Торт

01.07.05

Мари послюнявила пальцы, чтобы разделить две слипшиеся страницы, которые капля смородинового сиропа запечатала много лет назад. Карие глаза пробежались по забытому рецепту и нашли ингредиенты для пропитки коржей.

100 грамм сахара

150 мл смородинового сиропа

4 столовые ложки коньяка

– Точно, коньяк!

Радость была недолгой. Мари отложила кулинарную книгу и беспомощно оглядела кухню: вокруг царил хаос. Десятки грязных тарелок в раковине, две отмокающие кастрюли с прилипшими кусочками бисквита, несчётное количество грязных ложек и вилок разного калибра и, возможно, отживший своё сотейник с пригоревшим на дне сиропом (а ведь это был один из подарков на свадьбу с Бадом). В коридоре стояло пять  коробок с украшениями – гирлянды флажков, заботливо сшитых из старой одежды, электрические гирлянды с мерцающими огоньками и прочие атрибуты праздника: бумажные колпаки на резинках, цветные салфетки и складная горка для малышей.

На Мари стало накатывать отчаяние. Завтра у детей день рождения, и ещё столько предстоит сделать, а у неё уже пальцы судорогой сводит.

– Лиза, а где у нас коньяк? – на её крик из коридора вышла девушка и встала у порога, не сумев протиснуться между коробками. Она оглядела царивший на кухне хаос с приоткрытым ртом.

– В кладовке на нижней полке, в коробке с ликёрами.

– Принеси, пожалуйста, а то я совсем ничего не успеваю! Гости уже почти на пороге, а сколько подарков принесли…

– Хорошо, Мари. Я поставлю на этажерку.

Этажеркой служило старое фортепьяно в коридоре. Закрытую на ключ крышку украшали детские поделки из скорлупы орехов, косточек хурмы и прутиков. На верхней крышке стояли награды Бада, за бронзовым частоколом которых скрылись три скромных кубка Мари с серебристыми завитушками. Выполнив поручение, Лиза вышла в прихожую и осторожно прикрыла дверь. Тяжёлые ветки пурпурной бугенвиллеи шлёпались о её платье, когда она прошла по мощёной дорожке и вышла на улицу. Там рядом с кованой калиткой стояли люди. В руках они держали свечи и игрушки, которые складывали к двум фотографиям и охапке цветов. Они слетелись сюда, движимые одной непреодолимой для человека силой, и гул их голосов заставлял дрожать вечерний воздух, словно здесь собрался пчелиный рой.

– Ну как она? – спросил пожилая женщина в балахоне, расшитом бело-красными узорами.

Лиза отрицательно покачала головой, и у кого-то вырвалось «совсем с ума сошла!». По толпе разнёсся общий вздох и гул усилился. Если бы кто-то посторонний  заглянул бы сейчас в садовое окно и увидел, как деловито Мари помешивает пропитку для торта, то ему и на ум бы не пришло, что хозяин этого дома опрометчиво оставил детей одних в машине и направился к той, о которой давно знали все собравшиеся, кроме самой Мари.

Сама женщина и не думала предаваться скорби. Завтра у детей день рождения, но она начнёт праздновать его уже сегодня в полночь. Ведь едва Лиза вышла за дверь, как Мари подошла к праздничным  коробкам и вытащила лежащий сбоку пакетик, подпёртый гирляндой из картонных букв с осыпавшимися блёстками. Она осторожно развернула его и достала витую свечку с почерневшим фитильком.

Улыбка, приклеившаяся к лицу Мари с того момента, когда утром к ней постучал офицер с помощником, мнущим кепку вспотевшими пальцами, стала медленно сползать с её лица. Взгляд молодой женщины застыл, и в нём появилась мрачная, какая-то свирепая решимость.

Когда часы пробили двенадцать, женщина медленно моргнула и подняла голову. Её взгляд упёрся в бутылку коньяка, лунный свет мерцал в янтарной жидкости.

– Время праздновать!

 

14.10.1989

– Ну, кому следующий кусочек? – густой голос тёти Долорес можно было услышать даже в конце сада. Она обожала устраивать праздники. Её пышные руки, казалось, были созданы для того, чтобы дарить радость. Женщина бережно протирала каждое блюдечко большим пальцем с обкусанным ногтем и с любовью клала на фарфоровую поверхность кусочек торта словно малыша в колыбельку. Своих детей у неё не было.

Осень выдалась жаркой, поэтому день рождения Мари решили праздновать на улице. Дети уже успели утолить первый голод мясом с тушёными бобами, нагуляться в саду за домом и теперь с предвкушением ждали торт – двухъярусное чудо из шоколадного бисквита, украшенное кремовыми цветами.

– Кому ещё не досталось? – прихрюкнула тётя Долорес на последнем слоге, когда капелька пота попала ей в ноздрю.

Мари посмотрела на одинокое блюдечко и поняла, что не видела Питера после игры. Она подхватила последний кусок торта и ускользнула в сад. Мальчик оказался там, где Мари и ожидала его найти. Питер сидел на верхнем этаже шалаша, который они строили две недели. Бледный и невысокий, он не походил на окрестных детей, так что его было трудно с кем-то спутать. Тонкие руки сжимали жерди с потрескавшейся корой, серые были глаза полузакрыты.

– Ты почему здесь сидишь? – Мари взлетела по двум ступеньками из железных балок, которые они поздно вечером стянули со двора зануды Сильвии, и оказалась на площадке.

– Да вот, думаю, как лучше спуститься, – на её голос Питер обернулся, и Мари опять стало немножко стыдно за то, чем закончилась их ночная вылазка. Она тогда потянула нижнюю трубу с облупившейся белой эмалью и зацепила лежащий сверху полотенцесушитель. На обратном пути она служила  Питеру костылём.  – Вижу, торт уже разрезали.

– Остался только твой кусочек! – Мари присела на тёплый дощатый пол и поставила угощение. Она разгладила многочисленные персиковые оборки платья и сама стала похожа на праздничный торт. Питер не спешил есть, а кремовые цветы уже стали вянуть под жарким солнцем, покрываясь сахарной росой.

– Тебе не нравится? – не выдержала Мари и надула губы. – Ну, тогда посмотрим, какой торт будет на твой день рождения!

– У меня его нет, Мари. – Девочка приоткрыла рот. Такая мысль даже не приходила ей на ум.

– Тогда…давай сегодня будет и твой день рождения! – Мари эта идея понравилась, и Питер, кажется, тоже не был против. – Только вот где бы найти спички…

Мари стала обыскивать укромные уголки шалаша между жердями. Там дети часто оставляли записки друг для друга, а некоторые хранили спички или зажигалки тайком от взрослых. Однажды их общего друга Валентина застукал за этим делом муж Долорес и задал ему хорошую трёпку. Теперь мальчик прятал свои запасы в шалаше, грозясь превратить его когда-нибудь в пылающий факел.

– Мари…

– Да? – девочка сунула руку в тайник, где сходилась неровная стена из жердей и дощатый пол, и к своей досаде наскребла там только свалявшиеся комки из пыли и пожухлых листьев.

– Я хочу тебе кое-что показать, Мари. Тебе не нужны будут спички.

Мари вынула руку и с подозрением уставилась на Питера. Он переехал с приёмными родителями в их городок меньше года назад и уже успел стать незаменимым товарищам по играм. Правда Питер никогда не бегал, предпочитал играть в прятки и знал очень много историй. Обычно они собирались по вечерам в доме Валентина или в шалаше и слушали о тех временах, когда Кракен утаскивал на дно морское корабли. При этом иногда на лице мальчика блуждала полуулыбка, когда он видел страх на лицах других детей. Тогда он обычно неожиданно ударял себя по колену, показывая, как трещала палуба корабля под огромными щупальцами с присосками, и все дружно вздрагивали. Мари была единственной, кто никогда не поддавалась на эту шутку, и только в её окно он иногда вечером кидал гальку.

Питер взял одной рукой блюдечко, а другой прикрыл его со стороны. Мари заподозрила что-то неладное, ведь здесь не было ветра. Питер посмотрел на неё – его взгляд заострился, прозрачные серые глаза на мгновение впились в шоколадные – а потом подул на свечки.

Белые фитильки дрогнули. Сначала Мари показалось, что от дыхания Питера, и она чуть было не ударила его с досады (неужели она попалась?!) Но потом произошло чудо: скрученные нити повело, они стали изгибаться, как живые, пока не вытянулись почти вертикально. Потом между ними проскочили искры, от которых ворс на фитилях сморщился и исчез. Мари показалось, что в тишине укрытия раздался тихий щелчок, словно кто-то щёлкнул зажигалкой, и через мгновение полутёмный угол шалаша осветился. Весёлые язычки пламени заплясали на витых свечках, воск закапал по цветным спиралькам, застывая на шоколадном бисквите причудливыми лепестками.

– Как ты это сделал? – Мари не могла скрыть своего удивления. Питер просто не успел бы подготовить этот фокус.

Мальчик не ответил. Вместо этого он тяжело вздохнул и осел, потирая плечо. На его бледном лице выступил пот.

– Как-нибудь в другой раз. С днём рожденья, Анна-Мари! Пусть это будет наш день, – и Питер задул свечу.

Со стороны дома доносились голоса. Именинницу хватились: пора была играть гостям недавно разученную пьесу, а Мари ещё не отмыла руки от сладкого крема. Дети быстро спустились с площадки и выбежали из шалаша. Уже начинали зажигать праздничные фонари. Это был чудесный день рождения, только одно показалось Мари странным. Она поняла это уже вечером, перебирая в кровати полученные подарки. Когда они вернулись к гостям, Питер больше не хромал.

 

02.07.05

Три бисквитных коржа покоились на прослойках-подушках из смородинового конфитюра, двойной ряд роз из масляного крема опоясывал торт. Она была так занята его приготовлением, что не заметила, как Лиза открыла дверь и в коридор вошли трое. Они что-то принялись говорить ей, но она слабо обращала на них внимание. Когда свечи были установлены, Мари подняла глаза и наконец осознала, что в доме посторонние.

– Лиза, кто это?

– Мари, они хотят тебе помочь. Послезавтра похороны,  а в доме ещё ничего не готово, — умоляла её Лиза, а молодая женщина не могла взять в толк, чего им всем от неё нужно. Она хмуро осмотрела троих крепких мужчин и попросила их выйти, но они не сдвинулись с места. Только когда она достала зажигалку, все разом отпрянули от неё. Мари поняла, что они боятся газа, и чуть не рассмеялась. Сегодня очень важный день, а они считают, что она хочет взорвать дом, доставшийся ей от родителей.

Мари поднесла зажигалку к единственной витой свечке, и она зашипела, разбрасывая искры. Когда она стала зажигать от неё остальные, один из мужчин стал что-то доставать из-за пазухи, и Мари запаниковала. Она не знала, как это делал Питер. Мужчины ещё приблизились, и у Мари не осталось шансов. Боясь оглянуться, она резко выдохнула и разом задула свечи. Последним, что Мари запомнила на кухне, был сильный щелчок и синий дым, протянувшийся от погаснувших фитилей. Он стал клубиться в воздухе, сплетаясь в узоры, похожие на лестничные ступени. Она попыталась схватиться за них, но пальцы прошли сквозь дым, и в кухне, где горела люстра, подсветка и несколько бра, стало очень темно. Мари потеряла равновесие и стала падать. В панике она замахала руками и зацепилась в воздухе за что-то твёрдое. Она дёрнула это на себя, и пчелиный рой, гудевший в её голове с этого дня, наконец-то замолк.

 

14.10.1989

– Питер?

Мари открыла глаза и поняла, что вцепилась в чужое плечо. Перед ней сидел Питер. Лучи осеннего солнца струились сквозь жерди мягким золотом, превращаясь над головой мальчика в подобие нимба. Его лицо на тёплом фоне казалось мертвенно-бледным. Он поморщился, и Мари убрала руку – на детском костистом плече остались следы её ногтей.

Мари боялась оглядываться. Она видела, что сейчас осень, слышала смех празднующих – сколько ей сейчас? – и ей казалось, что она слышит вдалеке голос покойной тёти Долорес. Она также полна сил, и болезнь ещё не иссушила её пышное тело.

– Я правда, – Мари запнулась, не в силах это произнести. В растерянности она посмотрела вниз на пол и увидела вокруг себя ряд персиковых оборок. Нет, туда тоже лучше не смотреть. Она подняла голову и опять посмотрела на мальчика,  – правда, здесь? Или меня уже увезли в жёлтый дом?

Питер разглядывал её лицо, а потом, словно убедившись в чём-то, кивнул. Мари с облегчением выдохнула, но потом опять забеспокоилась. Как объяснить всё Питеру, как вообще всё это возможно? Но голос внутри тут же шепнул: а имеет ли это вообще значение? Последняя мысль придала ей сил, и Мари стала рассказывать. Питер смотрел куда-то в бок и, казалось, совсем не был удивлён. Взгляд мальчика опять был сонным – та внезапная апатия, которую она никогда не могла в нём понять.

– Питер? – ей показалось, что он уже не слушает её.

– Ммм? – Питер наконец-то повернул к ней голову, и у Мари защемило сердце, когда она увидела, что в прозрачных глазах застыли слёзы. Он взял её руки в свои и после минутного молчания произнёс. — Я знаю, чего ты хочешь, Анна-Мари, но я не могу тебе помочь.

– Почему? – Мари попыталась инстинктивно выдернуть руки, но мальчик сжал их с недетской силой.

Потом Питер заговорил странным тягучим голосом, каким он рассказывал им в детстве всякие небылицы, и сейчас Мари хотелось, чтобы оно так и было. Впервые за этот день, растянувшийся на шестнадцать лет, ей стало страшно. Если бы сейчас Питер хлопнул себя, как детстве, по колену, она бы закричала.

– В моих краях люди раньше верили, что душа человека живёт в воздухе, волшебная субстанция смешивается  в лёгких с кровью и рождается жизнь. На самом деле жизнь рождает огонь. Мы селим его в сердце и разуме, но он где-то здесь и здесь, – Питер указал подбородком куда-то в область позвоночника. –  Мы воспламеняемся от идеи, горим ей. А твоё молчание тогда сжигало меня сильнее слов.

Питер замолчал, но Мари нечего было сказать на это. Она не понимала его.

– Помнишь книжную ярмарку, где ты встретила Бада? – Мари осторожно кивнула. – Первый раз ты не пошла на неё, и случилась большая беда, – Мари поджала пальцы правой руки, которую опять стало сводить. Питер горько усмехнулся. – Значит-таки помнишь. Мы с Валентином вытащили тебя, но было слишком поздно. Одна рука почти не двигалась, пальцы склеились. Хирург потом смог разделить их, но играть ты больше не могла. Тебе пришлось оставить мечты о карьере пианистки. Но ты была со мной.

Мари было трудно в это поверить. Да ей пришлось забросить фортепьяно, когда родился ребёнок, но она любила Бада, а Питер продолжал:

– Мы поженились, родился Майкл – да, я знаю, что так ты назвала сына Бада, но мой сын был первым. И я хотел бы вернуть тебя прежнюю, наш день. Хотя в глубине души боялся, что, ни случись того пожара, ты бы вряд ли осталась со мной. Мы поселились в доме твоих родителей, и всё было бы даже неплохо, но по ночам ты просыпалась и думала, какой была бы твой жизнь без этих шрамов, чьё дыхание согревало бы тебя? Не этот дом, не эта семья. Даже собака была бы другой. Приближался твой день рожденья, и я увидел, что ты перебираешь изуродованными пальцами ту чакону.

– Но я и так не стала пианисткой, Питер, – не выдержала Мари. Мальчик, бывший когда-то её мужем, покачал головой.

– Есть разница, Анна-Мари, между вынужденным выбором и тем, когда у нас вообще его нет. Со мной у тебя его не было. С Бадом ты сама отказалась от своей мечты.

Питер прислонился спиной к стене, и ворот его рубашки сбился, обнажая побагровевшие следы на плече.

– На свой юбилей ты испекла чудесный абрикосовый торт с мармеладом. Я сам зажёг свечи и попросил тебя загадать самое сокровенное желание. Ты сначала отшучивалась, говоря, что у тебя всё есть. Последнее, что я помню – ты задула свечи, а Майкл зажмурился и отвернулся. Мог ли он что-то почувствовать? Иногда я утешаю себя тем, что так меня просто мучает совесть.

– Но почему я этого не помню?

– Таково было твоё желание: не помнить ничего. Ты забыла про пожар, а заодно и про нас. Последний раз мы виделись два года назад. Ты пришла ко мне, умоляя спасти Бада, заснувшего в машине у обочины. Снежный буран и включенный двигатель могут доставить очень много проблем.

И я бы смирился со всем этим, но ты приходишь ко мне уже в третий раз. Сейчас у меня не осталось ничего внутри. Нечем зажечь.

Какое-то время они просто сидели. Солнце уже садилось, и чем темнее становилось в шалаше, тем крепче росла в Мари непонятная ей уверенность. Она родилась в улыбке Питера, в тех долгих летних вечерах, что они провели вместе.

– Расскажи мне о Майкле. О том, как мы жили.

Теперь рассказывал Питер. Некоторые моменты она узнавала – детские считалки, любимая кесадилья на ужин, большое панно из ракушек. Когда Питер стал вспоминать о вечере на пляже, который они провели втроём, прощаясь с летом, Мари приблизилась к нему. Если бы кто-то сейчас заглянул в шалаш, то заулюлюкал бы: «Мари  целуется с Питером! Мари целуется с Питером!». Но вряд ли кто-то из них расслышал бы это. Раскалённая лава заструилась по венам Питера, растеклась по бронхам и, прочертив тонкие веточки капилляров, запылала золотым деревом. Чем больше росла его крона, тем сильнее вокруг Мари что-то мелькало и неслось со страшной скоростью, пока в один момент не слилось в единый белый поток.

Мари хотела взять Питера за руку, но вдруг вздрогнула и остановилась. Только сейчас она окончательно осознала. Робкая улыбка разрезала бескровные губы Питера.

– Это последний раз, Мари. Загадай желание!