Думаю, не многим нашим согражданам довелось видеть своими глазами настоящий лесной пожар. Ещё меньшему числу людей довелось побывать внутри пожара. А самым счастливым из всех удалось участвовать в тушении лесного пожара и видеть воочи всепоглощающую ненасытную стихию огня.
На днях по телевидению показывали фильм о Бразилии, где нерадивые бизнесмены специально сжигают джунглевые заросли для получения пахотной земли в ущерб обитаемым там животным и полудиким племенам.
Если вспомнить историю родного края, то Черноземье также покрывалось когда-то густыми лесами, какие сожгли наши пращуры, чтобы жить лучше.
В нашей стране ежегодно горят миллионы гектаров тайги, где гибнут многие тысячи кубометров ценной деловой древесины и наносится огромный вред флоре и фауне. Дым этих пожарищ доходит до Москвы и Санкт-Петербурга.
Однажды я со своими надёжными товарищами участвовал в тушении хвойного леса, что горел жарким летом не первые сутки. При этом мы нисколько не задумывались о том, сколько народных денег сожрал данный пожар или что стало первичной причиной данного конкретного бедствия.
Первое, о чём каждый в отдельности, и мы все вместе думали: как бы самим не окочуриться, не задохнуться окончательно от дыма, что клубился повсюду. Ведь до смерти было два шага. Сложность заключалась и в том, что слабый ветерок хаотично менял направление в течение дня, и никто не мог точно предсказать откуда и куда данный шальной приятель дунет вновь.
С нами находился представитель лесохозяйственного предприятия при форменной фуражке с полевой коричневой сумкой и трёхколёсным мотоциклом «Урал». Он время от времени отъезжал то в одну, то в другую сторону с целью выяснения, когда голодный огонь окружит нас полностью.
Средних лет лесник в брезентовой плащ-палатке помогал спланировать нашу деятельность более эффективно. По его пожеланию наше руководство перебрасывало нас с одного фланга борьбы с пожаром на другой. Возможно, эти действия препятствовали окружению нас огнём, возможно, наши усилия направлялись именно туда, где жёлтые языки пламени сильнее разгорались.
Как бы там не было, едкого и горького дыма лесного пожарища наглотались абсолютно мы все. Только что в одном месте ещё можно оказалось дышать, а через какие-то две-три минуты – это самое место настолько находилось в дыму, что в нём не видно – ни деревьев, ни соседа в трёх – пяти метрах.
В таких случаях играла роль поддержка других, кто, набрав в лёгкие более свежего воздуха, шёл выручать товарища, какой в чаду иногда терял ориентировку и не знал: куда лучше выйти, чтобы немного отдышаться.
Лесник на мотоцикле привозил и пополнял двадцатилитровые зелёные канистры и фляги водой, какую черпал из лесного прохладного ручья в десяти километрах от пожарища. Вода уходила на питьё и на умывание потного лица чёрными от копоти руками и на смачивание головных уборов, какие, словно шлемы, защищали от клубов дыма и от жаркого пламени огня.
Мы определённо не знали насколько наши действия правильны, но выполняли указания, поскольку иные соображения в тот час отсутствовали. Только забросаешь песком и глиной один очаг, а рядом разгорается новый. – Заваливаешь его, опять рядом начинает гореть толстый ствол сосны.
Казалось, что наша миссия бесконечна и без особого видимого результата, но каждый, кто только откашлялся и глотнул не очень дымного воздуха, вновь стремился в борьбу помогать более или менее успешным своим товарищам.
Помнится, как друзья вывели из самого пекла двадцатипятилетнего Андрея с постоянным и сильным кашлем. — А он, выпил без отрыва с пол-литра воды, помочил прохладной водицей войсковую зелёную выцветшую панаму. Затем вновь, продолжая громко кашлять, ринулся дозасыпать грунтом стволы многовековые деревьев, что окутывал вездесущий и всё пожирающий огонь.
На наших глазах горели и превращались в пепел, дым и золу лишайники и опавшие на землю ветви деревьев, мхи и лесная подстилка. Сильно обгорали корни, комли и кора со смолой стонущих деревьев. В некоторых местах к деревьям было просто не подойти из-за высокой температуры в царстве огня.
Лесник с полевой сумкой через плечо переживал, чтоб огонь не перекинулся на торфяники, так как торф может гореть и без воды, и без воздуха. С таким пожаром подручными силами справиться невозможно, а беды неисчислимы.
Передалась ли нам – огнеборцам-любителям – его забота, трудно сказать. Скорее всего, нами обуяли азарт, страсть, кураж – никто не хотел отступать.
Многие тогда или чуть попозже вспоминали слова известной некогда песни:
Мишка, Мишка, где твоя улыбка,
Полная задора и огня…
Задора и огня у нас – пожарников-любителей — хватало с избытком, а Мишка косолапый, если и обитал здесь где-либо поблизости, давно ушёл вместе с остальными зверятами подальше от этого адского пекла, где нам не встречалась ни одна зверушка. Птиц тоже мы не слышали. Вместо их пения, трещал, пожирая всё огонь, и кашляли, задыхаясь в дыму, наши товарищи.
Окончательная победа над лесным пожаром отсутствовала. Но осознание того, что мы коим-то образом где-то остановили огонь, где-то сбили его со стволов хвойных деревьев, где-то отсрочили его распространение, придавало нашим затратным усилиям некую положительную важную составляющую.
Все мы изрядно утомились, измазюкались. Гарью пропиталась наша одежда и обувь, волосы и кожа. Остатки дым засели в лёгких и в голове. Многие из нас ещё почти неделю откашливались и отплёвывали сгустки гари.
Но непосредственное участие в добром деле однозначно полезном и положительном согревает и сейчас душу каждого, кто боролся с огнём.
А испепеляющую стихию огня никто и никогда позабыть не сможет.