Насекомое в декабре

Прямо посреди декабря, пока морозный свежий воздух овладевал проклятой духотой, в комнату Гилберта залетело насекомое.
С детства Гилберт испытывал к ним глубокое отвращение, и летом проветривал помещение только через сетку.
А сейчас был декабрь…
Стерильную стену опоганили черные, выломанные в другую сторону лапки, подрагивающие слюдяные крылышки, бестолковые глаза-пустоты, уродливое голое тельце.

Первой мыслью было бросить в насекомое тапком, лишь бы избавиться, не прикасаясь.
Оно такое маленькое, размером с фалангу пальца, но Гилберта залихорадило.
Хлопнула дверь, отрезая от него зловещего гостя.
В желудке стонал страх, «тик-так» отмеряли часы, Гилберт стойко выжидал: насекомое улетит, тогда он бросится к форточке и закроет ее, чтобы никогда больше так опрометчиво не открывать.
Через час он решил убедиться, убралось ли насекомое прочь. Но, к ужасу своему, заметил, что оно стало размером с ладонь.
Дверь резко закрылась. Тапок уже не поможет.
Нужно верно рассчитать траекторию полета более тяжелого предмета, чтобы сразу убить насекомое. Если только ранить, оно озлобится и начнет мстить.
Гилберт ушел на кухню, сварил себе кофе, выкурил сигарету, постарался затеряться в газетных полосах, но не помогло, он думал о гангрене, разрастающейся на белой стене.
«Тик-так» отмеряли часы, «тук-тук» размеренно стукали друг о друга мысли.
Стараясь идти как можно тише, Гилберт подкрался к закрытой двери и прислушался.
Молчало.
А если оно уже не на стене? Подползло к двери и слушает его, Гилберта?
Если сейчас они находятся так близко друг к другу, что одна лишь хрупкая ненадежная дверь стоит помехой меж ними?
Холод ударил по рукам, и Гилберт ринулся в кабинет, достал из ящичка револьвер, на миг задумался.
Каково это – убить живую Божью тварь?

Станет ли его терзать совесть? Будут ли мучить воспоминания? Узнают ли об этом отец с матерью или газетчики?
Снова он у запертой двери.
Главное убить, а не ранить.
Влажный палец опустился на курок, дрожащая рука потянулась к дверной ручке.
Насекомое стояло прямо под дверью и достигло размера самого Гилберта.
Застыл ужас, отразился в безжизненных глазах, зашелестел в непрекращающемся едином движении лапок и усиков, и раздался выстрел.

К обеду следующего дня стрекот газетчиков достиг своего пика. Выпущенный под залог Гилберт Крейтс покончил с собой прямо в своей собственной спальне.