Остывшие

 

нет для Меня ни эллина, ни иудея

        — Эх, ты! прощелыга! задрот! – завком картинно сплюнул на оцепеневшее, заторможенное стадо остывших, но оно не откликнулось на внешние раздражители. Тем более на вульгарные, дикие, пещерно-пертурбационные. Возможно, скор на оценку. Не знаю. Стараюсь не осуждать.

— …Осмелюсь спросить…

— Берёшь таз, — тазом величал эмалированное ведро, — Прикладываешь к перилам, — перилами обзывал балясины в балюстраде балкона, — Наклоняешь и просто…без разбору, — по правому лицу завкома прошла рябь, а по левому – судорога. — И фронтально, так сказать, поливаешь их! кому повезёт, значится, тому повезёт. Главное – не стремайся. Хоть и стрёмно.

Сырое мясо лепёхами шлёпалось на побуревшие раскроенные черепа остывших. Учуяв свежатину или углядев вожделенный кусок, набрасывались на соседей, другие – иррационально продолжали покачиваться маятником на загубленной траве стадиона [или в зале бывшего театра?].

— Не вафлИ! мы первыми их образуем! – бригадир указал подёргивающимся безымянным – единственным пальцем – на красный от стыда плакат, где каждой семье назойливо предлагалось взять по одному остывшему на…передержку. Принудительное воспитание. Плановая программа, так сказать. Так – сказать. Плюс утраивался материнский капитал, возрастали пособия и иные ништяки. Агитка, вероятно, утратила актуальность, т.к. давно не встречал – не то что мать – женщину.

Сглотнул пустоту и рефлекторно нащупал на впалой чахлой груди курительную трубку, своеобразный аналог электронной сигареты – скрипичный ключ. Главное, чтобы надсмотрщик её не обнаружил. Да, люблю иногда…вдуть. Почему бы и нет? Возможно, скор на оценку. Не знаю. Стараюсь не осуждать. В том числе собственную ущербность.

— Репетируй, — грязно и двусмысленно ухмыльнулся завком, утёр обрубком кисти подтекающий глаз и ухромал с балкона [с трибуны?] в багровые сгустившиеся портьеры.

Страдальчески обвёл томным взглядом молчаливых «фанатов» [«зрителей»?]. Низкий гул, невнятный рой, животный зуммер… отражался на барельефных сводах и стенах. С опаской взглянул на 7-иярусный хрустальный остров, мелко и нервно вибрирующий над гудящим стадом остывших. Неслышно прильнул к двери, задрапированной льняными портьерами, и аккуратно потянул ручку. Разумеется, я – заперт. Как ещё-то? Тем лучше – залез на ушатанную балюстраду балкона и…прыгнул.

Ведро, оно же таз, по версии завкома, довольно близко утянуло меня к остывшим, отросшие грязные ногти которых беспомощно окучивали воздух подо мной, поскольку пришлось взлететь на спасительные полметра. Ради себя самого. В нынешних условиях только [к сожалению – одного] себя и любишь-голубишь… Жёлтой перчаткой вцепился в тару, другой – раскидываю резиновые растягивающиеся мясные лепёхи.

В первый раз имею возможность чётко разглядеть лица остывших: их арабо-азиатские черты существенно сгладились, но всё-таки оставались узнаваемыми… а теперь печалька – в одном из остывших с горечью признал старшего мастера с прошлого полимерного завода: «Получай, дядька азат, вот те кусок пожирнее»…В производственных перекурах, помнится, сей достойный туркмен разделял со мной горячее и – горячительное [при том что ислам запрещает алкоголь. Возможно, я скор на оценку. Не знаю. Стараюсь не осуждать]. В той…беззаветной мещанской жизни. Зато теперь все – в тонусе. При деле. Даже остывшие. Только зачем их контейнерами вывозят в западную европу? …

…иссохшие, узкие, они плавно покачиваются на дне стадиона [театральной залы], руки тянутся за моими выгибающимися чреслами…проломленные черепа – кувшинки, и сами тела – водяные лилии…последняя филейная часть с голубыми прожилками из таза досталась безрукому карапузу, беззвучно клацающему на истоптанной…багровой…траве. Смена заканчивается, завершаю её эффектным пике. Прискорбно – никто не оценит. Ну кроме остывших, лучший зритель – молчаливый зритель. Так?

II

 

завком чувствительно пнул кирзой по хохотальнику – я уморительно заморгал и сгруппировался.

— Ржака-обоссака! – он заливался подростковым несформированным смехом, — Нефиг спать – смена уже началась…гм…почему камеры ничего не записали?

ненавистно уставился на его рябое изрытое оспой рыло.

— На этот раз задача стоит на порядок выше, гм… [это псевдолитературное «гм» начинает окончательно добивать, но – сдерживаюсь. По очевидным причинам] ты, — ткнул в провисший морщинистый кадык левым обрубком, — должен…разделить всё стадо остывших по национальным признакам и загнать в разные контейнеры. Вот те пульт – кнопка жёлтого цвета отвечает за открытие жёлтого контейнера, синяя – за открытие синего…ну и т.п. И следи за контейнерами, их 4, значит, остывших тоже подели на 4 стада. Усёк?

— Если в отстойнике не 4 национальностей, а 3???

— Импровизируй.

Не люблю жаловаться. Пффф…кого обманываю? мой текущий, мой актуальный смысл – в жалобах. С казахами получилось довольно легко – всё-таки они – в антропологическом плане – отличны от таджиков и узбеков. Но вот особенно тяжело пришлось с теми, у кого отсутствовало лицо. Ну или другие основополагающие анатомические признаки. Кроме того – к личному моему сожалению – взял на вооружение формулу «стимул – реакция». Объяснять – излишне. Верно?

— А ты в курсах, мой дорогой задротик, что практически у всех азиатов 3 группа крови? – завком бережно подтёр маслянистое веко удивительно опрятным платочком с инициалами.

— Да, бригадир.

— Узнал об этом в википешке…ну…до того, как интернет грохнули; я тогда прямо шкетом был [а сейчас ты кто, интересно?]. Даже настоящая девчонка водилась…а не так, как щас…ну…ты допедрил, — похабно скосил здоровый глаз на остывшую узбечку в дальнем углу отстойника. – Во! вспомнил, у меня реальный вопрос, ты – очкарик, значит, читал много. Нарисуй мне картинку, почему остывшими становятся только азиаты?

— Вообще-то, бригадир, в нашем отстойнике не только азиаты, но и арабской…

— Какая разница? – искренне удивился и с досадой стукнул обрубком по балюстраде балкона. Барочная лепнина откололась и раскроила черепа двум остывшим киргизам.

— Несколько по-расистски[1] звучит…бригадир.

— При чём здесь гонки? – поразился и тут же переключился на другую тему, — Только прикинь…в этот раз отправлю партию остывших в обход всей волокиты… сколько бабла подниму! Нехило?

— А зачем негосударственным компаниям…остывшие?

— хз…ну вот что – один терпила есть, вкалывает на эти мутные фирмы, постоянно сопровождает грузы, проболтался мне, типа контейнеры с остывшими свозят на остров…у берегов бывших штатов…напомни, задрот.

— гренландию имеете ввиду?

— Ну типа того, вот только зря он спалился, — сально ухмыльнулся.

— Прямо как вы сейчас, бригадир? – саркастически усмехнулся я.

 

III

 

К полуночи управился. Пришлось обильно обливать остывших краской. Она здесь – в астрономических масштабах. Что же. Производство ведь. Иначе вся работа насмарку. Надеюсь, они ничего не чувствуют… Скольким я сжёг глаза? Скольким угробил носоглотку? …остывшие не завком, остывшие умеют слушать.

…Бытуя довольно продолжительное – если не бесконечное – время с завкомом, начал мимикрировать под его речь. И чем сейчас отличаемся друг от друга? Разумеется, получу собственную долю. Разумеется, не львиную – мышиную. «Речь не о том, но всё же, всё же, всё же»[2]…

…Сознание мясной лепёхой шлёпнулось куда-то глубоко…в самое себя? Вообще забавно – теперь, когда мировая культура ушла в минус, можно присваивать любые цитаты. Только вот оценить уже некому…ну и остракизму подвергнуть тоже никто не сможет… «папа может, папа может всё, что угодно». Откуда это? Цитаты отменяют друг друга, как картинки: рабочее место – зрительный зал – сменяется полем стадиона, оно, в свою очередь – производственным цехом…Разумеется, едкие испарения затуманили мозг. Разумеется, литература больше не нужна в эпоху товарно-товарных отношений. Тем более, когда контейнер остывших меняют на пушнину и кисло-молочку. Ну или какие там сейчас тарифы…каждый год правительство дополняет правила торговли. Всё-таки желание двигать челюстями – неискоренимо. Даже после смерти пожрать не в жисть. Хотя…какое теперь это имеет значение. Сколько угодно можно упражняться в остроумии…перед остывшими. Кто оценит? Кто? …Господи, Помоги…

— отчего же… Я – Оценил.

— кто это?

— а сам как думаешь? …

— Господь…Ты?…

— бинго!

— Отче, а почему Твой Язык ничем не отличается от моего?

— давай Подкорректирую вопрос – имеешь ввиду стилистику – да потому что, если бы Я использовал пафосные старославянизмы и всю нашу возвышенную лексику, в общем долго объяснять, время уходит – у тебя – уходит…твой горе-начальник…завком, у которого даже имени нет, хотя родители назвали его акимом, продаст партию остывших Моей полной противоположности…надеюсь, пояснять не нужно, кому именно? …планируется заселить эти полуразложившиеся тела бесами…и да – наперёд Отвечаю на все твои вопросы: души убиенных, их большая часть – в Раю… Приравнял к мученикам…так что тела, отсортированные тобой внизу…они больше, они давно НЕ люди… И чем быстрее избавишься от потенциальных носителей…сам понимаешь кого, тем лучше. В том числе для тебя.

— Отче…

— дитя Моё…прости, что Перебиваю…Отвечаю на твой вопрос: да, у тебя есть свобода выбора, да, если бы ты не захотел помочь упокоиться всем этим душам, Я бы даже не Обратил внимание на чувствительные изменения души твоей…стоп… только что Прочёл в тебе новую мысль …дитя, не надо со Мной торговаться…делай, что нужно и будь, что будет…ты же понимаешь, прости за банальность формулировки – что ты – особенный; абы кого не Наделяю даром левитации…Целую…твой Папа…

— прости, Отец мой! … — я ещё стоял на распухших рахитных коленях…но, памятуя о Миссии, тотчас взмыл под своды императорского театра…да, это – театр! не стадион! Наконец-то узнал место, где вкалываю! моментально достиг царского бельэтажа, извлёк заныканные канистры с бензином, обильно полил несчастных остывших и…

— […] да ты чё, да ты…, — пунцовая рожа завкома, ворвавшегося в ложу бенуара с другой стороны, то набухала, то съёживалась, левый обрубок потянулся к огнестрелу.

— аким, даже не…

— что? как? КАК??? Откуда узнал моё…б…ь! какого х…я ты, б…ь в воздухе висишь! Да что это за х…та происходит???? съё…й оттуда!!!

я нажал на кнопки, металлические стены, поскрипывая, начали подниматься, и остывшие в бензине и в краске, стали выползать из 4-х загонов в общий отстойник…

аким прицелился, при чём совершенно дилетантски, но я спланировал на самое дно оркестровой ямы, но он уже вовсю! хаотично! и – видимо бессмысленно – палил по дореволюционным креслам…и мгновенно успел спуститься в зал…отстреливаясь от остывших…зачем упорствовать? Зачем втискиваться в мою нору? Оркестровая яма только для одного…суфлёра…

остывшие по отдельности и целыми группами вспыхивают кустарно… кустами…дореволюционная мебель возгорается моментально. Прискорбно. А могла бы послужить пылесборником. Ой – музеем.

Теперь уже бывший  мой куратор носится по ложе. Видимо, патроны закончились, бросил в яму винтовку. А я улучил момент и скрепя сердце сорвал особенную трубку с груди, нажал на чашечку её элегантной головы – и она зажглась невиданным сине-зелёным светом! Прощай, напарница! Трубка упала на, перемазанную жёлтой краской и бензином, шевелюру одного из остывших. Огонь мгновенно охватил всех. Но единственно вопившим был аким… остывшие величавыми факелами, свечами-маятниками раскачивались в такт пламени. Почувствовав скверну, я схватился за живот. Ладони стали липкими. В нос ударил солоноватый запах железа. Что же. Довольно трудно теперь продолжать оставаться в воздухе.

Не знал, что новый год наступит именно здесь и сейчас…

Не подозревал, каким душком отдаёт мясо испорченной души…

И даже сам факт пожирания завкома ничуть не подслащивает тухлятину – некоторые начинают гнить уже при жизни. А я? …

Неуместно сейчас вопрошать – поздно, пошло, беспутно…ведь меня уносит всё выше…под купол здания…выше — задымлённого зала…выше — императорского театра…выше — камерного закрытого городка…Туда…в последний раз – с любовью – бросаю взор на своего физического носителя.

Возможно, скор на оценку. Не знаю. Стараюсь не осуждать. Но всё-таки…не такие уж и раскосые глаза, и смуглую кожу носило моё непутёвое угловатое тело.

 

[1] race – омоним, звучит как «гонки» и как «раса» в англ.

[2] Цитата из самого известного стихотворения а. твардовского «я знаю – никакой моей вины».