Скованные одной цепью

Каменные бока улицы сжимались всё сильнее, стремясь сдавить и расплющить стремительно летящий мотоцикл. Зловещий серый монолит навис над головами, уже готовясь наступить тяжёлой пятой, но в последний момент им всё же удалось вывернуться. Приветливо дунул в бок гуляющий по широкому проспекту ветер, замахали поднятыми вверх руками парковые деревья на противоположной стороне.

– До завтра.

И уколовшись губами о колючую небритую щёку Динка не оглядываясь побежала по улице и нырнула в дыру подземного перехода. Ветер влетел за ней, весело раздувая волосы, а потом отвлёкся, погнал по грязному полу горсть рекламных листовок. И в парк за ней он не последовал, остался ждать снаружи.

Крошился и хлюпал под ногами грязный рыхлый снег. Точнее, то, что от него осталось. Вот так – зима ещё толком не началась, а снега уже нет.

Парк уютно принял в свои объятия, застенчиво извиняясь за лужи и общую неприбранность. Парк любил, когда в нём собирались люди. А стылой зимой кто попрётся отмораживать попу на твёрдых скамейках и мочить ноги в бескрайних лужах? Только Бандерлоги.

Бандерлогами их обозвал Динкин отец. Да они, в общем-то, и сами были не против. Собраться бандой в дюжину человек, греть руки о весёлое летящее во все стороны пламя и танцевать, слыша в ушах только гул пролетающих мимо огненных шаров. Что ещё нужно для счастья?

Но в этот раз веселье закончилось, даже не начавшись.

Ещё только приближаясь к маленькому амфитеатру, скрытому от посторонних глаз телами мохнатых елей, Динка почувствовала что-то неладное. Было непривычно темно. И тихо.

Не горели светляки в руках, никто не шутил, не смеялся. Ребята, как нахохлившиеся воробьи, сидели на ступеньках, сбившись стайкой, словно хотели согреть друг друга теплом своих тел.

Слова приветствия сорвались с губ, но вместо того, чтоб взлететь, просто выпали изо рта и упали под ноги тяжёлыми камушками.

– Что случилось? – спросила она, подходя ближе.

– Боньку схватили, – глухим голосом сообщил Тим, подвигаясь, давая ей место на ступеньке.

Внутри, в животе стало тяжело. И холодно, словно она проглотила булыжник. Растерянно передвигая ноги, Динка подошла и села между Тимом и Плошкой. Ребята сдвинулись, Плошка обнял девушку за плечи. И она, не сдержавшись, разрыдалась.

Все молчали. Парк ничего не понимал, но молчал вместе с ними. Он чувствовал, что случилось что-то очень плохое, но не знал, как помочь.

Бонька была самой отчаянной из них. Она ничего не боялась. И, казалось, даже специально дразнила судьбу, играя с огнём там, где это было смертельно опасно. Доигралась…

Птичники подмяли под себя город как-то незаметно. Ещё вчера территория была поделена между несколькими бандами, а уже сегодня они были везде. Острая «галка» – знак победы мозолил глаза на каждом шагу. На рекламных бигбордах, в торговых вывесках… Даже деревья на главном проспекте стояли, раздвинув прямые пальцы стволов в этом знакомом жесте.

Птичники были… тварями. Уродами, каких ещё поискать надо. И ещё они ненавидели Крутящих огонь. Это было всем известно.

Пока стихийные маги выясняли, кто сильнее на городских улицах, у Птичников был шанс. Вот только уличные войны отнимали много жизней, разрушали город, и маги ушли с городских улиц меряться силами на Арену.

Три года подряд Крутящие выигрывали ежегодное Состязание, забирая Кубок Достойнейших, и Птичники, затаив обиду, перестали тратить магию на соревнования. А вскоре и вовсе покинули территорию Арены. Все думали, что они сдулись, а они тем временем захватывали территорию. Тихо и незаметно. Улица за улицей. Пока однажды весь город не оказался опутан единой сетью.

Со стороны это выглядело так, словно у них появился новый кумир. Чёрный стяг с золотой галкой взметнулся над стелой на главной площади. Каменщики и градостроители получили больше привилегий. Город стал пухнуть и расти, расползаясь всё шире. Щупальца метрополитена протянулись за пределы кольцевой. Поля, тянувшиеся на западе, быстро заполнялись конструктором многоэтажек, заливались асфальтом. Горожане радовались, торжественно заселялись в каменные клетки из стекла и бетона, довольно дышали выхлопными газами, гуляя мимо автостоянок, расползшихся пёстрыми пятнами на месте вырубленных рощ, и прочили Птичников в Парламент.

Поэтому, когда вышел запрет на кручение огня в общественных местах, никто не стал возражать. В конце концов, есть же другие способы повеселиться. И городские праздники, никогда раньше не обходившиеся без огненных представлений, стали просто музыкально-танцевальными.

Крутящие огонь были вытеснены за городскую черту. Им остались пустыри и помойки за гаражами. И только Бандерлоги ещё продолжали по старой привычке собираться в городском парке. Но с приходом весны придётся и им убраться отсюда. С Птичниками шутки плохи. Это знали все. Даже Бонька. Особенно Бонька. Знала.

– Мы должны… что-то сделать. Нельзя же… так… – рыдала Динка, уткнувшись носом в Плошкину куртку.

– Казнь послезавтра. На закате.

Слова залепили уши тяжёлой глиной. Динка отчаянно замотала головой, пытаясь вытрясти её, но у неё ничего не получалось.

Послезавтра Боньки не станет. На закате. В самое их время.

***

Отец ссутулясь сидел за большим массивным столом. Его широкие плечи словно хотели сжаться, занимать как можно меньше места. Просторный светлый кабинет с окнами на главную площадь теперь выглядел таким… искусственным. Словно картонная декорация на сцене театра. И его должность – это всего лишь роль, которую ему позволяют играть. Не больше.

– Мне жаль, котёнок…

Динка, всхлипнув, вылетела из кабинета, даже не закрыв за собой дверь.

Домой ночевать она не пошла. Отправила маме сообщение, что останется у подружки, а сама протиснулась через тяжёлые стеклянные двери, сбежала вниз по гремящей металлической лестнице и запрыгнула в душный вагончик поезда. Через полтора часа блужданий по подземному лабиринту такие же тяжёлые двери выпихнули её по ту сторону города.

Семь минут чавкающей грязи под ногами – и здравствуй старенький унылый подъезд, пахнущий кошками. Вползти на четвёртый этаж, нажать на гладкую бородавку звонка…

***

– Без вариантов, – проговорил он, подпирая спиной обшарпанную стену, когда Динка, грея руки о большую керамическую кружку, изложила свой план.

– Ты даже не успеешь разжечь пламя – тебя возьмут.

Девушка понуро опустила голову. Горячий пар поднимался вверх, собираясь на лбу мелкими капельками. Она рассеянно вытерла лицо тыльной стороной ладони и взглянула на мужчину.

– Если ты не поможешь… они убьют Боньку.

Векам снова стало горячо. Картинка перед глазами начала расплываться. Превратился в зелёное пятно чайник с оплавленным носиком, а липкая рваная клеёнка, наоборот, расползлась, занимая собой всё пространство тесной маленькой кухни. Большое тёмное пятно отлепилось от стены, придвинулось ближе, заслоняя свет. Запах бензина, такой знакомый шёл от его пальцев, когда они стирали слёзы с Динкиных щёк.

– Пойдём спать. А утром подумаем обо всём ещё раз.

***

Когда Динка открыла глаза, рядом никого не было. Плоский матрас почти не защищал от жёсткости деревянного пола, и девушка, со стоном поднявшись, принялась потягиваться, приводя в порядок ноющее тело.

В голое окно на неё нахально пялился серый рассвет, подсвеченный тусклым светом утренних фонарей. Динка, смутившись, поспешно натянула на голое тело свитер и джинсы. Трусики опять не нашла, как ни искала. Кайт говорил, что квартира ревнует его к Динке и коллекционирует чужое бельё. Врёт. Небось, опять пустил по ветру. То-то тот так её любит!

Скрипнула балконная дверь, и мужчина в одних тренировочных штанах проскользнул в квартиру, принося с собой бодрящий холод и ещё не растаявшие льдинки, усыпавшие ёжик коротких жёстких волос. Гладкие мышцы перетекали, неуловимо меняя положение тела в пространстве. Казалось, вот только что он стоял у балкона, а уже через мгновение исчезает на кухне.

– Чай будешь? – вопрос повис в воздухе.

Динка поёжилась и, стянув с постели колючий старый плед, завернулась в него. Балконную дверь Кайт даже не подумал закрыть за собой, и холод стелился по полу, облизывал босые ступни. Плевать. Главное, чтоб он помог вытянуть Боньку. А на всё остальное плевать.

***

Крыши, крыши, крыши. Отсюда сверху они казались полотнами, растянутыми на асфальте. Но стоит оступиться – и ты узнаешь, как обманчива эта картинка.

Он следил за тем, как гибкая фигурка подпрыгнула, ухватилась за край, подтянулась… Через пару секунд тонкий силуэт уже темнел чернильным росчерком на фоне серого неба. Одобрительно кивнул и помчался следом. Гонка началась.

***

Динка мчалась вперёд. Взлетала всё выше и выше. Перепрыгивала пропасти, даже не замедляя бега. Она научилась на глаз определять расстояние. Ветер с весёлым свистом летел рядом, дружески похлопывая по плечам. Боковым зрением уловила движение сбоку. Догнал! Ну ничего, так просто всё равно не обгонишь! И девушка свернула, срезая путь по увитому гибкими руками дикого винограда скату.

Ей нравилось гонять с Кайтом по крышам. Это напоминало то же упоение свободой, которое рождалось внутри, когда она крутила огонь. Сердце пело, кровь бежала по венам в сто раз быстрее, а душа так и вовсе летела впереди неё. Ещё быстрее! Ещё выше!

Но сегодня сердце не пело – тяжёлым комком бултыхалось внутри. А в нём давило, болело напоминание о том, что завтра одна из них исчезнет навсегда.

Снова поравнялись. Дома услужливо подсовывали под ноги свои макушки, то шершавые и чёрные, то гладкие и скользкие.

Прыжок. Ещё один. Мужчина вырвался вперёд и словно застыл в воздухе. Тело раскинулось, превращаясь в плоскую фигуру, парящую высоко над землёй. Динка едва успела затормозить. Четыре метра, даже больше. Ей не перепрыгнуть.

С завистью глянула на приземлившегося на соседнее здание Воздушника. Их забеги всегда заканчивались одинаково – рано или поздно на пути возникала слишком большая пропасть. При всём своём желании Динке было не перескочить через неё.

Когда она спустилась, Воздушник уже ждал, растянувшись на скамейке, ловя закрытыми веками жалкое тепло унылого зимнего солнца.

– А если бы я не успела затормозить?

Молча пожал плечами.

Динка разозлилась.

– Ты хочешь сказать, что я бы разбилась и всё?!

Он приоткрыл один глаз и лениво глянул на неё.

– Жизнь вообще мерзкая штука, ты до сих пор ещё не поняла этого?

***

Солнце было уже высоко, когда они приехали туда, где теперь собирались Крутящие.

Мотор затих, презрительно фыркнув напоследок. Здесь не было высоких зданий, и хмурое небо висело над головами так низко, что казалось можно достать до него кончиками пальцев. Не было деревьев, кроме старых корявых яблонь. Да редкие скелеты кустов пробивались кое-где, неведомым образом вросшие в щели старого покорёженного асфальта. Длинными рядами по земле тянулись железные зубы гаражей, перемежаемые кирпичными пломбами.

Кайт подождал, пока девушка спрыгнет с мотоцикла, и не спеша снял шлем.

Ветер тут же кинул в нос запах сырой кирпичной крошки и гнилых яблок. Мужчина брезгливо поморщился. Не любил он ни эти места, ни их обитателей. Но Дина просила, и он согласился помочь, хоть и был уверен, что дело гиблое. Бороться с Птичниками в открытую – безумие. Но если пойти на хитрость… может у них что-то и получится.

***

Они выслушали его план с недоверием, а потом пошли в отступную. Кайт презрительно скривился.

Дина и её друзья оповестили всех Крутящих, но явилась только жалкая кучка. Около полусотни, не больше. Они расселись вокруг Воздушника, вжимаясь в железные спины гаражей, заняли бетонные обломки и мусорные кучи. Какие из них маги? В их глазах давно угас огонь. Работа, дом, работа. На выходных залиться дешёвым пойлом, оставляя в кабаках всё, что заработали за неделю, и хоть на час забыть о своём жалком существовании. Убогие. Они не заслуживают ничего, кроме того, что заслуживают.

Он пожал плечами и пошёл туда, где оставил мотоцикл, но тут за спиной раздался звонкий голос:

– Трусы!

Мужчина остановился.

А девушка с горящими глазами обращалась к тем, кто уже вставал, собираясь расползтись обратно по углам, по привычным убогим баракам.

– Давно ли вы стали такими? Как вы – искры одного большого пламени, позволили каким-то проходимцам сломать себя? Сегодня Птичники у власти, а если завтра на их место придут Мокрые и прикажут топить ваших детей в городском пруду – вы и это стерпите?

Дина перевела дух. Кончики её волос уже светились от гнева. Щёки разрумянились. В глазах пылало пламя.

– Тебе хорошо говорить, – насмешливо протянул кто-то сбоку, – у тебя папаша Градостроитель. Да ещё и не последняя шишка в Совете. Тебя не тронут при любом раскладе!

Толпа загудела, зашипела, словно падающие на горячую сковороду капли масла. Дину обвиняли в таких вещах, что она даже растерялась. А Крутящие уже осмелели, их выкрики становились всё громче, некоторые даже вскочили со своих мест, надвигаясь на девушку. Они нашли, на ком выместить свою досаду.

Мимо уха что-то свистнуло – и гнилое яблоко чавкнуло о стену вязким рыжим пятном. Динка попятилась.

И тут воздух вокруг неё скрутился тугой петлёй. С шипением раздались невидимые кольца, рванулись вширь, отбрасывая особо осмелевших. Воздушник, казалось, не сделал ни одного движения. Просто стоял рядом с ней, обводя предупреждающим взглядом зарвавшихся огневиков. Но все, кто почувствовал на себе это холодное тяжёлое прикосновение, тут же съёживались, отводили глаза, затихали и спешили поскорее отползти в сторону.

– Пойдём.

И он не оглядываясь пошёл прочь. Динка, торопливо перебирая ногами, двинулась следом. Она опасалась, что в спину сейчас прилетит, но всё было тихо. От некогда горящих сердец остался только пепел.

***

Лифт пыхтел, поднимая его на самый верх. Длинный коридор небрежно расстелил под ногами мягкую ковровую дорожку. Массивные резные двери глянули надменно, не желая пропускать этакого проходимца в святая святых – кабинет Главного Советника. Но это не вызвало у него благоговейного трепета, и, уверенно дёрнув на себя бронзовую ручку, Кайт вошёл в кабинет.

Здесь было сосредоточие роскоши, безвкусно кричащей из каждого угла: «На колени, смерд! Ты не достоин даже ворсинки на ковре, покрывающем этот дивный палисандровый пар…» Вошедший нагло шагнул на роскошный узорный ковёр, да ещё и ноги об него вытер.

Сидящий за столом Советник поднял голову и криво усмехнулся.

– Высоко забрался, Хок. – Кайт скорчил гримасу, словно собирался улыбнуться, но потом передумал.

– Тебе никогда не взлететь так высоко. Небо принадлежит праворождённым, – последовал надменный ответ.

– Ну-ну, – хмыкнул Кайт, – Что ж вы так долго ползали в грязи, прежде чем подняться?

Советник встал, откидывая за спину длинные светлые волосы. Он был выше Воздушника на целую ладонь, но гораздо уже в плечах. И в схватке один на один Кайт неоднократно сбивал гонор с самоуверенного Птичника, даже когда они были детьми. Он не сомневался, что тот примет его. Хотя бы ради того, чтобы заново самоутвердиться. И оказался прав.

– А ты, я вижу, до сих пор там ползаешь? – Хок показал на грязный рукав старой кожаной куртки собеседника и продолжил: – Я всегда говорил, что небо не для тебя. Вот в земле копаться – самое то.

Кайт не ответил на оскорбление, лишь подошёл к столу и стёр с рукава грязь полотнищем чёрного шёлкового флага. Глава совета сузил глаза.

– Зачем ты явился?

Кайт немного помедлил с ответом.

– Слыхал, ты собираешься казнить Огневичку?

– И не просто казнить, – Советник осклабился, – Сжечь! Да, клянусь, это будет отличная шутка!

И Птичник довольно расхохотался. Его узкое лицо исказилось, острый нос вытянулся, ещё больше придавая своему обладателю сходство с хищной птицей.

– Крутящая огонь умрёт, сгорев на костре! Какая ирония!

Его собеседник покачал головой, не разделяя веселья:

– А если они поднимут бунт?

– Кто? Огневики? – Глава Совета отмахнулся. – Не смеши меня! Они прячутся по углам, как крысы. Боятся носа высунуть из-под пола. Детишки, у которых давно надо было отобрать спички. Даже эти, как их – Бандерлоги. Одно название чего стоит! Словно стая грязных обезьян из детской книжки. Тьфу.

Он скривился.

– Отмени казнь, – неожиданно попросил Кайт, – Замени тюремным заключением. Пусть посидит, подумает. С детьми воевать… низко.

Но Хок отрицательно покачал головой.

– Показательная казнь будет как нельзя кстати. Я намереваюсь этой весной баллотироваться в парламент. Мой город растёт и процветает. Все сыты, довольны, счастливы. А кучка мелких поджигателей… Будет лучше, если они перестанут путаться у меня под ногами.

Кайт молчал. Глупо было бы думать, что Птичник послушает его… Впрочем, он узнал, что хотел.

А Советник меж тем приблизился к окну и неожиданно вкрадчиво произнёс:

– Как думаешь, что сделает с тобой наместник, когда узнает, что ты спишь с его дочкой? Ты же старше её лет на десять! Сколько ей? Пятнадцать?

– Восемнадцать, – лениво отозвался Кайт. – Так что пришить совращение малолетней не выйдет.

– Жаль, – скривился Хок.

– Той девочке, которую ты собрался казнить, всего четырнадцать.

– Нынешние дети рано взрослеют, – развёл руками Советник, – и в угол их ставить уже поздно. Вчера она устроила огненное представление в драмтеатре, а завтра взорвёт здание Городского Совета. Я вынужден пойти на крайние меры, иначе они почувствуют свою безнаказанность и вовсе сядут на голову.

Он холодно улыбнулся и, вернувшись за стол, склонился над бумагами, больше не обращая на Воздушника никакого внимания.

***

Динку он увидел сразу, едва вышел из здания. Она стояла, прислонясь к сиденью мотоцикла. Ветер дёргал её за концы алого шарфа, трепал короткие черные волосы, превращая девушку в дикобраза. Кайт был согласен с ветром – такая причёска шла ей куда больше, чем строгое гладкое каре.

– Ты почему здесь?

– Надоело пастись у входа в подземку.

Коротко вздохнул. Он не боялся гнева наместника. А вот Хок боялся его ещё меньше. Ещё не хватало, чтобы Птичник…

– Твоя банда в парке?

Кивнула.

– Поехали.

***

И с этим детьми он собирается устроить революцию? Нет, у него явно поехала крыша.

Дюжина подростков. Самому старшему не больше восемнадцати. Стоят, сбившись угрюмой кучкой.

«А сам ли старше был, когда попал в свой первый уличный бой?» – насмешливо фыркнул ветер.

Кайт вскочил на парковую скамейку и устроился на спинке, поставив грязные подошвы ботинок на облупленное сиденье. Парк недовольно скрипнул прогнувшимися досками, но возразить не осмелился.

– Ладно, покажите, что вы умеете.

Ребята нерешительно переглянулись. Затем один из них, тот, что постарше, отошёл в сторону и достал из кармана длинную цепочку. Свистнуло в воздухе серебристое колесо, и вот на его ободе уже разгорелось пламя. Миг – и вокруг мальчишки крутился огненный вихрь.

Остальные растянулись по площадке и последовали примеру своего вожака.

На угрюмых лицах разгорались улыбки, глаза сияли, воздух наполнился гулом и пением крутящихся снарядов. Кто-то рассмеялся совсем рядом – Динка. Она запрыгнула на перевёрнутый мусорный бак и теперь пританцовывала, развернув за спиной большие огненные крылья.

Зрелище было завораживающее. Огоньки. Живые огоньки.

Он быстро прокручивал в голове идеи, просчитывал направление ветра, силу пламени, скорость потока… А дети танцевали и смеялись. Они перебрасывались огненными вспышками, рисовали в воздухе пылающие фигуры, плевались огнём, соревнуясь, чей плевок получится дальше, мощнее, красивее…

К тому времени, как огоньки погасли, оставляя после себя горьковатый запах свежего пепла, в голове у Кайта был готов новый план.

***

– Почему ты стал Воздушником? – с любопытством спросила Динка, раскачиваясь на колченогом стуле и глядя, как он осторожно укладывает в заплечный мешок какие-то странные продолговатые свёртки.

– А почему ты Крутящая? – ответил он вопросом на вопрос.

– Потому что, когда мне было пять лет, я увидела огненное представление и влюбилась.

– Со мной было так же.

И мужчина скрылся в коридоре. Что-то прощально прошептала, закрываясь за ним, входная дверь… Надо бы пойти закрыть замок, но Динка продолжала качаться на стуле, задумчиво глядя в стену.

По словам отца, раньше город населяли одни маги. Но за последние годы всё меньше детей выбирали служение стихии. Мало кому хотелось, чтобы к сорока годам магия сожрала твоё тело изнутри.

А Воздушниками и вовсе становились единицы. Одно дело – попытаться пройти сквозь камень, воду, огонь – и стать каменщиком, мокрушником, огневиком. Совсем другое – сделать шаг в пропасть. Вера в то, что ты любишь больше всего на свете, должна быть настолько сильна, чтобы камень пропустил тебя, вода не дала захлебнуться, огонь согрел, но не сжёг. И всё же в любом испытании есть подстраховка. В любом, кроме прыжка в пустоту.

Она не встречала Воздушников до Кайта. Отец говорил, их всех уничтожили ещё во времена уличных войн. Видимо, не всех.

Странный выбор. Он мог бы стать Птичником – для этого всего-то и нужно, что рискнуть подчинить себе стальную машину. Но он выбрал иной путь.

***

Кайт вернулся только на рассвете. Проскользнул в дверь и, быстро раздевшись, вытянулся рядом с ней под шерстяным пледом. Динка вздохнула с облегчением. Она так и не смогла уснуть. Вопросы кружились в голове стаей встревоженных ос, но девушка боялась задать их. Боялась, чтобы яд того, что ей знать вовсе не следует, не проник под кожу, отравляя и делая пропасть между ней и воздушным магом совершенно непреодолимой.

Что их объединяет кроме безумного бега по крышам да старого матраса в убогой квартирке на окраине? Кайт одновременно притягивал её и отталкивал. С одной стороны, Динке льстило внимание взрослого мужчины, но с другой… Он её пугал. Взгляд светлых, почти прозрачных глаз гипнотизировал, подавлял волю. Нет, это надо прекращать. Пусть только он поможет вытащить Боньку, и больше она никогда не вернётся в эту тесную холодную нору.

***

Сон не шёл. Назойливо кружился рядом, давил на веки тяжёлой ладонью, но… не шёл. И Кайт, выскользнув из-под руки спящей девушки, направился на кухню.

Последние приготовления сделаны. Отступать поздно. Теперь остаётся только ждать и надеяться, что дюжины горящих сердец хватит, чтобы осуществить его план.

Воздушник разжёг конфорку под чайником и кинул горящую спичку в открытую форточку. Спичка погасла, едва коснувшись стылого дыхания приближающейся зимы.

Мужчина стоял у окна и сузив глаза рассматривал своего врага. Это уродливое каменное чудовище отняло его свободу. Заставило склониться, служить ему, проводить долгие часы на коленях, роя туннели, как червь. Тысяча дней без света. Почти сто сорок три недели не видя неба. Больше двух лет подземного заточения. Такова была плата за проигранный бой. Единственный Воздушник, оставшийся в живых, он ненавидел этот город.

И всё же сумел выбраться из земляных кишок. Научился летать заново, используя ненавистное каменное тело города как трамплин, чтобы вновь подняться в небо.

Воздушный маг с ненавистью смотрел на город, а город пялился на него пустыми глазницами окон, с застывшей в них серостью, щерил в ехидной ухмылке решётки заборов и издевательски гудел проволокой, привязанной к тонким балконными перилам. Сегодня на них болтался алый шёлковый шарф.

«Вот она – твоя нить», – насмехался город. – «Тонкая нить, которую тебе не разорвать».

Ничего, скоро проснётся ветер…

***

Унылое зимнее солнце сползало с неба, так и не успев высоко подняться. Длинные лучи выбивались в редкие просветы между зданиями, расчерчивали площадь светлыми полосами, заставляли вспыхивать волосы и глаза зевак, собравшихся посмотреть на казнь.

Динка ждала своего выхода. Накрученная на руки цепь приятно холодила кожу, не давая нервной дрожи прорваться наружу, выдать её тем, кто смотрит. Но когда открылись ворота, и между серых мундиров мелькнул пшеничный всполох, она не сдержалась и всхлипнула. Плечи тут же обвила тяжёлая рука, удерживая на месте. Пальцы сжались, успокаивая – ещё не время.

Бонька казалась такой маленькой, такой хрупкой. Она почти не успевала за тянувшими её полицейскими и шла широкими дёргаными шагами. Но голова была высоко поднята. Тонкие губы сжались в почти неразличимую линию на бледном лице, и казалось, что у Боньки больше нет рта. Зато глаза по-прежнему горели ярко и дерзко. Маленькая отчаянная Бонька.

Всё внутри Дины горело и тянулось туда, где вышагивала хрупкая фигурка. Ещё чуть-чуть – и вспыхнет свечкой, разгорится ярким пламенем живого огня… Сильные руки отвернули её от площади, вжали лицом в грубую кожу куртки. Запах бензина зажал нос, не давая дышать.

– Жди, – холодно дохнул в ухо приказ.

***

Для казни на главной площади был возведён высокий помост. Каменщики постарались на славу – массивное основание венчал высокий шпиль, увитый такой солидной чугунной цепью, словно на нём собирались сжечь героя древних легенд, а вовсе не одну маленькую хрупкую девочку.

Палач уже ждал, равнодушно оглядывая собравшуюся толпу, сквозь которую прокладывали дорогу серые мундиры.

Кайт почувствовал, как напряглась Дина, и поспешил её успокоить. Ещё не время.

Когда тонкую светлую фигурку вздёрнули над толпой, над площадью пронёсся вздох. Трудно сказать, был ли это голос возмущения, или же горожане, как в давние времена предвкушали наслаждение зрелищем.

Кайт поднял голову и глянул наверх – на балконе здания Совета красовался Птичник.

«Собрался полюбоваться казнью? Сейчас полюбуешься…»

По площади пролетел ветерок, заставляя трепетать чёрные флаги, срывая с голов шляпы, дёргая за концы шарфов. Сделал круг и набирая скорость помчался обратно. Палач, поднявший над головой канистру с бензином, выругался и опустил руки – сильный порыв ветра сдунул струю топлива в сторону, заливая глаза и плечи исполнителя. Брызги долетели даже до цепочки серых мундиров, окруживших помост. На девочку не попало ни капли.

Вторая попытка привести приговор в исполнение – и ураган взвыл, заставляя мужчину попятиться. Девичья фигурка болталась, подвешенная на крюках, словно ветер хотел вырвать её из рук мучителей и унести с собой.

Толпа заволновалась. Кто-то из серых вскочил на помост, на помощь палачу. На развернувшиеся в воздухе почти не видимые стальные круги никто не обратил внимания.

И вдруг в толпе зажглись огоньки. Один, второй, третий… Пламя разгоралось, отбрасывая в стороны зевак. В считанные мгновения на площади замкнулось огненное кольцо. И тогда высокий звонкий голос скомандовал:

– Огонь!

Стена пламени взметнулась вверх и обрушилась на головы полицейских.

С криками заметались горящие фигуры. Торжествующе плясали живые огоньки, поджигая всё больше и больше ненавистных серых пятен. В панике растекалось прочь живое море, спеша покинуть место страшной казни, пока зрители ещё не поменялись ролями с приговорённой. И никто не заметил, как подхваченный порывом ветра огненный смерч змеёй скользнул в нору вентиляционной шахты.

Несколько мальчишек пытались освободить свою подругу из кандалов, как вдруг город вздрогнул. Под ногами прокатилась дрожь, и где-то вдали послышался нарастающий гул.

Воспользовавшись всеобщим хаосом, Кайт кинулся к зданию Совета. Взлететь на ворота, оттолкнуться и повиснуть на остром выступе барельефа. Тот, кто задумал украсить городской Совет обилием лепнины, – большой молодец. Воздушник лез всё выше и выше, почти не прикладывая усилий.

Взобравшись на балкон, кинул взгляд вниз – Дина ползла следом.

«Молодец, девочка. Похоже, я в тебе не ошибся».

На крышу выскочить они успели как раз вовремя – там расправляла крылья большая металлическая птица.

Кайт рывком поставил девушку перед собой и скомандовал:

– Жги!

Огненный поток, подхваченный силой ветра, обернулся свирепым драконом, который в одно мгновение смял серебристое крыло, покорёжил металлический бок кабины, вцепившись в него зубами. Нет, не зря Птичники опасались Крутящих.

Глава Совета вывалился из горящей кабины и, как ходули, переставляя свои длинные ноги, заковылял к краю крыши. Но там его уже ждали.

– Эй, Хок! Тебя разве не предупреждали, что чем выше взлетишь, тем больнее падать?

И Кайт вскочил на парапет, отрезая врагу путь к отступлению.

– Твоих рук дело, Воздушник? – презрительно скривился Советник. – Решил отомстить?

Кайт кивнул, довольно ухмыляясь.

Птичник надменно глянул на него и выхватил из кармана тонкую полоску металла. Острое перо стальной птицы в умелых руках превращалось в опасное оружие, но воспользоваться им Советник не успел – рой светящихся искр вцепился в него, жаля и кусая за лицо, за открытые кисти рук. С криком мужчина выронил перо, а Воздушный маг уже прыгнул, обвивая тело Птичника смертельным кольцом.

Воздушник сминал костлявую фигуру, гнул как мягкую глину, но Птичник словно был сделан из картона – трещали кости, перегибаясь почти пополам, но не ломались. Тонкая рука легко нашла лазейку в жёстком захвате и подобрала обронённое перо.

Алым вспыхнул на лезвии луч заходящего солнца, но металл не успел стать алым от крови – пальцы воздушного мага стиснули кисть птичника и, выкрутив как мокрое бельё, с хрустом сломали её. Два тела сплетались и расплетались, тело Птичника всё больше напоминало рваную тряпичную куклу, но, даже задыхаясь, тот так и не признал превосходства Воздушника. Лишь прохрипел с насмешкой:

– Использовать детей в своих целях не низко?

– Ничуть, – ухмыльнулся Кайт и швырнул противника прямо в распускающийся внизу огненный цветок.

Тело здания, ещё минуту назад такое уверенное, вдруг закачалось, стало зыбким, словно песок. Ухнуло в животе от стремительного спуска. А снизу уже жадно тянулись клубы пыли, пытаясь проглотить жалких людишек.

Здание Совета стояло особняком, но теперь, всё больше кренясь на бок, оно падало, сокращая расстояние между собой и соседней крышей.

– За мной!

Ступни спружинили, отталкиваясь от крыши. Развернулись в полёте кольца. Он уже представил, как вспыхивают в воздухе огненные крылья, и стиснул зубы в предвкушении боли. Он выдержит. Вынесет двоих. Даже когда жар будет съедать его тело, оставляя после себя лишь жалкий остов…

Крыша привычно ударила снизу, пытаясь оттолкнуть Воздушника. Обернулся – маленькая тёмная фигурка металась по серому осыпающемуся с краёв квадрату в поисках спасения. Во рту внезапно стало горько, словно он наелся угля. Отвернулся, сглотнул горечь и, легко отталкиваясь от пока ещё твёрдой поверхности, побежал прочь. Он больше ничего не мог для неё сделать.

***

Главный заряд был заложен в узле на пересечении веток метрополитена, аккурат под главной городской площадью. Ему нужен был один только взрыв. Мощный взрыв. И они это сделали.

Агония расползалась во все стороны, текла по подземным венам, вспарывая уродливое каменное брюхо. Некогда грозный мегаполис умирал, роняя башни, погребая под своими останками тех, кто возлагал на него столько надежд. И из последних сил этот, жалкий теперь городишко пытался поймать того, кто был повинен в его гибели.

Каменные кулаки сжимались, силясь схватить летящий по улицам мотоцикл. Падающие небоскрёбы плевались бетонным крошивом, поливали его стеклянным дождём. Но он уворачивался и летел всё дальше и дальше, пока, наконец, истощённый, полумёртвый город не выплюнул мчащийся байк на дорогу, ведущую за теряющийся в бескрайних полях горизонт.

Ветер завывал, отчаянно толкая в бок, пытался развернуть мотоцикл. Ветер требовал ехать обратно, отыскать Дину и забрать её с собой, но Кайт только отмахнулся от него. Дина… Она так и не решилась прыгнуть вслед за ним. И он оборвал эту единственную ниточку, не дающую ему улететь.

***

Четыре года спустя…

Солнце зависло высоко в небе, щедро заливая окрестности ласковым тёплым светом.

– Эй, Кайт! Покажешь класс?

Народ, столпившийся на краю обрывистого ущелья, загудел, требуя зрелищ. Воздушник улыбнулся, мазнул взглядом по толпе и вдруг… Смуглое лицо, черные волосы… Дёрнулся, пытаясь разглядеть. Женщина повернулась – и замершее, было, дыхание со свистом прорвалось сквозь стиснутые зубы – не она. В последний раз проверил крепления троса, и, вопреки всем правилам спуска, взвился в воздух. Взлетел над обрывом, словно собирался поймать за хвост ветер, но тот увернулся, и мужчина, зависнув на мгновение, рухнул вниз.

Эхо подхватило и размножило зачарованный вздох.

А тело уже мчалось к противоположному краю ущелья. Визжал в восторге трос, когда по нему прокатывался ролик троллея, весело свистел в уши ветер. Мягко принял в свои объятия скалистый уступ, обнимая и поздравляя с удачным спуском. Кайт обернулся, отвёл в сторону болтающийся страховочный трос и помахал рукой. По ущелью прокатился восторженный рёв, и мужчина весело рассмеялся в ответ.

Когда он вернулся к месту спуска, там уже образовалась очередь. С визгом и криками туристы слетали вниз, спеша поймать новые ощущения. Черноволосая не прыгала. Просто стояла, с улыбкой наблюдая, как спускаются другие.

– Не хочешь попробовать? – спросил, подходя ближе.

Огневичка покачала головой.

– Не моё. Высоты боюсь с детства.

– Что тогда делаешь в горах? – полюбопытствовал Воздушник.

– Приехала на гастроли с Огненным Театром. Сегодня вечером представление в отеле. Приходи.

***

В горах темнело быстро. Не успело солнце скрыться за ближайшим хребтом, а чёрные тени уже захватили ущелье, оповещая всех о наступлении ночи.

Кайт остался в лагере. Сколько времени прошло, но он до сих пор не мог смотреть на огонь. Каждая искра болью отзывалась внутри, вспыхивая тонким светящимся силуэтом.

И хоть он не собирался идти на праздник, праздник сам пришёл к нему. Ворвался, разгоняя темноту и холод палаточного лагеря.

– Кайт, принимай гостей!

И в круг бледного фонарного света со смехом ввалились несколько человек. Напарник вернулся с праздника не один. Одна из девушек держала его под руку, а вторая…

Нить петлёй затянулась на горле, не давая дышать. Он мог только стоять и смотреть, как идёт в его сторону знакомая тёмная фигура. В ней больше не было той подростковой трогательной беззащитности. Сильное тело хищницы двигалось грациозно, словно дразнясь. Гладкие чёрные волосы спускались ниже плеч.

– Привет, Воздушник.

– Здравствуй, Дина.

***

Оставив лагерь в стороне, они вышли к обрыву. Ночное небо раскинуло над горами узорчатую звёздную шаль. Света тусклый фонарь в руках Воздушника давал немного, и девушка, вытянув из кармана длинную цепочку, легонько крутила её в руке, освещая путь.

Она что-то рассказывала про свою гастрольную жизнь, а он всматривался в её лицо, боясь увидеть на нём серый налёт давно остывшего пепла. Но там не было ничего: ни пепла, ни пламени. Пустота.

– Как ты…

– Спаслась? – Она повернулась к нему, и в глазах зажглись знакомые огоньки. – Сама не знаю. Из-под завалов выбралось не больше нескольких десятков…

И, поскольку он молчал, продолжила:

– А ты как? Как ты живёшь, зная, что столько людей погибло по твоей вине?

– Ты сама меня об этом попросила, – ответил Воздушник, равнодушно пожимая плечами.

Уж кого-кого, но жалеть тех, кто собрался на площади, предвкушая казнь юной Огневички, он вовсе не собирался. Да и остальные ничем не лучше.

Горящая цепь вычертила в воздухе зигзаг, когда Дина вскочила на большой валун, венчавший каменный уступ почти на самом краю обрыва.

– А если я сожгу тебя прямо сейчас? – зло выкрикнула она. – Поверь, я сделаю это и ни разу не пожалею! Мои родители, друзья… Они все остались там! Из-за тебя, Воздушник!

Цепь раскручивалась всё сильнее, едва касаясь рук. Девушка крутанулась на кончиках пальцев, и вспыхнули, словно бросая вызов темноте, большие огненные крылья. Затрепетали, прогибаясь под порывами ветра, пробующим их на прочность.

Сердце застучало громче. Зазвенела струной натянувшаяся между ними тонкая нить. На языке вновь загорчил вкус угля.

– Отойди от края, – хрипло сказал Кайт.

Ветер, спускающийся с вершин – это вовсе не тот ласковый городской ветерок, к которому она привыкла. Но Крутящая словно специально дразнила судьбу. Она подняла руки вверх, раскручивая огненное лассо, и рассмеялась.

Зря. Дразнить можно человека, но не стихию. Рассерженный вихрь налетел на огненную бабочку и одним щелчком сбросил с обрыва. Кайт не раздумывая прыгнул следом.

Расправить в полёте послушное тело, ложась на холодные ладони горного ветра. Поймать и подтянуть к себе кувыркающуюся горящую фигурку. И из последних сил рвануться вверх, выправляя полёт. Упрямый поток тянет вниз. Тяжело, почти невозможно сопротивляться его силе. Но хоть немного замедлить падение, скользнуть вдоль склона, а не врезаться в него…

Безумная боль разрывала тело, когда огонь проедал дыры в коже, грыз мышцы, обугливал плоть до самой кости. Но Кайт держался до последнего.

Колючая сухая крошка на дне ущелья бережно приняла скатившийся со склона чёрный ком. Нить, протянувшаяся между ними, оказалась слишком прочной – спутывая по рукам и ногам, цепь сплавила два тела в одно целое.

Дина тихо всхлипывала. Слёзы заливали лицо, с шипением падая на ещё не остывшие угли – все, что осталось от воздушного мага. А камни беззвучно хохотали. Мёртвый город даже спустя годы разыскал убийцу и отомстил за свою гибель.