От чужих глаз

От чужих глаз

Маленький Ваня просыпался, покряхтывая и потирая глазки. Видно было, что в хорошем настроении, потому что сразу начал болтать, а не ныть и капризничать, как это бывало в дни особо сильной боли от прорезающихся зубов. Солнце с силой просвечивало белоснежную, накрахмаленную занавеску, глиняный кувшин со вчерашнего вечернего надоя не убрали в погреб и был серьезный риск его порчи от нагрева под стеклянной линзой окна. Ваня спал на самодельном топчане вместе с мамой в большом хозяйском доме, отец спал на печке, а Иришка с Аней ночевали в отдельной просторной комнате на втором этаже, который они просили, и даже требовали, называть чердаком. Отец семейства уже пару часов трудился в хлеву, занимаясь рутинной работой с живностью:

—          Илья, ты попил в ночь молока и естественно оставил его на столе!, — жена любила тактично отчитать супруга, но при этом имела отвратительную привычку кричать эти свои милые ругательства через весь двор и половину сказанного съедали просторы глубокого сибирского села.

Весна в сквотированной деревне выдалась изумительной, вот уже пятый год как Илья, его жена Марина и пополняющееся семейство поселились в заброшенном хозяйстве вместе с десятью другими семьями. Об Илье можно было сказать, что он человек с чудинкой, однако он не имел характерной для такого определения чудаковатости, он не ездил на моноколесе в светящихся наушниках, не разводил в доме декоративных крыс, не инстаграмил разноцветия, ощущение создавалось, но не подкреплялось ни единым действием. Даже наоборот, парень был совершенно типичный. Илья закончив один из Томских институтов и проработав пару лет каким-то офисным клерком понял, что ведет свою жизнь принципиально неправильно, казалось бы карьерный путь только начинался, но вот эти рутинные ритуалы, когда от стола с компьютером ты медленно, издеваясь над своим, искривленным таблицами эксель, телом, зажатым в маршрутке перебирался в магазинчик на своем районе, в котором по акции покупал пару-тройку литров пива и уныло садился за похожий стол с компьютером, вроде бы отдыхая, просматривая в сотый раз одни и те же серии ситкомов, от этих ритуалов он однажды отрекся. Уверенно, как это делают былинные мужчины, а не неказистые пареньки. Вероятно, это и было проявлением заявленной чудаковатости.

Бывало, сидя у костра летними вечерами, он в тысячный раз рассказывал дочуркам как познакомился с их мамой. “Поразительная удача”, — Илья повторял, пожевывая обуглившийся хлебец. Говорил, что не понимает, что она оценила и почему доверила себя. Справедливости ради, доверилась не она ему, а он ей. Подруга жизни обладала сильной харизмой и не красивой, но приятной, доброй внешностью, просто подстриженные русые волосы, светлый, ясный взгляд, который так мечтательно передался младшей Анечке, немного грубоватая походка, а на подбородке выделялась волевая ямочка.

 

Илья что-то брякнул на доносящиеся упреки жены и продолжил подкидывать корм свиньям, через тридцать минут в штабе планировалась летучка, нужно было решить отправлять ли человека в ближайший город за лекарствами. У Ильи сформировалось собственное видение ситуации и несмотря на то, что он являлся законным супругом управляющей этой коммуны, его слово весило ни на грамм больше чем слово любого другого половозрелого члена этого микросоциума. Пять лет все вопросы решались на совете и ни разу не случалось так, что возникала обида на победившее большинство, за все это время ушли только пятеро из деревни. Три девушки-подружки и два парня, мальчишки хотели служить в армии, т.к. оказались под впечатлением от рассказов своего деда о войне в Чечне, надо сказать излишне приукрашенные патетикой и забывчивостью пожилого вояки. А девчонки захотели свободы, посмотреть мир, возможно, плотской любви, у них подошел возраст, и они честно сказали на собрании, что не согласны со скромным набором опций в деревне, и требовали благ цивилизации, в частности, разнообразия. А что делать? Собрали им метрики, какие-то бутерброды сделали в путь и отправили пешком с точными данными как добраться до ближайшей деревеньки.

И всего один человек присоединился к деревне и тот, видимо, случайно забрел, отшельник, какой-то смурной тип, пару недель назад, весь завшивленый, немного бесноватый и совершенно немой. Его поселили в гостевой дом, постепенно отпаивали откармливали и тот уже вроде начинал мычать, как обеспокоенность болезнью 14-летней Карины сменила ажиотаж от прихода чужака.

Да, деревня стала симбиозом технических достижений человечества и единения с природой, здесь конечно же не было интернета, телевидения и радио, на это не было официального запрета, просто суть отшельничества заключалась конечно же в определенном отказе, нужна была жертва, мифотворчество, чтобы поддерживать в самих себе решительность ухода в глубинку бытия. Для развития детей в вопросах массовой и современной культуры были взяты с собой множество учебников, книг, в доме собраний стоял единственный телевизор, к которому был подключен внешний диск на три терабайта со всеми значимыми цифровыми произведениями и раз в неделю проходили показы. Новинки не привозились, да и что привозить, если за пять лет все достижения человечества в кинематографе это с десяток новых частей фильмов про супергероев. Кризис в культуре, общественной жизни, в собственном понимании места на этой планете и стал призывом для большинства постояльцев к сибирскому массовому уединению. Это был не истеричный протест, не стремление доказать остальным, что люди потеряли себя, это был лишь откровенный разговор с собой и домочадцами, если таковые были. На одном сайте единомышленники нашли друг друга, Марина была родом из близлежащей деревни в 90 км от Вишенок, так местные прозвали заброшенный еще в советские времена хутор на 10 покосившихся домов. Она рассказала в сообществе про это место и ознакомительный трип тогда, в 2019м получился скомканным, естественно ни один дом не был пригодным для жилья и требовались умелые руки, чтобы здесь организовать какой-то быт, чтобы начать жить, а не выживать. Требовались инвестиции, естественно, и материальные в том числе, народ нервничал, но отступать не хотел. Десять семей на удивление были мотивированы, вот, например, у семьи Гороховых были и дом, и машина и продали все, что можно было превратить в деньги. У кого-то был только компьютер и пачка сухарей, но решено было сразу, что хозяйство должно быть общим, а быт частным. И как-то очень просто пошло. Рукастых мужиков было мало, а профессиональных строителей не было вовсе, но латать оказалось значительно проще чем строить все с нуля. Поначалу поездки в город за инвентарем и необходимыми запчастями были постоянны, оказалось сложно жить без мыла, солнечные батареи, построенные из лосячьего кизяка и заземление из крапивы, не восполняли необходимых потребностей, все купленные по дешевке топоры стачивались в неделю, а рассада никак не хотела приживаться. Первый год поэтому оказался демоническим, у кого-то развилась цинга, дети постоянно с соплями бегали, не понимая, как получилось так, что из комфорта и тепла городского пространства их переместили в дрянные условия за секунду изменив их фатум с городского лакея на колхозное беззубие.

 

—          Я не вижу никакой проблемы собраться и если Карине нужны антибиотики, то съездить за ними в город, ну сходить точнее, тут до трассы 70 км, а потом всего пару часов езды до аптеки, за одно можно взять катушку, нитки, обновить иголки, запас мыла. – проблему, Катя из семьи Веллеров, сама прекрасно осознавала, сейчас по весеннему паводку не пройти. Эти 70 километров вполне могут стать для идущих последними в жизни. И она, конечно же, ожидала полемики со стороны скептика Петра Маркелова.

—          Шансы пройти, Кать, просто пройти, нулевые, а ты не забывай, что всякая мелкая падла, вроде медведя просыпающегося или кабана голодного не станут путеводной звездой и не осилят дорогу идущие, — красноречие в коммуне порождалось редкостью проведения всеобщинного совета и Петя старался выжать из себя максимум.

—          Конечно же придется идти втроем и с ночевкой в обе стороны. — заключил прапорщик

У дочурки Савиновых резко подскочила температура и она второй день лежала в полубреде, сложно было определить, что послужило причиной такого резкого заболевания. Человек выполняющий функцию врача, а именно бывший ветеринар, сказал, что вероятнее всего это инфекция, возможно даже столбняк и в такой ситуации, конечно, антибиотиками не обойтись, нужен стационар, следовательно, отсылая людей, нужно отсылать за эвакуацией на вертолете. Впрочем, это могло быть простое отравление, подобных случаев за пять лет было достаточно, и никто до сих пор не паниковал.

“Коммунальщики” привыкли относительно быстро к такому диковатому образу жизни, проблем с каждым годом становилось все меньше, водные фильтры, преобразование электричества, натуральное хозяйство, жители не встречались с другими людьми вот уже три года и совершенно не нуждались в том, чтобы когда-то с ними видеться вновь. В деревушке появились четыре новых жителя, родились в этих условиях и никаких осложнений до сих пор не было, никто не отсталый, собственные какашки не грызут, да что уж там, производство пищи для всех сельчан вышло на совершенный уровень. Теплицы, орошение, мясокомбинат, настои из трав, тот самый прапорщик гнал отличнейший самогон и выращивал табак, и удивляться нечему, это поселение не являлось религиозным культом, просто союз свободных людей. Эдакая анархо гармония при наличии коменданта, компрометирующего анархосолидарность. Но его функции были лишь номинальны, в редчайших случаях, именно комендант принимала решение, при равенстве голосов за и против. Так же она отвечала за хранение общего схорона и вела церемонии бракосочетаний, если таковые намечались (да) и похорон, если смерти случались (нет).

Марина хотела сама пойти за помощью, но маленький Ванька пока еще никак не мог без сиси. Просыпался среди ночи, подползал к кемарящей матери и тихонько, обняв ручкой ее за шею, шепотом говорил: “тя-тя”. Шел этап отказа от грудного кормления, постепенный, а потому он знал, днем грудь нельзя, а если ночью не спится, грустно на душе или необходимо найти причину побыть поближе к маме он просил: “тя-тя”. И мама ему давала.

Было принято решение вызывать вертолет, купить все необходимое чтобы протянуть, но рисковать здоровьем девочки и оставлять ее и дальше в деревне, без профессиональной помощи решено — невозможно. Она же, крепкая девица, лежала ничком, но каждый раз просыпаясь умоляла не везти ее из общины, она говорила, что поправится и ей нужно то всего немного полежать. Кашляла сильно.

На утро собрались три мужика, Савинов старший (Гена не любил свое имя), Иван и ветеран-партизан-прапорщик, надо было долго идти и несмотря на разные уровни опасности, никто даже не рассматривал негативного сценария в процессе выздоровления девчонки. В рюкзаки, крепкие, походные набили все, что могло пригодится: палатку, многофункциональный инструмент, спички, запас непромокаемой селитры, веревки всякие, вяленое мясо и сухари, деньги ребята хранили частично в рублях, частично в долларах и евро, карточки то все были просрочены уже, поэтому взяли разных валют на случай выгодных курсов.

—          Я точно знаю, что у нее простуда и никакие вертолеты не нужны, — дочка Савинова была со слабым иммунитетом и частенько простужалась, но до сих пор ни разу не болела дольше четырех дней подряд

—          Слушай, лучше перестраховаться, не простим себе, — спокойно и уверенно раздвигая едва озеленившуюся тайгу большим кованым ножом, отвечал вояка. Его архетипный образ, усатый, плотный дядька дополнил бы любой фильм про афган, а с таким рубилом, да переодеть если, то можно было и на донских казаков замахнуться.

 

Говорить не хотелось, но все трое испытывали определенное возбуждение перед встречей с цивилизацией. Это была четко ощущаемая смесь неприязни и неотвратимого интереса, как у птушника давно бросившего наркотики и теперь ждущего встречи с распутной девахой, предлагающей любовь и забытый кайф в обязательной связке друг с другом. Чувствовали приближение демона, его дыхание на плече, он для каждого из них перечислял соблазны, наличие которых, в том числе, обусловило уход от реальности. Савинову он шептал, что цивилизация даст его дочке шанс больше никогда не болеть, потому что еще пять лет назад они не выявили иммунологические проблемы, а теперь точно педиатрия стала лучше, и сразу же прибегали к нему воспоминания о наслаждениях, об игре со старыми знакомыми в пику, а вдруг игорный бизнес разрешили в стране и тогда можно будет сделать такой же финт, который получился во время путешествия по Прибалтике. Тогда Гена приехав с молодой семьей и вечерами оставляя их в отеле, заходил в каждое казино и получал невероятные бонусы за новичка. Илья размышлял, что система цифрового видео шагнула далеко вперед и теперь будет по силам взять хороший фотоаппарат и начать свой видео дневник, вести макросъемку, делать панорамные снимки, он мечтал полетать с радиоуправляемым дроном над своей деревней, но еще пять лет назад стоимость таких штук была чрезвычайно высокой. Его демоны шептали про давно позабытый вкус заводского нефильтрованного пива и чипсов со вкусом краба. Перед уходом из поселка Нины, одной из трех девиц, что решили отказаться от жизни в коммуне, они договорились, что, если Илья передумает, она будет ждать его по адресу в Иркутске. Они трахались целый год, ей было вроде 15, ему 35, даже в таком маленьком пространстве, каким-то невероятным образом им удавалось это скрывать, а жена заставила себя силой, несколько раз, не следить за ним, не обличать его предательство. Ветеран надеялся на встречу с комбатом, он помнил, что разговор о политике с ним не получался, но ведь куча всего изменилось и еще он хотел стащить в библиотеке подборку мужских журналов хотя бы за год. Его демоны напоминали вернуться на могилу к отцу, чтобы нассать на нее, мысль преследовавшая его столько лет, охотившаяся за ним по ночам, вновь вернулась и психологически, он был готов обдумать этот варварский поступок вновь.

Сделали привал около 17.00, разбили лагерь, развели костер, поставили ловушки на насекомых, перевязали периметр колокольчиками от диких животных.

—          По компасу и карте, мы идем верно и идти нам около 40 километров, два часа назад я видел изгиб вот этого болота, и вот трасса, получается правильно идем. — Савинов был оптимистом.

—          Ребят, а вы никогда не сомневались в собственном решении? Ну, что ушли … в лес, — на последнем слове Илья немного смялся, не рассчитав такт дыхания

—          Ооо, еще как были

—          Даа, конечно были

Оба ответили улыбчиво и с ностальгией. Савинов полушутливо спросил Илью, мол чего это тот задумался, не подкралась ли мысль сбежать по приходу на “большую землю”?

— Нет, конечно, я люблю свою жизнь дома и детей с Мариной я не оставлю, — сказал Илья и подумал, что “да, конечно”.

 

Мужики шли по трассе уже седьмой час, наступила ночь следующих суток, и они надели на свои головы портативные фонари с аккумуляторами и сзади на рюкзаки повесили отражатели.

 

Город неожиданно начался, и если заколоченные деревенские дома не смутили бы их и пять лет назад, то сейчас перед ними открывался неосвещенный бетонный остов ночного Иркутска. Потрепанные типичные вывески промзоны, далекий лай собак, припаркованные тягачи и ассенизаторы наводили на мысль, что цивилизация не претерпела принципиальных перемен, по крайней мере — Россию можно узнать.

Оставаться спать было негде, решено было искать либо таксиста, либо отель, либо круглосуточную аптеку, но эта промзона не кончалась и нападала усталость, которая подпитывалась проблескивающим рассветом.

 

—          Черти что, мать такую-то, … — звуки ругани в формате монолога раздавались бубном, набатом в голове Илью, казалось они только что заснули на совершенно пустом вокзале, а знакомый голос не давал покемарить, тут же ударило в мозг ощущение озноба, и Илья, высыпав песок из глаз, разглядел мутную фигуру стоящего неподалеку прапорщика и ругающего на чем мир стоит пустое пространство. Слева дрыхнул как ни в чем не бывало Савинов, но видно что тоже замерз, потому что обнял себя, крепко.

—          Командир! Что случилось? — от режущего холодного воздуха Илья сильно закашлял.

—          Я обошел весь вокзал, здесь давно никого не было

—          Ну это какая-то заброшенная станция, очевидно же, что мы не дошли до Иркутск-пассажирского.

—          Дурак, какая заброшенная, тут человека не было год минимум. Электричества нет, все двери открыты, полки пустые, телевизоры стоят для камер наблюдения, составы на платформах есть, они может и пустые, может и полные, но кто их так оставит? Вот, посмотри! — он нервно подбежал к сонному и находящемуся явно не в форме Илье

—          Газета зассаная какаято…

—          Она не зассана, она от времени отжелтела, датирована январем 21 года. Это четыре с половиной года назад!

—          Давайте кофе попьем, — буркнул просыпающийся Савинов. — у меня в термосе осталось.

 

Кофе в коммуне не выращивали по некоторым, в первую очередь, климатическим причинам. Но слово было достаточно расхожим, среди жителей кофем назывался интересный отвар, сочетающий в себе сразу несколько трав с сушеными лесными ягодами и кореньями. Потрясающий эффект получался, бодрил уж точно, если переборщить, то могло и вштырить.

 

Мужчины долго решались продвинуться дальше внутрь города, в газете они толком ничего не вычитали, все статьи были посвящены способам сезонного лечения от гриппа или орви, ерунды какой-то, собирались средства на помощь детям, в США какие-то беспорядки, мужики не хотели много читать, пробежались по заголовкам просто, чтобы не портить впечатление от свежих газет.

Чтобы дойти до центра потребовалось еще 3 часа. Город был пуст. Машины стояли, но исходя из состояния — они давно не видели своих хозяев, аптеки, магазины все были заколочены, подъезды тоже, какие-то закрыты на замок, какие-то подперты тяжелыми засовами. Ни души.

 

—          Ядерная война, — прапорщик достал из подкорки давно забытые фобии, привитые советской пропагандой.

—          Я читал про Детройт, перед отъездом в деревню, тогда он оказался первым городом, который обанкротился и его просто закрыли, — Илья размышлял, не желая верить в аннигиляцию, — а какой город банкротить в Росси, если не Иркутск?

Шутка зашла, и ребята вяло рассмеялись, вытирая капельки пота со лба.

 

Он подошел к девочке, на голове у нее лежала влажная тряпочка, девочка повернулась на бок, потому что так было легче дышать, они встретились с путником глазами.

—          Все умрут, не бойся, — он заговорил так, словно никогда немым не был, — я пришел из мира, которого давно нет и мое проклятие — это смотреть на ваше проклятье, как вы покидаете этот мир, покидаете эту землю оставляя меня наедине с природой, с космосом.

—          Дядя, а мама тоже умрет?

Дядя, которого выхаживала вся деревня, кивнул головой.

—          Дядя, а папа придет?

Длинные волосы раскачивались вместе с головой странника.

 

За последние четыре дня поплохело многим и все начали думать, что, какая-то порция еды оказалась испорченной или, скорее всего, это могла быть система фильтрации воды из самодельного колодца, поскольку им пользовались все, а рацион семейства все же имели свой.

Про мужиков решили, что те потерялись, Марина соорудила крепкий хват для подъема на дерево и пока хорошо себя чувствовала лазила, стараясь разглядеть в, зачем-то припасенный для изоляции в низине, бинокль идущих по лесу спасителей или летящий вертолет.

 

Для Ваньки, Анечки и Иринки она старалась фильтровать воду трижды, отстояв ее, затем через марлю, через активированный уголь и это все после дискредитировавший себя системы фильтрации и очистки, установленной ими по приезду и призванной служить с десяток лет. Детишки ничего не говорили, так странно, девчонки помогали маме, последние дни сами недомогая и кашляя, они меняли тряпочку на голове, варили картошку, кормили Ваньку.

 

Деревня вымерла через месяц.

 

Не полностью, правда. Остался опять очумазившийся путник, который с печалью подъедал местные запасы провизии. Их ему хватило бы еще года на два жизни. Но, одержимый найти жизнь, он двинулся дальше.