хватай урода! Щас сбежит!

Я не понял, кто это такие, и никого не увидел. Но поняв, что слова обращены ко мне, резко вскочил и понëсся сломя голову, куда попало, оборачиваясь назад. Я бежал, респиратор внутри потел от учащëнного дыхания. Вдох, выдох, вдох, выдох… И только, стало быть, убедившись, что никого сзади нет, я обернулся и резко остановился. Впереди стояла небольшая группа мародëров и все ехидно улыбались, размахивая цепью в руке. Сзади меня прижала ещё одна группа. Бежать было некуда. Меня зажимали со всех сторон. Все они были в оборванных синих комбинезонах с переделанными под маски багровыми респираторами сплавом фильтра с очками. На груди и спине каждого висели обмотанные цепи в виде «Х» — символ группировки. На руках железные перчатки, добытые бойней со стражниками, а на ногах механические усилители бега. Вот и догнали… От таких мародëров мало кому доводилось сбежать… А кто и сбегал, тот жил недолго: им удавалось как-то выслеживать сбежавшую жертву.

Вдруг они стали приближаться, шаг за шагом, жутко улыбаясь и разматывая цепи. Звон оружия эхом отдавался по всему городу, отражаясь рикошетом от стен сотнями обертонов. Я пятился во все стороны. Пятился, как животное, загнанное в угол стаей хищников. Меня схватили сзади за локти и, ударив под дых, надели что-то на голову, отчего фильтры загудели и стали издавать тревожный писк, а глаза начали закрываться… Прошла секунда, судя по ощущениям, когда я их открыл и увидел мëртвые тела четырëх мародëров, бездвижно лежащих в округе…

 

Люди поняли, что для выживания нужно объединяться в небольшие группы. И объединялись. Сколько планов у них было… Все желали покинуть купол и выстраивали схемы, и подбирали варианты. Всерьёз заговорилось об охоте на стражников. Но групп становилось всё больше и больше, и они стали нападать друг на друга, сносить здания и дома, отделяя свою территорию. Каждая предлагала свой план и каждая отрицала планы других, принимая своё за лучшее, а всё остальное за глупость и сказки. Вместе никто не смог бы ужиться. Группировки стали воевать за репутацию. Они нападали друг на друга и крали все запасы еды, воды, респираторов и комбинезонов. А целью каждой являлся череп лидера другой. В этом мире, полном анархии и чумы, люди стали пробовать завоевать власть под всем куполом, устроить свои правила, которым будут повиноваться пленные. Самой сильной группировкой являлась та, что носила на груди цепь в виде «Х». На респираторы и комбинезоны они обменивали одиночкам еду и воду, которые же и отбирали на выходе и вдобавок ко всему избивали цепями. Каждая из группировок предлагала пищу и оружие взамен на полное подчинение и использование в своих целей. Голодным ничего другого не оставалось. А если ты им не повиновался, они тебя выпускали из убежища без одежды и всего того, что необходимо для защиты от чумы. И очень скоро такие умирали в заражëнной зоне. Мародëрство стало единственным возможным выживанием в мире, где царит голод, сумасшествие и каннибализм. Но мародëры, бывало, и просто убивали, без слов и без твоей вины. Это необходимо было для поддержания репутации, ибо жестокость помогала взять власть над другими, одним лишь взглядом пробуждая страх и повиновение. Попадая к ним в руки, ты не мог знать наверняка: запугают тебя, побьют и отпустят или же убьют и скормят голодным? Помимо чумы городом стала править и жестокость, и деспотизм. Репутация, череп лидера другой группировки, возбуждение страха в глазах других, рабство, обман и убийства — всё это являлось целью мародëрства. Не стало правил, не стало морали. Все начали жить по своим законам.

Помню, как однажды, сидя в комнате около окна, я наблюдал за безжизненностью улицы и застывшими в одной позе сумасшедшими. Как вдруг под окном моим впопыхах пробежала девушка, словно от кого-то убегая. Так и было. Она бежала от мародëров. Потом она побежала назад, на лице её было смятение и страх. И так несколько раз туда и обратно, пока не стало видно приближавшихся к ней «хищников». Они истерически смеялись и размахивали цепями, громко ударяя ими по тротуару и стенкам домов. Я сел чуть пониже и стал из нижнего края оконной рамы наблюдать за происходящим, чтобы мародëры случайно не заметили меня. Если они замечали кого-либо в окне, то сразу цепью разбивали стекло и доставали из комнаты наблюдающего вместе с его запасами еды, избивали и вербовали, а добытое оставляли себе.

Они стали зажимать плачущую девушку, в слезах просящую отпустить. Что было дальше, больно вспоминать… Мародëры обвязали её талию цепью и с двух сторон стали тянуть на себя, отчего цепь сдавливала все внутренности, причëм улыбка их говорила о пике наслаждения. Девушка держалась за цепь, пытаясь оттеснить её, но всё было крайне тщетно. И тогда она сдалась, а глаза резко покраснели и с носа лениво протянулась алая струйка. Мгновение, и она мертвенно пала навзничь… Мародëры распутали девушку от цепей и пошли на поиски новой жертвы, оставив её в луже собственной крови…

 

Сняв с головы, как оказалось, мешок, я попятился на четвереньках в испуге к одному из домов, потому что вокруг меня были мародëры и все будто мëртвые. А сам я оказался в другом конце купола, до которого пешком идти, наверное, день…

За это время мне приснился ещё один странный сон. Я гулял за куполом, в том самом месте, где вдали на равнине стояли маленькие коричневые домики; где в огненном, подожжëнном небосводе утопало за зелëным горизонтом оранжевое солнце; где трава под босыми ногами вкрадчиво пробиралась сквозь пальцы; где порхают бабочки и запевают живые птицы на деревьях. Я вновь погрузился с головой в тот самый мир, что за стенами. Гулял, свободно вдыхал полную грудь воздуха. Но с меня не спадало стойкое ощущение того, что кто-то за мной наблюдает: вибрировало в затылке. Будто кто-то идёт за мной. Кто-то невидимый. Кто-то скрывающийся в тени пышных деревьев, словно птица. И никого при этом в округе не было. Ни единого дыхания и шороха. Ни души…

 

Я встал, обтрусил всю каменную пыль с себя и огляделся: ни единого живого человека в округе. Только четверо мёртвых мародёров на забытой земле. Что произошло? Я не знал. Кто их убил? Почему я остался жив? Что я так далеко делал? На эти вопросы ответить было невозможно. Вообще сложно было что-то стараться понять. Не сходил же я с ума? И чёрт подери, то, на что я ни с того ни с сего обратил внимание, заставило меня как одержимого идти на издаваемый звук: я услышал тихое, почти незаметное пищание телепорта. Рабочего! «Что? Не может быть! Да ну. Я спятил. Рабочий телепорт тут? Бред. А как же он без электричества? — всё думалось мне, пока я глазами осматривал побитые тротуары и платформы, но результатов не было. — Видение… Это было пророчество!»

Через несколько минут, а может, часов мне всë-таки повезло заметить треклятый телепорт. Он был чуть засыпан каменной пылью, словно замаскирован кем-то от глаз других, и тускло светился неоном. Дух мой захватило сразу. Ощущение надежды укрепилось в душе. И всё же было место и страху перед неизвестностью. Я не знал, куда он приведëт и что меня ждёт дальше. Я встал на его площадку и дрожащей от волнения рукой нажал на кнопку перемещения, находящуюся сбоку. Появилось жëлтое кольцо во весь мой рост и втянуло меня внутрь, замедляя и растягивая окружающее. Мгновение, и я оказался там, где меньше всего мог предположить оказаться…

Я оказался в Главном Здании Города, на самом верхнем этаже, прямо перед мигающими экранами, которыми была улеплена вся стеклянная стена. С минуту я простоял в смятении, а потом нажал на сверкающую кнопку и на экраны вывелось видео, оставленное четыре месяца назад. Какой-то учëный, боязливо оборачиваясь по сторонам, говорил: «Эксперимент по сокращению населения планеты вышел из-под контроля! Всё! Мы всего лишь хотели сократить огромную численность населения. Нам не хватало на всех ресурсов. Мы хотели один город… а… а… Искусственный Интеллект оказался не совсем «искусственным»… Наши данные захвачены. Мир перешëл в чужие руки! Всё, больше не могу. Мне пора бежать. Его стражи уже идут сюда. Я знаю много, поэтому я не должен здесь находиться. Конец связи». И вдруг экран погас. Этажом ниже стали слышаться громкие металлические шаги. Сомнений не было — это стражники. Как они узнали? Я впопыхах вернулся в телепорт и нажал на кнопку перемещения, в ужасе осознавая, чтó произошло на самом деле… Но я не заметил одного: телепортов оказалось два и вбежал я не в тот…

Меня перенесло прямо к главному пункту пропуска у стены и стражники тотчас накинулись на меня. Они ждали. Они будто знали, что в этот момент тут окажусь я… Они повалили меня на землю и несколько раз сильно ударили в солнечное сплетение, а после подвели за шкирку к могильной яме, посадив на колени. «Вы все умрëте. Никто не сжалится. Вас много. Вы — роботы», — вспомнил я слова одной сумасшедшей, сказаные в центре города полгода назад, пока, стоя на коленях перед пропастью, ожидал мощного удара в грудь с ноги стражника…

 

***

Всë это за долю секунды пронеслось в моей голове. Конец близок. Сейчас я улечу ко всем остальным и ничего с этим не поделаешь. Зато я хотя бы попробовал. И узнал, что эта чума специально была распространена под куполом, чтобы всех нас перебить, как тварей ничтожных.

Стражник замахивается ногой. Я закрываю глаза. По щекам моим всë же текут слëзы. Респиратор гудит и стекло его потеет от моего дыхания. Ещё три секунды и я полечу… Раз… Два… Три……………

Я открываю в непонимании глаза и моему взору предстаëт какой-то странный человек, сзади которого лежат обездвиженные стражники. Его странный, ранее нигде не встречавшийся вид меня сильно и очень смутил. Он в каком-то старом, тëмно-коричневом, кожаном плаще, доходящем до самых стоп. На голове его очень старинный чëрный цилиндр. В руках какие-то, что ли, часы, прикрепленные тонкой золотой цепочкой к карману. А лицо… На лице его бежевая, тоже кожаная маска с красными, стеклянными глазами и птичьим клювом…

Он пальцем указывает мне идти за ним, пока я недоумевающе разглядываю его и, кажется, мëртвых стражников. Как он их уложил, если у него нет при себе никакого оружия? Как?

Я медленно встаю и, перешагивая через стражников, следую за ним ко входу. «Пророчество…» — подумал тут же я, понимая, что сейчас стану первым в мире человеком, который побывает за куполом. Мы стоим около пункта пропуска. Незнакомец оборачивается в мою сторону, смотрит пронизывающим взглядом сквозь меня, отчего бегут мурашки по спине, и как бы взглядом этим спрашивает: «Ты готов? Ты так давно этого хотел».

— Кто ты? Как тебя зовут? — спрашиваю я, но ответом мне стала тишина. Кажется, он не умеет разговаривать. Разговаривать словами…

Ничего не сделав, перед незнакомцем открываются ворота. Вот он, другой мир. Только шагни через эту белëсую завесу тумана и окажешься там, на свободе… Я поворачиваюсь, прощаюсь недолгим взглядом с серым миром из руин и Вечным Солом и, закрыв глаза, делаю шаг… «Это было видение, это было пророчество. Я был прав», — всë вертится в моей голове…

Ощутив вибрацию безвозвратно закрывшихся сзади ворот, я открываю глаза… и замираю… Рядом со мной стоит незнакомец и будто бы улыбается, широким размахом руки указывая на открывшийся моим глазам другой, застенный мир… Воображение меня обыграло… Всë было не так, как видилось во сне. На небосводе затянутые тëмно-серые облака, укрывшие собой настоящее солнце, которого, возможно, и вовсе не существует… Не было никаких равнин и коричневых домиков на них. Не было и зелëного горизонта. Не порхали бабочки, не пели птицы. Трава давно завяла. Земля иссохла и покрылась светло-коричневой коростой засухи. Голые, чëрные скелеты одиноких деревьев стояли без листьев и только с вытянутыми во все стороны, колючими ветками, опустившимися мрачно и отчаянно вниз. А вдали одна серая пустошь, ни одного признака жизни. Начинает казаться, что купол я вовсе и не покинул. И ни одна мысль не лезет мне в голову, кроме непонимания, разочарования и депривации.

— Как? Ничего не понимаю. Мне же было видение… Мне же снился сон… Почему и тут всë умерло? — спросил я вслух незнакомца. И тут до меня дошëл смысл фразы того учëного: «…Мы хотели один город…» и ужас пробежал по затылку. — Нет, этого не может… не может быть!.. Неужели… неужели они заразили всë?.. Весь мир и все купола… Зачем? Зачем?!

Я посмотрел в сторону незнакомца в маске с птичьим клювом. Того рядом не было. Он исчез, оставив на стене лишь надпись: «ЧУМА.НАБЛЮДАЙ». Исчез, будто плод заигравшегося воображения. Исчез мрачным подтверждением того, что я всё понял правильно…