Про светлое будущее

Записки последнего жителя Земли

«Уже в первой трети XXI века все люди получили условия, необходимые для существования. Давно прекратились войны. Исчезли болезни и голод. Нет недостатка в жилье. Еще двадцать – тридцать лет, и мы создадим киберкомплексное производство, которое будет само развиваться и совершенствоваться. Исчезнут заботы, поглощающие ныне девяносто процентов энергии человечества».

                    Генрих Альтов. Порт Каменных Бурь

1.

       С самого детства я свято верил в то, что живу в лучшей стране мира, самой справедливой, самой гуманной, самой передовой. Об этом твердили не только школьные учителя, об этом говорило все: радио, телевидение, газеты, книги, песни.

Все, с кем я общался, так же убежденно верили этому. Как тому, что именно в нашей стране, первой в мире, скоро построят коммунизм – рай на земле, как говорила моя бабушка.

Она хотя и верила во всеобщее счастье впереди, хранила Библию, которую часто перечитывала, но прятала, когда к нам приходили посторонние люди. В нашей семье никто бабушку за это не осуждал, относились к ее религиозности как к старческой причуде.

У меня же Библия не вызывала никакого интереса, душу переполняли совсем другие увлечения – история и космос. В том, что космос, не было ничего странного. Наша страна без преувеличения была первой в мире в этой магнетической области. Полет Юрия Гагарина, Валентины Терешковой, выход в открытый космос Алексея Леонова стали мировой сенсацией, встряхнувшей весь мир. Космосом были заражены многие мои сверстники. Мы коллекционировали марки, значки, спичечные этикетки на космическую тему и бегали по библиотекам в поисках новой научно-фантастической книги.

Помню, на мое пятнадцатилетие мама умудрилась достать мне в подарок двадцать пять томов Библиотеки современной фантастики. Это было небывалое для тех лет издание, ничего подобного до этого в стране не издавалось.

Когда она вошла домой с двумя большими свертками, перевязанными шпагатом, мы с бабушкой, младшим братом Костей и моими школьными приятелями замерли, сгорая от любопытства.       

       Мама поставила свертки на стол и сказала:

– Сережа, закрой-ка глаза. И не подсматривай.

Я зажмурился в предвкушении сюрприза и слышал, как шуршит разворачиваемая упаковочная бумага.

– Теперь можешь открыть глаза.

Надо ли говорить, какую радость я испытал? Теперь я смог без хлопот ознакомиться с «Неукротимой планетой» Гарри Гаррисона, «451 градусом по Фаренгейту» Рэя Бредбери, «Городом» Клиффорда Саймака, рассказами Роберта Шекли и другими мировыми шедеврами. До этого мне приходилось читать подобные произведения только в журналах Знание-сила» и «Техника молодежи» в читальном зале библиотеки.

Приятели тоже пребывали в шоке, и на следующий день о подарке знала, кажется, вся школа. Сверстники допытывались, как ей это удалось, но мама хранила секрет. Кто-то пустил слух, что она приобрела эту Библиотеку у спекулянтов на черном рынке, отдав чуть ли не половину своей зарплаты. Но вышло так, что маминым подарком воспользовался не только я, но и десятки школьников и соседских ребят, за чтением записывались в очередь

Я стал своего рода местной знаменитостью. «Смотри, это Серега Чернов. У него есть двадцать пять томов фантастики!» – шептались ученики. В конце концов наша безотказность привела к тому, что почти половина книг пропала, а оставшиеся имели такой вид, что жалко было смотреть. 

       Тогда же я решил, что стану ученым. «Коммунизм – мир, построенный по законам науки, – прочитал я в одной книге. – Ни одно явление этого мира, ни одна его черточка не будут поняты в отрыве от науки». Отныне научные исследования завладели всеми моими помыслами.

Только я никак не мог сделать выбор между историей и астрономией. Записался в школьный кружок любителей астрономии, который вел наш физик Яков Борисович.

У него была морская подзорная труба, через которую мы наблюдали звезды в ясные зимние дни, когда темно становится уже в семь часов вечера.

– Видите вон ту яркую звезду, – объяснял Яков Борисович, –это Альфа Центавра, самая близкая к нам звезда после Солнца. С нашим светилом она сходна и по размерам. Это небольшие звезды. А существуют звезды-гиганты во много раз превосходящие наше Солнце. Как вы думаете, почему Альфа Центавра, будучи небольшой звездой, является одной из самых ярких на небосклоне?

– Потому что она ближе всех, – сразу ответил рыжий Вовка Кошелев, самый большой любитель астрономии среди нас.

– Правильно Вова. Но не только поэтому. Дело в том, что под тем углом, под каким мы ее видим, Альфа Центавра сливается с соседней звездой – Бетой Центавра – и ее блеск как бы удваивается.

– А еще есть Проксима Центавра, – похвастался эрудицией Вовка.

– Совершенно верно. Но в мою подзорную трубу ее мы не увидим. Потому что она является красным карликом. Маленькая и светит тускло.

Исторического кружка в нашей школе не было, и мне кто-то из учителей посоветовал обратиться в университет. Там, как выяснилось, студенты исторического факультета организовали научный семинар, который проходил два раза в месяц. Мне разрешили его посещать.

Обстановка на историческом семинаре очень меня удивила. Участники были раскрепощенными, веселыми и остроумными людьми, что делало это, казалось бы, исключительно серьезное мероприятие, интересным, а порой захватывающим. Кто-то готовил доклад на острую тему, связанную с белыми пятнами в истории, после чего разгоралась дискуссия. Страсти доходили до того, что в аудиторию то и дело заглядывали преподаватели и просили разговаривать потише. И по окончании семинара спорщики не расходились по домам и продолжали дискутировать на улице.

Все это мне ужасно нравилось, поэтому на каждый семинар я спешил, как на праздник. Постепенно во мне стала формироваться система взглядов на общество, которая показала, что не история как таковая меня больше всего интересует, а концепция государственного устройства, которая позволяет в кратчайшие сроки и наиболее эффективно построить то общество прекрасного будущего, которое должно быть создано в нашей стране.

Постоянных участников исторических семинаров весьма сложно было назвать убежденными марксистами-ленинцами. И я довольно скоро стал сомневаться в выводах классиков «вечно живого учения». Карл Маркс утверждал, что государство будущего отомрет.  А бывший глава страны Никита Хрущев обещал коммунизм через два десятилетия. То есть он должен вот-вот наступить, но ничто об этом не говорило. Да и советское государство вовсе не собирается отмирать.

Но, пожалуй, больше всего авторитет первой страны рабочих и крестьян пострадал от национальных лидеров. Их дряхлый вид, как и их речи, породили массу анекдотов, которые люди, не стесняясь, рассказывали друг другу.

Все это привело меня к мысли, что теория марксизма-ленинизма нуждается в серьезном обновлении. Поэтому неудивительно, что особо близко я сошелся со студентом третьего курса Олегом Численко, который шел аналогичным путем и самостоятельно разрабатывал концепцию государственного устройства, но не на основе марксизма-ленинизма, как было принято, а исходя из законов природы.

Олег отличался тем, что большую часть дня, ежедневно, независимо ни от занятий, ни от состояния здоровья, ни от погодных условий просиживал в читальном зале Центральной городской библиотеки. Здесь его все знали, поэтому выдавали любую книгу из числа тех, что требовали особого письменного разрешения.

При таком невероятном прилежании Численко, казалось, должен быть круглым отличником. Но это было далеко не так. Те предметы, которые были ему не интересны, он не учил, пропускал лекции, а экзамены сдавал кое-как на тройку.

– Олег, ты где пропадал? – порой спрашивали однокурсники. – Тебя преподаватель политэкономии во время лекции потерял.

– Грыз гранит науки, – всякий раз отвечал Численко.

Олег давал мне почитать некоторые книги зарубежных авторов. Правда, книгами в привычном смысле назвать их было трудно. Это были отпечатанные на пишущей машинке тексты в самодельном переплете. По внешнему виду они напоминали амбарные книги.

Каждая подобная книга проходила долгий путь прежде чем предстать в окончательном виде. Сначала Численко фотографировал страницы книг-оригиналов, хранящихся в Центральной библиотеке. Это делалось в тайне от руководства благодаря хорошему к нему отношению библиотекарей. Затем знакомая женщина печатала с фотографий текст, после чего еще одна знакомая делала переплет. На каждом этапе приходилось платить деньги, потому эти с позволения сказать книги обходились очень дорого.

Однако в моем сознании они произвели настоящую революцию. Идеи самого Олега также меня увлекли. Но после летних каникул, когда он должен был начать учебу на четвертом курсе, мой наставник неожиданно переехал на Дальний Восток. Мы даже не попрощались. Студенты сказали, что у него начались какие-то неприятности и уехал он вынужденно. Подробностей никто не знал, а возможно не захотели мне передать.

К этому времени я настолько заразился идеями Численко, что решил продолжить исследования в этом направлении самостоятельно. Студенты дали мне почитать трактат «Государство» Платона и пару книг современных западных философов. Они существенно пополнили мои знания. Так, к окончанию школы у меня сложилась собственная концепция государственного устройства.

2.

Начались вступительные экзамены в университет. Дилеммы у меня уже не было – только исторический факультет, астрономия осталась в качестве школьного увлечения.

Экзамены прошли удивительно легко. У меня даже возникло подозрение, что здесь не обошлось без помощи активистов семинаров, замолвивших словечко преподавателям. Впрочем, это только догадки.

Мама и бабушка очень были рады моим успехам и неустанно ставили меня в пример братишке Косте, который перешел в шестой класс, но не имел ни одного серьезного увлечения и даже не любил читать.

Посещение семинаров продолжилось и во время учебы в университете, и как-то мне предложили выступить с докладом, заверив, что я для этого вполне созрел. И в самом деле, подготовить его не составило труда, так как в целом концепция была продумана. Я назвал доклад «Естественное государство». Основная мысль состояла в том, что все существовавшие до сего дня государственные системы являются искусственными, придуманными отдельными теоретиками. Я же предлагаю естественное государственное устройство, исходящее из законов природы, а не чьих-то рассуждений.

Современные ученые, исследующие общественных насекомых, доказали, казалось бы, немыслимую вещь: самым совершенным сообществом на Земле является вовсе не человеческое общество, а муравейник. Муравьи, не имеющие ничего, кроме силы собственных мышц посрамили «царя природы» со всеми его техниками и технологиями. И вся причина такого парадокса оказалась в дисциплине и идеальной организации.

Когда муравьи рождаются, их осматривают специально подобранные эксперты, которые на основании физических данных сразу определяют, кто из появившихся на свет будет воином, охранником, пастухом тли и так далее. Таким образом достигается идеальное распределение по способностям.

В человеческом же обществе о таком можно только мечтать. У нас далеко не всегда специалист, даже высококлассный, занимает то место, где мог бы принести максимум пользы. Если же добавить к этому беспрекословную дисциплину муравьев и вспомнить, что люди, в своем большинстве, часто нарушают дисциплину, стараются обойти законы и моральные нормы, то становится понятно, почему муравейник самое совершенное сообщество.

Моя идея заключалась в том, что в нашем обществе необходимо создать специальные службы, я назвал их Службами социального лифта, которые так же будут распределять специалистов по их способностям.

Сюда же я добавил мысль, исходящую еще от Пифагора, Платона и Конфуция о том, что руководить обществом, страной и народом должны лучшие из лучших, являя собой пример для подражания, а не повод для насмешек, что допускала тогдашняя советская власть. Народу же следовало стремиться походить на лучших, причем достойное поведение поощрялось продвижением по службе, премиями и прочими льготами.

Если взять за основу такие принципы, то образцовое общество будущего построить вполне реально. Во всяком случае, это выглядит гораздо убедительнее довольно странного положения о ведущей роли пролетариата. Да и руководящее значение КПСС, в том виде, какой она на данный момент являла, вызывало вопросы.

Доклад вызвал оживленную дискуссию. Было высказано много замечаний и критики, но положительная оценка преобладала. Мне даже посоветовали предложить его в научный бюллетень, издаваемый университетом. Я так и сделал, поскольку глубоко уверовал в справедливость своей концепции. Однако мое заключение о том, что к коммунизму и обществу всеобщего благоденствия гораздо скорее приведет естественное государство, нежели социалистическое, стало роковым. Дальнейшие события показали, что я был очень наивен, а студенты, поддержавшие меня, похоже, настолько увлеклись, что забыли, в какой стране живут.

Статья была отвергнута с резолюцией кандидата исторических наук В.П.Сидорова: «Не годится для бюллетеня университета по причине отхода от основ марксизма-ленинизма».

Я поделился своей неудачей с участниками семинара, но мне лишь посочувствовали. Увы, студенты не всесильны. «Наше общество не готово к восприятию твоих идей», – сделал вывод председатель исторического семинара Дмитрий Веселов.

Так прошел год. Я не сидел все это время сложа руки – отправил свою статью в несколько литературно-публицистических журналов и научный журнал «Вопросы истории» Академии наук СССР. Ответили только «Наш современник» и «Вопросы истории». Первый писал, что не находит статью злободневной, что сейчас совсем другие проблемы занимают читателей. А второй посоветовал увязать предложенную концепцию естественного государства с марксизмом-ленинизмом. Точнее даже не увязать, а преподнести мои наработки в качестве «дальнейшего развития великого учения».

– Ну, как с публикацией? – однажды спросил Веселов. – Что-нибудь получается?

– Нет. И тема незлободневная, и с марксизмом-ленинизмом не стыкуется.

– Знаешь что, – Дмитрий отвел меня в переход между корпусами университета, где нас не могли слышать, и, оглядываясь по сторонам, сказал:

– Мой близкий друг часто ездит в США. Он закончил МГИМО и трудится на дипломатическом поприще. Я могу передать ему твою работу, а он постарается опубликовать ее в американских источниках. Но только статья должна быть отпечатана на английском языке и строго в соответствии с принятыми нормами для научных работ. Никто этого делать за тебя не будет, так что как-нибудь постарайся сам. На факультет иностранных языков сходи, думаю, кого-нибудь уговоришь.

Окрыленный столь неожиданной новостью, я принялся за дело. Оказалось, в нашем городе можно сделать любую вещь, за которую правоохранительные органы, прямо скажем, по головке не погладят. Достаточно заплатить или подарить что-то вроде коробки шоколадных конфет.

Веселов даже договорился с одним доцентом, который за две бутылки коньяка написал мне рецензию. Тот о марксизме-ленинизме даже не вспомнил.

Ждать ответа от дипломата пришлось довольно долго. Свой адрес засвечивать не стоило, договорились держать связь через Дмитрия. Когда пришел ответ, тот уже закончил учебу и устроился работать на кафедру.

Американцы, в отличие от наших соотечественников, добросовестно ответили на мою статью. Доктора политологии нескольких университетов прислали исключительно вежливые ответы. Но удивительно похожие. Их не устроила моя концепция, поскольку предполагает авторитарный тип правления. Они же ни секунды не сомневаются в том, что либеральная демократия, которую они завоевали в ходе исторического развития, – высшая форма государственного правления.

Ни я, ни Веселов такого не ожидали. Дмитрий попытался утешить меня и через того же друга-дипломата попросил распространить мою работу в Великобритании и Франции. Ответы пришли через несколько месяцев. Странно, но они оказались очень похожими на американские. Та же вежливость, даже, мне кажется, излишняя, и та же аргументация против.

– Новое всегда пробивает дорогу с большим трудом, – изрек Дмитрий. – Ничего, не унывай, борись до конца, – похлопал он меня по плечу.

Легко сказать, не унывай. На меня напала настоящая депрессия, продолжавшаяся до летних каникул. Это отразилось и на учебе, сессию я сдал хуже, чем обычно. А тут еще отношения с преподавателями испортились.

Однажды я неосторожно поспорил с доцентом, читавшим лекции по научному коммунизму. Никогда бы не подумал, что этот с виду мирный старичок окажется таким зловредным. Только скоро я заметил, что все преподаватели стали как-то настороженно смотреть на меня. Их взгляды как бы говорили: «От этого типа можно всего ожидать».

Говорят, беда не приходит одна. Именно в это время умерла моя бабушка. Я как раз перешел на пятый курс.

3.

Лето не принесло мне радости. Я никуда не поехал отдыхать, хотя вполне мог. Сидел дома и читал научно-фантастические книги. Да еще иногда, вспоминая Олега Численко, просиживал в читальном зале центральной библиотеки. Правда, книги не для общего пользования мне никто не давал – я все же, видимо, отличался от бывшего наставника. Поэтому от скуки я брал иногда посмотреть альбомы с репродукциями известных художников.

И вот однажды произошел странный случай. Листая альбом, я остановился на картине Борисова–Мусатова «Весна». У нее было и другое название: «Дама в саду». Признаться, я о таком художнике до этого ничего не знал. Но его картина произвела на меня впечатление. При том, что изображена дама была со спины, лица не было видно совсем. Но что-то было в ней такое, чего я до сих пор не находил ни на картинах, ни среди девушек, живущих в нашем городе. Я попытался проанализировать свои ощущения и выяснить, чем же она так привлекла мое внимание. И не смог. Это было очень странно, до сих пор я нисколько не сомневался, что мои аналитические способности позволяют получить ответ на любой возникающий вопрос.

Но то, что случилось дальше, заставило меня, на тот момент убежденного атеиста, поверить в чудо. Я бессознательно повернул голову влево и за столом у окна увидел точно такую девушку. Она тоже сидела ко мне спиной, но ее волосы, прическа, поза и осанка ничем не отличались от дамы в саду. Мне даже померещилось, что она и одета так же. Однако такого быть не могло, все же в наше время девушки так не одеваются. До какой же степени разыгралось мое воображение!

Дальше я повел себя так, что в другое время устыдился бы своего поступка. Но я не отдавал себе отчета. Подсев к девушке, я показал ей картину Борисова-Мусатоыва и произнес:

– Похожи, не правда ли?

Девушка повернулась ко мне и тут же состроила недовольную гримасу. Я, правда, нашел ее столь великолепной, что согласился бы любоваться ей сколь угодно долго.

– Что вы имеете в виду? – У нее оказался довольно жесткий голос. Похоже, она была не слишком доброй. Но во мне даже это вызвало дополнительный интерес. – Что я похожа на эту даму? Не вижу ничего общего.

– Поверьте, вы абсолютная копия, – мне зачем-то вздумалось доказать ей свою правоту. – Я таких девушек никогда не встречал.

– Терпеть не могу, когда меня с кем-то сравнивают, – сердито сказала она. – И вообще, этой даме не меньше тридцати лет. Выходит, я так старо выгляжу?

– Что вы, что вы, – перепугался я. – У меня даже мыслей таких не было. Но чем вы похожи, я объяснить не могу.

– Очень мило. Я думаю, на этом наша беседа подошла к закономерному концу и вы больше не будете мне мешать готовиться к дипломной работе.

– Извините. Не хотел помешать. А у меня тоже защита диплома через год. Я учусь в университете, на историческом.

– Очень приятно. А я в политехническом. Как видите, ничего общего. До свидания. – Она демонстративно отвернулась от меня.

Пришлось оставить ее. Но с этого момента во мне что-то произошло, нечто такое, что увело меня совсем в другие дали, не имеющие ничего общего с моими повседневными занятиями. Я опять же не смог объяснить своих чувств, но одно странное ощущение запомнил на всю жизнь: я был уверен, что эта девушка из того прекрасного будущего, о котором я мечтаю с детства. Она будто перенеслась в нашу обыденную жизнь на машине времени или еще по какому-то волшебству. Представить ее обычной жительницей нашего города с их приземленными целями, да еще в обычной бытовой обстановке, – вот этого я совершенно не мог.

На следующий день ноги сами принесли меня в библиотеку. Но той девушки в читальном зале не оказалось. Пришлось довольствоваться картиной Борисова_Мусатова. Эта ситуация повторилась несколько раз. Незнакомка появилась лишь через неделю. На этот раз она была одета в джинсы и модную полосатую рубашку. Ничего общего с «Дамой в саду», но мне все равно почудилось неуловимое и не поддающееся объяснению сходство. Она сидела за тем же столом у окна.

На этот раз я решил действовать поосторожней и не пороть горячку. Рассудив, что если она готовит дипломную работу, то наверняка будет тут еще появляться. Поэтому, хорошо бы что-то о ней узнать. И как это сделать стало ясно сразу. Вспомнив, что за коробку шоколадных конфет у нас можно решить многие нестандартные задачи, я выпросил ее у мамы из ее заначки, соврав что подарю на день рождения Веселову.

Затем вернулся в библиотеку – девушка по-прежнему сидела за учебниками – и протянул коробку библиотекарше, обслуживающей читальный зал. Вспоминая этот случай, я потом долго удивлялся своему нахальству.

– Вы не могли бы мне сказать, как зовут вон ту девушку, – тихонько сказал я.

Библиотекарша заговорщецки заулыбалась и протянула ее читательский билет. Я прочитал: «Полонская Диана Станиславовна, студентка Политехнического института, пятый курс, дата рождения 1 июля 1957 года».

«Так у нее же скоро день рождения! – подумал я. – Вот и прекрасный повод поближе познакомиться». Однако она оказалась старше меня на целых три года, но и эта новость, как любая другая, лишь еще больше распалила меня.

Я задумался, что предпринять. Мало вероятно, что в свой день рождения она пойдет в читальный зал. Значит, нужно незаметно проследить за ней и узнать домашний адрес. Выйдя из библиотеки, я уселся на скамейку, весьма удачно прикрытую кустом сирени. Мне были видны все, кто выходит из здания, а меня можно было и не заметить.

Часа через два Диана вышла и направилась к остановке общественного транспорта. Я на некотором расстоянии следом. Вот она вошла в подошедший троллейбус, я прошмыгнул за ней. Расположившись за ее спиной, я оценил, что она была очень высокой, что было не в мою пользу, так как я не отличался ростом. Но это почему-то не остановило меня, не вызвало вопроса: что ты делаешь?

Выйдя на остановке «Хладокомбинат», она проследовала в ближайшую одноподъездную девятиэтажку и скрылась за дверью. Нырять в подъезд было слишком рискованно и я не стал испытывать судьбу.

На что я еще обратил внимание – она ни разу не оглянулась назад. Ей, похоже, все равно, шпионят за ней или нет. Она была как бы выше таких мелочей. Да и происходящее вокруг ее мало интересовало и именно потому, что она была самоценной наполненной личностью. Все это подсказала мне интуиция, а она, я слышал, не обманывает. Теперь я, наконец-то понял, чем же она так выделяется. В ней был какой-то природный, совершенно естественный аристократизм. И это качество побуждало относиться к ней соответственно.

Но и эти здравые рассуждения не заставили меня отказаться от подарка к ее дню рождения. Я разыскал в университете Веселова, занял у него весьма приличную сумму, купил в ювелирном магазине золотое кольцо с рубином и первого июля, докупив еще и букет красных роз, расположился у подъезда Дианы.

На что я рассчитывал, мне самому было непонятно. Узнать номер квартиры и позвонить в дверь, было бы сверх нахальства. Дожидаться ее, а вдруг она не выйдет. Так я простоял довольно долго. Мимо прошли и скрылись в ее подъезде несколько празднично одетых парней и девушек. Солнце заметно переместилось на небе, я устал и отупел.

Увидев во дворе двух мальчиков лет десяти, не знающих чем себя занять, я подозвал их и спросил, не знают ли они, в какой квартире живет Диана. Оказалось, один из них жил с ней на одном этаже. Тогда я спрятал коробочку с кольцом в букет и предложил ребятам вручить ей, пообещав отблагодарить деньгами. Уговаривать их не пришлось. Минут через десять они вышли, получили обещанное и счастливые пошли в магазин за мороженым. Я же с чувством выполненного долга вернулся домой.

Недели через две я увидел Диану в читальном зале. Она поздоровалась первой. Затем открыла свою сумочку, достала коробочку с моим кольцом и протянула мне со словами:

– Я очень тронута вашим вниманием, но такой подарок от вас принять не могу. Розы, правда, завяли, пришлось их выкинуть. Так что не обессудьте.

Такого оборота я не ожидал и промямлил что-то вроде «с чего вы решили, что это подарок от меня?»

– Интуиция подсказала, – ответила она.

Во мне все упало и я каким-то жалобным голосом возопил:

– Но почему нельзя с вами дружить?

– Вам надо подрасти, – ответила она. – А там посмотрим.

Что она имела в виду – мой рост или возраст, – я так никогда и не узнал.

Сам не свой я спустился по лестнице и уселся на скамейку за кустом сирени, хотя на этот раз в мои планы не входило шпионить за Дианой. Но вышло так, что пришлось пошпионить.

Спустя какое-то время у библиотеки остановилось белая «Волга». Из нее вышел высокий молодой человек в черном костюме, галстуке и белой рубашке. Он поднялся и библиотеку и буквально через десять минут вышел… под руку с Дианой. Они сели в машину, и я видел, как он легонько прикоснулся губами к ее щеке.

Я словно получил удар под дых. Не помню, сколько еще просидел на той скамейке, горем убитый. Но вдруг мне захотелось узнать, кто был этот молодой человек. Я вновь поднялся в читальный зал и спросил у библиотекаря, не знает ли она мужчину, ушедшего вместе с Полонской.

– Как же, это очень перспективный молодой ученый. Могу дать почитать его работы. Вот, посмотрите: две монографии и сборник научных статей.

– Спасибо! Как-нибудь в другой раз.

4.

Произошедшее усугубило мою депрессию. Мама и знакомые все чаще задавали мне вопрос, не болен ли я? Меня угнетали навалившиеся мысли: «Почему я не перспективный молодой ученый, хотя столько тружусь? Почему другие могут дружить с такими девушками, как Диана, а я нет? Что во мне не так?»

Выхода из хандры, казалось, не было. Но вот однажды я повстречал на улице своего одноклассника Вовку Кошелева. В горячке событий последних лет я как-то совсем забыл о нем, хотя мы не один год вместе посещали астрономический кружок. А он, между тем, поступил не куда-нибудь, а в Московский физико-технический институт с прицелом стать, ни много, ни мало, конструктором звездолетов. Космос, которым мы бредили в школе, увлек его так, что он твердо решил посвятить ему жизнь.

Наши судьбы объединяло то, что Вовка, как и я, и как мой бывший наставник Олег Численко, вовсю «грыз гранит науки». Но преуспел он больше меня, так как заимел в качестве научного руководителя профессора из центра подготовки космонавтов, что в Звездном городке. Наверное, поэтому он весь излучал благополучие, а его волосы, казалось, стали еще более рыжими.

Мы несколько часов просидели в кафе – очень много надо было рассказать друг другу. Вовка заказал портвейн, заверив меня, что мы уже взрослые люди и можем себе позволить. Похоже, он, вращаясь среди столичной преуспевающей публики, давно не производил такого впечатления и это ему, безусловно, нравилось. Поэтому, решив окончательно сразить приятеля-провинциала и будучи уже не совсем трезвым, Вовка неожиданно сказал:

– А знаешь что, в Звездном занимаются не только тем, о чем сообщает пресса. Там ведутся секретные разработки, и наша отечественная космонавтика ушла намного дальше вперед, чем об этом известно. Могу сказать по секрету, что недавно создан корабль, способный к полету за пределы Солнечной системы.

– Да ты что! – не поверил я.

– Могу поклясться, старик. Советская космонавтика – это нечто. Ее можно сравнить с эпохой Возрождения, та охватила Италию, а эта – нашу страну. Никто никогда даже не предполагал, что мы станем первыми в таком деле. Россия всегда отставала от Запада, и вдруг появляются настоящие титаны, целая группа талантливейших изобретателей, готовых вкалывать сутками. Знаешь выражение «Звезды сошлись»? Вот они все и сошлись и сотворили такое, что трудно поверить. Но это до поры держится в секрете, и я тебе ничего не говорил.

– Фантастика какая-то! – воскликнул я.

– Да, старик. Так вот, к нашим баранам. Через год-полтора собираются испытать этот новейший звездолет и подыскивают космонавта.

– Ну, я думаю, там целая очередь желающих выстроилась.

– А вот и нет. Все дело в том, что из-за огромной скорости полета время на борту корабля и на Земле течет по-разному. Космонавт проводит в полете два-три года, а на Земле проходит пятьдесят.

– Да, я об этом эффекте читал в фантастических книгах, – вспомнил я.

– Правильно. Собственно говоря, фантастика тут не причем, это один из выводов теории относительности. И вот, представь себе, желающих на такой полет не находится. С трудом уговорили одного Виталия Парамонова. – Вовка вдруг замолчал и как-то испытующе посмотрел на меня. Затем сказал:

– И что самое интересное, ты очень на него похож. А что если тебе стать его дублером?

– Что?! Ты в своем уме? Какой я к черту космонавт? – мне показалось, что он просто издевается.

– Космонавтом этого корабля может быть кто угодно, – спокойно продолжал Вовка. – Прошли времена первых «Востоков», когда от перегрузок можно было вернуться трупом. В календаре 1981 год и космонавтика совсем не та, что была.

– Но мне-то с какой стати становиться космонавтом?

– Старик, ты им и не станешь. Речь идет о космическом туристе, а не космонавте. Звездолет полностью автоматизирован, делать ничего не нужно. Участник полета – просто отдыхающий. Ты можешь заниматься своими делами – читай, пиши свои исторические трактаты, слушай музыку, смотри кино. Проблема на самом деле всего одна: то, что пройдет пятьдесят лет, когда вернешься.

– Все равно не пойму, зачем ты мне это предлагаешь?

– Ну, тут же все просто. Если у тебя возникли трудности с научной карьерой, если мир отверг твои идеи, значит он до них не созрел. Мысль отдельного человека (это мне мой научный руководитель говорил) работает гораздо быстрее общественной мысли. Общество (не важно какое – наше или западное) обладает огромной силой инерции. Поэтому все ученые, которые опережали свое время, всегда сталкивались с непониманием современников. А через полстолетия общество будет совсем другим. Ты с этим согласен?

– Конечно.

– Вот твои идеи и воспримут. Возможно даже на ура. Тебя, может, объявят великим ученым. Твое имя войдет во все энциклопедии. Им, возможно, станут называть улицы и площади. Давай, поднимем за это наши бокалы! И, кстати. Ты не мог бы дать мне рукопись своей статьи? Хочу показать ее своему руководителю. Он хотя и технарь, но такими вопросами тоже интересуется.

Я был слегка ошарашен предложением одноклассника, но здравый смысл подсказывал, что то было вовсе не предложение, а всего лишь шутка нетрезвого приятеля. Тем не менее, ночью я долго не мог уснуть, а когда уснул, мне снилось, что я лечу в космическом корабле сквозь звезды и галактики. А Диана с тоской, прямо как на фотографии жены Гагарина во время его исторического полета, грустит обо мне.

5.

О Вовкином предложении я больше не вспоминал. Жизнь шла своим чередом: учеба, чтение трактатов знаменитых историков, посещение семинара. Так прошел еще год, а с ним и окончание университета.

Это важное в жизни любого молодого человека событие принесло мне дополнительные неприятности. На государственном экзамене по научному коммунизму я получил тройку, хотя не только ответил на все вопросы билета, но и на дополнительные вопросы. Были сложности и с защитой диплома, преподаватели явно придирались. Все это поставило крест на моих мечтах об аспирантуре.

Вместе с дипломом об окончании Университета мне выдали направление на работу учителем истории в сельскую школу, находящуюся в двухстах километрах от нашего города. Вот уж о такой карьере я никогда не мечтал! Вместо ожидаемой радости от того, что стал специалистом с высшим образованием, я погрузился в пучину тоски.

И вот как-то зазвонил телефон, судя по звуку, межгород.

– Привет, старичок! Как поживаешь? – услышал я знакомый голос, до того бодрый, что мне показалось, в окно заглянуло рыжее солнце.

– Да все так же. А ты как?

– Лучше не бывает! Я теперь сотрудник Научно-исследовательского испытательного центра подготовки космонавтов в Звездном городке. Мечта детства исполнилась.

– Молодец! Поздравляю, – я и в самом деле был рад его успехам.

– Хочу тебя порадовать – твоя статья о естественном государстве очень понравилась моему руководителю. Он считает тебя сформировавшимся прогрессивным ученым.

Это было так неожиданно, что я не нашел, что ответить.

– Слушай, ты чем сейчас занимаешься? – спросил Вовка.

– Ничем пока. Отдыхаю, наверное, после защиты диплома.

– Старик, приезжай ко мне на недельку. Я тебе такое покажу, обалдеешь.

Предложение было настолько необычно, что я думал над ним несколько дней. Решил посоветоваться с мамой.

– А что, я считаю, тебе совсем неплохо отдохнуть после пяти лет учебы, – сказала она.

После родительского благословения сомнения куда-то ушли. Я быстро собрался и вылетел в Москву.

И вот я в Звездном городке. Центр подготовки космонавтов, где трудился Кошелев, был закрытым учреждением. Пришлось улаживать положенные в таких случаях формальности, но Вовка обо всем договорился.

Здание, где располагалось место работы моего одноклассника, поражало воображение. Особенно изнутри. Я как будто попал в ХХI век. Сразу вспомнились фантастические фильмы о будущем.

Вовка показал несколько лабораторий с новейшими приборами, видеть которые мне, естественно, не доводилось, зал для проведения научных конференций, обсерваторию и другие чудеса.

Я обратил внимание, что телевизоры (они были включены в некоторых лабораториях) необычайно контрастны и ярки. Оказалось, здесь используется так называемое «цифровое» телевидение, разработанное в нашей стране еще в семидесятые годы.

– Ну как, старик, здорово? – все повторял Вовка, видя мое изумление, сияя во всю ширь рта.

– Невозможно поверить, что все это существует в наше время, – отвечал я.

– А про нас и в самом деле можно сказать, что мы живем в другое время. То, что здесь делается, – самый передовой форпост мировой космической науки и техники, – преисполненный гордости сказал Кошелев.

Через несколько часов я настолько устал от обилия впечатлений, что уже ничего не воспринимал. Заметив это, приятель сказал, что на сегодня достаточно и повел меня в общежитие, где жил. Оно находилось на территории центра. Правда, назвать его общежитием было сложно, так как в сравнении с нашими университетскими общагами оно выглядело как гостиница люкс.

Вовка поселил меня в своей комнате. Вечер мы провели в здешнем кафе, распив за встречу бутылку итальянского мартини. Такие напитки в нашем городе не встречались, и это добавило мне восторгов от Звездного городка.

– Ты помнишь о моем предложении? – спросил Вовка.

– Полететь в космос? Помню. А разве то была не шутка?

Вместо ответа приятель лишь загадочно улыбнулся.

– Завтра я покажу тебе макет того суперкорабля. Он находится здесь, в центре.

– А что, желающий на нем полететь так и не нашелся?

– Нет. Был Виталий Парамонов, но месяц назад погиб при испытаниях нового самолета. Да, собственно говоря, активными поисками пока не занимались, потому что много времени занимает согласование и утверждение новых разработок. Тем более такой. И вообще подобрать подходящего человека не так-то просто. Неизвестно, как он себя поведет за два года полного одиночества. Брать незнакомого очень рискованно. А еще проблема родственников добавляется.

На следующее утро Кошелев повел меня в другой корпус центра. Поднявшись на лифте на последний этаж, мы очутились в просторном зале, в центре которого на специальном постаменте располагался сверкающий серебром макет того новейшего космического корабля, о котором шла речь. «Пилигрим» крупными синими буквами было написано на корпусе, рядом помельче красными буквами: «Сделано в СССР».

– Это уменьшенная в четыре раза копия, – пояснил Вовка. – Но мы можем войти внутрь и осмотреть устройство. Прошу!

Приятель нисколько не преувеличивал, это действительно было нечто. Все время, что мы находились внутри корабля, меня не покидало странное ощущение, будто я каким-то непостижимым образом перенесся в будущее. Впечатление было настолько сильным, что я потерял счет времени и, лишь когда мы вышли и спустились в зал, заметил на больших часах, висевших на стене, что пребывание внутри макета заняло всего сорок минут.

Я все еще приходил в себя от увиденного, как в углу зала открылась дверь, и вошел лысыватый мужчина лет сорока в очках с роговой оправой. Он очень, я бы даже сказал, чересчур изучающее посмотрел мне в глаза и в продолжении последовавшей затем беседы этот взгляд не менялся.

– Познакомься, Арсений Всеволодович Лемох, – представил Вовка, – профессор, один из главных участников данного проекта. А это, – обратился он к профессору, – Сергей Чернов, я вам о нем рассказывал.

– Да, да, – подтвердил Лемох. – Надо же, вылитый Парамонов, ростом только не вышел. Вам, как я понял, чиновники от науки поставили шлагбаум на пути к ее вершинам.

– И не только от науки, – поправил я.

– Понятно. Знакомая картина. Новое всегда вынуждено пробивать дорогу и далеко не всем это удается. А нам с Володей здорово повезло. Повезло в том, что руководители нашей страны задумали обставить весь мир и отчего-то им приглянулся именно космос. Вы, наверное, уже поняли, что нам и дотации особые выделяют, да и вообще возможностей у нас побольше, чем у других коллег по научно-техническим разработкам.

Мне нечего было сказать и я лишь согласно покивал головой.

– Должен сказать ваша концепция естественного государства произвела на меня впечатление. Ее надо обязательно внедрить, на первых порах хотя бы экспериментально в одном из регионов. Не сомневаюсь, она себя покажет в наилучшем виде. Но вся проблема в верховной власти. Если бы вы знали, сколько наших разработок вынуждены годами и десятилетиями ждать утверждения в верхах! Нынешняя власть стала тормозом на пути к прогрессу. И перевоспитать ее вряд ли получится. Приходится искать какие-то обходные пути. Так чем же вы собираетесь заниматься, если вашим научным изысканиям не дают хода? – спросил профессор и вперился в меня сверлящим взглядом.

– Получил направление на работу учителем истории в сельскую школу.

– Вот как! – вскинул брови Лемох. Ну, это не самое лучшее, что может быть. Ученый, а тем более передовой ученый,  должен продвигать свое дело. Ведь он служит всему человечеству, а не только одному себе.

– Да, но каким образом?

– Так вот, мы предлагаем вам переместиться в другую эпоху на пятьдесят лет вперед с помощью «Пилигрима». Можете считать его машиной времени. К тому времени человечество настолько поумнеет, что ваши идеи оценят по достоинству. Для вас же эти пятьдесят лет выльются всего лишь в два года. Как служба в армии. В худшем случае – в два с половиной года.

– Знаю, мне Володя рассказывал.

– Вы обдумали наше предложение?

– Ну… как вам сказать…

– Давайте обсудим, что вас смущает, – предложил Лемох.

– Мне больше всего непонятно, почему не летит профессиональный космонавт?

– Во-первых, так получилось. Готовили Парамонова, но он недавно погиб в аварии. Об этом не желательно распространяться. Поскольку вы на него очень похожи, сделаем подмену, никто правды и не узнает. Во-вторых, в профессиональном космонавте нет большой нужды. Корабль управляется полностью автоматически. Вам не придется делать ни-че-го. Во-третьих, космический турист должен подходить по всем параметрам. Вот простой пример: в том отряде космонавтов, который мы имеем на сегодня, только два холостяка, но и у них полно родственников, которые в любом случае будут против. А у вас, я слышал, только мама и младший брат.

– Да. Но мама тоже не согласится.

– О ней мы еще поговорим. Но сначала обсудим все ваши против.

Мне до сих пор не приходило в голову анализировать свои возражения, поэтому я сослался на страх неизвестности.

– Понимаю, – согласился профессор. – От этого действительно трудно избавиться. Но должен заметить, что «Пилигрим» самый надежный космический корабль в истории. На пути к созвездию Центавр, куда он должен полететь, нет ни комет, ни пояса астероидов, ни черных дыр, ни других объектов представляющих опасность.

– Выходит, «Пилигрим» полетит к созвездию Центавр?!

– Да. Некоторые полагают, что там есть разумная жизнь. Правда, до сих пор планеты не обнаружены, но расчеты показывают, что у каждой из трех звезд этой тройной звездной системы есть планеты.

– Значит, цель полета – установление контакта с инопланетянами? – спросил я, чувствуя, как во мне разгорается интерес.

– Совершенно верно, это одна из целей. Для этого человек и нужен. Иначе «Пилигрим» мог бы и без пассажира слетать. Ну и другая цель – практическое испытание модели корабля. Вряд ли в обозримом будущем появится что-либо более совершенное. Видите ли, теория это одно, практика несколько другое. То, что время на борту космического корабля и на Земле течет по-разному при огромных скоростях, – это один из выводов теории относительности. А на практике, может быть, и не пятьдесят лет пройдет вовсе, а меньше. Вот на этот вопрос мы и получим ответ после вашего возвращения.

– Так я должен установить контакт с инопланетным разумом?! – спросил я, почувствовав как, от нахлынувшего волнения, у меня дрогнул голос.

– Да и если такое случится, это станет вашим заданием. Вероятнее всего они сами на вас выйдут. Если контакт состоится, пообщаетесь, расскажете о нашей планете, узнаете о них как можно больше и запишете все свои впечатления. На борту «Пилигрима» имеются видеокамеры, диктофоны и прочая необходимая аппаратура, которая также работает автоматически.

С этого момента в моей душе произошел коренной перелом – из противника полета я превратился в человека, жаждущего его осуществить.       Профессор почувствовал произошедшую во мне перемену и перешел к деталям.

– Теперь о вашем пребывании на борту. Вы ведь историк? Там вы сможете продолжить свои научные изыскания. Вам доставят любую научную литературу. Любую! Это в наших возможностях.

Я тут же вспомнил об Арнольде Тойнби, Освальде Шпенглере, Карле Поппере и других известных ученых, книги которых достать было крайне сложно. Лемох заверил, что все нужное я получу. От этого мое желание полететь в космос удвоилось. Я стал испытывать нетерпение, скорей бы, скорей! А вслух выдохнул лишь одно слово: «Здорово!»

– Таким образом, – продолжал профессор, – за два года полета вы, можно сказать, пройдете второй университет. Напишете кандидатскую диссертацию, а возможно и докторскую. И свою концепцию изложите более детально. По вашему возвращению она будет лежать на столах первых лиц страны. Да, да, не удивляйтесь. Итак, в ближайшие дни вы должны внимательнейшим образом обдумать наше предложение. Если не согласны, то скажите об этом сразу. Мы также вынуждены взять с вас подписку о неразглашении тайны предстоящего полета. Имейте в виду: о вашем полете в верхах будет знать только один человек. Он как бы неофициальный, мы вынуждены так поступить, потому что в противном случае согласование затянется до греческих календ.

– А как же с моим распределением в сельскую школу?

– Не волнуйтесь, этот вопрос я беру на себя. Даже не думайте о работе учителем.

У меня больше не было слов, в ответ я лишь глупо улыбался. Лемох же, хотя и не мог не заметить перемены в моем настроении, продолжал тем же тоном:

– Наконец о вашей маме. Мы готовы провести с ней беседу о важности нашего задания. Боюсь только, что всей правды придется не говорить. О сроках вашего возвращения. Вы тоже не проболтайтесь. В дальнейшем за нее можете не беспокоиться, мы будем с ней на связи. По достижении пенсионного возраста ей назначат персональную пенсию. Будут и другие льготы.

Вот так за каких-то полтора часа решилась моя дальнейшая судьба!

6.

В течение всей следующей недели меня подвергали всестороннему медицинскому осмотру и всевозможным тестам. Со мной работали терапевты, физиологи, психологи и еще целый ряд таких специалистов, о существовании которых я даже не подозревал.

– На центрифуге меня тоже будут вращать? – спросил я у Вовки, вспомнив документальный фильм о подготовке космонавтов.

– Нет, медицинские требования к космическим туристам мягче, чем к профессиональным космонавтам, –  ответил приятель.

Общий итог подвел профессор Лемох:

– Практически здоров, психологически устойчив. Годен, – сказал он кратко, но значительно. – Ну, что мы делаем теперь?

– Ну, наверное, утрясаем разные формальности, – неуверенно ответил я.

– А вот и нет. Формальности потом, а сейчас летим уговаривать твою маму.

Мне даже стало стыдно – чужой профессор беспокоится о моей маме, а родной сын нет. Наверное, я большой эгоист, но все мое нутро настолько переполняла открывшаяся перспектива, что ни о чем другом не думалось. Это ж надо, через два года я окажусь в ХХI веке, в том прекрасном будущем, которое грезилось в детстве, о котором в школе написал не одно сочинение и перечитал два десятка фантастических романов!

Апатия и полное разочарование, с которыми я жил последние годы, сменились настоящей феерией. И как такое могло случиться, что не нашлось ни одного желающего на это путешествие? Ведь такой шанс никогда никому не выпадал во всей человеческой истории.

На следующий день Арсений Всеволодович вместе со мной вылетел в мой родной город. Для этого не потребовалось даже ехать на аэровокзал за билетами и проходить принятые в таких случаях формальности. Мы вылетели спецрейсом на небольшом полувоенном самолете с неизвестного мне аэродрома. Вовка с нами не полетел, профессор сказал, что это излишне.

Лемох произвел на маму большое впечатление и с первых слов до прощания, что называется, не дал ей опомниться. Мама, увидев удостоверение профессора центра подготовки космонавтов и теребя в руках золотистую визитную карточку, даже не сразу сообразила пригласить нас за стол. Когда же мы все же уселись за столом в зале (по особо торжественным случаям), Арсений Всеволодович начал с вопроса:

– Ну, Надежда Николаевна, что вы думаете о дальнейшей судьбе Сергея?

– Что я думаю? Да он у нас наукой бредит с самой школы. Книги серьезные штудирует, с докладами выступает… Тут, как говорится, думать-то нечего. Но его в сельскую школу распределили, так у нас…

– Понятно. Интерес это одно, а возможности в жизни другое. Что скажешь, Сергей, много у тебя было предложений работать в науке?

– Нет. На факультете не оставили, в аспирантуру путь заказан . В НИИ истории ездил еще учась на пятом курсе, когда диплом писал. Там пожелали ознакомиться с моими статьями. Я принес свою основную статью, которой три года занимался, но, похоже, она им не понравилась. Сказали, что вакансий у них пока нет. А больше у нас в городе исторической наукой нигде не занимаются.

– Ну вот, Надежда Николаевна, что же делать будем? – спросил Арсений Всеволодович.

– А что остается? – вздохнула мама. – Поработает в школе, а потом, глядишь, место где-нибудь освободится.

– Вот так в провинции талантливые кадры и пропадают, – сделал вывод профессор. – Пойти работать учителем, это равносильно похоронить себя как ученого.

– А у вас есть предложение Сереже? – неуверенно спросила мама.

– Есть. Но ему придется переехать в Звездный городок под Москвой.

– Так ведь там его одноклассник работает. Володя Кошелев. Это не у вас случайно?

– У нас. Он вашего Сережу и рекомендовал.

– Но ведь ваш центр космосом занимается. Зачем же вам историк?

– Понадобился, представьте себе. У нас какие только специалисты не работают. Наш центр – большое государственное учреждение с особым статусом и очень приличным штатом сотрудников. И представьте себе, то что Сергей будет работать у нас, и на вас лично отразится. Как матери ценного специалиста вам выделят некоторые льготы.

– Что вы говорите!

– Да и это в порядке вещей. Мы на особом положении.

Надо ли говорить, что мама не смогла устоять против такой тяжелой артиллерии.

– А как часто я смогу видеть Сережу? – спросила она.

– К сожалению, частых встреч не обещаю, – ответил Лемох. – Мы долго искали такого специалиста, как Сергей, поэтому первые два года он будет занят под завязку. А дальше по обстоятельствам.

– А я смогу к нему приезжать? – спросила мама с дрожью в голосе.

– Тоже нет. У нас закрытое учреждение.

– Как же так?.. – мама даже побледнела. – Но по телефону-то можно будет общаться?

– Конечно! Сергей будет звонить вам регулярно.

Я с удивлением посмотрел на профессора, но его лицо было твердо, как скала.

В этот момент с улицы пришел мой братишка Костя.

– Это еще одно научное дарование? – спросил Арсений Всеволодович.

– К сожалению, нет, – расстроено ответила мама. – Костя у нас не в старшего брата. Школу только закончил, а что дальше до сих пор не решил. И интереса ни к чему нет.

– Ну, ничего. Поможем, можете за Костю не переживать,– успокоил ее Лемох.

Посчитав, что разговор закончен, он сказал, что нам пора возвращаться, поручив маме приготовить в дорогу мои необходимые вещи. Сам же пошел вместе со мной утрясать обычные в таких случаях формальности. Причем именно благодаря его участию, решились они моментально. Особо сильное впечатление он произвел на начальника РОНО, тот без всякого спора выдал мне открепительное. Больше сельская школа мне не грозила.

В тот же день и тем же самолетом мы вылетели обратно.

– Как же я буду разговаривать с мамой по телефону, да еще регулярно? – я не мог не задать этого вопроса.

– Это не сложно. Запишем несколько десятков твоих разговоров на разные случаи и введем их в компьютер – это машина такая умная. И она каждый раз будет отвечать твоим голосом на все мамины вопросы.

– А когда пройдет два года, а я так и не приеду, она ведь забеспокоится.

– Не переживай. Предоставь нам решать подобные вопросы, – отрезал профессор. – В конце концов, мы откроем ей тайну, сославшись на решение  высшего начальства. У нас государственный интерес превыше всего. Многие матери и жены остаются в одиночестве, когда их сын или муж получил важнейшее задание. Это почетно, она должна понимать.

Я часто потом вспоминал тревожное мамино лицо при прощании. Она как будто что-то предчувствовала. И как же бессовестно ее обманул Лемох, даже не смутился и не поморщился на секунду. Да и я тоже хорош, сидел и поддакивал.

Конечно, судьба предоставила мне исключительный шанс. А поскольку так не бывает, чтобы все было гладко, кто-то должен принести жертву и этой жертвой стала моя мама, столько сделавшая мне хорошего.

Когда мы вернулись, профессор сообщил, что полет «Пилигрима» состоится через две недели. Все это время прошло в подготовке. Едва ли не каждый день небольшой фургон привозил необходимое для длительного полета: вещи, продукты, приборы, которые выгружались в специально отведенный склад. Туда же доставили из Центральной библиотеки имени В.И.Ленина все книги, что я заказал, в том числе альбом репродукций Борисова-Мусатова, – профессор держал слово. Наконец, доставили целый чемодан сувениров для передачи потомкам и возможным представителям другой цивилизации.

Меня каждый день осматривали врачи. Тут же по их рекомендации я прошел оздоровительный курс на различных медицинских приборах, которых не увидишь ни в одной больнице.

Наконец, наступил день отлета. Все необходимое погрузили в специальный самолет, который доставил меня с четырьмя сопровождающими сотрудниками на космодром «Байконур» в Казахстане. Там я уже воочию увидел настоящий «Пилиграм». В лучах солнца он сверкал так, что было больно глазам.

Так началась моя космическая одиссея.

7.

Меня предупредили, что небольшие перегрузки, несопоставимые с теми, что испытали первые космонавты, я почувствую при взлете и посадке. Поэтому некоторое время мне надлежало полежать в глубоком кресле пристегнутым ремнями.

«До старта пять минут, четыре, три, две, одна, пуск!» – сообщал громкоговоритель.

Заметался красный проблесковый маячок, и «Пилигрим» устремился в бездну. Вскоре в смотровом окне я увидел нашу голубую планету, пораженный открывшимся зрелищем.

Теперь можно было расслабиться. Началось путешествие, которое можно было сравнить с отдыхом на курорте. Я вспомнил, что для заслуженных ученых в нашей стране созданы специальные Дома отдыха, где они могут отдохнуть, поправить здоровье, пообщаться с коллегами и набраться сил для дальнейшей работы. «Пилигрим» вполне можно назвать таким курортом, созданным для одного человека. Это стоило оценить.

Мне не требовалось носить скафандр, я не испытывал состояния невесомости, не нужно было возиться с приборами, решая возникающие по ходу задачи. Я полностью располагал предоставленным временем и распланировал его так, как мне было удобно. Утром после завтрака – чтение литературы, затем полчаса занятия на спортивных тренажерах, душ, опять чтение, обед, чтение и просмотр фильмов, оздоровительный сеанс на медицинских приборах, ужин и вечернее чтение научно-популярной, либо художественной литературы или просмотр кинофильмов.

Та депрессия, что мучила меня целых два года, полностью ушла, и в голову опять полезли научные идеи. Я, как птица феникс, возродился для служения науке и теперь значительную часть времени стал уделять написанию собственных работ. Для этих целей на борту корабля находились большие общие тетради и новейшая импортная пишущая машинка, работу за которой я очень быстро освоил.

Чтение трудов великих историков и философов порождало множество мыслей. Поэтому я параллельно работал над несколькими трактатами. Как известно, Вольтер помимо философских сочинений писал и художественные произведения. Для этого в его рабочем кабинете было два стола – один для ученых трактатов, другой для литературного творчества. Чтобы не уставать от однообразия он чередовал свою работу, пересаживаясь с одного стола за другой. Конструкторам «Пилигрима» как будто было об этом известно, во всяком случае, в центральном отсеке, где я работал, тоже находилось два письменных стола. Поэтому, подобно знаменитому философу, я разделил свои труды по разным столам. Прием себя оправдал.

Полет разнообразили картины космических далей, видимые в смотровом окне. Иногда они были столь величественны, что я пожалел, что не пишу стихов и не сочиняю музыки.

Так прошел год и три месяца, об этом сообщал расположенный на стене календарь с ежедневно меняющейся датой. И однажды заговорил молчавший с момента отлета с Земли громкоговоритель: «Звездолет «Пилигрим» достиг созвездия Центавр – конечной цели полета. Поставлена задача – облететь все три звезды в поисках планет и разумной жизни. Будем находиться здесь пятнадцать земных суток для возможного установления контакта со здешней цивилизацией».

Я вперился в смотровое окно и все две недели почти не отходил от него, напрягая зрение и слух. Но никто на связь не вышел, хотя планеты я видел, и камера их засняла. Тишина стояла мертвая.

Накануне я полистал журналы по космологии. Твердых доказательств наличия разумной жизни в системе трех звезд Центавр я в них не нашел. Но почему-то многие в это верят, возможно, это просто укоренившийся миф. А возможно здесь была когда-то цивилизация, но исчезла по какой-то причине. Или она есть, но не достигла того уровня, чтобы обнаружить инопланетный корабль и выйти на связь. Тут вариантов может быть много.

«Проксима Центавра», – объявил громкоговоритель. Ну, прямо как в московском метро: «Станция «Пушкинская», следующая «Кузнецкий мост»! Впрочем, отличия были. «Проксима Центавра – звезда класса «Красный карлик», – продолжал громкоговоритель, – диаметр и масса в семь раз меньше Солнца, расстояние до Земли 4,3 световых года, наличие планет не обнаружено».

Но именно в это время в смотровом окне появилась планета, а спустя некоторое время – вторая. Автоматическая камера сфотографировала их, и скоро отпечатанные снимки выпали из специального прибора – принтера.

Через несколько дней громкоговоритель вновь ожил:

«Альфа Центавра – звезда класса «Желтый карлик». Масса на десять процентов больше Солнца, радиус – на двадцать три процента, светимость в полтора раза превышает солнечную. Наличие планет с достоверной точностью не определено».

Ситуация с планетами повторилась. Скоро их фотографии были у меня в руках.

«Бета Центавра, – сообщил громкоговоритель спустя еще пять суток. – Звезда класса «Оранжевый карлик», масса на десять процентов меньше массы Солнца, светимость составляет сорок четыре процента солнечной».

С планетами вышла та же история. В итоге собралась целая папка снимков очень хорошего качества. «Ну, вот, не зря летал, – подумал я. – Порадую профессора».

Внимательно пересмотрев фотографии, я не нашел принципиальных различий между планетами солнечной системы и созвездия Центавр. О наличии хотя бы на одной из них разумной жизни ничто не говорило. Да и что должно было говорить? Наша Земля из космоса ничем особо не выделяется среди прочих планет, и чтобы разглядеть на ней цивилизацию, нужно спуститься в нижние слои атмосферы, откуда станут видны искусственные сооружения и города. В данном случае такой задачи никто не ставил.

По истечении  пятнадцати суток громкоговоритель сообщил: «Пилигрим» берет курс на Землю. Время в полете приблизительно четыреста пятьдесят земных суток».

Обратный полет мне показался почему-то короче. Очевидно, сказалась напряженная работа, во время которой, как известно, время проходит незаметно. Когда до Земли оставалась одна неделя, я из любопытства подсчитал, сколько мне удалось прочитать научных трактатов и написать своих трудов. Оказалось, прочитано и частично законспектировано двадцать восемь книг, написано около тридцати статей и две книги.

Я сам себе поразился, такой производительности труда у меня никогда не было. Это было нечто вроде пушкинской болдинской осени. У меня разыгралось воображение, в сознании возникли картины моих выступлений на научных симпозиумах, изданные книги, успех, признание. Мне начало казаться, что я уже добился всего этого.

Когда громкоговоритель сообщил, что до Земли трое суток, на меня напало страшное волнение. Всего через трое суток я окажусь в ХХI веке, в том прекрасном, светлом будущем, о котором так мечтал! Мне больше не работалось и даже не сиделось на месте. Я целыми днями ходил по центральному отсеку, словно решил отмерить шагами, не уменьшился ли он в размерах за время полета. Пытался отвлечься в тренажерном отсеке, не получалось, трудно было на чем-то сосредоточиться. По ночам сон не шел, я предавался безудержным мечтаниям о том, что скоро увижу.

Когда до окончания полета оставались одни сутки, мое волнение еще больше усилилось. Я не отходил от смотрового окна, словно боялся «проехать» родную планету. И вот она появилась и очень быстро заполнила все смотровое окно. Мне почему-то показалось, что в прошлый раз она была ярче. Когда стали различимы лесные массивы Сибири, бросились в глаза колоссальные бурые проплешины, бескрайняя тайга сократилась в несколько раз. Местами она дымила и дым занимал территории сопоставимые по размерам с европейскими странами.

«Что там такое происходит? – с тревогой подумал я. – Уж не война ли?»

8.

Тревожные мысли от созерцания неважного вида родной планеты мигом вылетели из головы после сообщения громкоговорителя:

«До приземления на космодром «Байконур» остался один час». Необходимо улечься в кресло и пристегнуть ремни безопасности».

«До приземления тридцать минут, пятнадцать, десять, пять», – торжественной музыкой звучали во мне слова машины. Наконец, я почувствовал слабый толчок, и корабль затих.

Вот он момент истины! Сейчас произойдет то, о чем я столько мечтал и ради чего предпринял этот полет. Мир будущего, устроенный по законам разума, с заботой о человеке, мир просвещенных и одухотворенных людей, рай на земле, как говорила моя покойная бабушка, этот мир я вот-вот увижу. Ой, что сейчас будет! – думал я, двигаясь к выходу и чувствуя, как учащенно забилось сердце. – Меня поди встречают сотрудники центра подготовки космонавтов, репортеры, телевидение.

Внутренний люк открылся автоматически, я попал в шлюз. Теперь от внешнего мира меня отделял только наружный люк. Вот он начал открываться. Как же долго он открывается… Вот появилась взлетная полоса. Но ни аплодисментов, ни криков «ура!» не раздалось. Я увидел перед собой… двух офицеров – казахов. Больше встречающих не было.

– Здравствуйте дорогие товарищи! – сияя от счастья, воскликнул я.

Но казахи моей радости явно не разделяли и ответили почему-то по-английски:

– Hello! How are you?

– Э-э-э… Perfectly.

– Perfectly?

– Yes. Everithing is fine.

Это было более чем странно, они совершенно не владели русским. Пришлось изъясняться на языке Шекспира, хотя не могу похвастаться, что хорошо его знаю.

Из общения с офицерами я понял, что меня вместе с «Пилигримом» сейчас закроют в ангар, где придется ждать, когда за нами приедут из России. Все было очень странно. Бросилось в глаза и то, что космодром очень сильно изменился. Вместо привычных пафосных транспарантов из красной ткани висела реклама на английском и китайском языках.

Ожидание представителей Звездного городка затянулось. Спустя двое суток двери ангара открылись и появились те же два казахских офицера. Они сообщили, что за мной приедут только на днях. С трудом подбирая английские слова, я спросил, почему их нет, разве они не присутствуют здесь постоянно?

Оказалось, наши здесь практически не бывают. Космодром используют главным образом китайцы и индийцы. У меня к этому времени подошли к концу запасы продовольствия, поэтому я попросил, нельзя ли принести мне что-нибудь поесть?

– Money, money, – сказали казахи.

Я вспомнил, что во внутреннем кармане куртки у меня находится кошелек с деньгами, которые мне передала еще мама при прощании. Я извлек из него десять рублей и протянул офицерам.

Один из них взял купюру, сощурил глаза и повертел в руках. Затем поднял ее на свет прожектора, как делают обычно, проверяя не подделка ли. Затем поспешно сунул десятку в карман.

– Any more? – спросил второй офицер.

– Yes.

Я протянул десятку и ему. Тот почему-то покраснел и так же быстро сунул ее в карман, словно боялся, что я передумаю и заберу ее обратно.

Спустя десять минут казахи принесли с килограмм, если не больше, чебуреков и две большие бутыли из какого-то прозрачного полимера с минеральной водой.

Я понял, что советские деньги представляют определенный интерес жителям этого времени. Поэтому открыл чемодан с сувенирами и на всякий случай забрал юбилейные металлические рубли, посвященные московской олимпиаде 1980 года, а также значки с изображением В.И.Ленина.

Мое заточение продлилось еще двое суток. Наконец, на пятый день появились два представителя центра подготовки космонавтов. Это были молодые парни, но как они отличались от тех молодых сотрудников, что работали в мое время. Те были подтянутыми спортивными красавцами с одухотворенными лицами в небесно-голубой униформе с эмблемой центра. А эти! Один в свитере и истертых джинсах, другой и вовсе в изорванных джинсах, из которых торчали голые коленки, и каком-то балахоне, укрывающим не только грудь и живот, но и голову. Оба несколько дней не бриты и с полным отсутствием малейшего интереса в глазах. Они выполняли рутинную повинность, это читалось во всем их облике и манерах.

Этим молодым людям предстояло не только встретить меня и доставить в Звездный, но и перегнать «Пилигрим» на космодром Плесецк в Архангельской области.

– Ты зачем приземлился на Байконуре? – спросил тот, что в свитере. – Геморрой нам создал! Мы уже десять лет не сотрудничаем с Казахстаном.

– Но я не знал. И потом этот корабль все делает автоматически. Какую программу ему задали, такую он и выполняет.

– Вот дурдом! – заключил тот, что в рваных джинсах.

– С тебя причитается, – сказал первый. – Столько пахать, а файды никакой.

– Ну, раз надо…

Я полез в кошелек и протянул каждому по червонцу. Реакция парней была в точности такая же, как у казахских офицеров.

– Ни хрена себе! Где взял?

– В кошельке. А что сейчас деньги другие?

Парни осклабились, переглянулись и посмотрели на меня, как на полуумного.

– Так ты это… – начал что-то говорить обладатель свитера. Но приятель ткнул его в бок и перехватил разговор.

– Другие ли сейчас деньги спрашиваешь? Ты бы нам еще керенки предложил. Какой год на твоей бумажке, видишь? Тысяча девятьсот семьдесят девятый. А сейчас какой? Твоими деньгами только подтереться.

– Но ты, брат, не думай, что мы такие барыги. Раз нету денег, и так поработаем, – продолжил свитер. – Вижу тебе самому помочь надо. Как ты до дома-то доберешься? Давай так: отдаешь нам свои бумажки, а мы тебе действующие деньжата. По номиналу.

Он достал из кармана желтые монеты и протянул мне.

– Видишь, что на них написано? Десять рублей.

– Это что, сейчас перешли на металлические деньги? – спросил я.

– Ну конечно, – вставил рваный. – Бумажки изорвутся, а с металлом ничего не случится. Так оно практичней, понимаешь?

Было очевидно, что советские деньги сейчас не в ходу, почему-то я об этом раньше не подумал. Поэтому я достал всю свою наличность и протянул парням. Те принялись отсчитывать монеты.

Среди моих денег оказались купюры достоинством в двадцать пять рублей.

– Таких монет у нас нет, – сказал свитер, разглядывая купюру. – Мы тебе за нее дадим две десятки и одну пятерку. Идет?

– Считать-то не разучился? – усмехнулся рваный.

Совершив обмен, парни повеселели и занялись организационными вопросами. Договорились перегнать «Пилигрим» железной дорогой. В тот же вечер мы сами поехали поездом в Москву.

Поведение моих сопровождающих в дороге оказалось весьма своеобразным для сотрудников такого солидного учреждения, как наш центр. Всю дорогу до Москвы они пили пиво, бегали курить в тамбур и тыкали пальцами в свои ручные компьютеры, которые называли «смартфонами». Меня поразило полное несоответствие такой передовой техники и ее владельцев. До сих пор я был уверен, что одно должно отвечать другому.

– Далеко летал-то? – зевая, спросил меня один из парней.

– До созвездия Центавр.

– До Центавра?!.. Ну ладно, не хочешь, не говори.

Доехав до Москвы, мы сразу отправились в Звездный городок. Столица, открывшаяся из окна поезда, а затем автобуса, поразила меня еще больше, чем встреченные люди далекого будущего. В общем-то я и готовился увидеть что-то необычное, но совсем не то, что увидел. Москва стала напоминать не город будущего из фантастических книг и фильмов, а западноевропейский или американский город моего времени. Она вся пестрела от рекламы, напоминая какой-то огромный рынок. Многие надписи были на английском языке. Встречались и такие, где буквы кириллицы чередовались с латиницей.

На одном из поворотов при выезде из столицы был установлен огромный рекламный щит, на котором отдыхающая на пляже красотка, сияя ослепительной улыбкой, через трубочку пила какой-то напиток в высоком стакане. Ее сопровождала надпись: «Не откажи себе в удовольствии. Возьми от жизни все!»

Я отчетливо помню, что именно на этом месте в мое время был таких же размеров плакат с Лениным, протянувшим руку в сторону Москвы, и было написано: «Верною дорогой шагаете товарищи».

Столица страны заросла небоскребами. Они располагались как-то хаотично и вызывали ассоциацию со столбами, как попало врытыми посреди цветущего, ухоженного парка.

Все первые этажи даже жилых домов занимали магазины и банки. Ладно магазины, но зачем понадобилось столько банков? – не мог я понять.

Дороги были под завязку забиты автомобилями. Преобладали незнакомые модели. Некоторые были огромны, как танки. Приглядевшись, я узнал знакомые по иностранным хроникам известные марки: «Форд», «Мерседес», «BMW», «Фольксваген», «Шевроле», «Тойота».

За рулем особо дорогих автомобилей важно восседали толстомордые типы с наглыми физиономиями и почему-то бритые наголо. В мое время брили осужденных и призывников. Но эти явно были ни теми, ни другими.

Из открытых окошек машин то там, то здесь вылетали окурки и пустые жестяные банки от каких-то напитков.

Я был настолько поражен увиденным, что отказывался верить, что попал в будущее. Наверное, произошла ошибка в расчетах. Ну, не может будущее быть таким. Вот только куда я попал? Может, это параллельный мир, о котором пишут фантасты?

9.

Я надеялся получить ответы на возникшие вопросы в центре подготовки космонавтов. Но его вид озадачил не меньше. Если раньше флагман отечественной и мировой космонавтики представлял целый комплекс зданий и сооружений, то теперь занимал только бывшее общежитие.

– А что находится в главных корпусах? – спросил я моих сопровождающих.

– Там сейчас супермаркеты, гостиницы и казино с бассейном и борделем, – был ответ.

Парни передали меня женщине в униформе с надписью «Охрана», которая сказала, что мне необходимо пройти карантин. Я представил, что сейчас меня закроют в изолятор на целый месяц, но карантин (если это понятие здесь уместно) оказался чистой формальностью. Требовалось пройти через металлодетектор, рентген-кабинет, облучиться какими-то лучами, затем врач смерил мне температуру, давление, взвесил на весах, спросил, на что жалуюсь. Вся процедура заняла не больше трех часов.

– Ну, вот тебе справка с печатями о том, что карантин пройден, – сказала женщина в окошечке, в таких раньше выдавали зарплату.

– Как, это все?! – удивился я.

– А ты как хотел? Чего мы упираться будем за копейки? Вот скоро в борделе место уборщицы освободится, так ноги моей здесь не будет.

– У вас работает Владимир Кошелев? – спросил я у нее.

– Нет, не знаю такого.

– А профессор Лемох?

– Академик Лемох? Так ему девяносто лет.

– Но он жив?

– Жив.

Оказалось, мой бывший патрон живет в Звездном городке. Я раздобыл его домашний адрес, а поскольку моя персона не вызывала больше интереса, отправился к нему.

Арсений Всеволодович жил в небольшом частном доме с полисадником, обнесенным невысокой оградой. В мое время это считалось совсем неплохим жильем. Но теперь его домик казался игрушечным в окружении шикарных двух- и трехэтажных особняков, обнесенных высоченным забором.

Калитка оказалась незапертой. На пороге меня встретила пожилая женщина, то ли жена, то ли прислуга, и провела в комнату академика.

Лемох сидел в кресле перед окном и смотрел в одну точку. Увидев его, я остановился, как вкопанный. Невозможно было узнать в этом тощем старике с изможденным лицом, совершенно голым черепом, покрытым нездоровыми пятнами, с потухшим взглядом, лишенным всякой надежды, того цветущего, преуспевающего, уверенного в себе мужчину.

– Здравствуйте, Арсений Всеволодович, – произнес я каким-то не своим голосом. – Вы меня помните? Я Сергей Чернов.

– Помню, как же, – глухим, дрожащим голосом ответил мой патрон.

Лицо его, однако, не выразило большой радости при виде участника своего же проекта, которого не видел целых пятьдесят лет. Оно словно превратилось в маску, маску полного разочарования.

– Нормально слетал? – спросил он, как будто я вернулся из Ярославля или Перми.

– Да, в космосе все было хорошо. Только вот Земля вызвала удивление.

– Прости меня.

– Простить?! Но за что?

– За то, что обманул твои надежды. Наобещал прекрасное будущее, а вот оно какое замечательное – от нашего центра остались рожки да ножки. Научная работа почти не ведется, да и космос никому больше не нужен. Как сейчас говорят, файды от него никакой. И такое не только у нас, повсюду.

– Как же такое могло случиться? – я так ничего и не мог взять в толк.

– Как? – академик повысил голос. – Барыги власть в стране захватили. Барыги и воры. Всю страну разворовали, все хорошее угробили. Теперь не страна, а Содом и Гоморра.

– Мне такое даже в самом страшном сне не снилось.

– Не только тебе. Никто и подумать не мог, что так все перевернется. Дураки мы были наивные, верили, что будущее принадлежит науке. А оно, оказывается, ворам и барыгам принадлежит. Да еще желудкам ходячим – быдлу, так называемому, представь себе. Вот я сейчас тебе заметку прочитаю.

Он взял в руки лежавшую на подоконнике газету.

– Некий Гаврилов из города Дзержинска прислал письмо в «Аргументы и факты» и спрашивает: «Я слышал, ученые ищут какие-то частицы – бозоны. А зачем это нужно? Эти бозоны ведь на хлеб не намажешь и в стакан не нальешь». И вот представь себе, солидный ученый, профессор, вместо того, чтобы послать этого дегенерата подальше, вежливо, в доступной форме объясняет ему через газету для чего нужны фундаментальные исследования. А знаешь, почему профессор так старается? Потому что эти гавриловы нужные люди. Они голосуют правильно. Им достаточно зарплату и пенсию прибавить, да тупые передачи по телевизору показывать и они твои в доску. Они сидят в своем болоте, копят жир, пускают газы и плодят себе подобных. А такие, как мы с тобой, кто не одной жратвой живет, кто думать и анализировать умеет, к чему-то стремится, такие сейчас изгои. Мы всем, как мозоль, чихать они хотели на наши заслуги. И закончиться эта вакханалия может только тем, что эти гавриловы сожрут всю нашу планету.

– Что же с наукой станет?

– Стало уже. Наука теперь слуга толстосумов. На фундаментальные исследования элементарно нет денег. Их никто не даст. А сами мы зарабатывать не умеем. Царицей наук объявили экономику. Да, да, представь себе. Потому, что с ее помощью можно карманы отяготить.

– Что же теперь будет?.. – я совсем растерялся.

– Что будет? У меня одна дорога – в гроб. А тебе я совсем не завидую. Даже не знаю, что посоветовать.

– А Володя Кошелев в центре больше не работает?

– Нет. Он давно в Штаты уехал, обогащать их космическую науку. Что называется, выбрал меньшее из зол. Себя спас, но мир едва ли. Его уже никто не спасет.

Лемох задумался. А я был так подавлен, что не знал, что говорить, о чем спрашивать. Наконец, вспомнил про фотографии планет.

– Арсений Всеволодович, мой полет оказался не бесполезным. Мы обнаружили планеты у всех трех звезд созвездия Центавра, – я достал папку со снимками и протянул ему.

– Хм, отличные фотографии! Вообще-то за рубежом открыли планеты в 2012 и 2016 годах. С помощью телескопа «Хаббл». Но таких снимков нет ни у кого в мире. Только в наш центр я их не отдам.

– Почему? – удивился я.

– А как ты думаешь, что они с ними сделают?

– Ну, наверное, в научном журнале опубликуют

– Ошибаешься. Бери выше. Бизнес они на этом сделают, понял. Но я им этого не позволю и разошлю во все научные журналы, – он встал, открыл ящик письменного стола и положил туда папку.

– Ну так, чем заниматься-то собираешься?

– Планы большие были, пока в космосе летал. А сейчас… Для начала домой съезжу. Вы, кстати, что-нибудь знаете о моих родственниках?

– Знаю. Мама твоя умерла. Возраст, ничего не поделаешь. А у брата жизнь неудачно сложилась. Я помог ему поступить в университет, но он учился без желания. Кое-как закончил. Работать тоже не жаждал. Так бывает, когда за молодого человека все делают взрослые, он частенько растет безинициативным. Его призвали в армию. Я добился того, чтобы он отслужил в Москве. В штабе писарем все два года просидел. А потом капитализм наступил. Он сунулся в бизнес, да сил своих не рассчитал. В общем, нет его. Поехал за каким-то товаром в Турцию и не вернулся. Ничего о нем выяснить не удалось.

Слышать такое было крайне неприятно. Я стоял и молчал

– Слушай, – воскликнул академик. – Так у тебя ж денег поди нет. Как ты доберешься-то?

–  Есть деньги, Арсений Всеволодович. Мне парни, что доставили меня с Байконура, поменяли советские на действующие.

– Да? Интересно. И из какого расчета?

– По номиналу.

– Да ты что! Они ж тебя объегорили! Советские деньги – это антиквариат и стоят они раз в двадцать дороже. У тебя сколько денег было?

– Четыреста рублей.

– И сейчас столько же, только современных?

– Ну да.

– Никуда ты на эти гроши не съездишь. Это только по Москве разок прокатиться. Видишь, какие мошенники теперь у нас работают, отечественную космонавтику развивают? Ну да ладно, не переживай. – Он подошел к книжному стеллажу, открыл дверцу, вынул из шкатулки деньги и протянул мне. – На вот, возьми,

Я опешил.

– Арсений Всеволодович, что вы, это же десять тысяч!

– Это не много. Как раз съездить туда и обратно.

10.

Через два дня я вернулся в родной город. Здесь было так же, как в Москве: реклама, автомобили, высотные дома, магазины, банки. Только не в таком количестве. Архитектура заметно отличалась от советской. Отличались тротуары, киоски, остановки общественного транспорта. Это был другой город, незнакомый, чужой.

Но больше всего поразили люди. Прежде чем сесть в автобус, мне захотелось немного пройтись по улицам. Всматриваясь в лица прохожих, я не находил ничего общего со своими земляками. Дело было вовсе не в одежде, хотя она отличалась от одежды моего времени. В прохожих было что-то общее, их всех объединяющее. Не сразу, но я понял, что именно – у всех их были пустые глаза, с полным отсутствием мысли и живого человеческого чувства.

Молодежь ходила с миниатюрными наушниками в ушах, провода от которых тянулись к тем же смартфонам. Их совершенно не волновало то, что происходит вокруг. А то, что в наушниках, было в тысячу раз важнее.

Бросалось в глаза то, как резко возросло число толстых людей. В мое время на все параллельные классы приходился один толстяк. Иногда два. Но теперь ожиревшие дети встречались довольно часто. Что до взрослых, то толстым был каждый второй.

Многие на ходу что-то жевали. Многие курили, причем не только мужчины, но и женщины и молодые девушки. Что характерно, обертки от пищи и окурки они, не задумываясь, бросали куда попало. Можно было подумать, что на улицах отсутствуют урны. Но нет, урны были установлены в достаточном количестве.

Естественно, на тротуарах было много мусора. Но если центральные улицы выглядели еще более-менее (похоже, их часто убирали), то стоило свернуть во дворы и создавалось впечатление, что попал на свалку.

Кое-где на скамейках и под скамейками, после принятия горячительного, спали богатырским сном благородные представители Homo sapiens.

Я остановился у киоска, чтобы купить газеты. Пока разглядывал витрину, какой-то мужчина зашел за киоск сзади и громко помочился.

– Эй ты, урод! – крикнула ему выскочившая киоскерша. – Я сейчас ментов вызову.

– Иди на х…, – сказал мужик и, как ни в чем не бывало, пошел дальше.

Заметив меня, он спросил:

– Землячок, не угостишь сигареткой?

– Не курю, – ответил я.

– Зря.

Из какой преисподней повылезали все эти люди? – думал я.

Что еще меня удивило, на остановках и у магазинов сидели несчастные, неухоженные, со свалявшеюся шерстью кошки. Судя по всему, когда-то они жили в квартирах, но хозяевам зачем-то понадобилось выбросить их на улицу. Хватало и собак, бродивших по улицам и просящими глазами смотревших на прохожих. Но тем не было никакого дела не только до кошек и собак, но, похоже, и вообще ни до кого.

На тротуаре возле перекрестка лежал мужчина, прилично одетый и совсем не похожий на пьяного. Но ему никто не оказывал помощи. Прохожие шли мимо, болтали по своим смартфонам, смеялись, лузгали семечки. Некоторые бросали в него окурки и использованные жевательные резинки.

Я остановился и стал вспоминать, как делается непрямой массаж сердца. Этому меня учили при подготовке к полету. Затем помассажировал мужчину. Через некоторое время он открыл глаза и с трудом встал. Я помог ему усесться на скамейку.

– Спасибо! – поблагодарил он. – Сердце прихватило.

Он достал из внутреннего кармана пиджака таблетки и проглотил одну. Я осмотрелся вокруг в поисках телефонного автомата. Но ни одного не обнаружил, хотя отлично помню, что на этом перекрестке в мое время стояло две телефонные будки по обе стороны дороги.

Но тут на красный свет светофора остановилась скорая помощь. Я подбежал к ней и объяснил в чем дело.

– Давай, только в темпе, – ответил врач. – Нам еще в два места до конца смены нужно успеть.

Я подвел больного к машине, врач довольно грубо впихнул его внутрь. Я хотел было ему сказать: «Нельзя ли полегче?», но, взглянув на него, осекся – у него были такие же пустые глаза, как и у всех прохожих.

Вскоре я понял, что больше ничего нового на улице не увижу, сел в автобус и поехал туда, где когда-то жил.

Поведение пассажиров заметно отличалось от привычного мне. Почти все, за исключением лиц преклонного возраста, уткнулись в свои смартфоны, посекундно тыкая в них пальцем. Молодежь в дополнение заткнула уши наушниками.

Мое внимание привлекла возмутительная картина. На переднем сиденье сидел в развалочку парень лет семнадцати, а рядом стоял, согнувшись под тяжестью рюкзака, пожилой мужчина. Парень не обращал на него никакого внимания.

Я не выдержал и сделал ему замечание. Но он ничего не расслышал в своих наушниках. Тогда я легонько стукнул его в плечо. Парень нехотя освободил одно ухо.

– Как тебе не стыдно? – повторил я свое замечание. – Ты разве не видишь, пожилой человек стоит с тяжелым рюкзаком, мучается, а ты развалился, как будто так надо?

– И чо?.. – у парня было такое озадаченное лицо, словно сказанное мною он слышит впервые и не знает, как это следует понимать и что ответить.

– Тебя разве в школе не учили, что старшим положено уступать место в общественном транспорте?

– Не помню, – без всякого стыда ответил он и попытался опять заткнуть ухо.

Но я отвел его руку в сторону.

– Ты чо? – его настроение вмиг переменилось.

– Уступи место старшему.

– Ты чо до меня дое…? Давай выйдем, поговорим.

– Мне не о чем с тобой разговаривать.

Пассажиры с любопытством смотрели на наш спор, но никто не вмешивался. Только мужчина, за которого я заступился, сказал:

– Не беспокойтесь, я все равно скоро выхожу.

Перебранкой с хамом неприятности поездки не закончились. Водитель курил, и дым ветром относило в салон. Он одновременно выполнял роль кондуктора и, при такой-то нагрузке, умудрялся болтать по телефону. От этого автобус трясло так, что если крепко не держаться, можно расшибить себе лоб. В довершение ко всему, у водителя очень громко орало радио, транслировавшее какие-то убогие песни с пошлейшими текстами.

Свою остановку я узнал только по выглядывающим из-за крыш домов трубам ТЭЦ. Дом, в котором я когда-то жил, был полностью закрыт со стороны остановки большим зданием из стекла и металла. «Пенсионный фонд России» – прочитал я вывеску.

Я обогнул здание и увидел дом своего детства и юности. В отличие от современных зданий он мало изменился, разве что потемнел от времени, да штукатурка местами отвалилась.

Впрочем, я поторопился с выводом. Он имел существенное отличие от домов моего времени. Двери всех подъездов были заменены на металлические и закрывались на кодовые замки. А окна первого этажа закрывали металлические решетки. Кое-где в них мелькали лица жильцов, с недоверием рассматривавшие меня.

Нынешние жители, в отличие от моих современников, похоже, ожидали нападения врагов и жили в постоянной осаде. Кто же им угрожал, да притом всем сразу?

Я остановился у своего подъезда и стал ждать, когда откроется дверь. Минут через пятнадцать вышла женщина средних лет и подозрительно оглядела меня:

– Вы к кому? – спросила она.

– В шестьдесят пятую квартиру.

– А-а.

На лифте я поднялся на шестой этаж и заметил, что двери всех квартир тоже были металлическими. Когда я позвонил, дверь открыл коренастый мужчина лет тридцати пяти, бритый наголо. Он был в майке, и все видимые части его тела были разрисованы татуировками.

– Ты к кому? – неприветливо спросил он.

– Я Сергей Чернов.

– И чо?

– Я раньше жил в этой квартире. С мамой. Хотел спросить, может вы что-то о ней знаете?

– Ничего я не знаю, – дверь захлопнулась.

«Кто приходил?» – из-за двери спросил женский голос.

«А, ходят тут всякие!»

Я задумался. Прошло пятьдесят лет, кто из соседей может нас помнить? Может, Витька из пятьдесят восьмой квартиры? Тогда ему было лет девять. Спустившись на два этажа, я позвонил. Вышел худой неопрятного вида мужчина лет пятидесяти, в старом трико с вытянутыми коленками и трехдневной щетиной на лице.

– Извините, Виктор здесь живет?

– Жил.

– А как его найти?

– Езжай на кладбище, там спросишь.

– А вы кем ему приходитесь?

– Двоюродным братом. А сам-то кем будешь?

– Я Сергей Чернов. Раньше жил тут в шестьдесят пятой квартире. С мамой, Надеждой Николаевной. Может, вы что-то о ней знаете?

– А, понял, – в его глазах вдруг появился интерес. – Слушай, а не слабо тебе за пивом слетать? А я пока вспомню, что знаю.

– Хорошо, схожу.

– Купишь пару двухлитровых баллонов «Белого медведя». Знаешь, где магазин? В нашем доме с торца.

Я ждал, что он даст мне деньги на покупку, но он не собирался этого делать.

– А чо стоишь? Беги, время – деньги.

Когда я вернулся, хозяин заметно повеселел. Он пригласил меня на кухню за заляпанный стол с грязной посудой и пепельницей, полной окурков. Антисанитария здесь была страшная. Пол мыли, наверное, полгода назад. Ржавая раковина доверху была наполнена грязной посудой. Хозяину лень было даже вынести помойное ведро, резкий запах от которого доставлял дополнительные неудобства.

– Ну, как тебя звать-то? – спросил он, – отхлебнув почти целый бокал. –  Я Михаил,

– Сергей Чернов.

– А, ну да. Сам-то будешь? – кивнул он на пиво.

Я отказался.

– Значит, нам больше достанется, – Михаил смачно осушил бокал, тут же налил второй и так же залпом его выпил. – Так, что, говоришь, тебе рассказать? – довольно причмокнув, спросил он.

– Вам что-нибудь известно о моей маме? Она жила в шестьдесят пятой квартире.

– Что-то смутно припоминаю, – закурив, сказал Михаил. – Я у Витька когда бывал, когда он жив еще был, помню, жила на шестом этаже одна старушка. Но это, брат, давно было. Лет двадцать назад, если не больше. Ну да. Она еще по сыну все тосковала. Уехал, говорит, на работу в Москву и пропал…

Он осушил еще один бокал. Затем вдруг хлопнул себя по лбу и спросил:

– Так ты тот сын и есть что ли? Что-то больно молодой…

Пришлось соврать, что я прихожусь внуком той «старушке».

– А, внучек, значит. Что ж ты так поздно вспомнил о своей бабуле?

– Я надолго уезжал. Очень далеко.

– А-а, бывает, – икнул он. – Ну вот, брат, помню я ее. Грустная была такая бабка твоя, все сына ждала… А он отцом тебе что ли приходился?

– Да.

– Что ж он так, уехал и ни сном, ни духом?

– Так получилось… А вы не знаете, может она с кем-то общалась?

– Общалась, а то как же. Только кого сейчас найдешь. Все передохли или уехали.

Стало понятно, что больше из Михаила ничего не вытянешь. Я попрощался, вышел из подъезда и в раздумьях уселся на скамейку.

После увиденной сегодня галереи портретов, мне вспомнились слова Герцена о том, что человек опирается на могучее генеалогическое древо истории цивилизации, что в нашем мозгу присутствует мысль всех веков. Да-а, если бы Герцен пообщался с людьми, которых я сегодня лицезрел, он бы, наверное, с ума сошел.

Однако кто же сможет рассказать что-нибудь о маме? Из родственников у нее была только двоюродная сестра, одинокая женщина. Но ей сейчас перевалило бы за сто.

А что если обратиться к своим одноклассникам? Я помнил адрес Сеньки Попова и Толика Кудряшова. Только кем представиться? Ведь им сейчас по семьдесят четыре года. Лучше, наверное, внуком.

И опять мне не повезло. Сенька умер пять лет назад от инсульта. А в квартире Толика живут совершенно другие люди, которые ничего о нем не знают.

Осталось одно – съездить на кладбище и разыскать могилу мамы. Там в администрации объяснили, где расположена ее могила. Но пришлось полазить с час, прежде чем я ее нашел. И не удивительно, ее можно было и вовсе не заметить. На всех могилах были установлены гранитные или мраморные памятники, иногда очень дорогие и красивые. А на маминой могиле – завалившаяся на бок ржавая металлическая тумба-времянка, окруженная бурьяном. На портрете ее невозможно было узнать из-за темных пятен. Да и надпись читалась с трудом: «Чернова Надежда Николаевна. 1938 – 2012».

Бедная мама, как же ужасно сложилась ее жизнь. И все несчастья свалились из-за родного сына, ее единственной любви и надежды. Мне стало так горько, что я, кажется, впервые в жизни, разрыдался.

– Ну что, нашли могилу? – поинтересовался администратор, когда я покидал кладбище.

В ответ я лишь кивнул головой, не в силах сдержать слез.

В этом городе оставалась еще Диана. Я помнил ее адрес и поехал туда. Вот та девятиэтажка с металлической дверью, закрытой на кодовый замок и решетками на окнах первого этажа. Я набрал номер квартиры на домофоне и только сейчас подумал, сколько ей должно быть лет.

– Вы к кому? – спросил приятный женский голос.

– Мне нужна Диана Станиславовна.

– Это я. Поднимайтесь на шестой этаж.

Меня охватило волнение. Кого я сейчас увижу и что ей скажу? Что летал к созвездию Центавр, чтобы добиться ее расположения?

Как и у всех, у нее была металлическая дверь. Вот она открылась, и я увидел настолько хорошо сохранившуюся женщину, что не дал бы ей и пятидесяти пяти. Только она зачем-то коротко остригла волосы и покрасила их в золотистый цвет. Мне это не понравилось, но во всем остальном она заметно контрастировала с женщинами, виденными на улице. Она была не из этой эпохи.

– Здравствуйте! Я от Сергея Чернова, может вы его помните, в читальном зале познакомились, в молодости, когда студентами были?

– Ничего себе! Помню, однако. Романтик. А вы на него очень похожи, наверное, внуком приходитесь?

– Да, внуком.

– Но он жив, ваш дедушка?

– Жив. Он в Москву давно перебрался.

– Да? Я за него рада. Как он вообще поживает, чего добился?

– Он написал несколько книг и слетал в космос.

– Что вы говорите? Значит, интуиция меня подвела. Я тогда посчитала его несерьезным.

– Ну, а вы как поживаете?

– Ничего. Много лет была замужем, но пришлось развестись. Зато сын дослужился до заместителя прокурора. И внук у меня прекрасный.

Тут я заметил на стене коллекцию значков, наколотых на бархатную материю.

– Он у вас значки коллекционирует?

– Да, и значки, и монеты.

– Ничего если я подарю ему кое-что из своей коллекции? – я достал прихваченные на всякий случай монеты с Олимпиадой-80 и значки с изображением В.И.Ленина.

– Ой, как здорово! Откуда это у вас?

– От деда.

Меня приятно удивило жилище Дианы. Вроде бы стандартная квартира, но все в ней было устроено по законам красоты и уюта. Повсюду стояли вазы с засушенными цветами или желтыми кленовыми листьями. На столах и полках – кружевные салфетки, явно выполненные ее руками.

Попрощавшись, я шел и с грустью думал, что у меня ведь с ней могло что-то получиться, хотя, возможно, и не сразу. Но теперь уже ничего не изменишь.

Когда-то я увидел в ней женщину будущего. Но сейчас, я, кажется, еще больше в этом утвердился. И если тогда подобное мнение было на уровне ощущений, то теперь я мог его объяснить. Женщина будущего живет по законам красоты. Она сама являет собой красоту и создает ее в своем окружении из всего, к чему прикасается.

При этом она не выпячивает своих достоинств, не заявляет всем своим видом: Посмотрите, какая я образцово-показательная! Но все, кто ее разглядел, понимают, что прикоснулись к чему-то подлинно прекрасному.

Таких, как Диана, в мое время днем с огнем можно было найти. А в нынешнее и говорить не приходится. Города заполнили какие-то недочеловеки, сеющие вокруг уродство.

Больше меня ничего не держало в этом ставшем чужим городе и я отправился на железнодорожный вокзал. До московского поезда оставалось целых три часа и мне пришла в голову мысль сходить в книжный магазин. Может, я смогу купить там то, что в советское время достать было почти невозможно. Сейчас ведь диктата марксизма-ленинизма нет.

Помню, будучи школьником и студентом, я нередко посещал его, но совсем не часто уходил с покупкой. Тогда магазин назывался «Знание», сейчас же его зачем-то переименовали в «Книжный бум».

Никакого бума я, правда, не заметил. В приличных размеров торговом зале находилось всего несколько покупателей. На самом видном месте располагалась богато оформленная витрина с яркой вывеской: «Хиты продаж». Книги, размещенные здесь, также имели яркие обложки с полуголыми красотками и вооруженными гангстерами.

Меня привлекло название одной из них: «Если мир рушится, не зевай!» Вот так! А я-то, наивный, думал, что если мир рушится, его надо спасать.

Интересно, о чем эта книга? Я снял ее с полки и прочитал аннотацию на задней обложке: «Пользуясь моментом, когда высшим пилотажем является жизнь «без правил», везучие люди, «ухватив волну», беззастенчиво продолжают крушить все святое. А что делать, когда вы добились своего и мечта исполнилась?»

Такие хиты не привлекли моего внимания, и я пошел дальше. Как и положено, книги были расставлены тематически. Поражало обилие фантастики – вот бы в наше время такое! Однако, прочитав аннотации выбранных наугад книг, я потерял интерес к такого рода фантастике. Она сводилась в основном к космическим баталиям разных галактических цивилизаций, поединкам супергероев со звездными монстрами, киборгами, мутантами и тому подобное.

Целый стеллаж занимала литература о вампирах. Не менее четырех стеллажей было отдано так называемому «фэнтези». В мое время о таком жанре я ничего не слышал, поэтому стало любопытно. Речь в этих книгах шла о приключениях героев среди драконов, магов, оборотней, гномов, троллей… Казалось бы, они должны предназначаться для детей, оказалось – для взрослых.

Следующий зал был отдан детективам, боевикам, триллерам и любовным романам. Среди последних я надеялся увидеть «Ромео и Джульетту» и «Легенду о Тристане и Изольде», которые так и не прочитал. Но их не было и в помине. Все книги были на одно лицо, словно выполненные машиной по заданной стандартной программе. Обложки украшали сплетенные в страстных объятиях парочки. У мужчин непременно был частично обнажен торс с мощными мышцами, У находящемся в экстазе женщин был открыт рот, закрыты глаза и поднята выше уровня живота обнаженная коленка.

Лицезрение художественной литературы (если это понятие здесь уместно) вызвало недоумение. Я стал искать научные и познавательные книги. Они были неплохо представлены, но удивили не меньше.

Львиную долю составляли пособия о том, как преуспеть в жизни, разбогатеть, совершить головокружительную карьеру и выгодно жениться или выйти замуж. Немногим меньше было пособий для желающих похудеть, всегда выглядеть «на все сто» и прожить до ста лет. На полках стояли книги по технике секса с весьма откровенными фотографиями. Много было литературы по психологии. Но не теоретических трудов, а всевозможных тестов и практических советов.

Большое внимание магазин уделил околонаучным сенсациям: НЛО, снежному человеку, Атлантиде, Бермудскому треугольнику и прочим загадкам. Но что меня совсем добило, у современных читателей, оказывается, большим спросом пользуется литература по астрологии, хиромантии и гадании. Книги всевозможных магов и прорицателей, изданные в шикарных обложках, занимали целых два стеллажа.

Заметив, что я давно нахожусь в магазине, но так ничего не выбрал, девушка-продавец подошла ко мне и спросила:

– Вы что-то ищете? Может, я смогу помочь?

– Я бы хотел посмотреть, что у вас имеется по зарубежной истории и философии.

– Пойдемте со мной. – Она повела меня в самый конец торгового зала к скромному небольшому стеллажу.

Там я обнаружил «Афоризмы житейской мудрости» Шопенгауера, «Так говорил Заратустра» Ницше, пару книг Тойнби, учебники по философии и истории России и книги неизвестных мне историков и философов. Большинство их было издано в дешевых изданиях, в мягких обложках, да в добавок без комментариев и в сокращенных переводах.

Разочаровавшись в очередной раз, я направился к выходу.

– Вы так ничего не подобрали? – спросила продавщица.

– К сожалению, нет. То, что можно было купить, я уже читал. И потом, издания меня не устроили. Вот в Советском Союзе такие книги хотя и сложно было купить, но сделаны они были на совесть. А эти – просто конспекты какие-то.

Девушка лишь пожала плечами.

– А кто покупает такую литературу? – поинтересовался я.

– Студенты. Им для учебы надо.

11. 11.

В Москве с вокзала я, не теряя времени, сразу отправился в Звездный городок. Решение, что предпринять, созрело в поезде. Этот мир не принял меня и мне он глубоко чужд. Бежать нужно отсюда и как можно быстрее.

Я добрался до дома Арсения Всеволодовича. Дверь открыла та же женщина. Как и в прошлый мой визит, академик сидел в кресле перед окном и смотрел в одну точку. Но, увидев меня, оживился и спросил:

– Ну что, как съездил?

– А-а, лучше бы не ездил.

– Понимаю. У мамы-то был на могиле?

– Был. Не могила, а одно название. У всех памятники из мрамора и гранита, а у нее…

– Как так, я же в городскую администрацию деньги перечислял ей на памятник?

Я лишь пожал плечами.

– Ты видишь, что творится? Вор на воре, никому верить нельзя. Мы о твоей маме заботились, покуда социальное государство было. Ну а потом, –  он махнул рукой, – тьфу! Я очень виноват перед тобой и твоей мамой, Сережа.

– Помилуйте, Арсений Всеволодович, ваша-то вина в чем? – воскликнул я. – Разве вы думали, что так все получится?

– Да, жизнь непредсказуема, – согласился он. – А, кроме того, наука требует жертв. Мы все ее жертвы и маму твою, невинную душу, ни за что прихватили. Такие вот издержки производства.

– Знаете, а я к вам с просьбой.

– С просьбой?! – академик удивленно вскинул брови.

– Да. Посмотрел я на теперешнюю жизнь и понял, что мне здесь не место. Не хочу я жить в таком мире, да и не смогу. Я вот что решил: помогите отправить меня на «Пилигриме» снова в космос. Хочу увидеть мир еще через пятьдесят лет.

Лемох удивленно уставился на меня.

– Понимаю тебя, сынок, – сказал он после минутного замешательства. – Но сейчас это сделать будет гораздо сложней. Это теперь никому не нужно. Сектор космических полетов занимается одной коммерцией. Разместили на орбите Земли станцию и за большие деньги отправляют туда туристов, всяких богатых бездельников. Миллионы долларов берут с носа. Исследования почти не ведутся, да и ученых толковых не осталось. В общем – болото.

– Но тут ведь огромных денег не нужно. «Пилигрим» в прекрасном состоянии. Надо лишь заправить его горючим, ну и продовольственные запасы сделать.

– Хм, задал же ты мне задачу. Давай, приходи через пару дней. Я кое-кому позвоню, посмотрим что получится. Ты где остановился-то?

– Нигде. У меня и в родном городе нет жилья. «Пилигрим» мой дом.

– Сходи в общежитие. То есть в центр. Там пара комнат сдается для жилья приезжим. Не откажут, за деньги они самого черта поселят.

 

Спустя два дня я вновь посетил академика. На этот раз он не глядел в одну точку перед окном, а сидел за столом и что-то писал.

– Ты знаешь, Сережа, а твоя задумка может осуществиться, – сказал он, едва я появился в дверях его комнаты. – Я этих барыг их же методом одолел. «Пилигрим» давно уже не состоит на балансе центра. Считается, что он пропал на просторах Вселенной. Так я им обещал подарить корабль после того, как ты на нем слетаешь. А с них горючее и запас продовольствия.

– И вам сразу поверили?

– Ну да! Не на тех напал. Откуда у тебя звездолет, спрашивают. А уметь надо, говорю, с китайцами разговаривать. Наплел им, что корабль советский, но в 2020 году Путин, тогдашний глава страны, Китаю его подарил. А я, как один из его создателей, обратно забрал. В общем, обвел их вокруг пальца. Да еще рекламу «Пилигриму» сделал – под теми фотографиями, что ты мне передал (они, кстати, весь мир облетели), написал: «Сделаны с использованием звездолета «Пилигрим». У генерального директора глаза аж забегали. «А кто, спрашивает, фотографии планет распространил?» «Как кто, – отвечаю, – китайцы».

– А он ваш обман не раскроет у тех же китайцев?

– Нет. Он с казахами ни о чем договориться не может, не то что с китайцами. Потому что во всем видит только деньги. Смотрит тебе в глаза, но их не замечает. Видит деньги или их отсутствие, понимаешь? Если перед ним бессребреник, то разговаривать не о чем. Договор, правда, пришлось с ними заключить. Только шиш они что получат через пятьдесят лет, даже если живы останутся. К тому времени все забудут.  Так им и надо, барыгам!.. Между прочим, вся мировая космическая промышленность по сей день не создала ничего даже близко напоминающего наш звездолет. Американцы изобрели наноспутник на лазерных парусах, он в состоянии долететь до Центавра за пятнадцать лет. А ты за два с половиной управился. «Пилигрим», кстати, прибыл на космодром Плесецк.

– Спасибо вам, Арсений Всеволодович! Даже не знаю, как вас отблагодарить.

– Пустое. Вот только, – он тяжело вздохнул, – сомневаюсь я, что через полвека мир лучше станет. Как бы наоборот не вышло. Жаль мне тебя, сынок.

– Ну что вы, обязательно жизнь улучшится. Сейчас просто какое-то смутное время. Оно пройдет и все наладится. Будущее будет разумным и процветающим. Не может не быть. А иначе для чего мы живем?

– Эх, Сережа! Я когда-то тоже не сомневался, что прогресс – магистральный путь человечества. А теперь так не считаю, было время подумать и все проанализировать.

– Я за время полета перечитал всего Тойнби и других крупных историков. Цивилизация развивается по спирали. Иногда бывают спады, регресс, но в целом человечество движется вперед.

– А я так тебе скажу: все эти историки, какими бы авторитетными ни были, не учли главного. Главное – в человеческой природе. Гнилая она, понимаешь. Об этом еще Достоевский писал: «Зло таится в человечестве глубже, чем полагают лекаря-социалисты». Почему я раньше верил в прогресс? Потому что общался с одними учеными, да изобретателями. И никогда не задумывался: а все ли люди такие? Так вот, всех творческих людей, созидателей, на самом деле жалкая кучка против массы населения. А эту массу не интересуют ни научные открытия, ни конструкторские разработки. Она живет исключительно для себя, и голова у нее занята только самыми примитивными интересами: еда, барахло, отдых, развлечения. Социологи недавно проводили опрос населения, определяли самое популярное орудие труда человека. Знаешь, какое это орудие? Ложка! Так чьи интересы перевесят – нашей жалкой кучки или этой биомассы? Кто победит, разве не ясно? Что мы можем противопоставить этим несметным полчищам прожорливой саранчи?

Я слушал и не знал, чем возразить. Академик, в самом деле, нащупал какую-то глубинную мысль, которая до сих пор мне не попадалась в прочитанных книгах.

– Она не сразу победила, эта саранча, – продолжал он. – Долгие века ее сдерживал страх перед Божьим гневом. Потом пришли коммунисты, стали призывать к высоким целям. Но сгнили сами, потому что саранча сидела в них самих, а внутренний враг хуже внешнего. Теперь же саранча полностью победила и узаконила свой образ жизни. Теперь такие, как мы с тобой, изгои, юродивые. Только такими словами сейчас не пользуются. Сейчас все упрощается, язык в том числе. И называют таких, как мы, лохами. Я – лох, ты – лох, коротко и ясно. А они правильные и достойные члены общества.

– Ужасы какие вы говорите, Арсений Всеволодович. Но я как-то не могу всего этого принять. С детства верил в светлое будущее – коммунизм, не коммунизм – не важно, в науку, в прогресс верил. И вот так сразу развернуться на сто восемьдесят градусов не получается.

– Понимаю. Мне тоже нелегко было поменять свои взгляды. Но теперь я знаю: цивилизация обречена. Она – самоуничтожающаяся система. Потому, что не может долго существовать система, каждый элемент которой стремится только брать из окружающего мира и ничего не отдавать. Раньше был бессовестный, варварский выход – грабить природу. Им и при монархии пользовались, и при социализме, и при капитализме – все не ангелы, как бы себя не хвалили. Но теперь природные ресурсы на исходе, а дальше-то что? Казалось бы, за головы срочно надо всем браться, чрезвычайное положение на планете объявить, но нет, никто не чешется. А ведь еще двадцать пять лет назад экологи подсчитали, что человечеству, с его аппетитами, потребна еще одна такая планета, как Земля. Это тогда, а что сейчас? Люди нисколько не умнее страуса, который среди птиц не блещет интеллектом. Тот спрятал голову в песок – и нет опасности. А нам песок заменяет телевизор и смартфон. Ну да ладно, не буду тебя больше расстраивать. Давай, ближе к делу.

– Так когда я смогу полететь?

– Думаю, недели через две. Сначала оформи все необходимые бумаги, получи спецпропуск –  на космодром и город Мирный, рядом с которым он находится, просто так не попадешь. Потом езжай поездом Москва – Архангельск прямо до космодрома, ну и там точную дату тебе сообщат.

– А куда я полечу?

– Как куда? К созвездию Центавр.

– Но я же туда уже летал. Нельзя ли изменить маршрут?

– Нет, Сережа, как корабль запрограммирован, так и будет. Сейчас в центре нет такого программиста, который смог бы изменить программу. Это не так просто, как может показаться. Единственное, что будет по другому, – «Пилигрим» вернется на космодром Плесецк, а не Байконур. Но это заслуга казахских программистов, а не наших. При расторжении договора на использование их космодрома, они в качестве бонуса сделали нам такую программу.

12.

Закончив необходимые формальности, я зашел попрощаться с академиком. Но начал с просьбы.

– Арсений Всеволодович, можно я вам свои рукописи оставлю? Те, что написал в полете? Так, на всякий случай.

– Конечно, о чем речь!

Я достал из чемоданчика все написанное и положил на письменный стол.

– Вот, две книги и двадцать восемь статей. Все в отпечатанном виде.

– Хм, ничего так, – он посмотрел на рукописи и произнес:

– Сейчас, правда, такой формат не проходит. Но ничего, это дело поправимое. Дам девчонкам, напечатают на компьютере. Я, Сережа, постараюсь твои работы опубликовать.

– Что вы, Арсений Всеволодович! Я не имел это в виду.

– Да. Не переживай. Хоть отчасти вину перед тобой заглажу… Держи, это подарок от меня, – сказал он и протянул что-то напоминающее атташе-кейс, только плоский и довольно тяжелый.

– Что это? – спросил я.

-– Ноутбук. Это такой компьютер. Его можно использовать и как пишущую машинку, и как библиотеку, и как видеомагнитофон. Вмещает информации больше, чем центральная библиотека в твоем городе.

– Что вы говорите? Серьезно?

– Серьезно.

– Вот это да! А говорите, современная наука ничего не может.

– Может иногда. Дело не столько в самой науке, сколько в том, как используются ее достижения. Знаешь, как народные массы используют ноутбук? Пишут друг другу всякую чушь, порнографию смотрят и в игры играют. Ну, в общем, пользуйся. Инструкция внутри. Разберешься.

– Спасибо вам огромное, Арсений Всеволодович! Что бы я без вас делал!

– Не бери в голову. Ну, с Богом! Очень хочу, чтобы все сложилось не так мрачно, как я нарисовал.

Мы обнялись на прощание, и я отбыл поездом на космодром Плесецк. Прошли те времена, когда меня отвозили специальным самолетом. Хотя, как позже выяснилось, аэродром располагался прямо на самом космодроме.

А уже через пять суток «Пилигрим» ринулся прочь от Земли, так негостеприимно встретившей меня.

Наконец-то, после сплошных разочарований и тревог, я почувствовал себя легко. «Пилигрим» и в самом деле стал мне родным домом. Здесь мне никто не мешал заниматься любимым делом, и условия для этого были самые наилучшие.

Подаренный академиком ноутбук оказался просто чудом. Я довольно быстро научился им пользоваться. Но освоил далеко не все его возможности. Тем приятней было открывать их по ходу полета. Лемох нисколько не преувеличил, говоря, что ноутбук вмещает целую библиотеку. Я обнаружил столько ценных трактатов, что, зачитавшись, порой забывал про обед и ужин. И чем больше я узнавал, тем чаще в голову приходили идеи для собственных сочинений. Во время первого полета я думал, что вот написал пару книг и вряд ли придумаю что-то еще. Но все же придумал. Теперь же в голове сложились проекты десятка книг. Можно было работать не два с половиной года, а все десять, если не больше, и чувствовать себя счастливым человеком.

Увы, все когда-то заканчивается. Эх, если бы на Земле можно было продолжить начатое! На этот раз радужные надежды в моем сознании заметно поубавились. Тревожные слова академика о будущем человечества отравляли мое пребывание в космосе. Почему эволюция общества пошла совсем не туда, куда, казалось бы, должна пойти, если верить в обязательный прогресс, в стремление к совершенству?

Насколько я понял, в нашей стране, как и на Западе, установилась так называемая либеральная демократия. Поэтому я нашел в ноутбуке трактат одного из основоположников этого учения и пару работ современных авторов. Они вызвали во мне огромное желание написать разгромное опровержение.

От демократии отказались еще в Древнем Риме, а теперь ее зачем-то реанимировали. А с ней ведь все обстоит очень просто. Достаточно знать процентное соотношение творчески активных людей, двигающих общество вперед и обывателей, интересующихся только своим мелким бытом. Соотношение убийственное для первых. Поэтому, никаких вопросов, куда такое большинство потянет телегу, не возникает. Лемох абсолютно прав – они съедят собственную планету.

Что до либерализма, то это учение можно сравнить с катализаторами – ускорителями химических реакций. Либеральные принципы могут привести только к еще более скорому уничтожению цивилизации, что потянет за собой и конец нашей планеты. Теоретики этой философии говорят человеку: «Ты свободен жить, как тебе нравится – худеть или толстеть, набираться ума, к чему-то стремиться или прожигать жизнь попусту, читать книги или ничего не читать, заводить семью или не заводить. Ты главное другим не мешай жить, как они хотят, и будешь достойным членом общества».

Но ведь еще древние мудрецы говорили, что абсолютное большинство выберет дорогу вниз, к легкой жизни, а это может привести только к деградации не только отдельные личности, но и все общество.

Поэтому хотя либеральные идеологи и позиционируют свою концепцию как самую разумную и передовую, на самом деле это теория саморазрушения общества.

Однако же изучение либеральных принципов позволило мне нащупать еще один важнейший элемент собственной концепции естественного государства. Либералы стремятся поделить и раздробить общество на конечные далее неделимые составные части – индивидуумы. Так же и власть они делят на независимые друг от друга ветви. Никому нельзя доверять, все должны друг друга контролировать, – как бы говорят либералы.

Но естественное государство – это единый организм, в котором все взаимосвязано и нет никаких противоречий между властью и народом. В нем все согласовано и гармонично, как в природе.

Какая же «умная» голова навязала человечеству разрушительные либеральные идеи? Очень похоже на мировой заговор всесильных и не афишируемых врагов всего мира. И если не найдутся передовые люди, которые смогли бы противостоять такой тенденции, то спасти мир и в самом деле невозможно даже теоретически.

От таких мыслей становилось совсем не по себе. Я все чаще задавал себе вопросы: а ради кого я пишу свои книги? Будут ли их читать? Не перевожу ли я отпущенное мне время впустую?

Но тут, по-видимому, включались механизмы психологической защиты. Тревога вызывает дискомфорт, а сознание нуждается в спокойствии и приятных эмоциях. Поэтому я продолжал читать и писать.

Сам же полет мало отличался от первого. Разве что виды в смотровом окне чуть-чуть изменились вследствие непрерывного вращения космических объектов. Через год и несколько месяцев «Пилигрим» достиг созвездия Центавра. Автомат добросовестно сфотографировал планеты всех трех звезд. Они получились с другого ракурса. Только неизвестно, вызовут ли эти снимки такой интерес, как те.

Проболтавшись здесь положенное по программе количество суток и вновь убедившись в том, что на связь никто не выходит, корабль взял курс на Землю.

Обратный путь проходил по ставшему привычным сценарию – работа, работа и еще раз работа. Когда до Земли оставался месяц полета, я просмотрел все, что написал за последнюю экспедицию и удивился сам себе. С учетом написанного в первый полет, можно было издать небольшое собрание сочинений томов в шесть.

Несмотря на чувство удовлетворения от сделанного, я заметил перемену в своих эмоциях по сравнению с первым полетом. Того трепетного ожидания встречи с миром мечты, феерического будущего, я больше не испытывал. Напротив, иногда посещала тревога. Особенно после страшного сна, который накрепко остался в моей памяти.

Мне приснилось, что я вернулся на Землю, но на ней не осталось ни одного человека. Я шел по пустому мрачному городу с разрушенными домами, покрытыми мхом и плесенью, по разбитому асфальту, сквозь который росла трава, и ясно сознавал, что остался один на целой планете. Стемнело. На небе взошла луна, частично закрытая черными облаками.

Внезапно впереди появилась свора одичавших голодных собак. Увидев меня, они рванули во все лопатки с явным желанием поужинать.

Я кинулся в ближайший дом, открыл скрипучую подъездную дверь, вбежал внутрь и хотел, было, ее закрыть, но она настолько истлела, что сорвалась с петель и грохнулась на землю.

Собаки стремительно приближались. Я бросился по деревянной лестнице вверх, но она прогнила и развалилась от времени, отчего я несколько раз споткнулся и едва не застрял в дыре. С трудом устояв на ногах, я увидел дверь на площадке второго этажа. Дернул за ручку, но та оторвалась. В отчаянии я пнул дверь ногой, но она упала внутрь, подняв столб пыли.

Глаза отыскали еще одну дверь, она была приоткрытой. Я кинулся туда, закрыл и налег на нее всем телом. И тут же почувствовал, как собаки ломятся в эту дверь, прыгая на нее с громким лаем. От ударов доски в двери стали крошиться, и в образовавшихся щелях были видны оскалившиеся пасти хищников.

Я изо всех сил удерживал дверь, но она сотрясалась от собачьих прыжков. Щелей становилось все больше. Вот вылетела одна доска, за ней вторая. Один из псов, просунув морду в щель, схватил мою руку. Я ощутил страшную боль и почувствовал, как полилась кровь. Собака вцепилась мертвой хваткой и, желая оторвать мою руку, стала мотать головой из стороны в сторону.

В ужасе я проснулся и долго не мог прийти в себя. Сон выбил меня из колеи. Целый день я хандрил и ничего не делал. Потом в ноутбуке нашел фильм «Жизнь после людей». Он, как специально, прояснил суть увиденного во сне.

Города, после исчезновения людей, выглядели именно так, как мне приснилось. Сквозь растрескавшиеся мостовые и тротуары пробилась густая трава. Дома заросли мхом. А по улицам носились своры одичавших собак.

В фильме объяснялось, что именно собаки, вместе с воронами, будут последними крупными животными на нашей планете. Причина тому – их численность. В то время как более мощных хищников люди почти под чистую истребили, собак они плодили, и за столетия их развелось столько, что, сбившись в стаи, они быстро доели остатки биологического разнообразия.

«Почему мне приснился этот сон? – думал я. – Не станет ли он пророческим?»

Вспомнились слова академика Лемоха о самоуничтожающейся цивилизации. За этот второй полет я просмотрел с десяток фильмов про апокалипсис. Их суть была похожей до примитивного однообразия. Земная цивилизация гибнет вследствие какой-нибудь природной или техногенной катастрофы. Все время какая-то бездушная внешняя сила уничтожала замечательную жизнь, построенную людьми. Люди неизменно оказывались несчастными жертвами, которым очень не повезло.

И священнослужители, как мантру, повторяют одно и то же: «Это Божья кара за грехи!»

Но ни одному создателю подобных фильмов, как и ни одному священнику, не пришла в голову простейшая мысль, что для всемирного апокалипсиса не нужно никаких внешних катастроф. Ни извержений вулканов, ни гигантских цунами, ни огромных метеоритов, ни даже ядерной войны.

Если тотальное равнодушие в людях, которое я наблюдал после первого полета, сохранится, то его вполне достаточно для планетарного коллапса, ведь в мире все взаимосвязано. Еще Ломоносов сформулировал: «Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что сколько у одного тела отнимается, столько присовокупится к другому. Так, ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте. Сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения: ибо тело, движущее своею силою другое, столько же оные у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает».

Но люди хотят только брать, ничего не отдавая взамен. А это грубейшее нарушение законов термодинамики. И не только ее. Энтропия в таком сообществе скачет бешеными темпами.

Рассуждая таким образом, я пришел к формуле жизни и смерти, хотя не берусь утверждать, что ее не сформулировали раньше. Для того, чтобы цивилизации не стало, достаточно просто ничего не делать. Ибо бездеятельность противоречит сути природы. Как и деятельность, не вписывающаяся в ее законы. Это можно назвать формулой смерти. Что до формулы жизни, то ей может быть только активная творческая деятельность, встроенная в систему природы и не противоречащая ее законам.

 

Громкоговоритель сообщил, что до Земли осталось две недели. Эту новость я воспринял совсем не так, как в первый полет. Сначала обыскал все шкафы и полки в поисках хоть какого-то оружия. Увы, ничего не обнаружил. «Пилигрим» был летающей библиотекой, фильмотекой и кабинетом историка.

Пора подводить итоги моей работы во время второго полета. За эти два с половиной года я написал еще три книги и почти сорок статей. Все работы были закончены, проверены, отредактированы, в конце каждой поставлена точка.

Потом какая-то непонятная сила заставила меня написать историю своей короткой жизни, словно пришла пора ее подитожить. Все оставшиеся дни я посвятил этому.

13. 13.

Я заканчивал свою автобиографию, когда в смотровом окне появилась Земля. Не могу сказать, что при этом не испытал никакого волнения, но в сравнении с первым возвращением оно было иного рода. Это была какая-то адская смесь тревоги перед неизвестностью, надежды на лучшее, страха и теплых ностальгических чувств.

Когда поверхность планеты стала хорошо видна, я, с приятным удивлением, нашел ее в лучшем виде, чем в прошлый раз. Земля стала ярче, зеленее и как бы чище, прозрачнее.

«Может, зря я так перепугался? – подумалось. – А вдруг моя родная планета расцвела и наступила новая эра, о которой я с детства мечтал?»

Легкий толчок и все затихло. Я отстегнул ремни и спустился в шлюзовую камеру. Наружный люк открылся. Никто меня не встречал. Слышался только шелест травы, колышимой ветром.

Спустившись на землю, я оказался по пояс в бурьяне, который без помех рос на развороченной, растрескавшейся бетонной площадке. Похоже, космодром не действует не один десяток лет.

Я с щемящим сердцем вспомнил двух казахов, говорящих по-английски, которые встретили меня на Байконуре. Как бы я сейчас был им рад! Ради такого, даже язык бы подучил.

Осмотревшись, я еще больше удостоверился в том, что космодром остался в прошлом. Я прекрасно помню, что на нем было много разных зданий, несколько военных гарнизонов и даже целый завод. Почти все население ближайшего города Мирный трудилось на этом космодроме. Но теперь жизнь ушла отсюда. Здания потемнели и смотрели на меня черными глазницами окон, лишенных стекол. Метрах в трехстах стоял проржавевший космический корабль, давно отлетавший свое. За ним виднелся еще один в таком же плачевном состоянии. С десяток ракет, предназначенных не для космических полетов, как попало валялись в траве. То там, то здесь торчали искореженные ржавые металлические конструкции.

Метрах в пятидесяти перед собой я увидел бурый металлический кофр, которого в прошлый раз не было. Я добрался до него и к своему удивлению прочитал надпись на крышке, вырезанную чем-то вроде автогена: «Сергею Чернову». Кофр закрывался на висячий замок, ключ от которого по идее должен находиться где-то по близости. Но из-за густого бурьяна найти его было сложно. Тогда я подергал замок и убедился, что все, на чем он крепится, превратилось в труху.

Открыв крышку, я увидел пакет с книгами и письмо от академика Лемоха. Вскрыв конверт, я прочитал:

       «Дорогой Сережа!

       Я почитал твои труды и нашел их достойными быть изданными. Ты настоящий ученый, серьезный и глубокий. Надеюсь, моя работа тебя удовлетворит.

       Доверенный мне человек ездил на твою родину и самолично присутствовал на установке памятника твоей маме. Ты сможешь его увидеть здесь же на фотографии.

       Хочется верить, что хотя бы от части я снял груз со своей совести за свою авантюру.

       Будь счастлив. Твой А. В. Лемох».

Я достал из конверта снимок и испытал неудобство перед академиком. Памятник оказался очень дорогим. Затем раскрыл пакет и увидел стопку книг, их было пять. Арсений Всеволодович издал все, что я ему оставил. В том числе сборник статей. Книги были изданы в одной серии издательством «Алгоритм». И что самое интересное, мой первый трактат «Естественное государство», из-за которого у меня были неприятности в студенческие годы, был дважды переиздан.

Я впервые в жизни держал в руках собственные книги. Это не могло не поднять мне настроение.

Поскольку здесь делать было нечего, я решил сходить на железнодорожную станцию. Продравшись через густую траву, собрав брюками репьи, я добрался до нее. Но поезда по ней не ходили, наверное, лет сорок. Рельсы вообще не просматривались, будто их и не было никогда, на затрапезных вагонах сидели тощие вороны.

Оставалось одно – отправиться в город. К нему вела только одна дорога, так как космодром со всех сторон был окружен лесом и граничил с рекой. Но если раньше дорога была основательно заасфальтирована, то теперь приходилось продираться сквозь высокий бурьян вперемешку с небольшими деревьями, также пробившимися через асфальт. Я отвык от такого рода ходьбы, поэтому путь занял больше времени, чем казалось. Часа через два впереди замаячил город. Он как будто стал ближе и издали выглядел вполне обитаемым.

«Если город разросся, значит, в нем живут люди, – подумал я. – Чего же я так испугался?  Просто этот космодром стал не нужен, построили другой».

На память пришел рассказ академика про то, как на Дальнем Востоке строили суперсовременный космодром и, при этом, разворовали львиную долю выделенных бюджетных денег. А вообще за пятьдесят лет можно и не один космодром построить.

На весь путь до Мирного я затратил около четырех часов. С непривычки было тяжело. Когда до города оставалось совсем немного, я стал прислушиваться в надежде услышать шум автомобилей. Но не услышал, тишина стояла убийственная.

Когда я достиг первых домов, начало темнеть.

С первых шагов стало понятно, что здесь никто не живет. Мирный был продолжением космодрома – те же заросшие бурьяном улицы на месте растрескавшегося асфальта. Те же потемневшие, лишенные окон и покрытые мхом и плесенью дома с изрядно погрызенными непогодой фасадами. Кое-где стояли бурые от ржавчины автомобили, также лишенные стекол. Траву, пробившую мостовую местами дополняли двухметровые деревья. Небольшие деревца росли даже на балконах и крышах домов.

На улицах не было ни одного фонаря, их освещала только выплывшая луна, да и то лишь в те минуты, когда не была закрыта черными облаками. Пару раз я обо что-то споткнулся – то были тазовые кости человека, все что осталось от трупов.

Я шел по пустым улицам в абсолютной тишине, и ужас начал овладевать всем моим существом. Неужели я последний человек на Земле?

Сумерки продолжали сгущаться, и скоро тьма нависла над городом. Если бы не луна, куда-то идти, что-то искать не имело бы смысла. Пора было подумать, где провести ночь.

И тут я увидел очень знакомое здание. Четырехэтажное, кирпичное, с двумя подъездами, с тремя обрушившимися балконами. Кое-где кирпичная кладка обвалилась, обнажив ржавые балки. Видимо, в нем был пожар, потому что два нижних этажа покрывала черная сажа. Такие дома строили после Великой Отечественной войны. Внутри они были деревянными и только фасад отделывали кирпичной кладкой.

Да, здание было удивительно знакомо. Только где я мог его видеть? Накануне полета в Мирный я даже не заезжал, поскольку железнодорожная станция находилась неподалеку от космодрома, на ней я и сошел с московского поезда. Я напряг свою память и вспомнил: именно этот дом, в мельчайших подробностях, был в том страшном сне!

Мне стало жутко. Я сразу подумал про собак и тут же в конце улицы увидел огромную стаю, во весь опор несущуюся на меня.

Я бросился к ближайшему подъезду, дернул дверь за ручку, хотел закрыть ее за собой, но она, сорвавшись с петель, грохнулась на землю.

«Надо во что бы то ни стало изменить сценарий сна, – мелькнула мысль. – Тогда, возможно, я спасусь». Вот та ступенька, о которую я споткнулся в том сне и едва не растянулся. Я перепрыгнул через нее. Вот приоткрытая дверь на втором этаже, за которой я пытался спрятаться. Я миновал второй этаж, побежав выше.

Хищники тем временем достигли моего убежища, и их лапы застучали по лестнице.

«Только бы не споткнуться, только не провалиться в образовавшиеся в деревянных ступенях дыры, – стучало в мозгу».

Почти достигнув третьего этажа, я почувствовал, что собаки вот-вот настигнут меня. На площадке стоял большой ящик, в таких обычно хранят картошку. Я что есть силы дернул его и опрокинул на лестницу на встречу преследователям. Выиграв таким путем несколько секунд, я вбежал на четвертый этаж. На ходу заприметив добротную дверь, я дернул ее за ручку, сломал замок, но дверь сохранилась. Я прижал к ней стоявшую в прихожей тумбочку. Затем прошел в комнату и увидел старый шифоньер. С трудом подтащил его к двери и прижал к ней. Теперь, даже если собаки сломают дверь, им придется что-то делать еще и с шифоньером. Но я и на этом не успокоился, дополнив баррикаду массивным креслом. В нем сидела высохшая мумия бывшего хозяина квартиры, лицо которой было закрыто маской, какие когда-то использовали во время эпидемий.

А дверь уже сотрясалась от ударов собачьих лап. Но я, похоже, смог изменить сценарий сна – баррикада выдержала натиск. Вот только спасет ли это меня? Собаки все равно не снимут блокаду, и я умру от жажды и голода.

Кажется, без воды человек сможет прожить одну неделю, пытался я вспомнить. Есть ли смысл ждать эту неделю и мучиться? Ради чего я выигрываю время? Что это изменит?

Даже если предположить, что, не дождавшись добычи, хищники уйдут через несколько дней (в чем я совсем не уверен), и я вернусь на корабль, то и там спастись не удастся. Улететь в космос не получится, да и запасы продовольствия на исходе.

И вообще, медленно умирать там, где я пережил самые счастливые годы жизни, как-то некрасиво.

Я выглянул в окно – перед домом скопилось не меньше сотни голодных псов. Они с нетерпением ожидали ужина. Можно подумать моего трупа хватит на всех, во мне и веса-то всего семьдесят килограммов.

На крыше дома напротив сидели вороны, внимательно наблюдая, чем все закончится. И этим нужно мое тело!

Передо мной встал поистине гамлетовский вопрос: как умереть? И я решил, что разумнее и благороднее всего отдать себя на съедение хищникам. Конечно, было бы символично умереть на корабле, на котором совершил два незабываемых полета. Но некому будет оценить мой поступок. А тут хоть животным какая-то польза.

Итак, решение принято. Я достал из кармана куртки свой дневник и авторучку. Сейчас запишу последние события и прыгну из окна. Для чего нужно делать записи в дневнике, кто будет их читать, я поначалу не подумал – наверное, привык любое дело доводить до конца. Но в процессе работы, меня стали одолевать сомнения.

Для чего и для кого я столько трудился? Кто будет читать мои сочинения? Выходит, вся моя работа была полной бессмыслицей. А впрочем, только ли моя работа? Получается, что вся наша цивилизация, шедшая по пути деградации и самоуничтожения, являет собой полный абсурд. Зачем, спрашивается, надо было к чему-то стремиться, что-то создавать, бороться, преодолевать кучу препон, вкалывать, не щадя ни сил, ни здоровья, чтобы в итоге уничтожить самих себя?

На память пришел урок литературы в школе, мы тогда обсуждали пьесу Горького «На дне». Учительница заострила внимание на фразе, высказанной одним из героев: «Человек – это звучит гордо». Тогда у меня не было и тени сомнения в справедливости этого высказывания. Но сейчас я могу возразить классику: Человек – это воплощение абсурда. И поэтому мне гораздо ближе Питер Брейгель, создавший картину «Слепые», воистину картину на все времена. Вот он, настоящий памятник нашей цивилизации!

Что же касается таких людей, как Диана, Арсений Всеволодович и моя мама, то они всего лишь исключение из правила, которое ничего не решает. Правило есть правило.

 

Некоторые соображения Вездесущего Хранителя Знаний

Вместо послесловия

Сергей Чернов – это имя стоит запомнить. Так звали последнего человека на планете Земля. Он очень переживал из-за того, что все им написанное пропадет без всякой пользы. Но не так-то все просто – мимо меня ни одна стоящая мысль не проскользнет. Его исторические сочинения я как-нибудь обязательно почитаю. А вот, что касается последних записей и мыслей о земной цивилизации – это очень ценно.

Если соединить выводы Чернова с образом йеху, описанным ранее Джонатаном Свифтом, получится квинтэссенция сущности человека. А жизнь самого Чернова – символ человеческой цивилизации: всю свою жизнь положить ради одной цели, а в итоге вся работа и вся жизнь, как сами же люди говорят, коту под хвост.

Какое же было неудачное изобретение – человек. Не цельное, не гармоничное, клубок противоречий. Иметь развитую кору головного мозга, но жить иррационально. Что-то создавать, а потом самим же разрушать. Учиться, получать образование, но в жизни его не применять. Человек даже не знал, для чего живет, да и узнать не стремится. Но желал жить вечно. Вот и дожелался!

А чего стоят «истины», придуманные людьми: «Хочешь мира, готовься к войне»; «После нас хоть потоп»; «Моя хата с краю, я ничего не знаю»…

Вот обругал я земную цивилизацию, а все же некоторые ее изобретения мне очень по душе. Особенно дирижабль и книги. Мне совершенно ни к чему придавать своей Вселенской Библиотеке материальный вид. Но по своей прихоти я соорудил ее в виде книг из бумаги, расставленных на полках. А разместил это колоссальное собрание всего самого лучшего, что сочинили существующие и канувшие в небытие цивилизации, в колоссальных размеров дирижабле, выполненном из свинца – так мне захотелось, я ведь еще и тонкий ценитель музыки.

Другие Вселенские Хранители дивятся моим чудачествам, но я себя в такой библиотеке очень комфортно чувствую.

Ну все, из Солнечной системы больше ничего не выжмешь. Полечу в Крабовидную туманность, там что-то новенькое сочинили,