Уважаемый автор

Эдуард заглянул в дверной глазок. Мутное изображение лестничной клетки не добавляло уверенности, но выбора не было. Эдуард как можно тише провернул ключ в замке, приоткрыл дверь и на цыпочках вышел на лестничную клетку – никого. Спуск дался нелегко, на каждом повороте мужчина ожидал опасной встречи. Самым сложным оказалось выйти во двор. Эдуард осторожно приоткрыл скрипучую дверь подъезда и выставил вперед трость. Никакой реакции. За тростью Эдуард выдвинул на двор таз, затем торс, облаченный в серый костюм, и последней голову в шляпе.

– Эдуард! – взорвалось справа от входа. – Я вас целое утро дожидаюсь.

Мужчина попытался втянуться в подъезд в обратном порядке, но человек у двери схватил его за трость и вытащил наружу. Дверь за спиной Эдуарда захлопнулась. Перед ним стоял высокий брюнет с зачесанными назад волосами в белом замызганном костюме и розовой рубашке.

– Где вы пропадаете? В ателье вас нет, на звонки вы не отвечаете. Я уже начал переживать.

– Феликс, отчего же так переживать? – забормотал Эдуард, нащупывая за спиной дверную ручку.

– Да вы посмотрите на меня. Я у вас что заказывал? Костюм опалового цвета. А это что? – Феликс схватился за полу пиджака. – Это амиантовый или даже алебастровый.

– Я именно так и написал – опаловый! – ответил Эдуард. – Просто он у вас уже изрядно поизносился.

– А рубашка? – Феликс склонил к Эдуарду высокий лоб. – Разве это коралловый?

– Да, да. Это коралловый. Я не виноват, что у вас нет никакого представления о цветах.

Эдуард вжался в дверь подъезда, чтобы уклониться от надвигающегося на него лба.

– И я, конечно, прошу прощения за пикантную подробность, но у Виолетты оказалась грудь не четвертого, а максимум третьего размера.

– Я описал все так, как вы просили.

– Но у вашего предшественника все было так, как я хотел. И если я просил описать встречу с прекрасной незнакомкой, у которой грудь четвертого размера, у нее была грудь именно такого размера, как я себе это представлял. И он не оправдывался тем, что написал так, как я сказал, а что получилось, не его дело.

Кровь прилила к лицу, щеки и лоб загорелись, но Эдуард сдержался и медленно объяснил:

– Альберт больше не работает в нашем ателье, его перевели в центральное отделение, теперь он обслуживает важных клиентов.

– Вот и правильно. Потому что он качество дает. А вы – халтурщик! Я бы давно себе другого автора попросил, но вы знаете … – Феликс ослабил напор, замялся. – Я начинаю задумываться, а мое ли все это. Как будто чужую жизнь проживаю.

Феликс развернулся и без прощания пошел к выходу из двора. С опущенной головой, руками в карманах брюк он медленно прошаркал до арки ворот, скрипнул железной решеткой и вышел на улицу.

Эдуард покачал головой – не откажется Феликс от сочиненных переживаний, для этого нужна сила. А в расхлябанной походке Феликса была усталость и разочарование. Эдуарду Феликс был несимпатичен, но писателю стало стыдно перед этим человеком. Хоть не он привел его в ателье, не он потакал его вкусам, подсаживая на иглу дешевых любовных приключений, но он был причастен к растлению этого человека. От того он старался избегать таких встреч.

Эдуард дернул головой, чтобы отогнать мысли, и поспешил к выходу со двора.

На улице к остановке подкатил прямоугольный перевозчик. Форма у него была лишена всякой функциональности. Не было даже колес. Металлический параллелепипед с зеркальной поверхностью плыл над дорогой. Очевидно, автор перевозчика так верил, что это должно ездить, что при описании транспортного средства смог переписать несколько законов физики.

Перевозчик доставил Эдуарда на остановку у писательского ателье. На противоположной стороне широкого проспекта протянулся ряд зданий, повторяющих черты строений югендстиля. По центру располагалось место работы Эдуарда. Шесть этажей голубых стен, прерывающихся арочными проемами окон. Деревянные рамы окружала белая лепнина в виде сплетенных в упругие снопы растений, вершины арок украшали изображения женских лиц, перекрещенных инструментов, головы демонических созданий. Писатель с удовольствием осмотрел фасад, каждое утро он радовал его и служил примером. Над ним поработал очень качественный писатель — архитектонист, и вырос особняк, ничем не отличающейся от строения, выполненного из настоящих строительных материалов.

У центрального входа Эдуард с трудом разминулся с неряшливой фигурой мужчины в белой помятой блузе, грязных ботфортах. Еще недавно прекрасные белокурые локоны теперь слиплись в пучки просаленных нитей. Под глазами цвета берлинской лазури залегли темные круги. Фигура бестолково путалась среди входящих, выходящих и обращалась к прохожим с невнятным вопросом, не встречали ли они прекрасную леди Генриетту.

Эдуард обошел фигуру по большой дуге и проскочил внутрь. В холле, украшенном дубовыми панелями и бронзовыми светильниками, Эдуард вошел в кабинку лифта. Раздвигающаяся решетка звякнула, и подъемник повез Эдуарда на шестой этаж. Там находилось третье городское ателье сочиненных переживаний. Здесь для людей, неспособных найти себя в жизни или пережить настоящие события, писатели создавали выдуманные истории и ощущения. Их работы потом зачитывали чтецы, и они воплощались в реальной жизни клиентов. Эдуард не сразу пришел в эту сферу. Начал он обучение с медицины, но отбор был жесткий, и он вылетел с первого курса. Затем были попытки применить себя в строительстве и машиностроении. Но он вовремя понял, что одного желания заниматься полезным делом недостаточно, нужен талант. А тут у молодого человека были сомнения. И его амбиции начали медленно увядать. В конце концов он пришел к мысли, что способности надо применять там, где можно причинить наименьший вред. Такой сферой Эдуарду показались сочиненные переживания. Здесь ошибка автора могла ранить душу, но не было риска, что здание, описанное им, обвалится, а машина потеряет управление.

Эдуард прошел через просторную приемную, выстроенную из высоких зеркал с деревянными рамами, и вошел в писательский цех, где десятки столов, как ткацкие станки, тянулись рядами от стены до стены.

– Коллеги, – обратился Эдуард к соседям, – только что у центрального входа встретил очередного прекрасного принца. Бедняга мыкается в поисках своей нареченной из чьего-то сочиненного переживания.

– Да это, наверняка, во втором ателье налажали, – отозвался Вольдемар с соседнего ряда, это был полный мужчина в узорчатой кофте с деревянными пуговицами. – У них вечный цейтнот, вот они и забывают закрыть историю.

– Я понимаю, если бы это был хорошо продуманный герой, – продолжал возмущаться Эдуард, – он еще может найти себя в нашем обществе. Но эти картонные персонажи вообще не способны существовать вне сюжета.

Коллеги за соседними столами согласно покивали, но тему никто не поддержал – у всех в работах встречались такие действующие лица, но авторы не всегда вспоминали, что историю надо закольцевать.

Эдуард уселся за письменный стол с текстонабирателем. Рабочий день начался. Задания посыпались в электронный обменник сообщениями. «Уважаемый автор …» начинались многие из них: клиенты часто делились с работниками ателье сокровенными мыслями, поэтому им было важно убедить себя, что обращаются они к уважаемому человеку.

Эдуард быстро готовил наброски рассказов с помощью наработанных клише и отправлял редактору на правку. Если комментариев не было, они уходили чтецам для воплощения.

Когда-то профессия автора считалась творческой, а теперь это был такой же конвейер, что и на фабрике. Писатели строили дома, прокладывали дороги, производили одежду и машины. Можно было ожидать, что в ателье сочиненных переживаний простора для творчества будет больше. Но на поверку выходило, что клиенты интересовались стандартными приключениями, хотели пережить то, что слышали от друзей или читали в книгах. Зачастую заказы были так похожи друг на друга, что достаточно было поменять имя, цвет глаз и форму прически, и сочинение уходило в отдел реализации.

Эдуард оторвался от текста. За столом напротив сидела Таня. Он взглянул на нее и тут же отвел глаза. Но мысли к работе уже не вернулись.

Таня для Эдуарда была авторитетом. Она работала исключительно на женскую аудиторию и писала для самых требовательных клиенток. Они обычно очень активно участвовали в процессе написания рассказа, часто присылали целые выдержки из других работ, купленных их подругами. Они игнорировали тот факт, что в сфере сочиненных переживаний автор сам должен описать события для того, чтобы они воплотились в реальности. Пусть потом он будет копировать их для других клиентов, вначале должен был состояться акт творчества, хоть и примитивного.

К Таниным работам претензий не было. Она понимала своих клиенток. И если она выдавала им шаблон из предыдущих работ, он соответствовал ожиданиям полностью.

Профессиональное уважение было не единственным и не главным, из-за чего Эдуард изредка переводил взгляд на свою коллегу. Прошло несколько лет, прежде чем личные качества Тани для Эдуарда стали важнее профессиональных. Шаг за шагом он поддавался Таниному обаянию и погружался в то чувство, которое так часто описывал для клиентов. Сначала это была Танина улыбка, легкая, едва заметная, часто передаваемая одними глазами. Затем Эдуард оценил ее доброту к вздорным клиенткам. Явление крайне редкое среди авторов сочиненных переживаний. А потом он увидел, какие у нее красивые глаза. Он отдавал себе отчет, что глаза у нее были самые обыкновенные, карие, что естественно для шатенки. Что выражение ее глаз определялось не глазными яблоками, у которых мог только расширяться зрачок, а мимикой лица, движением бровей, век. Но именно теперь Эдуард понял, что значили слова, встречающиеся в каждой его работе – «Он не мог отвести взгляда от ее глаз» или «Ее взгляд проник ему в самую душу». Эти штампы, затертые до блеска, оказались удивительно точными.

Сегодня, как вчера, позавчера и месяц назад, мимолетный взгляд над кинескопом дал тот же результат: Эдуарда изнутри затрясло, внутренности провернулись несколько раз по часовой стрелке, во рту пересохло, а кончики пальцев начали слегка подрагивать. Таня каждый день была неизменно прекрасна для Эдуарда. И один этот факт был источником маленького счастья. О большом счастье Эдуард не позволял себе даже мечтать.

Обменник сообщениями, встроенный в текстонабиратель, сообщил о новом письме. Эдуард заставил себя переключиться на его текст. Сообщение было от Тани.

«Сходим сегодня вечером куда-нибудь?»

Эдуард хотел вскочить и закричать на весь зал: «Да, конечно!»

Но неслучайно он так долго обходился короткими взглядами через край экрана. Эдуард сдержался и сейчас. Он быстро отстучал в ответ: «Отличная идея! Давай. Куда бы ты хотела?»

«Супер! Давай встретимся на Веранде на набережной где-нибудь в девять. Тебе подходит?»

————-

Веранда была очень хорошо описанным рестораном. Говорили, что текстура каждой половой доски была прописана отдельно. Это была легенда. Но легенды возникают не на пустом месте.

Они сидели за столиком на краю террасы. За белой деревянной оградой начинался галечный пляж, который скатывался в бурлящий прибой.

– А у тебя какой фактор мутации, альфа, бета? – спросила Таня.

«Ох уж эти альфа-мутанты, вечно они любят подчеркнуть свою первичность», – с досадой подумал Эдуард.

– Видишь ли, у меня такой промежуточный фактор. Он как бы уже не бета, но еще не альфа. А у тебя?

– А я не знаю. Способности у меня проявились достаточно поздно, когда я уже писала художку, и даже не планировала чем-то таким заниматься. Но анализы показали наличие мутации, и у меня уже не было выбора. А на определение фактора мутации я кровь сдавать не стала. Не люблю я это.

«Что ж ты тогда спрашиваешь?» – подумал Эдуард.

– Просто, знаешь, все обычно спрашивают друг друга. Мне почему-то казалось, что у тебя альфа-фактор. Хотела сделать тебе приятное.

Помолчали.

– А знаешь, за что я люблю это место? – спросила Таня. – Здесь у всех предметов есть свои изъяны. Как будто все создано не мыслью автора, а человеческими руками. Как будто здесь все настоящее.

– Ну так здесь все и есть настоящее. Теперь, когда автор написал и чтец воплотил, этот ресторан стал реальным, – возразил Эдуард. – А вот мне, если уж на то пошло, нравятся не придуманные, а приобретенные недостатки. Они говорят о том, что предмет начал жить своей жизнью, независимой от задумки автора.

– А у твоих клиентов такое бывает?

– Не знаю, – Эдуард задумался над ответом. – У меня мало постоянных клиентов. Люди приходят, получают заказанное и уходят. Наверное, мои работы им не очень нравятся.

– Да тебе просто попадаются непостоянные клиенты, ищут все время что-то новое, – вступилась за Эдуарда Таня. – А мои наоборот. Подсаживаются на одного автора и начинают эксплуатировать его фантазию во все тяжкие.

Таня улыбнулась при воспоминании о настойчивых клиентках.

– И знаешь, мы начинаем общаться, делиться. И со временем как-то само получается, что они находят в своей жизни то, что искали в сочиненных переживаниях.

Эдуард подумал про Феликса. Такой клиент вряд ли найдет в реальной жизни что-нибудь из историй, написанных по его заданию.

– Ты просто очень хороший автор. Вот и все, – сказал Эдуард, а его взгляд уточнил: «Ты просто очень хорошая».

– Спасибо. Но знаешь, я не понимаю, почему у меня все получается для других, и ничего для себя.

– Ну, логично, автор же не может для себя написать сочиненное переживание. Это невозможно, да и вряд ли у него получится что-то путное.

– Да вопрос не в этом, – Таня перевела взгляд на прибой, накатывающийся на камни у основания террасы. – Ведь если я могу помочь другим, почему не могу себе.

В ее словах было столько грусти, что Эдуарду захотелось броситься ей на помощь с объяснениями, что сам своих проблем не увидишь, что нужен взгляд со стороны. Но он сдержался, было ясно, Таня все это понимает сама, ей только грустно от того, что все именно так.

– А знаешь, мне очень понравилась одна твоя работа, – Эдуард попытался отвлечь Таню от грустного настроения.

– Что за работа?

– Помнишь, про парочку в ресторане? Я как-то зашел к чтецам, у них были вопросы насчет интонации прочтения одного заказа. А ты как раз сидела в чтецкой кабинке, там, наверное, твой рассказ зачитывали, а дверь почему-то была приоткрыта.

– Ах та, про парочку. Тогда была страшная жара. Чтецы в своих кабинках просто помирали.

– Точно, точно. А я сидел, ждал коллегу и зацепился ухом за одну фразу. И меня прямо затянуло. Я даже пожалел, что не я твой заказчик.

– Правда? Я тебя не заметила.

Таня резко моргнула.

«Что это у нее? Ресница попала в глаз? – подумал Эдуард, но тут же вернулся к разматыванию клубка воспоминаний.

– У твоего рассказа было такое приятное лирическое настроение.

Он попытался вспомнить, что же там на самом деле происходило, ведь содержание рассказа он давно позабыл, осталось только послевкусие – приятное и немного грустное.

– Да ладно, чего вспоминать, – Таня вдруг оживилась. – А ты знаешь, какая история у меня с одной клиенткой была?

Таня начала увлеченно с подробностями рассказывать историю про заказчицу, а Эдуард смотрел на нее и не слушал. Он пытался вспомнить события Таниного рассказа. Ведь именно после того, как он подслушал зачитку рассказа, он посмотрел на Таню совсем по-другому: так, как смотрел на нее сейчас – с нежностью и радостью от того, что она рядом.

Все время ему казалось, что Танин рассказ рядом с ним, что он символ чувств, которые в нем проснулись. Но оказывается, с ним оставалось лишь ощущение от рассказанной истории.

– Подожди, подожди, я кажется вспоминаю, – перебил Эдуард Таню. – Там же как раз все было очень похоже: пара сидела в кафе на берегу моря.

– Да? Разве?

– Ну как же ты не помнишь? Там все было прямо как про нас. Коллеги долгое время сидели рядом в офисе, затем девушка решилась пригласить парня на свидание. И они сидели тоже в кафе на берегу. И говорили, кажется … – Эдуард замолчал, чтобы уловить в ускользающих воспоминаниях подробности того диалога, но тут заметил Танин взгляд.

Она внимательно смотрела на Эдуарда, лицо было напряжено.

Детали разговора начали проявляться.

– Они говорили про изъяны у вещей, – продолжил Эдуард. – Про описанные и приобретенные. Рассказывали про своих клиентов, как складывается их судьба. Точно, ведь герои тоже были авторами сочиненных переживаний.

Эдуард посмотрел в глаза Тани и увидел в них ожидание неизбежного. Он пытался уловить догадку, которая крутилась рядом, но никак не хотела даться в руки.

– Я — герой твоего рассказа? – наконец спросил он. – Я твое сочиненное переживание?

Эдуард вскочил, стул с грохот опрокинулся на пол.

– Не я автор, и это не просто рассказ, – быстро ответила Таня. – Это целый роман, его события начались год назад, – торопилась она объяснить. ­– Коллеги были не против, что сюжет будет развиваться у нас в ателье. Тем более они не возражали, что у нас появится новый автор.

– Я  — выдуманный герой?! – воскликнул Эдуард. – Я не существую?

– Ты существуешь! – выкрикнула в ответ Таня. – Теперь ты живой, как и все мы.

Посетители за соседними столиками с интересом повернулись к ним.

– Но получается, меня никогда не было. Мои воспоминания – выдумка, мои идеи, убеждения, страхи – чья-то фантазия.

Ноги начали подкашиваться, Эдуард схватился за ограду террасы.

– А что здесь не фантазия? – Таня резко встала. – Что здесь реально? Сколько людей на этой террасе родились от живых родителей? Половина, четверть? А может никто? Человечество, рожденное от людей, оно вообще существует? Кто это знает?

Эдуард попятился от Таниного напора, даже на мгновенье забыл об ужасном открытии. Он почувствовал желание оправдаться, встать на защиту человечества:

– Конечно, существует. Мы же тоже не лепим своих героев, сколько хотим. У нас есть лимиты. Мы каждую неделю отчет подаем, списки созданных персонажей пересылаем, куда следует.

– Ты когда в эти свои лимиты последний раз заглядывал? – Таня сощурила глаза, сжала ладонь в кулак. – Это же все формальности, на которые все плюют. Сколько нам осталось жить, прежде чем живых рожденных людей вообще не останется? Сто лет, десять, может месяц? Может, сейчас где-то в больнице умирает последний рожденный живыми людьми человек, а мы все плод фантазии каких-то авторов.

Эдуард не находил, что ответить. Гнев затухал, к горлу подкатывало отчаянье.

– Но как же теперь мне быть?

– Тебе ничего не надо менять. Текст романа закончился. Теперь ты живешь свою собственную жизнь.

«Смогу ли когда-нибудь принять, что я не человек, что я плод фантазии?»

Эдуард посмотрел в глаза Тане. Они были полны надежды. Но Эдуард больше не видел прекрасных Таниных глаз. Он видел их миндалевидный разрез, коричневые зрачки, но они были самыми обыкновенными. Очевидно, автор этого сочиненного переживания был не ровня Тане, и как только повествование закончилось, а его герои зажили своей собственной жизнью, чувства, навязанные им сочиненной историей, испарились, и логика их поведения стала подчиняться характеру, которым автор наделил главных действующих лиц, а не сюжету.

Эдуард оставил Таню одну.

С тех пор никто больше не видел Эдуарда в третьем городском ателье сочиненных переживаний.

————-

Вольдемар вышел на лестничную клетку, поправил пряжку брючного ремня, впившуюся в брюшко, быстро сбежал по лестнице к выходной двери. Ему предстоял очередной рабочий день в третьем городском ателье сочиненных переживаний. Работа была не пыльная. Клиенты в основном заказывали стандартные любовные истории, которые клепались в два счета из готовых шаблонов. Но на днях он закончил очень интересное произведение. Такие заказы вдохновляли и помогали пережить рабочую рутину.

Вольдемар вышел из подъезда. На скамейке у выхода сидел мужчина в сером костюме и шляпе, с черной тростью в руках.

– Доброе утро, Вольдемар, – обратился мужчина к писателю.

– Доброе утро, Эдуард. Надеюсь, вам понравилась история?

– Да, безусловно. Я как раз здесь, чтобы поблагодарить. Вы знаете, всю ночь не мог заснуть, вспоминал подробности. Все было так  … так честно и искренне. Мне это было очень важно.

– Я рад, что мне удалось.

– Вы знаете, пережить чувства человека, который осознает, что сам был лишь героем произведения – это нечто совершенно новое. Я, честно говоря, даже немного запутался, кто же я во всей этой истории – человек, который переживает вымышленные чувства героя, который осознает, что он сам выдуман и что все его чувства вымышленные?

– Да, все верно.

– Только тут мне показалось есть одна несостыковочка, как мой герой смог услышать, как зачитывается сочинение, благодаря которому он появился на свет, его же еще не должно было существовать?

Вольдемар на миг задумался: «А действительно, как?»

– А-а, так ведь это был роман. Он описывал события в течение, если не ошибаюсь, целого года. У героя не прописан каждый шаг. После начала зачитки он уже начал жить своей жизнью. В рамках сюжета, конечно. И вот так вот случайно стал свидетелем того, как чтец зачитывает финал сочиненного переживания.

– Ну да, ну да. Это, разумеется, все объясняет. А то я был несколько смущен этим несоответствием, но вы мне все объяснили.  А могу я получить свой экземпляр рукописи?

– Да, зайдите на недельке в ателье, обратитесь к секретарю. Достаточно назвать свое имя и название работы.

Эдуард вопросительно взглянул на Вольдемара.

– Работа называется «Уважаемый автор».

– Спасибо, обязательно забегу.

Эдуард взял писателя под руку, чтобы показать, что следующий вопрос будет очень личным:

– Но неужели вы действительно думаете, что конец человечества близок, и что нас всех скоро заменят вымышленные персонажи?

– Разумеется, нет. У нас же есть лимиты. Мы регулярно подаем отчеты. Все, кому надо, за этим следят и все контролируют.

– Ну, конечно же, я тоже так думаю. Но не буду вас больше задерживать. Вы видно торопитесь на работу создавать такие же великолепные истории.

Эдуард приподнял шляпу в знак прощания и направился к выходу из двора. Вольдемар проводил его взглядом. Не стоило так рисковать и предлагать клиенту сюжет из своей собственной жизни. Но как можно было избежать соблазна устроить каламбур, ведь Эдуард сам когда-то вышел из-под пера Вольдемара по заказу одной дамы.