Безымянный герой

В какой-то момент ему вдруг стало ясно, что у него нет тела. Это заставило задуматься о том, где он и что он. 

С каждой мыслью обращённой в себя, с каждой попыткой охватить смысл своей сущности он не замечал, как заполнял собой всё больше пустоты. И в какой-то момент пустота заметила его.

“Почему ты всё ещё напоминаешь о себе?” 

Голос показался беззвучным, бесплотным, возникшим сразу отовсюду.

“Что это? Что происходит?” — он не сказал, ибо не мог говорить. Лишь достаточно громко подумал. 

“Ты отчаянно хочешь жить, дитя моё”.

Показалось ли, или в голосе послышалось сожаление? Да, глубокая печаль осталась непроизнесенной, только вот это был не голос. Появилось четкое ощущение, что кто-то словно наносит буквы поверх его сознания, а он впитывает их и складывает в слова.  

“Я ничего, ничего не понимаю”.

“Ты… должен был стать нечто большим. Мне жаль. В последний раз я подумаю о тебе, герой, и пусть это станет прощальным подарком”.

Затем последовал взрыв. Душа героя вспыхнула фейерверком всевозможных эмоций и картин: невообразимые битвы космических армад на задворках умирающей вселенной; безграничная любовь, что глубже всякого океана; неизбежная трагедия, подступающая бритвенными рифами под толщею мимолётного блаженства; одинокие пустоши безумия, далеко за хребтами здравого смысла; долгожданные объятия смерти, несущие с собой истину; запах ностальгии весенним утром и редкие, неуловимые воспоминания об утраченном счастье… Везде он был главным героем. Он наслаждался бесконечным потенциалом своих жизней.

Но вот всё прошло и растаяло, будто ничего и не было, — ничего и не было! — и он вновь стал пустым местом.

“Я должен прожить все те жизни, что ты показал! Верни! Верни меня! Это несправедливо, это неправильно!” отчаянно кричал в пустоту герой, но ему никто не ответил. Тогда он произнёс одно-единственное, тихое: “Почему?” 

“Не больше двух тысяч”.

“Что? Какие две тысячи? Как какое-то число может быть оправданием моему… забвению?”

В ответ лишь тишина. Воспоминания о том, что никогда не наступит, совершенно забылись. Он вновь был чист. И перед самым концом до него донеслась истина, горечь которой он так и не успеет впитать: “Знаков”.

И он исч