Жертва

— Стой!

Тара ускорила шаг. Знала: бежать уже поздно, но не могла смиренно покориться судьбе.

— Стой, кому говорю!

Голос, зычный и злой, всё ближе. Всё громче глухое буханье тяжелых ботинок о землю. Тара спиной почувствовала, как к ней потянулась растопыренная пятерня. Рывок – жалобно затрещала ткань платья, шов предательски расползся, обнажая плечо – и Тара опрокинулась навзничь.

— Слышишь, ты!

Удар о землю выбил из неё весь дух. Перед глазами закружились в затейливом танце разноцветные искры, голова наполнилась монотонным гудением. Голос, мгновение назад такой отчетливый, оглушающее громкий, теперь доносился будто из-под толщи воды.

— Набегалась, а?..

Чужие пальцы вторглись в пышное облако смоляных волос, грубо сомкнулись на мягких локонах. Тара закричала от боли, когда нападающий поволок её прочь от тропинки. Она обхватила ладонями его запястье, впилась ногтями в шершавую кожу, отчаянно пытаясь освободиться.

Тщетно.

Он наконец отпустил её кудри, презрительно ткнул мыском ботинка в ребра, опустил подошву на живот, втаптывая в землю. Сломанным носом потянул воздух, будто хотел учуять её страх. Раззявил рот в зверином оскале; серебристая ниточка слюны повисла в уголке губ.

— Не трогай меня,  — тихо сказала Тара. Она бесстрашно смотрела в его серые, почти прозрачные глаза. – Прокляну.

Он рассмеялся сиплым, придушенным смехом заядлого курильщика. Ещё сильнее впечатал ботинок в её тело, наслаждаясь гримасой боли на юном лице. Тара вцепилась в его лодыжку в напрасной попытке ослабить давление. Её сознание тут же наполнили чудовищные видения: сначала щенок с неестественно вывернутой головой, задушенная старушка, молоденькая девушка с остекленевшими глазами и ожерельем из кровоподтеков на тонкой шее. Яркие, ослепляющие картины прошлого уступили место зыбкой тени будущего: Тара увидела, как толстые пальцы смыкаются на её горле и выдавливают жизнь. Но сначала…

Он опустился на землю, расстегивая ремень. Бесцеремонно растолкал её колени. Попытку Тары отползти пресёк хлесткой пощечиной. Разбитая губа лопнула, багровая капля скользнула по подбородку. Для острастки ударил ещё несколько раз – с оттяжкой, с нескрываемым удовольствием. Затем навалился сверху и разочарованно хмыкнул, не услышав мольбы и криков.

Тара не собиралась услаждать его слух воплями. Она закрыла глаза и сосредоточилась, стараясь отстраниться от зловонного дыхания, от жадных ладоней, шарящих по её телу. Тара черпала силу из влажной земли, из прохладного ночного воздуха. Нет, остановить этого подонка она не могла: только в сказках ведьмы способны испепелять одним взглядом и обращать врагов в камень по щелчку пальцев. И всё же в её власти было хоть на время притупить его неукротимую жажду убийства.

Он вошел в неё, исторгнув хриплый стон. Тара вздрогнула, заколыхалась на черных волнах боли. Не сразу, но сумела совладать с собой: пальцами одной руки вгрызлась в землю, ломая ногти; другой прикоснулась к его щеке, с силой вмяла ладонь в жирную мякоть его лица. С облегчением осознала, что зверский морок рассыпается пеплом и рассеивается. В ближайшем будущем больше не было лика смерти: сегодня изверг утолит только свою похоть.

Ритмичные толчки сменились судорогой. Он обмяк, распластался на ней всем телом. Через минуту поднялся на ноги, неспешно застегивая штаны.

-Что, убить меня хочешь? – насмешливо осведомился мерзавец. Толстые, словно вывернутые губы расползлись в гнусной улыбке.

— Ты не заслуживаешь смерти, — отозвалась Тара. Вой – дикий, необузданный, нечеловеческий – рвался изнутри, но усилием воли она сумела удержать его. – Но ты ещё будешь о ней молить.

В ответ лишь дребезжащий смех, штопором ввинчивающийся Таре в уши. Он поправил одежду, пригладил волосы – ни дать ни взять волнующийся школьник перед важным свиданием. На прощание пнул свою жертву, плюнул ей под ноги и растворился в ночи.

 

Автобус давно съехал с магистрали, и уже больше часа тащился по проселочной дороге, подпрыгивая на кочках и с кряхтением проваливаясь в крупные выбоины. В салоне было жарко: открытые окна и распахнутый люк на крыше не спасали от изнуряющей духоты. Немногочисленные пассажиры вяло обмахивались газетами, и то и дело жадно припадали к бутылкам с водой. Только Тара всю дорогу сидела неподвижно, точно высеченная из скалы горгулья: её голова была закутана в большой серый платок, скрывающий лицо от посторонних глаз. Длинные рукава белой хлопковой рубашки прятали узорную россыпь синяков. Пара старушек всю дорогу перешептывались и бросали на Тару любопытные взгляды.

Тара единственная покинула автобус у Камышовки. Постояла у остановки, провожая взглядом ржавый драндулет. Дождалась, когда он, наконец, скроется за поворотом дороги, и отбросила платок на спину, подставляя израненное лицо солнечным лучам. Смахнула со лба и шеи мокрые пряди, и отправилась в путь.

До деревушки шла, не таясь, но нарочно выбирала самые длинные и малолюдные тропы. День был на редкость погожим: над головой расплескалась бескрайняя синева неба, в горячий летний воздух вплетались ароматы полевых цветов, и откуда-то издалека ветер доносил пьянящий запах свежескошенной травы. Тара дышала жадно, полной грудью, стараясь не обращать внимания на ноющую боль в ушибленных ребрах.

Скоро за поворотом дороги показалось скопище однообразных деревянных домиков. Чуть вдалеке, у подножия холма изгнанницей стояла старая изба. Бревна почернели от времени, рассохлись, облачились в причудливый наряд из зеленого мха и лишайника. Забор с облупившейся краской покосился, и казалось, готов был в любой момент устало завалиться наземь. Калитка то ли захрипела, то ли застонала горестно и надрывно, возвещая о вторжении. Но Тару уже ждали: сухонькая, сгорбленная старушка стояла на крыльце, привалившись к перилам.

— Знала, что приедешь, — сказала она. От взгляда на разбитое лицо Тары синие глаза старухи, подернутые молочной дымкой, помутнели и почти потеряли цвет. Она пожевала губу и продолжила с тяжелым вздохом. – Мужайся, дитя.

— Здравствуй, бабушка, — прошептала Тара. Она легко взлетела по скрипучим ступенькам и заключила её в объятия. Седовласая голова старушки уткнулась ей в грудь. От бабушки успокаивающе пахло зеленым луком и пряжей.

— Пойдем в дом.

Пока закипал чайник, они не проронили ни слова. Лишь когда вода в чашках зацвела багрянцем, и ноздри защекотал сладковатый запах гибискуса и шиповника, Тара нарушила молчание:

— Мне нужна Черная Книга.

— Ты знаешь, какой ценой обходятся такие чары, — неодобрительно покачала головой бабушка.

— Мне всё равно.

Старушка прищурилась, постучала пожелтевшим ногтем по выпуклому боку чашки. Закрыла глаза, запрокинула голову, повела носом. Дрожь пробежала по её иссушенному, обглоданному старостью телу.

— В твоем чреве?..

Тара лишь кивнула. Брызнули едкие слезы.

Этим утром она проснулась и поняла – в её утробе зарождается жизнь. И хотя её колдовской дар предсказал подобный исход в нечетком вихре обрывочных образов, Тара оказалась не готова к такой реальности. Тьма заволокла всё вокруг, собственный крик встал поперек горла и похитил дыхание. Всё утро она захлебывалась рыданиями, поэтому сейчас сил хватило лишь на скулеж. Тара спрятала лицо в ладонях, загородилась от всего мира ненадежной ширмой из пальцев. Но горе внучки едва тронуло старушку. Она потрепала коленку Тары – с той же небрежностью гладят кошек, клянчащих кусочек колбаски, – и сказала:

— Смирись. Такова наша доля, — старуха шумно отхлебнула чай, поставила чашку на блюдце и задумчиво посмотрела в окно, где за нестиранными занавесками и кривым забором реялось зеленое море трав. – Ты – дитя насилия, и твоя мать, и я сама. Так и только так рождаются самые могущественные потомственные ведьмы.

— Разве от этого легче?.. Разве я просила об этом?.. – Тара подняла на бабушку заплаканные глаза.

— Это наш дар, и наше проклятие. Смирись.

Равнодушие старушки отрезвило Тару. Она последний раз судорожно всхлипнула и кончиками пальцев стерла слезы с глаз. Ведьмы – сильные создания, не знающие страха, сожаления или раскаяния; Тара впитала эту простую истину с молоком матери. Пришло время соответствовать, какой бы ни была расплата.

— Ба, мне нужна Книга. Я так решила.

Старушка уже открыла было рот, но преисполненный упрямством взгляд Тары заставил её замолчать. Она задумчиво пожевала язык, а затем словно невзначай попыталась взять внучку за руку. Тара отшатнулась, будто вместо узловатых, немощных пальцев к ней тянулась змеиная пасть с капающим с клыков ядом.

— Не смей, — сказала она тихо, но твердо. – Мои планы останутся при мне.

Бабушка раздосадовано хмыкнула, но за этим невнятным звуком Таре почудились гордость и уважение. Или же ей просто хотелось в это верить?.. Старуха всегда ценила твердость духа, в чем бы она ни проявлялась. Поэтому она больше не стала спорить: молча поднялась с кривобокого табурета и шаркающей походкой побрела на чердак. Тара слышала, как плаксиво скрипят ступеньки под её ногами; ощущала, как в спертом чердачном воздухе начинают вихриться потревоженные пылинки. Тяжело бухнула крышка сундука. Тара закрыла глаза. Ей не нужно было находиться рядом с бабушкой, чтобы видеть, как она извлекает из сундука книгу, заботливо завернутую в темно-синюю бархатную ткань. Фолиант бережно хранился многими поколениями их семьи, из века в век пополняясь новыми смертоносными знаниями.

— Вот, — старушка положила книгу на стол перед внучкой.

Тара нетерпеливо смахнула в сторону мягкую ткань, обнажая обложку из потертой черной кожи. От книги исходила мощнейшая темная аура, опьяняющая своей силой. Тара осторожно открыла толстый том. Письмена на пожелтевших хрупких страницах складывались в концентрические круги, завораживали гипнотическими узорами. Тара потянула край страницы и её малая часть рассыпалась в руке, оставляя на пальцах труху. Бабушка укоризненно цокнула языком.

— Осторожно, дитя, — сказала она едва слышно. – Осторожно.

И Тара не сомневалась: бабушка предостерегала её от чего-то более страшного, чем уничтожение ценного артефакта.

 

Выбрать нужный обряд было нетрудно, ведь Тару нисколько не заботили последствия. Сложнее всего было дождаться полнолуния: дни тянулись невообразимо медленно. Красная прямоугольная рамка ползла по настенному календарю с нерасторопностью ленивца. Две с половиной недели превратились в вечность.

Утром долгожданного дня Тара проснулась рано. Резко открыла глаза и несколько минут лежала в постели, ощущая, как распирает грудную клетку бешено колотящееся сердце. Позавтракала без аппетита: куски яичницы с помидорами царапали горло и камнями падали в желудок. Остаток утра посвятила подготовке. Ещё никогда она не собирала рюкзак с такой скрупулезной тщательностью.

Электричка увезла Тару далеко от города, а автобус доставил к крохотной деревушке. Но на этом путь молодой ведьмы только начинался: ей предстояло добраться туда, куда уже давно не ходил никакой транспорт. Несколько часов Тара шагала по узким тропкам, через поля и лес, упрямо перебиралась через бурелом и по щиколотку вязла в холодной болотной жиже. К покинутому селу вышла только на исходе дня, когда уже едва могла волочить гудящие от усталости ноги. Здесь у Тары открылось второе дыхание: до цели было рукой подать. Она быстро прошла мимо покинутых домов, пялящихся на неё пустыми глазницами; миновала полуразрушенную церковь с провалившейся крышей и покосившимся крестом. В сотне метров от церквушки начиналось заброшенное сельское кладбище, где в давнюю пору хоронили людей со всех окрестных деревень.

Ведьмы не гнушаются обращаться к мертвым: забытые души тянутся к живым и щедро делятся своей помощью с теми, кто не боится её попросить. На любом кладбище Тара чувствовала себя как дома, но это было особенным: само существование этого некрополя истерлось из памяти местных жителей не один десяток лет назад, из-за чего мощь обитателей забытых могил усилилась многократно. А для выбранного обряда Таре требовались все силы – и свои, и чужие.

Могильные холмики давно сравнялись с землей и утонули в опавших листьях. Немногочисленные оградки проржавели, кресты накренились, надгробия покрылись паутиной трещин и бледно-зеленым узором лишайников. Тропки заросли, поэтому Тара осторожно лавировала между деревьями и могилами, стараясь не тревожить покой мертвецов. Ветви кустарников цеплялись за подол её юбки, словно скрюченные пальцы покойников, но ведьма продолжала свой путь к центру кладбища.

Жажда мести гнала Тару вперед.

…Он вышел на охоту. Обычно старался уезжать в самые отдаленные районы города и не появляться в одном месте дважды, но сегодня ноги сами понесли его к уже знакомому парку. Не дело это: в прошлый раз он отлично порезвился с красивой брюнеткой, но так и не закончил начатое. Странно, что в ту ночь он насытился возней под кустом.  Нет-нет, больше ни одна высокомерная девка не уйдет живой. Самый смак – это сжимать их цыплячьи шейки в своих руках и чувствовать, как яростное сопротивление сменяется вялым, угасающим шевелением. И этот ужас на кукольных лицах, вылезающие из орбит глазные яблоки с лопающимися розовыми капиллярами!.. Сегодня он не вернется домой без этого великолепного зрелища.

В теплый августовский вечер в парке было многолюдно. На расстеленных в тени деревьев покрывалах ворковали влюбленные парочки, по дорожкам гуляли старики, родители сновали с колясками и ноющими сопляками, шумные кампании жарили шашлыки. Ничего, это ненадолго. К ночи толпа схлынет, и какая-нибудь глупая пташка точно попадет в его сети. Пока же он уселся на свободную скамейку под развесистым тополем, откупорил бутылку пива и принялся ждать.

…Костер, заключенный в круг из камней, задорно потрескивал. В подвешенном над языками пламени котелке закипал зелено-коричневыми пузырями отвар. Тара сидела у огня и мастерила из осиновых прутьев куколку. Когда каркас из ветвей был готов, она вытащила из рюкзака кинжал с пожелтевшей костяной рукоятью, исписанной руническими символами. Распустила свои длинные волосы, в последний раз пробежала кончиками пальцев по густым прядям. Взмах острого лезвия, и в сгущающихся сумерках забелела нагая шея Тары. Роскошная черная грива теперь сиротливо лежала на её коленях – первая жертва, самая маленькая.

Куцый скелет быстро обрастал плотью из срезанных ведьминых волос. Прядь за прядью Тара обматывала прутики, и вот уже в её умелых пальцах оказалась черная кукла с выпуклым мягким брюхом. Из крохотного пузырька ведьма извлекла частички кожи – те самые, что пинцетом доставала у себя из-под ногтей после нападения. Осторожно, стараясь не уронить ни единого кусочка, поместила их в живот куколки, для верности замотав еще одним слоем волос. Готово.

Тара положила куколку на Черную Книгу и привалилась спиной к стволу дерева, устало наблюдая, как гаснут последние отблески заката, и небо заволакивает непроглядная синь. Скоро среди облаков засияет Полная Луна.

Ждать осталось недолго.

…Парк стремительно пустел. Пора было занять более удачную позицию. Он швырнул пустую бутылку в кусты, встал со скамьи и направился на поиски местечка поукромнее. С легкостью опытного хищника скрылся во мраке, поджидая свою добычу.

Скоро он услышал торопливые шаги. Девчонка, явно школьница, почти бежала по дорожке, пугливо втягивая голову в худенькие плечи. Едва оформившаяся грудь, рваные джинсы и розовый рюкзачок с болтающимся на нем пушистым зайцем-брелком. Нет, не то.

Прошел еще час, прежде чем он выбрал жертву. К тому времени лунный свет залил парк, и в серебряном свечении он разглядел прекрасную светловолосую нимфу. Летящее шифоновое платье в крупных красных маках, изящные лодыжки, затянутые в тонкие ремешки модных сандалий. Он позволил ей пройти мимо и тихо выскользнул из темноты. Ему нравилось преследовать испуганных ланей.

— Эй, девушка!..

Охота началась.

…Отвар был мерзким на вкус. От рвоты Тару уберегло лишь то, что последний раз она ела рано утром. Крупицы кладбищенской земли налипли на десны, а от полыни во рту разлилась тошнотворная горечь. Это не остановило Тару: она раз за разом погружала черпак в котелок до тех пор, пока на дне не осталось ни капли.

Белый блин выглянул из густых сизых облаков. Кладбище утонуло в ледяном сиянии вечности. Тара пила лунный свет жадными глотками, хмелела от закипающей в венах силы. В ушах зашелестел шепот мертвых душ, услужливо предлагающих свою помощь.

Время пришло.

Тара погасила костер, опустилась на колени на мягкую подстилку из палых листьев. У своих ног положила куколку, открыла Черную Книгу на нужной странице. В холодном свечении Луны необычные письмена багровели, будто были начертаны кровью. Тара тихо запела: с её губ срывались слова древнего языка. В нем непостижимым образом сочетались чарующая мелодичность и жуткие хрипы: ведьма то давилась собственным голосом, с рыком и стоном исторгая новые чудовищные звуки, то нежно ворковала, словно баюкала ребенка. Вдали встревожено закричали птицы, загудели ветви деревьев.

Не замолкая, Тара взяла в руки куклу, и легким движением переломила ей ноги.

…Платье было изодрано в клочья, некогда красивое лицо превратилось в кровавое месиво, а глупая девка всё продолжала брыкаться и скулить. Он уже начал терять терпение, когда особенно мощный удар погасил её сознание. Она обмякла, безвольно распластавшись на земле. Он вжикнул молнией на ширинке, и…

Адская боль захлестнула всё его существо,  и он закричал, ослепленный мукой. Нечеловеческий вопль разнесся над парком и быстро сменился жалким сипением. Он повалился на землю рядом со своей жертвой. Его ноги неестественно вывернулись, и он забился, выгнулся дугой, ведомый агонией. Ему казалось, что кости пропускают через мясорубку, по одному вытягивают сухожилия и связки, словно распускают вязаный свитер. Боль поднималась всё выше и выше: он больше не мог шевелить ногами и тазом, лишь беспорядочно размахивал руками, впивался пальцами в траву, и открывал рот в беззвучном крике.

…Тара методично ломала кукольный скелет. Она слышала, как где-то далеко с негромким щелчком расползаются позвонки; видела, как её мучитель корчится на земле и таращится выпученными глазами в необъятное звездное небо. Ни один врач не исцелит его паралич, ни один хирург не вернет ему подвижность. Теперь он заживо похоронен в собственном теле, и до самой старости будет ощущать ту же беспомощность, что ощущала Тара, придавленная его тушей.

Треск. Щелчок. Ещё один. Ещё. От эха его боли тело Тары содрогалось, внутренности скручивались в тугой шар. Лопнули зажившие раны, из носа скользнула алая капля. Как и тогда, она отстранилась от целого мира, одалживая могущество мертвых и полнолуния. Повинуясь её воле, его руки последний раз конвульсивно дернулись, навсегда одеревенела бычья шея. Он растерянно моргал, умываясь слезами; помутившийся рассудок медленно соскальзывал в черную непроглядную мглу. Из горла отныне доносилось только придушенное сопение. Лезвие кинжала коснулось «лица» куколки, распороло волосы там, где должен был быть рот. Теперь даже его голос принадлежал мертвым.

…Тара замолчала, стараясь отдышаться. Раскрытая Книга съехала с её колен, упала  наземь, сминая страницы своей тяжестью. Ведьма не обратила на это внимания. Поднялась на ноги, шатаясь и дрожа. По внутренней стороне бедра красной змейкой побежала струйка крови.

Она знала – ребенок в её утробе умер вместе с последним движением насильника. Покойники приняли её жертву. Никогда Тара не встретит прелестную черноволосую девочку из своих видений, не прижмет маленькое тельце к груди, не успокоит горький плач доброй песней. И всё же ещё одна судьба не будет изуродована колдовской силой. Маленький ангел не будет очернен ведьмовством и насилием. Чрево Тары больше не зачнет, и не обречет никого на незавидную участь.

Тара тряхнула седыми кудрями. Горячие слезы жгли глаза.

— Я всё сделала правильно, — прошептала она Полной Луне.

Теперь темная магия умрет вместе с ней.