Передозировка

«Спать, спать, спать. За дверью нет ничего, на что стоит смотреть, за твоими веками нет того, ради чего стоит открывать глаза. Спать, спать, маленькая пылинка. Мир жесток, полон боли и разочарований. Не вставай с постели, не нужно. Закрой свои глаза и надейся, что однажды уснешь уже навеки…»

 

Утро встретило Джека привычной головной болью: она, как назойливая женушка, впивалась в виски, вопрошая, где же он, скотина такая, был вчера вечером.

 

— Где-где… — Садясь на кровати и кое-как попадая ногами в тапки, выдохнул сам себе Джек. — На работе, где еще-то…

— …В нашем доме отдыха «Радость Бытия», — словно смеясь над ним, жизнерадостно сообщило радио, — Вы получите квалифицированную помощь психологов и лучшие процедуры! Подбор препаратов по личным параметрам! Верните себе радость жизни!

— Спасибо, не надо.

 

От захлебывающегося энтузиазмом голоса диктора стало еще муторнее, и Джек торопливо дернул рычажок аппарата, выключая звук. Приемник захрипел — один в один какая-нибудь подыхающая сказочная тварь — и наконец замолк.

 

— Победил я чудище гадкое, болтливое. — Мужчина фыркнул, протирая глаза. — Теперь время принцессу спасать.

 

На секунду в груди екнуло, с трудом удалось удержать на губах примерзшую улыбку.

«Нет, нет, улыбайся, дурак, смейся. Хорошо пошутил же, ну? «Принцессу», а? Ну же!» Он засмеялся, только чтоб разбавить набившуюся в уши тишину, и сам вздрогнул от звука своего голоса.

 

Нет, честное слово, так голова у него не раскалывалась со времен бурных студенческих попоек. «Ишь, чего вспомнил, черт старый, — Джек мысленно отвесил себе оплеуху. — Ты еще динозавров припомни, или времена, когда все было благополучно». Впрочем, зря он так с собой. Не столь уж давно все было хорошо. Тогда-то казалось, конечно, что дела идут так себе, но кто же знал…

 

Мужчина встряхнулся и решительно встал с кровати. Время выручать Спящую Красавицу… Спящую…

 

Алиса так и лежала, словно пресловутая Аврора из старого диснеевского мультфильма. Разве что глаза девчонки, широко раскрытые, но все равно пустые, остекленевшие, таращились в потолок. Сердце Джека сжалось от горя — впрочем, как и всегда, когда он видел дочь. Ох, сколько бы хотелось отдать за то, чтоб девчонка снова прогуливала школу, таскала в дневнике тройки и замечания и занимала домашний телефон на три часа, сцепившись с подругой языками!..

 

— Как ты, боец? — Усевшись на край кровати, мужчина пригладил потускневшие вихры дочки. И все равно вздрогнул, когда она перевела немигающий взгляд на него. Нет, к этому невозможно было привыкнуть. Никак нельзя привыкнуть к тому, что недавно еще живой, бодрый человек, твой родной человек, день за днем смотрит на тебя безжизненными глазами фарфоровой куклы.

 

«Спящие» — кто и когда придумал это слово, чтоб именовать искалеченных несчастных? Джек очень хотел бы взглянуть в глаза этой «поэтичной» душонке. Маркетологи, мать их! Из-под их же ведь пера вышли такие вдохновленные названия, как та же самая «Радость Бытия» или «Поцелуй Жизни». Тьфу ты! Джек сам разрабатывал таблетки этого «Поцелуя» и прекрасно знал, что ни его дочери, ни таким же несчастным, как она, эта гадость не помогает. Но это никому не мешало крутить по телеку жвачно-приторную рекламу, где напомаженный принц будил киношным чмоком столь же модельной внешности девицу. Тьфу, и еще сто раз тьфу!

 

Если бы реальность хоть немного походила на эту прилизанную сказку… В действительности же, улицы заполонили мало похожие на царевну из рекламы ходячие трупы. Говорящие, почти разумные трупы с бьющимися сердцами и теплой кровью. Стоило один раз глянуть в окно — и сердце сковывало ужасом: пошатывающиеся, медленно переставляющие ноги фигуры, эдакие тени былых людей  были повсюду. Они бесцельно шатались, изредка застывая на месте и устремляя безжизненные взгляды в пустоту. Спящие. Да уж, поначалу, наверно, и можно было бы принять кое-кого из них за студентов в период сессии или, на худой конец, наркоманов. Да сперва и приняли — тревогу забили слишком поздно, когда происходящее стало скорее напоминать ужастик из девяностых. Шутка ли: каждый день новые и новые тысячи людей — нет, уже, пожалуй, бывших людей — выходили на улицы или валились на пол прямо посреди дорог, на своих рабочих местах, в супермаркетах и театрах. Водители скоростных поездов на полном ходу выпускали рычаги из рук и летели под откос. Джек слышал, что где-то, посчитав всю эту вакханалию неизвестным вирусом, Спящих сперва пытались расстреливать. Все на благо общества, чтоб остальных не заразили. Он искренне надеялся, что это всего лишь слухи. А вот новости про случаи линчевания несчастных калек приходили слишком часто, чтоб быть пустыми пересудами.

 

Они ведь даже не сопротивлялись. Просто не могли. Без малейшей эмоции смотрели на тех, кто раздирал их на куски, обливал бензином, поджигал, осыпая ругательствами. Ходили рассказы, что кое-кто из этих несчастных существ еще и сам тянулся под удары, лез в костер с абсолютно стеклянным взглядом. Да и из рек трупы вылавливать городские службы, похоже, уже устали. Спящие сыпались с мостов, как спелые яблоки с дерева. Или методично глотали все таблетки, которые находили, а кое-кому из них хватало соображения и умения застрелиться. Джек сам видел, как женщина, миловидная и красивая, но с абсолютно мертвым лицом, обычным кухонным ножом практически отпилила себе руку. От ее хладнокровия ему, взрослому мужчине, стало тогда не по себе. Словно все они не просто бродили по улицам, пугая прохожих, будто неудачный ужастик. Словно… Словно они куда-то хотели уйти.

 

— Ты пьешь таблетки? — Джек внимательно вгляделся в стеклянные зрачки Алисы. Та медленно, точно голова ее вертелась на шарнире, кивнула. Ну, и на том спасибо. — Как себя чувствуешь?

— Никак. — Она закрыла глаза, и мужчина понял, что больше никакого ответа не дождется. Не помог ни «Поцелуй», ни последовавший за ним «Всплеск Радости», ни «Энтузиазм», и ни одно из лекарств, химический состав которых стоило только в полночь на перекрестке читать. Не то чтобы он сильно надеялся. «Поцелуй» еще мог спасти тех, кто на грани. Цепляющихся, утопающих в состоянии безнадежности, но сохраняющих рассудок. А вот для таких, как Алиса — с пустыми глазами и безжизненным лицом — эта дрянь была что мертвому припарка.

 

Но после встречи с той Спящей, ну, той что с ножом, первое время в панике Джек привязывал Алису к кровати и прятал все опасные предметы в доме. Но она даже не порывалась встать, и уже через пару месяцев мужчина уверился, что его дочка из «тихих». Что ж, тем спокойнее. Хотя нет, ни черта он не был спокоен, но девчонку больше не привязывал, и она спокойно себе лежала на кровати день-деньской.

 

Кран выплюнул пенящуюся ржавую жижу, слабо напоминающую воду, но за последний год Джек уже привык к такому явлению. Торопливо умывшись — запах ржавчины давно въелся в кожу — и более-менее переставая напоминать такого же зомби из древних ужастиков, мужчина метнулся в комнату дочери, торопливо поцеловав ее в лоб перед выходом. Эх, вот бы такой поцелуй мог пробудить Спящую Красавицу, но — увы. На чудеса в нынешних реалиях рассчитывать не приходилось.

 

На выходе из подъезда на голову ему чуть не свалился пласт штукатурки. Раньше бы Джек списал это на неудачный день, перебежавшую дорогу черную кошку и тому подобные мелочи. А теперь-то уж, значит, стоило винить целые табуны черных и пушистых. Ай, да стоило ли удивляться? Все дома вокруг стояли полинявшие, словно поросшие мхом или пораженные болезнью. Да, пожалуй, слово «болезнь» здесь подходило лучше. И если еще полгода назад на фасадах то и дело мелькали ремонтники, на грани возможностей залатывающие поломки, то теперь, похоже, всем стало не до того. Проплешины, осыпающиеся кирпичи и целые обрушившиеся балконы — никому уже не приходило в голову чинить все это.

 

«Зачем?»

 

Да, так оно и было. Годами кто-то приходил, чинил, поддерживал жизнь в этих домах день за днем. А потом, одним пасмурным утром, этот кто-то говорил себе: «Зачем? Зачем все это делать? Нет смысла». И он шел домой, или просто продолжал идти, уперев взгляд в пол, а то и вовсе падал на асфальт посреди улицы и смотрел, смотрел бесконечно вверх стеклянными глазами. Потом приезжали доктора (в последнее время — все реже и реже), долго качали головами, давали несчастному таблетки и, наконец, сокрушенно вздыхали: «Еще один Спящий». Вот и конец сказки, и больше некому было чинить дом, а потом и улицу, а потом — квартал, и дальше, дальше по нарастающей. Под ногами немногих еще спешащих куда-то или обрушивался асфальт, или ржавчиной осыпались перила, или вот — штукатурка падала на голову.

 

Впрочем, Джек привык. Привык идти каждое утро по помертвевшему городу, где уже давно ржавели на дорогах пустые автобусы и автомобили, брошенные владельцами. «Зачем куда-то ехать?» — спрашивали люди один за другим и утыкались лбами в руль, будто безумно устали после рабочего дня. По правде сказать, Джек все чаще думал, что они действительно устали: устали куда-то идти, устали спешить, устали улыбаться. Устали открывать глаза по утрам. Просто… устали жить.

 

Правда, были и другие. В последнем выпуске газеты, что Джек решился купить, на всю главную полосу пестрел заголовок о «Спящих-убийцах». О, это была страшная статья. Джек после нее неделю почти не вылезал из своей лаборатории, пока организм не сдал. Он живо помнил истории о несчастных, что врезались на своих машинах в толпы людей, или о тех немногих, что нападали на прохожих, бормоча о том, что мир безнадежен и болен. Что все бессмысленно и напрасно. Он пытался представить себе подворотню, стеклянный взгляд и разбитую бутылку в тощей руке. Представлял — а после мучился кошмарами.

 

Джек и сам безумно устал. День за днем, ночь за ночью он горбил спину над пробирками, чашками Петри и прочей, прочей, прочей. Портил глаза над книгами при свете керосиновой лампы. Ха! Хотя бы в деньгах теперь не было недостатка: за простейший антидепрессант на стол выкладывались любые денежки. Что угодно за хотя бы призрачный шанс уберечь себя и своих близких или за надежду спасти тех, кого спасти уже было невозможно. Ну что тут скажешь — выгодно оказалось быть фармацевтом в эти нелегкие времена. Одно обидно: от денег этих толку теперь было, как с козла молока. Да он даже в свой единственный выходной пойти никуда не мог. В кинотеатрах крутили на бесконечном повторе «профилактические» фильмы: комедии, одна другой глупее, въедающиеся в мозг однообразными шутками. В музеях, торговых центрах и театрах царила такая пустота и тишина, что тоска сама наваливалась на плечи.

 

На вершины выбрались аптеки — о да, аптеки пользовались успехом. Над ними горели яркие вывески, будто украденные у былых ночных клубов. И очереди у дверей стояли точно такие же. Впрочем, людям во все времена хочется есть, и продуктовые тоже не оставались, кажется, в накладе. Правда, Джека немало раздражали постоянные проверки на входе. Буквально пару недель назад здоровенный детина в форме охранника остановил его у супермаркета, и проникновенно, даже по дружески поинтересовался:

 

— Тук-тук?

— Чего? — Не понял Джек и отшатнулся от амбала, как от чумного. Но тот, нимало не смутившись, уже чуть более грозно поинтересовался:

— Тук-тук?

 

Ситуация разрешилась, впрочем, быстро. Дежурная шутка служила кодовым словом, чтоб не пропускать внутрь «Спящих» — бедняги уже не в силах были реагировать на шутки, только таращились в ответ мертвыми взглядами.

 

— Нам этого тут не надо, чтоб они в магазине себя убили или на людей нападали. — Буркнул детина, пропуская Джека внутрь. — Убирать-то это кто будет?

 

В общем, в магазины Джек старался ходить как можно реже. А уж цинизм охранника и его, взрослого мужчину, тогда привел в ступор. Да и шуточки для кодовых слов они там подбирали всегда наиглупейшие.

 

Влетев в лабораторию, Джек бережно повесил плащ на вешалку. В приборной мерцал тусклый свет: Вики, его ассистентка, полненькая женщина с залегшими под глазами тенями, уже пришла. И даже успела разжечь старенькие керосиновые лампы. А что поделать? Электростанции тоже отключались одна за другой, как перегоревшие лампочки. Просто переставали работать, и до них уже нельзя было ни дозвониться, ни хоть как-нибудь достучаться.

 

— Страшно представить, сколько же их там умирает, просто… вот так. Просто. — Сказала как-то Вики с надрывом, когда они в очередной раз задержались на работе. И Джек представил. Если в городах, где еще оставались живые и куда-то двигающиеся люди, у Спящих был шанс, то несчастные, потерявшие желание жить где-то в глуши и одиночестве, были обречены на медленную и мучительную смерть. От этой мысли мурашки бежали по коже. Нет уж, нет, про подобное не стоило думать. Хватало задуматься на секунду, и вкрадчивая тоска заползала в черепушку, убаюкивая и увлекая в туман.

 

И дорога домой по улицам с перегоревшими фонарями сразу казалась длиннее во сто крат. Открывать дверь было настолько боязно, что ключ с трудом проворачивался в замке. Пульсируя и мерцая, как неоновая вывеска над аптекой, в голове его каждый раз билась одна-единственная мысль: а что, если он откроет сейчас дверь, а Алиса, его маленькая девочка, его несносная болтушка-хохотушка, уже уснула вечным сном?

 

Так ведь чуть и не случилось тогда, два года назад. Все началось с волны. Джек ее и сам почувствовал: словно ледяная игла вонзилась в сердце и в висок. Он бежал домой, с неясной тревогой в груди, под звуки сирен скорой помощи и в красно-синем мерцании мигалок полицейских машин. Да, скорых в тот день на улицах было слишком много, но он едва видел их, не замечал. Краем глаза лишь зацепил распластанную на асфальте неестественно изогнутую фигуру в черно-алом ареоле — и кинулся еще быстрее.

 

Алису он успел ухватить за край платья, уже на подоконнике — втянул девчонку, прижимая к себе и стараясь не думать о пропасти в десяток этажей. Вот только от пропасти отчаяния и пустоты спасти дочь Джек так и не смог. «Никто бы не смог», — повторял он себе каждое утро, как мантру, и пытался в это верить. Но, на всякий случай, перебрался с дочерью на первый этаж.

 

Вики повезло еще меньше: в тот страшный день она нашла в своей скромной, уютной квартирке два уже окоченевших тела — мужа и сына. Ее семейный очаг вспыхнул и погас в одно мгновение, и Джек до сих не понимал, каким же чудом держится еще огонек в вечно покрасневших от слез глазах ассистентки. Только вот домой девушка старалась возвращаться как можно реже. Из лаборатории она уходила за полночь, возвращалась до рассвета, а то и вовсе спала на работе, лишь бы не оставаться одной в опустевших комнатах. Пару раз Джек даже предлагал ей переехать в их с Алисой квартиру, упирая на то, что вдвоем и идти на работу как-то повеселее, да и вообще — жить легче. Вики отказывалась.

 

— Мне все кажется, будто они еще там. Не могу, Джек. Не могу бросить свой дом. — И вид у нее был столь виноватый, что он не скоро решался снова завести этот разговор.

 

Но каждый раз, открывая дверь лаборатории, мужчина видел теплящийся свет керосиновой лампы, и на душе будто бы становилось легче. Вот и сейчас Вики уже суетилась возле столов.

 

И опять они сидели, перебирая один состав за другим, ругаясь на всех мыслимых и немыслимых богов и прочие высшие силы. И снова Джек брел домой по темным улицам один, холодея лишь при мысли, что с Алисой что-нибудь могло случиться. Но нет — она так и лежала на кровати, запрокинув голову, словно восковая кукла. И как же жутко было ощущать от этого радость: «Хотя бы жива!».

 

— Зарос ты. — Вики поправила фитиль и бросила на него сочувственный взгляд. — Совсем скоро медведем станешь. Шатуном.

— Ничего. Медведь-шатун — зверь злющий!

— А ты, значит, у нас злющим быть хочешь? — Она как бы невзначай пододвинула в его сторону локтем тарелку с печеньем. Пришлось взять и надкусить.

— Конечно! Злой — не грустный, — смахивая со стола крошки, усмехнулся Джек.

— Так и не веселый.

— А веселым, милая, в наше время вообще быть сложно, так что уж довольствуемся малым.

 

Малым — это тем, что осталось. Карусель человечества, потускневшая, покрытая патиной и лохмотьями слезшей краски, замедляла свой бег у него на глазах, разваливалась на куски. Замолкали радиостанции. Как назло, кроме тех, что крутили назойливую рекламу. Осыпались и рушились дома, и все меньше окошек по вечерам хоть немного освещали ему дорогу. Все чаще и чаще он видел на улицах Спящих — идущими или лежащими прямо посреди дороги, прислонившихся к стенам. Истощавших, похожих на живые трупы, потерявших силы даже открыть глаза. И никто не спешил к ним на помощь. Теперь Джек тоже отводил глаза.

 

— Ты смелый такой. — Вики проронила это невзначай, между делом, поправляя воротник его плаща, но Джек встрепенулся, словно охотничий пес:

— Почему это?

— Ну… — Она замялась, покраснела. — Не знаю, смогла бы я со своими так же, как ты с Алиской. Иногда, грешным делом, думаю: «Может, и хорошо, что они сразу умерли?». Маюсь все, брожу по квартире и думаю. Как бы я на них смотрела каждый день? Спящие — это ведь… Не сердись только! Ну, считай что мертвые. Ты же глаза их видел, Джек…

 

Джек видел. Каждое утро видел, когда усаживал неподвижную дочь на кровати, чтоб заставить ее съесть хоть что-нибудь. Когда впихивал ложку между плотно сомкнутых губ и умолял проглотить. И когда стирал полотенцем потекший суп с ее бледного лица. О да, он видел, конечно видел. Даже на это у Спящих не было ни сил, ни желания. Как жизнерадостная, шкодная девчонка могла превратиться в.. это? Какая такая жуткая злобная сила сотворила подобное? Джек не знал. Да и никто, наверно, не знал. Может, только серьезные парни «наверху», в черных костюмах и с красивыми рациями, но эти разве кому расскажут? А здесь, у него на руках Алиса продолжала таять на глазах. Словно кто-то нашептывал ей в ухо с другой стороны:

 

«Спи, спи, тебе незачем задерживаться в этом больном мире. Спи и отдыхай, маленькая пылинка».

 

Ох уж Джек задал бы этому нашептывальщику!..

 

— Так у меня юность веселая была. — Улыбка далась с трудом, но далась же! — Вот, теперь расплачиваюсь. Думаю, еще не за все отмахался — значит, поживет Алиска. Ну, не плачь!

 

Вместо ответа Вики молча впихнула ему в карман кулек все тех же печений и ушла в уборную, прикрывая лицо.

 

— Вот забавная… — Оказавшись за дверью лаборатории, Джек пожал плечами и зашуршал бумажным кульком. — Как же я могу Алису бросить? Она же… У меня нет, кроме нее, ничего. Это что же — мне лечь и помереть тогда сразу?

 

И тут же прикрыл рот рукой, понимая, что только что ляпнул. Зашагал быстрее, не жалея ног и отворачивая взгляд от подворотен: что творится в их сумрачной сырости, Джеку видеть вовсе не хотелось. Домой бы, к дочке. Пусть по кранам льется ржавая вода и телевизор транслирует лишь помехи вот уже третий день. И пусть радио вопит о новых таблетках с каким-нибудь отвратительным названием, вроде «Живой Воды», да пусть хоть весь мир катится в тартарары! Но дочь он спасет, это железно. Тут других вариантов быть просто не может. Иначе зачем ему самому-то…

 

Джек тенью скользнул в подъезд, нашаривая в кармане ключи. Те все никак не желали находиться, завалившись куда-то под несчастный кулек. Так он и дотопал до своего пролета, зарывшись рукой в карман, да так и замер, ошалело глядя на распахнутую дверь. Мужчина кинулся в спальню дочери — выпавшие печенья застучали по полу, как первые ноты тревожного марша. Пусто. Не теряя надежды, он бросился в гостиную, кабинет, ванную, кухню — ни единого следа Алисы. В последнем жесте отчаяния, завывая, как раненный зверь, Джек даже обшарил кладовку, раскидывая швабры, ведра и детали чего-то давно не нужного в стороны.

 

Алисы пропал и след. Ее пальтишко, красное, бархатистое, так и висело в прихожей, даже ботинки, давно покрытые пылью, никто не тронул. Сам толком не понимая, что делает, Джек перевернул обувь, будто надеялся вытряхнуть из нее пропавшую дочь.

 

А потом кинулся вон из квартиры.

 

— Алиса! Алиса! — Эхо его голоса разносилось по опустевшим, мертвым улицам, но все впустую. Какой-то человек разве что высунулся из окна, проводив Джека затуманенным, пьяным взглядом и снова исчез за давно немытым стеклом. А Джек бежал, бежал как в тот ужасный вечер, прижимая руку к груди: там снова ныла, застряв в сердце, тупая игла.

 

— Алиса!..

 

Она ведь не могла далеко уйти! Как она вообще сумела уйти куда-то?! Босиком, в ноябре, в тонкой пижаме… И куда?

 

«Спать, спать, пора спать. Не смотри — мир погибает. Не открывай глаз, тебе это не нужно. Спать, спать, пора спать».

 

Джек вылетел на мост, путаясь в собственных ногах. Буквально выехал, рухнув и проехавшись коленями по брусчатке. Ткань брюк жалобно затрещала, но это было последним, что сейчас беспокоило мужчину.

 

— Алиса, Алиска, Алисочка… — Забормотал он, уловив помутневшим взглядом знакомый белый силуэт. Обдирая руки о камни и не в силах больше подняться на ставшие ватными ноги, Джек пополз, от облегчения смаргивая слезы. — Нашел! Нашел…

 

Она обернулась. Лишь легкий поворот тонкой, похожей на птичью, шеи и взгляд, в котором Джек — пусть и на мгновение — совершенно ясно увидел такое невыносимое отчаяние, что замер на месте. Будто его пригвоздили к каменной брусчатке. Его словно парализовало от кончиков пальцев до макушки. У людей не должно быть в глазах такого отчаяния, просто… не должно.

 

В следующее мгновение тонкая девичья фигурка сделала шаг — и ее поглотила бездна.

 

***

 

Вики зажгла фитиль и улыбнулась самой себе в зеркало. Ох, глупо же она себя вчера повела! Да что там вчера. Вся жизнь — глупость на глупости. Но перед Джеком нужно было извиниться и может… Может, и впрямь подумать над его предложением.

 

Глупо бесконечно оплакивать мертвых, особенно сейчас, когда любое покачивание чаши весов может откинуть тебя туда, к Спящим, на холодные и безрадостные улицы. Не-ет, от этой мысли женщина поежилась. Хватит уже проводить вечера с призраками.

 

В коридоре зашуршало, загремело — Вики торопливо оправила белый халат и засеменила привычно встречать Джека.

 

— Погода — просто швах, да? — Она кинулась забрать у мужчины плащ и в недоумении замерла. Джек, глядя сквозь нее, как через кусок слюды, молча сбросил одежду прямо на грязный пол и, не озаботившись накинуть лабораторный халат, прошествовал вперед. Как мотылек на свет. Ничего не понимая, ассистентка торопливо подобрала запачкавшийся плащ и бросилась вслед за другом.

 

Он уже сидел, упершись сумрачным взглядом в пол, и страшная догадка поразила Вики. Схватив мужчину за подбородок, она вглядывалась и вглядывалась при скудном пламени лампы в его глаза, боясь увидеть в них… что?

 

— Джек, Джек, — Торопливый, испуганный шепот. — Ты меня слышишь вообще? С Алиской что-то, да? Джек?

 

Он отстранил ее, горько усмехаясь:

 

— Не таращься так, глаза все выглядишь. — И, к легкому облегчению женщины, самостоятельно встал и сделал себе чай. Ох, рано она расслабилась. Меланхолично болтая ложкой в стеклянном стакане, Джек ледяным и бесцветным голосом вещал осевшей на стул женщине о вчерашнем вечере. Он говорил и говорил, глядя в пустоту, так и не притронувшись к несчастному чаю, будто сам не помнил, зачем его заварил:

 

— Я теперь понял, Вики, — невеселая улыбка заплясала на губах Джека. — Понял, как они такими становятся. Почему идут куда-то, зачем с собой других забрать пытаются. Не знаю, что это — но уж точно не болезнь. Может, просто мир от нас устал, Вики. Или мы — от него. Ты осторожнее теперь, не сегодня-завтра…

 

Он тоскливо махнул рукой и залпом опрокинул в себя остывший чай. Круглые от ужаса глаза ассистентки следили за каждым движением внезапно потухшего, как огонек использованной спички, мужчины.

 

— Не сегодня-завтра что, Джек? — спросила Вики и скорчилась на стуле, сама прекрасно зная ответ. Не сегодня, а завтра. Завтра она придет, чтобы привычно зажечь керосиновые лампы, и застанет Джека на том же самом месте, где оставит вечером. Не сегодня, нет, еще не сегодня — но завтра, сколько она ни будет вглядываться в его глаза, не найдет в них и проблеска жизни. Алиса уснула вечным сном, эта маленькая Спящая Красавица, и в жизни ее отца не осталось единственной причины открывать по утрам глаза. Одна смерть…

 

И что потом?

 

Вот этого Вики не знала. Не понимала, что ей делать: хватать ли его, тормошить, тащить в свою одинокую квартиру, чтоб каждый вечер снова и снова видеть этот мертвый взгляд? Или пустить все на самотек, не брать на себя такую непосильную ношу? Да как же так?!

Женщина бросилась к Джеку, похолодевшими пальцами хватая его за щеки, разворачивая лицом к себе. В глубине запавших глаз мужчины она из последних сил пыталась разглядеть остатки человеческого, живого — и не видела ничего, кроме беспросветной пропасти. Неужели ему уже не за что было уцепиться в этом мире, чтоб остаться на плаву? Нечестно!

 

Разве не ради него она каждое утро зажигала эти коптящие лампы, мучила духовку, едва-едва разлепив сонные глаза? И разве не ради него, единственного оставшегося у нее в рассыпающемся по кусочкам мире друга, Вики просто продолжала идти вперед? По заполненным Спящими улицам, каждое утро — ради пары разговоров и шуток, напоминающих, что она все еще жива.

 

Да, все верно. А теперь смерть бедняжки Алисы выключила остатки света в глазах Джека. И Вики передёрнуло от ужаса: а он, когда он точно так же уйдет — прыгнет в бездну вслед за дочерью, наглотается так никому и не помогших таблеток — что тогда? Что с ней, с Вики, будет? Тоже путь в никуда? В пустоту и отчаяние?

 

Женщина отшатнулась и заходила кругами по комнате под усталым взглядом Джека. У него, измученного и выдохшегося за эти два долгих года, все время была причина жить – и вот, не стало. В потемневшей лаборатории Вики взвыла от отчаяния, и ее голос разнесся далеко за осыпающиеся стены. Пронесся по темному переулку, как первобытный крик ужаса — вопль оставшегося в холодной пещере одиночки. Впрочем…

 

Нет, она не одна. Вики выдохнула, собираясь с последними силами, бросилась к замершему соляным столбом Джеку и обняла его. Может быть, подумала она, будет тяжело. Да наверняка будет, куда без этого. Может, однажды Джек исчезнет, как исчезла и Алиса, и тогда – вот тогда Вики решит что делать. Уйдет ли по сырым сумрачным улицам навстречу вечному сну, или встретит последние секунды в своем опустевшем доме – не важно. Когда это еще будет! И, если ей особенно не повезет, кто-то точно так же заметив в глазах бывшей ассистентки безжизненное стекло, завоет от горя.

 

Одна смерть повлечет за собой другую. Вторую, третью, ветвясь и захватывая все больше и больше. Какое же, честное слово, человек — хрупкое существо! Хрупкое, повязанное с другими такими же несчастными стальной, не рвущейся нитью.

 

Но все это – не зря. Уж наверняка не зря.

 

Обессилевшая женщина вернулась к окну, оперлась локтями о подоконник. За ее спиной Джек что-то рассеянно шептал в пустоту. Мутное стекло искажало картинку, и Вики, словно сквозь пелену дремы видела мрачные переулки, заполненные подрагивающими тенями, пустые окна брошенных домов и мигающие вывески. Казалось, мир вокруг захлебывался в беззвучной агонии, рассыпаясь пылью. Так оно, в сущности, и было, чего уж отрицать.

 

Вики горько усмехнулась, прислоняясь лбом к холодному стеклу. Вот досада! Они с Джеком каждый день изводили себя в поисках лекарства, так и не осознавая, что панацея уже была у них в руках. У всего мира в руках. И она же была тем самым ядом, от которого они искали спасение. Ядом, имя которому — Человек. Один-единственный человек – как причина бороться и жить дальше, он же – причина рухнуть в пропасть, подобно бедняжке Алисе. Что ж, неизвестная напасть ударила в самое слабое место, удачнее не придумаешь. Превратила смерть одного человека – в смерть человечества.

 

Вики засмеялась тихим, страшным смехом: если человек и являлся лекарством для мира – то у человечества, как бы это смешно ни звучало, пожалуй, случилась передозировка.