Небесный отблеск

Дорогу медленно окутывал густой молочный пар от реки неподалеку. Теплый августовский вечер — первая половина, еще совсем не холодно, воздух как уголек, не успевающий остыть за ночь — забирал белое бархатное небо в свои владения. Еще дневное дрожащее марево с запахом ромашек, раскаленной плитки и какой-то особенно удушающе сухой летней земли медленно расстилалось по гранитному щебню подъездной дорожки, впитываясь в пробивающиеся между камней травинки вечерней росой.

Аглая любила такие маленькие старые погосты гораздо больше раскаленных городов-гигантов, сияющих навечно пустыми окнами. Тут как будто обжито, как будто не пусто. Если Саша договорится на какой-нибудь домик для ночевки, будет очень хорошо. Может, получится даже искупаться в настоящей речке — такой, сказочной, из русской классики: с крутыми обрывистыми берегами, обманчивым илом и пушистыми склизкими водорослями. Или съесть какого-нибудь домашнего хлеба… Будет хорошо, если аномалия задержится надолго — можно целую неделю гулять по этому хутору, никуда не спешить.

— Поймаешь? — Страшная лесная фигура шуршит листвой, ломает ветви, звенит ключами от их домика для ночевки. Это Саша — высокая, спрятанная за толстым полотном вечернего пара, поднимающегося от пушистой земли и редких каменных плит, еще не высохших после быстрого ливня. В зоне аномалий всегда проходят дожди — сильные, неожиданно-резкие, такие, что можно руку поцарапать.

— Нет, я тебя не вижу. — Аглая отвечает, пытаясь поймать эхо голоса, но Саша снова прячется где-то за старым стволом дерева, а неверные звуки ломаются и маленькими капельками падают с начинающей жухнуть листвы. Вот оно!

Наступает августовская ночь — гаснет летний фонарь, появляется тоскливый запах маленькой осенней смерти, перегноя и затихших птиц. В августе всегда так — какая-то секунда, редкий момент, судорожный вздох, чтобы вздрогнуть всем телом, почувствовать наступающий ледяной порыв, табун мурашек и могильный холод, тянущий по ногам. Молочный пар теперь не пар вовсе, а зловещий таинственный туман, в речных тенях прячутся хищные русалки, а за деревом — дикие лисы и костлявые монстры… как Саша.

Она выныривает неожиданно, согревает ее уставшими руками из-за спины и дышит куда-то в шею. Вешает ключи прямо на ухо, как будто заправляет волосы, и лезет руками в чужие карманы.

«Каждый раз удивляюсь, почему она ниже!» — Думает Аглая, пытаясь выпутаться из чужой хватки. Ей кажется, что люди вроде Саши, такие уверенные, взрослые женщины обязательно должны быть выше. Они вдвоем смеются, стоя перед машиной — сегодня такое странное настроение.

— Ну, как? — Спрашивает Аглая, хлопая дверцей машины. Сторож — настоящий усатый мужик, такой, кажется, добрый и весь свой — открывает перед ними ворота и дружелюбно машет.

— Да ничего, у него просто есть профессиональный лоопсатор, хотела узнать, где эта петля вообще сейчас. Он сказал, что это очень плотная петля, наверное, первая за весь год с такой силой. Ищи дом с зеленой крышей и ставнями, он какой-то старый должен быть. Слава богу, что мы сюда доехали, говорит, первая волна должна начаться после полуночи.

— Так мы тут надолго? — Аглая пытается не улыбаться, но Саша слишком занята неровной сельской дорогой. Они уже съехали с укатанного асфальта и сейчас шуршат каменным щебнем, смешанным с какой-то песочной кашей.

Вокруг — старые покосившиеся дома, поросшие полынью и вьюнками. В некоторых светятся окна, кое-где стоят такие же машины, укутанные в тонкий пластик, но людей почти нет, только на верандах изредка видны сгорбленные силуэты. Аглая старается не вглядываться слишком в темноту, потому что не понаслышке знает: перед аномалиями некоторые чудеса бегут прямо сюда, в руки к людям, становятся дикими, бешеными, неудержимыми. Опасными. Она смотрит в небо, на крыши, и краем глаза замечает черные тени, мечущиеся прямо по густым облакам. На них тоже лучше не глядеть, все-таки Аглая не понаслышке знает.

— Как-то ты странно звучишь… — Протянула Саша, выворачивая руль влево. Мимо прополз облупленный кованый забор и заросший огород. — Вроде он.
Они припарковались на участке свежескошенной травы — запах был удушающе знакомым. Ярко-зеленый домик, наверное, комнаты в три, из тех, с крытой верандой и самоваром на кухне, с веселыми резными ставнями, скрипящими ступеньками и большими клумбами. В самом углу стояла забытая собачья будка.

Земля под ногами пружинила. За домом Аглая увидела пустое поле с подгнивающими тюками сена и близкое деревенское кладбище, тянувшееся до самого горизонта. Было темно, почти ничего не разглядеть из-за оседающего пара и блеклого отблеска в безлунном небе. Тут же, неподалеку, стояла какая-то постройка — наверное, баня или туалет, сказать точно было нельзя. Какой у них запас воды? Некоторые не советуют использовать «аномальную» воду, но по всем показателям она точно такая же, только, может, немного более жесткая, как из подземного озера.

Саша, наверное, сейчас проверяет в дом — туда всякое может залезть, хуже всего, если разумное, оставляющее за собой следы и мерзко выглядящие белые комья. Аглая еще не успела придумать этому хорошее название, на язык просились только Слизни, Улитки и Гнойники — звучало совсем нехорошо.

— Можно? — Она указала на дверь, но уже видела, что тут было чисто. Саша била толстые перчатки об забор, наверное, схватила каких-то чердачных пыльных монстров.

— Да заходи, заходи. Я уже включила генератор, подожди, пока он нагреется.

— Са-а-а-аш! — Протянула Аглая. Пусть она и была старшей среди них, но Саша всегда лидировала. — А надолго мы тут?

Она, конечно, знала: точно сказать нельзя. В одних местах они задерживались на месяц, из других уносили ноги через тридцать минут, куда-то изредка возвращались. Не только Аглая с Сашей жили так, на колесах: разрушения, наносимые пространственно-временными аномалиями, не позволяли хранить уверенность и надежду на безопасный и теплый дом, который точно будет стоять на месте, когда ты вернешься со своей постоянной бумажной работы. Даже самый точный лоопсатор — прибор для прогнозирования дыр и петель — не вызывал сильного доверия: вдруг заклинит? Вдруг природа решит иначе?

Сейчас, когда попирались законы мироздания, когда нужно сомневаться в том, что темнеющий силуэт вдали будет человеком, ни на что нельзя надеяться.

— Не знаю, на недельку, если хорошо пойдет. Как тебе дом? Если получится… — Саша выдержала скорбную паузу, как водится, -…вернемся. Там только одна спальня. — Она вдохнула запах Аглаи.

В конце концов, они с Сашей читали об этом — об ужасных катастрофах, из-за которых весь мир переворачивается с ног на голову и непонятно, что делать. Там были и опасные банды, убивающие редких выживших; и страшные чудовища, откусывающие детские головы; и разрушенные здания правительства, поющие гимн анархии на руинах; и, наконец, веселые приключения с печальными похоронами прямо на радиоактивных полях. Иногда Аглае было смешно вспоминать об этих книгах, о Стругацких, Джеймесон и Желязны, потому что в их мире все оказалось другим. Этот пост-апокалипсис, разрушающий привычную рутину, построил другие, свои, но такие же надоевшие и скучные порядки. Может, они не знали, когда уедут, может, не знали, встретятся ли со своими знакомыми снова, может, не представляли, что их ждет в будущем…

В сущности, этот эффект неожиданности не делал их рутину более пугающей.

Вот о чем думала Аглая, снимая с себя пропахшую спиртом и зверобоем бумажную майку. Еще одна предосторожность, защитный жест от страшных невидимых бесов, появляющихся из петель и дыр. Аглае это казалось бесполезным и даже неприятным, но, видя, как аккуратно Саша распыляет раствор на вещи, она молчала: если это поможет, Аглая готова умываться настойкой из зверобоя. Только бы Саша улыбалась так нежно и тепло, только бы продолжала шептать ей на ухо те же странные древние шутки, только бы была рядом всю оставшуюся жизнь или хотя бы ту ее часть, где они еще могут держать друг друга за руки.

***

Она вскочила рано-рано, еще до позднего августовского рассвета, и сразу же подбежала к окну спальни — отодвинуть пыльные кружевные занавески и тяжелую желтую штору, распахнуть яркие деревянные ставни с потрескавшейся краской, оглянуться: да, вот он, день аномалии.

Небо добела раскалилось, земля высохла, воздух был жадным, соленым, уставше-солнечным. Казалось, весь мир превратился в посеревший от старости песок или потрескавшуюся каменную глыбу. Здесь, в деревне, уже видна была золотистая поджаренная каемка аномального неба — там раскручивалась петля. Аглая ни разу не оказывалась близко к опасному радиусу, но все внутри дрожало от страха, когда она видела, как медленно желтеет опасно бледное небо. Все цвета теряли свою силу, становились смытыми, старыми, поблекшими от солнца и песочных ветров, и только сама аномалия как будто впитывала всю новизну их мира.

В такие моменты каждый становился сам за себя: о других попросту забывали.
Аглая знала, что дни аномалии как-то неуловимо влияют на Сашу: она становится раздражительнее и агрессивнее обычного, чаще говорит, меньше касается, отводит глаза, подолгу смотрит в окно, туда, где сияет желтым добела раскаленное небо. Может быть, она хочет вернуться домой? Аглая не понимала: эта Сашина часть жизни была для нее необъяснимой и далекой. Она соглашалась не уходить из дома, когда наступала аномалия; молчала на редкие несправедливые обвинения и выполняла самые неважные просьбы. Казалось, Саше было жарко, тесно, ей хотелось сбежать на волю, но куда? К самой аномалии, внутрь нее?

«Наверное, — думала иногда Аглая, — не будь здесь меня, она бы уже прыгнула вниз».

Они не говорили об этом, но обе знали: да, есть что-то, что манит Сашу к аномалиям, что может однажды толкнуть ее на последний шаг.

Обычно заботливая, уравновешенная и немного суеверная, сейчас она была призраком себя настоящей: полусонная и ленивая, но, к удивлению Аглаи, уже приготовившей их нехитрый завтрак — разогретые бутерброды из дорожного набора — совсем не грустная. Впрочем, нежные чувства в душе говорили, что близкая петля забрала из Саши часть ее сил. Ну, Аглая доверяла своей интуиции. Это было… Как будто бы Саша — часть природы, часть воды, часть всей яркости и свежести — как будто бы Саша выжалась, как лимон или выпилась, как банка воды.

— Сегодня будем просто лежать, я хочу обниматься. — Аглая кинула взгляд на снова задернутые шторы. Она не открывала их на кухне и в гостиной, чтобы не отстирывать позже ковры, но тут… Впрочем, хорошо.

— Мгм. — Она стянула с себя старые тапочки и нырнула обратно под одеяло. Дом медленно окутывал душный, застоявшийся холод — при открывшихся дырах обычно было жарко, а петли морозили.

Особой разницы, честно говоря, не было — во всяком случае, если ты не лезешь в опасные зоны. Аглая надеялась, что ей никогда не придется вникать во все эти тонкости.

Время пошло немного быстрее. В объятиях друг друга они то задремывали, то просыпались, вспоминая веселые и легкие полусны-полумечты, таящиеся где-то внутри, под старыми половицами и трельяжем в углу спальни. Аглая иногда лениво поглядывала на остывающие и расплывающиеся тени под шторами, но ничего не могла понять, потому что Саша слишком плотно, кажется, захлопнула окна и ставни. Впрочем, она сама сделала бы так же — липкий страх, окутывающий ее каждый раз, когда Аглая видела, как пристально ее подруга смотрит за горизонт… В природных явлениях околоаномальных зон не было такой привлекательности, ради которой Аглая допустила бы даже самую неуверенную мысль об их расставании.

Наверное, они привязались чуть сильнее, чем следовало бы в таких условиях. Мало ли что может случиться? Саша тоже иногда, кажется, волновалась об этом — когда надевала на нее очередную вонючую тряпку, укутывала в домашние кофты, когда обнимала или делала шаг вперед, негласно защищая, показывая свое покровительство. В такие моменты они обе волновались о своем нерешенном будущем, ведь даже самая скучная рутина не могла обещать им счастливый конец.

Впрочем, сейчас, прячась от своих страхов под одеялом, Аглая думала: необязательно всему в мире заканчиваться плохо. Завтра они точно сходят на речку, познакомятся, может, с соседями, соберут какие-нибудь ягоды для компота или пирога, приготовят кисель!.. Но потом, все потом — сейчас у нее есть только родные объятия и ослепляющий, кажется, пробивающийся сквозь стены свет аномальной зоны. Она в последний раз за день прислушалась к Сашиному дыханию: тихо, размеренно, глубоко.

Значит, Аглая не проснется одна. Значит, Саша будет рядом — хотя бы сейчас, хотя бы недолго.

И одно только это… Одно только это подарило ей самые прекрасные сны.

А еще, возможно, прошептанное на ушко обещание: «Да пойдем мы завтра на речку, но только после грозы, а теперь засыпай!»

***

На речку они действительно пошли. Правда, пришлось переждать ужасный пост-аномальный ливень с бегающими шаровыми молниями и запихнуть в себя макароны с рыбными консервами, но Аглая почти не возражала – Саша всегда держала свои обещания, даже те, которые давала спящей.  Саша вообще была чудесной девушкой, и сейчас, когда они шли по высыхающей проселочной дороге мимо лоснящихся полей, Аглая думала о ней с каким-то трепетным, почти испуганным восхищением.

Они познакомились в самом начале этого всего, когда об аномалиях только стало чуть-чуть известно. Почти мистические, неизведанные и спрятанные в глубоких лесах временные петли, какие-то загадочные пространственные дыры, то, о чем раньше Аглая читала в разделе «NoSleep», все это в какую-то секунду из громкой теории заговора стало новой реальностью. Она даже не поняла, как все произошло: вот только-только наступило лето, хорошая подработка за городом, – целыми днями сиди на заправке и изредка пробивай проезжающим водителям кофе – прослушанные новости по изредка включаемому телевизору, промотанные вниз посты, скрытые сообщения с предупреждениями от аварийных спецслужб… Она тогда ни с кем почти не говорила, Сашу знала через общих знакомых, слышала, что они были какими-то известными акционистами, но не интересовалась.

В те дни Саша была для нее фоновым персонажем, девочкой с блогом, который Аглая листала скучными ночами. Заправка стояла на проселочной дороге с плохим сигналом, в будни здесь редко ездили. Аглая помнила, что они встретились впервые за все лето утром на этой самой заправке: Саша ехала в Зотовку, деревню неподалеку, залила себе полный бак и купила зеленый чай. Они поболтали, пока бензин заливался, и разошлись, не слишком взволнованные такой встречей.

Вечером того же дня началась зачастившая летняя гроза, пожалуй, более сильная, чем обычно. Позже Аглая узнала: Саша ездила в Зотовку забирать кота какой-то бабушки. В следующую же ночь должна была начаться третья по всей области аномалия, вымирающие дачи и деревни эвакуировали, закрыли все киоски и магазины, а ее, Аглаю, работницу маленькой автозаправки, забыли.

Вот так просто. Прислали проигнорированное СМС на телефон и известили по выключенному телевизору. Наверное, в общем-то, даже если бы включили старые советские громкоговорители, Аглая не заметила бы: глупый розыгрыш, странная проверка связи. Она и не воспринимала эти аномалии всерьез, конечно, была наслышана, но не знала, что людей не выпускают на улицу, что уже придумали первые лоопсаторы, что эти петли и дыры называют настоящим

концом света.

Саша буквально запихнула ее в свою машину, когда уже светало – Аглая спала по двадцать минут, чтобы не пропустить редкого случайного водителя. Это такой режим: работаешь сорок минут и спишь двадцать. По нему еще да Винчи жил, кажется. Так вот, Аглая как раз выглядывала на улицу, удивляясь странно блеклому небу и вылинявшему асфальту, когда Саша скрипнула тормозами, накричала на нее и сказала прыгать на заднее сиденье.

Саша-то, конечно, знала больше: ее родители все еще с ней общались, у нее были друзья, квартира в центре города и очень, просто невероятно много активистского прошлого. Она одной из первых наткнулась на еще непереведенные исследования американских ученых, уговорила своих друзей не ездить в еще не закрытые зоны будущих аномалий, рассказала родственникам, что это все взаправду, что это не политические заговоры и журналистские утки.

Что стало с котом, Аглая не знала, потому что уснула на заднем сиденье, а потом было как-то не до него: квартиру снимать она перестала еще в начале лета, поэтому не знала, у кого остаться. Пришлось ехать к Саше.

Вот как-то так все и завертелось. Сейчас, глядя на совершенно новую девушку около себя, Аглая была уверена в существовании судьбы: если бы она читала новости, если бы открывала СМС, если бы отвечала на звонки с незнакомого номера…

Тогда бы они не шли сейчас на речку по проселочной дороге.

— Я бы хотела побывать в аномалии, — вдруг начала Саша, — чтобы понять, что там происходит. Я не думаю, что это так опасно… Нет нужного чувства, знаешь?

Аглая кивнула:

— Мне вчера показалось, что тебя прямо тянет, но подожди еще немного. Когда кто-нибудь наконец поймет, что там… Рано или поздно ты там побываешь. Это речка? – Она указала на золотистый отблеск, спрятанный в холмах. Казалось, что трава сверкает на солнце. Песок чуть-чуть лип к обуви, но был уже светлым, рассыпчатым, как настоящий морской.

— Да, я ходила спрашивать, как сюда дойти. Ну, а если мы первые поймем, что там? Не беги, ты не знаешь, какой там заход! Я проверю и скажу, что тебе делать.

— Нет, подожди. – Аглая отстегивала ремешки на обуви. – Ну, допустим, какая-нибудь временная петля еще ладно, но вот у пространственной дыры определенно опасное настроение. Да и опять же – что за петля? Мы же не знаем, есть там выход или нет, мы их так называем, а на самом деле никто ничего не представляет.

Саша фыркнула – может, от холода речной воды? И все-таки Аглая верит, что после дождя плавать приятно…

— А когда мы узнаем? Да заходи, заходи уже! – Она отмахивается, но сама раскрывает руки, как бы приглашая в свои объятия. Аглае приятно. – Ну что мы сейчас можем узнать? Честное слово, я ничего нового уже год не слышу: ни как это называть, ни кто к нам пришел, ни что делать. Разбирайтесь, как говорится, сами! А болезни, а семьи, а жизнь? Что, так и будем колесить и прятаться, пока не умрем?

Аглая обхватывает ее за спину ногами и откидывается назад. Волосы мокнут, тяжелеют, но через несколько секунд уже почти не чувствуются. Вода совсем теплая, так, как ей говорили, неподалеку – настоящий речной пар, плескается рыба, берег по-настоящему чистый, высокий камыш на другом берегу… Все так, как ей говорили.

— Мы знаем, что нельзя заболеть, если ты не в аномалии, и еще знаем, что это как-то связано с атмосферой, и знаем, что дети рождаются здоровыми, и что есть безопасные зоны. Жить можно, но… – Аглая проводит рукой по верхним позвонкам, — осторожно.

Она отталкивается и ныряет  – Саша тщательно следит, пока что привыкая к воде, но, кажется, ей самой уже хочется попробовать заплыть на небольшую дистанцию.

Это не в первый раз, этот их разговор. Саша по натуре своей исследовательница, любит приключения, не любит неразгаданное, вот и лезет, куда не просят, а Аглая лучше отсидится в уголке, промолчит, откажется. Может, слишком разные, чтобы думать об общем будущем; впрочем, почему-то хранящие уверенность в сцепленных ладонях.

Во всяком случае, сейчас им не нужны слова – обе по-своему, но отталкиваются от песка и плывут вперед.

— А если аномалии начнут прогрессировать? Вот, допустим, помнишь, как мы обсуждали этих существ? А ведь раньше даже подумать не могли, что, казалось бы, физика, математика, какие-то термины – и настоящие монстры…

— Не монстры! – Аглая никак не может ненавидеть всю эту почти нечисть, встречающуюся им на дорогах. – Я в них и до аномалий верила, просто их сейчас выгнали из леса, вот  они и бродят…

— Это сейчас ты их жалеешь, а стоит мне тебя оставить где-нибудь на пять минут, как все! – Аглая слишком занята плаванием, чтобы смотреть на Сашу. Она действительно давно не купалась так.

— Поплыли назад. И все равно!.. Вот что за этот год изменилось? Ничего! Значит, мы уже можем думать, что так все и останется.

— Ага! – Саша звучит торжествующе, она совсем не запыхалась. – В том-то и дело, что ничего не изменилось. А сколько еще ждать, пока что-нибудь изменится? Нет, подожди: сколько еще ждать, пока нам об этом скажут? Может, лучше самим как-нибудь перестать убегать и глянуть, что там все-таки случается?

Они обе знают: прямо сейчас, конечно, никуда не поедут, оставят этот разговор до какого-нибудь темного или выбеленного утра, когда будет слишком сухо, светло или ветрено, чтобы не вспомнить про маленькую возможность… чего-то. Может, возможность найти лучшую жизнь?

 

Маленький шанс создать что-то вечное.

Аглая то ли соглашается, то ли отказывается, зарывается пальцами в мягкий ил и пушистый песок, закидывает чужие руки себе на плечи. Все грустные и страшные мысли, сверкающие образы вчерашнего дня, прошедшего солнечной вспышкой, кошмар, в котором Саша уходит, всё это кажется чужим здесь, на берегу широкой чистой речки со сливочным паром, откуда такой хороший вид на темнеющий силуэт земли напротив. Как ни силься, нельзя понять, что все-таки там дергается – птица, камыши, рыба, какое-то чудовище? Ничего непонятно: есть на той стороне дома или нет, старая там пристань или нет, может, кто-нибудь сейчас стирает одежду на том берегу?

Не видно. Кажется, в этот закат все спокойно и тихо, все по-прежнему уютно, и только они вдвоем знают друг друга немного лучше, чем раньше. Когда было это «раньше»? Как они в нем жили? Как смогут жить, если вернутся туда?

— Какая же ты хорошая! – Саша улыбается.

В голове крутятся долгие мысли о вечности, времени и макаронах с рыбными консервами, но останавливает Аглая только одну – о том, что Саша выглядит сейчас очень мило.