Вечность

Было время, когда я молился богам. Затем я понял, что это бессмысленно — боги слишком высокомерны для того, чтобы обращать своё внимание на стенания обычных людей. Тогда я начал искать способ, чтобы говорить с ними на равных.

Моё детство было страшным. Красная чума пришла из-за северных гор и погребла под собой многие города и сёла Гарота. За всю жизнь мне не довелось увидеть больше смертей, чем я увидел в день своего одиннадцатилетия. Стражники в жутких железных масках лопатами скидывали тела, покрытые кровавыми нарывами и гниющими язвами в канавы. Стон умирающих, не умолкая ни на мгновение, проносился над истерзанной землёй Гарота и тонул в зловещем тумане красного цвета. Копоть сожжённых тел оседала на приземистых домиках моей родной деревни. Вскоре деревня обезлюдела.

Что я понимал в свои одиннадцать лет? Мне было всего-навсего обидно, что мои друзья отказывались со мной играть. Как я узнал позже, все они не могли поиграть со мной потому что не нашли в себе сил выбраться из чумных канав. Но тогда я не мог об этом думать и с тяжёлым сердцем убегал от домов, на дверях которых белым мелом был нарисован крест. Я стучал и стучал в эти двери, но мне никто не открывал. «Что же, — думал я тогда, — раз красная чума осенила меня своим перстом, значит, на меня и смотреть теперь нельзя?»

Как выяснилось позже, красная чума проигнорировала моё существование в этом мире. Зато она забрала моего младшего брата, Товина. А затем мою мать, Ленору. Мы с отцом остались одни и поспешили убраться из деревни на восток, где чума уже отбушевала. Отец был хлипким мужчиной, который работал счетоводом на ферме Большого Рэда. Какая ирония судьбы — он заболел в тот день, когда мы собрали пожитки и ушли из деревни. Всю дорогу он харкал кровью, бредил, а озноб сотрясал его тщедушное тело страшнее морозной ночи. Вскоре его лицо покрылось красными язвами. Однажды ночью мы остановились на каком-то перекрёстке. Отец нашёл в себе силы уложить меня спать и уползти ночью в тёмный лес, чтобы умереть как дикое животное и не допустить моего заражения. Жаль, что он не нашёл в себе силы дать мне какие-то наставления перед своей смертью. Потому что я провёл на этом перекрёстке несколько дней, тратя драгоценные припасы и ожидая отца, не зная, что больше никогда не увижу его вновь. Как-то раз я увидел дезертиров гаротского полка и не придумал ничего лучше, чем убежать. Когда через несколько часов я вернулся к своей стоянке, я не нашёл никаких припасов. Они забрали всё — брезентовую ткань для палатки, огниво, бутыль вина, окорок и последнюю краюху хлеба. Я не стал там оставаться, а двинулся наугад, стараясь идти в ту сторону, где встаёт солнце.

Несколько дней и ночей я брёл по непроглядным лесам и бескрайним полям Гарота, пока не добрался до какого-то кладбища. Там я потерял сознание, будучи совсем измождён таких переходом.

Тогда же начался другой этап моей жизни. Я очнулся в странной хижине, в которой сидел огромного роста старик с курчавой седой бородой.

— Меня зовут Эрвальд, — сказал он, раздирая зубами свиную ножку, — ты будешь работать могильщиком.

Я ничего не мог ему ответить. Поэтому и остался. Эрвальд дал мне крышу над головой и кусок хлеба, за что я ему благодарен. Однако, с ним постоянно работали и другие люди — Ренд, Харлу и ещё один, долговязый упырь с бельмом на глазу. Я их ненавидел. Они постоянно избивали меня, если я что-то делал неправильно. Когда я жаловался на это Эрвальду, он лишь качал головой, а после по своему обыкновению давал мне звонкую оплеуху. Кажется, весь свой запас слёз я оставил на этом проклятом кладбище.

Я ни с кем не разговаривал, старался быть как можно менее заметным, а свободное время проводил изучая древние надгробия. Правда, большую часть своего дня я посвящал тому, чтобы опускать в землю свежих покойников и выкапывать старые истлевшие кости. Кладбище было поистине огромным. Примерно в таком ключе прошло три года моей жизни.

Однажды Эрвальд спросил меня:

— Откуда ты пришёл?

Я ответил, что, кажется, из Гарота. Старик покачал головой.

— Там была красная чума, — сказал он.

Я кивнул.

— Почему ты выжил?

Я ответил, что не знаю. Эрвальд вновь покачал головой, после чего сказал:

— Я бы хотел помочь тебе, бенгель. Возможно, мне стоило бы заваливать тебя работой до тех пор, пока ты не сможешь подняться, но я придумал кое-что другое.

С этими словами Эрвальд протянул мне холщовый мешок. Там лежал кусок солонины, краюха ржаного хлеба, несколько картофелин и луковица. Затем старик вложил в мои руки несколько серебряных монет иллирийской чеканки.

— Это твоё жалованье. Ты свободен, — сказал он. Кажется, что какой-то огонёк сострадания блеснул в его стальных глазах.

— Но куда же мне теперь идти? — чуть не плача, спросил я.

— Отправляйся в Орден Чёрной луны, бенгель. Думаю, им будет интересно, почему ты не умер во время красной чумы.

Так закончилась вторая значимая часть моей жизни.

***

Сколько лет я провёл в Ордене — одним богам известно. Я отчётливо помню, как несколько дней блуждал по холмам Дола, как двигался дальше на восток зловещим трактом Мертвецов, где по ночам призраки пели свои нечестивые песни. Помню огромный замок, расположенный в ущелье, к которому вела одна узкая тропинка. И помню, как послушники Ордена едва не выкинули меня прочь.

— Я из Гарота! — всхлипывал я, когда две фигуры в чёрных мантиях волокли меня по коридору в сторону главных ворот.

Мои крики привлекли всю орденскую братию. Из внутренних помещений явился какой-то согбенный старец, который дал привратникам знак отпустить меня. Они брезгливо толкнули меня на каменный пол.

— Говоришь ли ты правду, юноша? — спросил меня старец.

— Д-да… — пробормотал я, боясь поднять голову.

— Гм, — сказал старик. Послушники, видимо, посчитали это за одобрение, так что вся орденская братия разошлась. А старик отвёл меня в помещения младших адептов.

С того самого дня началось моё обучение. Живя в Гароте, я мало что слышал об Ордене Чёрной луны, хотя, безусловно, он всегда был овеян недоброй славой. Там обучались некроманты, которых не любили во всем Шаэдоре. Тем не менее, я оказался здесь — и больше идти мне было некуда. С утра и до ночи я посещал занятия, на которых почтенные чтецы обучали послушников древним языкам, философии, медицине, анатомии. Некоторые дни целиком посвящались физической подготовке и фехтованию. Через несколько лет нас стали обучать простейшей магии — например, высекать призрачные искры с помощью нескольких магических слов и щелчка пальцами рук. Тогда же магистр Теогаст на одном из уроков истории рассказал, что мир, в котором мы живём — лишь тень, оставленная прежней цивилизацией, существовавшей тысячи и тысячи лет назад.

— Тогда существовала Терзея, — говорил он, — мир, похороненный в призрачном измерении вместе со своими государствами и владыками. Мы ходим по той земле, где полчища неживых воинств денно и нощно сталкиваются друг с другом в кровопролитных битвах. Естественно, всё это происходит в других мирах, неподвластных нашему пониманию.

Ещё через несколько лет, научившись оживлять мёртвых и давать им простые указания («стой», «иди», «подними руки»), я узнал о том, что полубоги Терзеи способны перемещаться между мирами и иногда они забредают в мир живых, где предаются утехам, что близки всему человеческому роду. Их потомство впоследствии получает магические способности. Вот только не каждый, рождённый с таким «даром» умеет его использовать, так что десятки потенциальных колдунов были убиты в пьяных драках или прозябают в нищете. Задача магических орденов — находить подобных отпрысков и обучать их магии до тех пор, пока зачатки вмешательства полубогов Терзеи ещё теплятся в их душах.

Я был одним из таких людей. Благодаря этому красная чума обошла меня стороной. А теперь с каждым днём я креп в магическом искусстве. Приблизительно к семидесяти годам каждый некромант Ордена вправе овладеть наиболее сильными заклятиями. Одно из них позволяет продлевать свою жизнь. Магистр Теогаст, например, живёт уже около шестиста лет. Теперь и мне было суждено вступить на тропу великих истин.

Столько воды утекло с тех времён… Но я явственно помню первый ритуал обращения к богам. Я был способным учеником и уже около десятка лет с успехом пользовался заклинаниями для продления собственной жизни, так что время для меня практически остановилось. Время от времени некроманты открывали врата в призрачный мир Терзеи, отправлялись туда и разыскивали полубогов, способных дать им ответы на различные вопросы или обучить смертоносной магии.

— Всё это делается для защиты нашего ордена от вмешательства извне, — говорил магистр Ульвин, — нам нет дела до мирской славы или владениями обширными землями. Знания древних богов всего-навсего позволяют нам оставаться в тени.

Но со временем стало ясно, что он лукавит. Весь призрачный мир Терзеи удерживал в своей власти могущественный Баал Адоин, Спящий бог. Никто не мог сказать точно, как он выглядит, однако все знали о его могуществе. И потому некроманты ордена стремились пробиться сквозь пелену древних защитных заклятий мира призраков, чтобы пробудить его от вечного сна и призвать в мир живых. Они хотели обрушить его гнев на весь Шаэдор, чтобы подчинить всё человечество своей воле. И я был одним из них. Некроманты молились Баал Адоину. Я молился вместе с ними, но хотел говорить с богами как равный.

***

Ландшафт Терзеи больше похож на кошмарный сон. Пепельные небеса расстилаются над чёрной бесплодной пустошью, из которой вырастают уродливые мёртвые деревья, а горизонт обрамляют циклопические, будто бы вывернутые наизнанку, горы. Остатки древних сооружений — разрушенные дворцы и церкви — дают приют теням полубогов. Те принимают самые причудливые облики, от чудовищных демонов до обычных людей. Но они всегда охотно беседуют с пришельцами извне, правда, в своей манере.

Выбраться из Терзеи нельзя до тех пор, пока тебя не призовут из мира живых. Я очень сильно рисковал, украв у магистра Ульвина древние свитки, в которых описывается таинство проведения ритуала связи с богами. Я открыл портал и шагнул в него, не испытывая ни малейшего страха в душе. У меня была особенная цель.

Полубоги — те же люди, загнанные в призрачное измерение, а, значит, ничто человеческое им не чуждо. Я путешествовал по бескрайним выжженным равнинам Терзеи, встречая самых разных существ и говорил с ними. Обычно некроманты отправляются в этот мир раз в несколько десятков лет, но время здесь течёт совсем по-другому. У меня были сотни лет, которые я тратил на то, чтобы обучиться самой сильной древней магии. И тогда я принялся осуществлять свой финальный замысел.

Он заключался в том, что я планировал стравить полубогов в кровопролитной войне и призвать всю мощь Баал Адоина, а затем победить его в схватке. За те тысячелетия, что призраки томились в Терзее, они построили свои примитивные государства, изредка вели войны друг с другом и заключали союзы. Я втирался в доверие к каждому полубогу-правителю — к Твалви Сокрушителю (после чего я украл его призрачный клинок, Индоран), властителю Чудовищного моря, к Регебусу, повелителю Чёрной горы, к Тавал Тусиду, владыке мрачных копей Сервегарда. И каждый раз я стравливал их друг с другом, обрекая на войну. Находясь в Терзее, полубоги, очевидно, оставили свой разум в ином измерении, а потому, совершенно осатанев, они откликались на мой призыв.

И наступил тот момент, когда я отрубил Индораном голову своего последнего союзника, Рокто Ужасного. Она ещё не успела скатиться по ступеням древнего храма, как я обратил свой взор к серым небесам Терзии и крикнул:

— Я победил твою стражу, Баал Адоин! Теперь я вызываю на бой тебя!

У меня не было сомнений в том, что я его одолею. В конце концов, это был одряхлевший престарелый бог, по собственному желанию удалившийся от дел. Я же был полон сил.

Но Баал Адоин не ответил мне.

Тогда я принялся странствовать по обезлюдевшей Терзее и искать древние знания. Великие библиотеки были похоронены под землёй, но я изучил каждую книгу, каждый свиток и каждый манускрипт. Боюсь даже думать о том, сколько времени это у меня заняло. Мне не нужно было есть и спать. Всё, что я делал — бродил по сожжённой земле и жадно поглощал знания призрачного мира. Прошла не одна вечность, в течение которой я постоянно взывал к Баал Адоину.

И однажды он ответил мне. В тот день впервые пошёл дождь. Небеса ударились о землю, заклубился серый туман, и из него вышел сам Спящий бог. На сей раз он решил принять облик благообразного старца.

— Ты хотел говорить со мной на равных, — тихо произнёс он, — и вот я здесь. Ты, выскочка из мира живых, пробудил меня от вечного сна… Зачем?

— Я желаю сразиться с тобой, — сказал я.

— Во имя чего? — устало спросил Баал Адоин.

— Я хочу стать богом.

— Земля Терзеи орошалась солёной кровью и перестала плодоносить, — сказал он, обводя руками окружающую нас равнину, — если бы сюда упала хоть капля слёз, это был бы иной мир. Ты обрёк себя на добровольное затворничество… Сколько столетий ты провёл в заточении? Ради чего?

— Ради победы над тобой, старик, — ответил я. Но в мою душу закралось сомнение.

— Но меня нет здесь, — покачал он головой, — ты не оставил никого в этом мире.

— Я же говорю с тобой! — я произнёс заклятие, и в моей руке синим огнём вспыхнул волшебный Индоран. Но Баал Адоин лишь печально улыбнулся:

— Подобно тому, как вся цивилизация, к которой ты когда-то принадлежал, является бледной тенью великой Терзеи, так и я всего-навсего отражение Баал Адоина.

Мне показалось, что старик блефует, а потому я нанёс удар Индораном, которым уничтожил не один десяток призрачных полубогов. Но клинок прошёл сквозь Баал Адоина, не нанеся тому никаких повреждений.

— И подобно этому, весь мир Терзеи, в который ты принёс столько боли и страдания, является лишь жалким отголоском того мира, в котором ты мог бы встретиться со мной, — кротко улыбнулся Баал Адоин, — мне даже не нужно наказывать тебя, ибо ты сам ослепил себя гордыней и ненавистью и навеки заточил здесь. Ты убил каждое существо в этом мире и остался один. Никто не явится за тобой из мира живых, потому что место, где я сейчас говорю с тобой, не существует ни в одном из измерений. Теперь в твоём распоряжении вся вечность — так что, думаю, тебе придётся придумать, как развлечь себя в своей огромной одиночной камере.

Призрачный клинок выпал из моей руки и глухо ударился о чёрную землю. Баал Адоин развернулся и медленно двинулся в сторону серого тумана. Я упал на колени и зарыдал.

— Вечность на то, чтобы оросить слезами всю Терзею, — задумчиво изрёк старик, не оборачиваясь, — думаю, ты справишься.

Когда красная чума съедала жителей моей деревни, выплёвывая лишь изуродованные трупы, я молился со слезами на глазах, но боги не слышали меня. И тогда я решил говорить с ними на равных. Но они отвернулись от меня. Вечность, которую мне суждено провести в Терзее, бродя по уничтоженным городам, не встречая ни единой живой души. Вечность, в течение которой чёрная ненависть будет точить моё сердце. Вечность, на которую я обрёк сам себя.