Мама отдает конфеты соседскому Пашке, и он задирает в улыбке расщепленную верхнюю губу.
— Нормальные дети не шляются, а дома помогают!
Мама запирает ворота на замок, и я остаюсь полоть грядки. Смеха гуляющих подруг не слышно — наш дом стоит на отшибе.
— Я на китайское дерьмо тратиться не буду!
Мама перешивает для меня свою школьную форму. В углу ждет старый портфель с потрескавшейся ручкой.
— Я за гнилыми да больными сутками ухаживаю, а ты подтереть за собой не можешь!
Голова гудит от оплеухи. Мама вернулась раньше, и я не успела убрать со стола.
— Шлюхой заделаться решила? А? Шлюхой хочешь стать, я тебя спрашиваю?!
Мама забирает кофточку и бусы, подаренные одноклассницей. С треском рвется кружево, скачут разлетевшиеся по полу бусинки. Исхлестанные щеки горят, и я выбегаю во двор. Долговязый Пашка смотрит через забор. Он смеется, и тяжелые веки нависают над щелочками раскосых глаз.
— Совсем ума лишилась, пигалица?
Мама выдирает меня из очереди, сумка падает в грязь. Автобус уходит без меня.
— Ради кого я в сраной больничке горбачусь?! Никуда больше не пойдешь, стерва! Ни шагу из дома не сделаешь!
Теперь мама ухаживает за мной.
— Я знаю, что для тебя лучше!
Она меняет бинты и стрижет мне волосы.
— Ну, теперь можно и замуж… Да лицо-то не кривь, дура! Кто ж еще тебя такую возьмет?
Мама закрывает дверь, и мы с Пашкой остаемся одни. Он очень тяжелый и пахнет гнилыми зубами. Я плачу и бью его руками, но он не обращает внимания, только пыхтит. Убежать я не могу: у меня больше нет ног.