Оленька

Ритка тащилась в музыкальную школу на репетицию рождественского утренника. Музыкальная школа располагалась в бывшем дореволюционном трактире купца Ломова. У купца была дочка, которая любила петь и играла на арфе. Но Оленька Ломова умерла в юности, отец ее не смог оправиться от удара, стал пить и разорился. После революции его имущество реквизировали. Единственный бальный зал на втором этаже отвели под актовый зал для выступлений. А многочисленные комнаты и комнатушки — под классы и уже почти сто лет там играли пьесы и этюды.

Ритка вечно опаздывала, она совершенно не хотела заниматься, и третий год исключительно по настоянию отчима барабанила гаммы и несложные пьесы из «Детского альбома», потому что дома считали, что ребенок должен заниматься чем –то полезным, а не только в интернете сутками пропадать. Ритка мучилась, вздыхала и ленилась. Ее пальцы, касаясь клавиш, становились какими–то холодными и деревянными, скользили и срывались. Аккорды были тусклыми, а стаккато вялым.

«Скоро Рождество, – думала Ритка, – а мы никогда его не празднуем. Если бы не ежегодный утренник в музыкалке, то мы бы о нем и не вспомнили. Почему так сложилось, что новый год у нас дома любят и даже запускают фейерверки, а в Рождество — нет?»

На ум пришли сюжеты грустных сказок – «Девочка со спичками» и «Щелкунчик». Ну и что с того, что грустные? Но зато какие волшебные! А вот у Ритки никакого волшебства не было: уроки и музыкалка, да еще бассейн для укрепления мышц. И даже Дед Мороз был соседским дядькой, а подарок под елочку прятала мама…

Так размышляя, Ритка потянула на себя тяжелую дубовую дверь. В холле школы было пустовато, только вахтер сидела с вязанием в уголке. Ритка кивнула ей и пошла в раздевалку. Там под шубками и пальто сидел ее одноклассник Дима Лавров. Это был тот самый придурок Лавров, который ей проходу в школе не давал. Даже мама Ритки приходила просить ее учительницу отсадить Ритку от него подальше, но безуспешно. Учительница сказала, что «инклюзивное обучение» – это профиль Загоренской школы. Хочешь–не хочешь, а Лавровых нужно терпеть. Но как можно было терпеть Лаврова? Он был агрессивный, неадекватный. Он облизывал Риткин пенал, он залезал под стол и хватал Ритку за ноги, он ходил по классу, когда ему надоедало сидеть ровно. Дети в классе слышали, что Лавров — аутист, но что это означает — никто не знал. Рядом с ним всегда находилась бледная тётка, которую все прозвали «охранником», хотя им и сообщили, что это тьютор.

Теперь же Лавров сидел в раздевалке без всякого охранника и явно поджидал Ритку. Увидев одноклассницу, Лавров начал тереть свои щеки и озираться. Была у него такая безобразная привычка! Еле дождавшись, пока Ритка скинет зимнюю куртку и сапожки, переобуется в стоптанные туфли, он ухватил ее за рукав платья и потащил по коридору. Ритка вяло сопротивлялась, понимая, что если бы Лавров хотел ее побить, то вряд ли бы потянул в сторону классных комнат. Димка практически силой втолкнул Ритку в самый дальний класс. Тут Ритка никогда не была. Она обвела глазами стены, оклеенные старыми обоями в завитушках, увидела в центре черный обшарпанный рояль.

– Играй, – Лавров показал рукой на клавиши.

Ритка была очень удивлена, но словно завороженная села за инструмент. Она робко взяла несколько аккордов. Клавиши звучали глубоко и сильно. Руки осмелели. Они пробежались дорожкой арпеджио вверх и вниз. Неожиданно окрепшие пальцы взяли высокую «ми» и полилась мелодия скерцо, которую никак было не осилить дома и на репетициях.

– Теперь я, – Димка бесцеремонно отогнал девочку от рояля. Скерцо сменила «Соната» Чимарозы, а потом «Ноктюрн» Шопена. Безупречно сыгранные мелодии наполнили комнату ярким солнечным светом. В полуоткрытую дверь заглянула тьютор, которая в волнении искала подопечного, но Ритка приложила палец к губам, и та, соглашаясь, кивнула и ушла.

– Это всё Оленька, – сказал безапелляционно Димка и показал на стену. Он водил в воздухе странно растопыренными пальцами и Ритка увидела в завитушках обоев точеный профиль кудрявой девушки, а потом и абрис арфы. Но, моргнув от нестерпимо яркого света, Ритка прогнала видение.

– А я не знала, что ты ходишь в музыкалку.

– Я по вечерам хожу и в субботу, когда нет никого, – вздохнул Лавров.

– Ты только в этом классе занимаешься? – снова спросила Ритка.

– Да, в других у меня не получается, – признался Димка.

Рита тихонько встала. Ей было пора на репетицию. Надо было что–то сказать, но что? Может, быть что–то сделать?

– Димка, ты – молодец, – сказала Ритка, и сама испугавшись такого откровения, выбежала прочь из класса.

Татьяна Александровна не дождалась опоздавшую ученицу, оставила ей записку о переносе занятия и ушла. Все–таки предпраздничная домашняя суета взяла своё. Ритка брела домой, улыбаясь чему-то и ни капли не жалея, что пропустила репетицию.