Человек со звезды

Человек со звезды

 

 

 

На свете жил маленький, неуклюжий, толстый, губастый, с одутловатыми, плохо выбритыми щеками и лёгкой одышкой человек. Костюм он обычно носил коричневый, ведь на нём не были видны пятна от кофе. К сожалению, некоторых пуговиц там недоставало. Дома на столе стоял стакан с уже давно высохшим чаем, а в правом углу стола ещё можно было различить под паутиной когда — то давно задуманный, но так и не доделанный радиоприёмник. В висевшей на балконе гитаре уже третий год подряд вили гнездо птицы. Когда — то давно он мечтал о звёздах, но судьба — злодейка уготовила ему место в бухгалтерии. Ошибки, которые он совершал с завидной регулярностью, ему исправляли его коллеги — женщины, младшей из которых недавно исполнилось пятьдесят. Женщины его ненавидели, так как восьмого марта он без всяких поздравлений пытался уйти раньше всех. Но никто не знал, что в этой непричёсанной голове шла бурная работа мысли. Двенадцатая проблема Гилберта не давала покоя нашему герою.

Однажды поздно вечером, гуляя по знакомому парку, он заметил странное происшествие: как — будто со звёздного неба на него упали синие прозрачные стеклянные очки. Герой подумал, что кому — то на небе плохо, ведь те очки упали на землю и разбились. Он почувствовал, как кто — то наверху мучится, гнётся, как — будто его ломает. Не успел он прийти в себя, как на его хлипкую фигуру обрушилось тело высокой худой девушки в белом летнем платье. Она отлетела от него и ударилась об плитку.

— Барахлит. Дверка в моём космическом корабле барахлит. Прости, засмотрелась на твои мысли.

 

 

 

На следующий день Леонид Сергеевич Пререгатов проснулся такой же толстый, неуклюжий и одинокий. В прошедший вечер девушка пробормотала огрубелым севшим голосом: мне ещё думать, как добыть этот чёртов эфир для получения энергии. А калибоэстра совсем развалилась, нужен компрессионно — пространственный двигатель. Но ведь Корн не ждёт! и смешно пошла на широко расставленных худосочных ногах, шлёпая прямо по грязным мартовским лужам. Чёрные длинные волосы прядями поднимались к лицу, гонимые сильным ветром. Густой, восхитительно собранный хвост блестел и лоснился от жира, чего нельзя было сказать о её безнадёжно усталой фигуре. Она обернулась и приблизилась. Леонида передёрнуло от фанатичного красного лица, с припухшими веками. Казалось, от лика исходило отчаяние. Айяайна (впоследствии герой узнает имя девушки самым очевидным образом) в припадке безнадёжности схватила радиолюбителя за воротник, заглянула в самое лицо, скорее прятавшееся от вторжения, затрясла его от злобы, усталости и бессилия, затем с досадой отпустила и окончательно зашагала прочь в темноту.
— Интересно, эфир нужен сам по себе, в качестве результата или это лишь средство? По факту, в современной физике эфир не используется. И почему она такая невыспавшаяся? — автоматически подумал Лёня.
— Стой! Куда? — заволновался бы обычный человек, но Леонид — экстраординарная личность, поэтому он медленно открыл один глаз, затем второй и когда увидел потрёпанный куцый куст родного парка, наконец успокоился. Разумеется, идя домой, наш герой ждал опасности из-за каждого угла, он припоминал все детективы, прочитанные в раннем детстве, а детективы Лёня знал хорошо. На старом боярышнике Леониду мерещилась смертельная петля, в старой машине соседа, с ручным переключателем скоростей, он узрел трясущегося, как скрюченный суслик шпиона, за дверью подъезда точно кто — то стоял. Леонид то семенил по парку, подражая мисс Марпл, то характерным жестом стряхивал пепел в траву, а иногда останавливался отдышаться, поджидая на лестничном пролёте Гастингса. Но Леонид Пререгатов не знал: в те минуты он был настоящим Ниро Вульф.
Вернёмся к началу. Надо признать, Леонид Сергеевич не в состоянии был успокоиться. Он недоумевал.

Леонтий недоумевал: как можно погрузить человека в фантастическую среду и потом бросить его. Такие вмешательства вызывают депрессию, однако этот факт, похоже, заботит только Лёню. Жить по-прежнему уже не хотелось. Леонтий решил измениться. Но на работе он также путал циферки, говорил не то, что хотел. Он ходил на биржу труда — биржа закрыта, её нещадно заливает зябкий дождь, Head Hunter ничего не отвечает, бегать одному вокруг дома непривычно; бегать одному не хватает воли.
Тени вокруг газоразрядной лампы напоминали головы змей. Лео позвонил матери. (Пока шло соединение, он думал о том, что лампы бывают газоразрядные, накаливания и светодиодные. Отличие газоразрядных ламп состоит в наличии в них газов, светящихся под действием электрических разрядов.)

— Мама, а она вернётся?
— Вернётся, вернётся.
— Ну тогда ладно.
— Пока?
— Пока.

Лео искал в интернете информацию о девушке-пришельце. На последней странице поиска он натолкнулся на понимание со стороны пресной, скверно выполненной, никем не просматриваемой страницы. На ней излагалось описание нескольких лиц, при встрече с коими следовало обращаться к отправителю.
Леонтий удивился: в адресе стояло ГКБ №40.
Лёня буркнул, но назавтра отправился по адресу.

 

 

 

 

Его машина тихо остановилась в мертвенно-бесшумном пустом районе.
Тишина настолько сильно овладела мотоциклом, пятаком подержанных авто, бетонными стенами мутного здания, что легко можно было расслышать скрип по асфальту приземлившегося листа.
Лёня вытянулся к переднему стеклу машины и, увидев предметы, будто выросшие не в городской зоне, а среди парка, особенно стену, словно выросшую из земли, расписанную бунтарскими надписями, засомневался: а вдруг вне машины гуляют чудовища?
Страшновато вылезать из нагретого автомобиля на заведомо прохладную улицу. Через зелёные двери с обсыпавшейся краской Лёня вошёл в неврологическое отделение. До этого он долго заполнял анкеты в регистратуре.
Идя по коридору, сидя на проштампованном дырчатом стуле, он был взбудоражен, по телу скакали мурашки, приятные от предвкушения долгожданного чуда. На кровати лежала громоздкая семнадцатилетняя девушка, чьё тело было унизано присосками с проводами, подводящимися к кардиографу, непрерывно измеряющему сердцебиение. Кожа на пальцах слоилась, волос местами недоставало. Те, что остались, были тонки и сужены к концам прядей. Вот чудовище, — может, и фантастики не надо — подумал Леонтий. Леонтий удивился: вся комната этого урода завалена сорняками. На шкафу, на подоконнике, на полу в вазах, в руках улыбающейся девушки находились одуванчики. Везде одуванчики.
— Здравствуйте, — я Леонтий.
— Здравствуйте, — я Ветта.
— Откуда у Вас столько одуванчиков?
— Это мои любимые цветы. Откуда они, Вы узнаете, когда я расскажу Вам свою историю, вы ведь за этим сюда пришли?
— Да, — ответил Лёня и рассказал ей, как он здесь оказался.
— Теперь моя очередь, — сказала Ветта.
Мне было двенадцать. Нас с братом отправили к тётке на лето, в загородный дом. Я первый раз одна пошла гулять и, пройдя сквозь лес, вышла на незнакомое поле.
По полю проходила дорога, на которую я не сразу вышла. После нескончаемого блуждания по дороге я добрела до узкой прозрачной холодной голубой реки. На другой стороне я увидела что-то невероятное: под белым дубом стояла удивительная, невозможная к описанию машина. Она стояла, освещаемая весенним солнцем, которое дарило ей свои золотые лучи. Этот прибор выглядел ещё грандиознее в потоке самолётиков-листьев с соседнего дерева. Наступая в холодную, режущую ноги воду, я пошла по камням и дотронулась до калибоэстры. Название это я узнала позже. Что было дальше — не помню.

 

 

Я открыла глаза в многолюдном шумном зале, посреди коего стояла группа интересных молодых людей. Очень странная толпа шла на них, повсюду двигались существа разных видов. У всех были значительные отличия от людей. Люди в «чистом виде» располагались лишь в одном месте – в центре прохода. Та группа, по виду учёные, усиленно что-то обсуждала, столпившись вокруг чудного устройства.
Высокая девушка, сидящая у устройства, медленно поворачивает голову, она, ломаясь, распрямляет колени, как железные шторки. Она встряхивает голову, блестящая чёрная грива рассыпается сзади неё. Айяайна. Справа уходил по эллипсу Чотзытаву, повторяя: Ну где же? Где же? Разбитое жизнью существо рядом, форма, образованная от человека, застыла в раздумии. На вид – лесник в тундре с пронзительным взглядом в никуда. Собравшись кучкой, визжат и переговариваются девушки: Савфыдон Гоп, Сейси, Лаледия, Фузи, Мецвон, Дудь, Илезир. С левого бока непонятной машины два парня: один высокий, худой, некрасивый, в чёрной водолазке. Другой – симпатичный, с закруглённым мягким кнопкой-носом.
Устройство имело вместительную кабину вполне удобную для пряток. В кабине полыхало пламя. Сверху прикреплена грубой рукой лампа, от которой тянутся во все стороны нити – провода, по ним бегут яркие заряды. Сверху из окна торчат две ноги-железки, справа – блок-плата, нечто схожее с коробкой передач. Вдруг из-за конструкции вышел некто. К нему прикованы все взгляды. Корн. Корн. Корн. Шум в ушах нарастал. Под громкий шум шум толпы, едва не задев смешной мальчишеской головой одну железную ногу, пригнувшись, вышел парень в длинном белом халате, на шее – длинный, в красную клетку шарф, красные глаза альбиноса, волосы вьются бесцветными кудрями. Айяайна многновенно съёжилась, стала маленькой и куцей, судорожно принялась теребить жабо на рубашке. Да что там Айяайна, с появлением Корна у половины парней пропал голос. Глупо было бы спрашивать, что произошло. Ветта не хуже других понимала, в чём дело. Увидев Корна однажды, невозможно не стремиться к нему всегда. Местная сирена, кумир, алтарь для жертв, предмет любви мужчин и женщин, универсальный весельчак.
Всё быстро завертелось перед глазами. Айяайна объясняла Ветте: это устранитель сгустков пространства, автор – Кор – Айяайна указала в ту сторону, куда и без того не к чему было указывать. Там скакал, застилая свет и тьму, Корн. Он колесил между девушками, тыкающими в него пальцами.
Сначала Корн изобрёл расширитель области. Расширитель отображает невидимые глазу частицы, изменения. Вкратце, то, что существует в прослойке и что не видит человеческий глаз, включая внутрипредметный обзор.
Проблема заключается в сгустках пространства. Видишь шлем – расширитель на Корне?- когда он впервые надел шлем, то увидел мешающие нашей жизни невидимые образования. Корн съёжился от обилия лампочек и был похож скорее на новогоднюю ёлку, чем на учёного-изобретателя. Горе-изобретатель.
Смеющаяся физиономия скрылась в рядом стоящей калибоэстре. Поклонницы дёргали за ручку, но не могли открыть дверь. Если честно, Ветте не очень-то хорошо слушалось.

 

 

Она проснулась ранним утром, настолько ранним, что было сумрачно и темно; вечное новолуние, луны здесь не бывает. Светло-зелёный туман охватил лужайку, сад, объял дом со спящими жителями в каждой комнате, каждого с его потаёнными этажами. Лужайка покрыта густой зелёной травой; промозгло. Фиолетовая качалка, срез отливов громадных окон, макушка спускающейся по лестнице Ветты, крючковатая ветка. Девочка поднималась вверх по воздуху, семенила по воздушным ступеням. Вскоре она расправила плечи и нырнула в воздушную гладь. Она прижимала руки к бокам, перебирала ногами, летала напротив торца, боясь заходить выше слуховых окон. Наяву это, или во сне?
За счёт чего осуществился подъём? Сжиженный воздух, вышли и открылись те самые сгустки пространства, что рассматривал Корн? По периметру сада проходят мощные восходящие потоки? Если это и было так, то об этом Вы узнаете чуть позже.
Окончательно героиня проснулась при слабом солнечном свете. За стенами деловито ходили, собирались Клона, Филоенна, Иона. Ноги отяжелели, разбухли, в теле приятно сквозила боль. Перенасыщение щёлкающими кадрами жизни. В соседней комнате – шум и суета: кто-то пробежал по коридору, в дверь с веранды вошёл Аландел.
— Привет. Приветики! Привет-привет. Что, уже собрались? Через пять минут ухожу. А, ну не успеете?
Паника! Одеться срочно — Аландел там расхаживает. Вдруг ему сюда зайти захочется? С пола распластанную вельветовую куртку, шорты в цветочек, с кресла тетрадку с латинскими названиями растений – всё собрано. Абсолютно лишняя тетрадка с Земли, как же она напоминала о доме.
И снова научный институт, коридоры. По поводу “лифта” Ветта ничего не решила. Везёт ли он на тончайших сверхпрочных нитях в космос? Ясно одно: часть института находится в другом измерении. Белые этажи. Цилиндр. Вокруг него множество кругов-этажей. Отовсюду смотрят стёкла. У бортика доступен вид на соседние этажи. Внутри цилиндра полость с зимним садом из экзотических растений, с правого края – золотая лестница ко второму этажу. От этажей зигзагами петляют коридоры, их количество меняется от каждого прохода. Вот друзья Корна – серьёзные взрослые мужчины пятидесяти лет, загрубелые и придирчивые, ведь только такие способны работать в научном институте. А вот и они – Корн с Аланделом. На отворотах у них лакированные чёрные жучки.
— Зачем тебе это?, — неприветливо пробурчал Вульц.
— Жучок – чтобы переговариваться с Аланделом или Чотзытаву на расстоянии. Полезу в шахту, а кто-нибудь останется у панели управления. Нужно держать связь – прозвенел голос Корна.
И коридоры, листья, растения в горшках, белые стены, слабые попытки заниматься по прослойковским учебникам: непрерывно звать Клону, сидящую на кафедре, совестно, а самой не получается сдвинуться с места. Перерыв. Клона пошла за «плюшкой» Ветте. Веттин лоб в испарине от натуги, нужно перейти к следующей формуле до прихода Сейси и Клоны. Неожиданно из – за белого параллепипеда высунулся Корн, по-видимому, они с Аланделом давненько носились по уровням здания и вот сейчас забежали сюда. На весь коридор прогремел громогласный голос:
— Вет-т-та!
Ветта почувствовала, как два пальца, сложенные в курок, упёрлись ей в спину.

 

 

За время пребывания в прослойке Иветта осознала несколько аспектов.
У девочки внутри определённо были двери в другие миры, они были всегда, только не всегда Ветта помнила их открытия. Как-то она стояла на лестничном пролёте, и из окна на неё пахнуло холодом. Пшеничные волосы зашевелились и поползли по голове, пух-паутина просвечивал почерневшие провалы окон. Будто проскрипела и открылась дверь в удручённый мир. Ветта чётко почувствовала ветер и ощущение, словно что – то оборвалось. На дальнейшее наложено табу. Это не может быть описано в истории. Корн приостановился, проходя по лестнице. Он видел эти бездонные серые глаза, чей пепельный цвет так необычен. Вспыхнул погасший свет в лампе с зеркальной решёткой, за окном гремела гроза, всё вернулось на место.
Что ещё из новых ощущений, — похоже, Ветта перерождалась. Она больше не могла прикасаться к предметам, пальцы упирались в барьер, среда не реагирует на неё.
Девочка захотела изучить местность: поднялась на последний этаж, сорвала пломбу на кабинете, залезла по приставной лестнице. Книги по прослойке, столь ценные материалы совсем близко. Вульц почти поймал девочку.
— Летать ты пока не научилась, так нечего и выпендриваться.
А вот это Вы зря.
— Я старалась.
— Надо не стараться, а делать, — сказал тихий Нужецию.
Ещё минута, и некрасивый длинный Чотзытаву ласково спросит: хочешь, я тебе лучше расскажу про давнюю модель Корна?
— Ну давай – усмешка пробежала по лицу Ветты, также по нему пошли мимические судороги. Наша пришелица не любила выражать эмоции, ей тяжело давались диалоги, так как обычно она говорила совсем не то, что думала; и теперь от собеседников скрылась вся правда.
— Вкратце, Корн способен проходить сквозь предметы. Но это очень опасно. Он не делает этого после того, как застрял. Оторвалась кожа на левой ноге.
Напряжение спало и Ветта завладела невидимым микрофоном.
— Мёртвые зоны из-за неоднородности материи. Хотя бы возьмём колебания предметов. Для датирования информации подойдёт код Хэмминга. Пожалуй, так.
— Всё. Я заглохла.
(Код Хэмминга — вероятно, наиболее известный из первых самоконтролирующихся и самокорректирующихся кодов. Википедия)
Позже в кабинет зайдёт Корн и компания, захватив хихикающих девчонок, отправится в гараж, где учёные отдыхали после работы. В гараже играла яркая музыка, чаще всего там проходили вечера работы за дополнительными изобретениями “для души”, танцы, расслабление. Корн выскочил из–за железной откидной дверной накладки с довольным видом.
Ветта, смущаясь, зашла в просторный холл, на столе в центре лежал синий блестящий экран. Айяайна вновь взяла на себя роль инструктора.
Гравитационное экранирование—термин, обозначающий гипотетический процесс экранирования объекта от воздействия гравитационного поля. Такие процессы, если бы они существовали, могли бы приводить к уменьшению веса объекта. Форма экранированной области была бы схожей с формой тени от гравитационного экрана. Например, форма экранированной области над диском была бы конической. Высота вершины конуса над диском зависела бы от расстояния экранирующего диска от массивного объекта. В настоящее время не существует экспериментальных подтверждений существования эффекта гравитационного экранирования. В физической теории гравитационное экранирование считается нарушением принципа эквивалентности и, таким образом, противоречит как теории Ньютона, так и Общей теории относительности. Википедия
Что же произошло раньше: полёт Ветты или появился этот аппарат Корна?
Немного подвыпив и определённо устав, Айяайна собрала слушателей, чтобы рассказать прослойковскую “философию”.
— Однажды, проходя по галактике, один парень …кха ему стало одиноко, он создал мирок и разместил его у себя на письменном столе, он создал прослойку, чтобы люди в ней вечно страдали и мучились, не находя выхода из скудного мира в самих себя. Ударялись и падали, как косточки об стену.
Это было самым разумным, что Ветта услышала от девушки. Должно быть, подруги уведут её спать, а мне неприятно смотреть — пойду, не буду вмешиваться.

Ну а как ещё донести до человека информацию?

Звёзды бежали по небу. Караван гуляк расходился по территории сектора. Сектор назывался Глосси, в честь местных непонятных явлений, значение которых Ветта так и не смогла постичь.
Ветта закончила говорить, в клинике перешли на тускло – зелёное освещение, а затем и вовсе выключили свет. Поначалу Иветта и Лёня обходились фонариком телефона и громким шёпотом, но потом решили продолжить разговор на улице.

Отделение лучевой диагностики, складские помещения, коробки, луна, оранжевый пакет в земле.

— Вам не холодно в пижаме и куртке?

— Не хочу отвлекаться на мелочи.

Ветта выставила вперёд руку и изображала небо прослойки.

— Вы так рассказываете, как будто управляете звёздами. Вон-вон, смотрите, даже облака побежали.

— А всё-таки Ваш Корн пустой парень, обычный: жестокий, грубый – поколотит словами и не заметит, ему плевать на чужое самолюбие, идёт напролом, как бронетранспортёр. Через чужие амбиции перешагивает. Он просто рисуется. Хотя за изобретения я его зауважал.

Ветта сжалась, превратилась в зверька. Она обхватила себя руками, обхватила голову. Девушка вышагивала в такт, отвернувшись от пристальных глаз, до боли сжав кулаки. Мнительность и иллюзии. Жизнь, призрачная как взмах крыльев бабочки. Был ли вообще тот, другой мир?
— Прекратите, не будьте таким, пожалуйста, перестаньте. Корн очень нежный и одухотворённый. Хватит, — Ветта прикрыла обеими руками голову, зачем-то пытаясь остановить Леонтия. – Даже если так — мне-всё-рав-но.

— Хорошо – если бы c Леонидом сошлись чуть ближе, он перестал бы соглашаться.

— Вы уверены, что он не замечал суматохи вокруг него и вообще сломанных судеб? Несчастья других людей его не волновали, где банальное сострадание? Какой же он одухотворённый?

— Не моё это дело, а потом ведь он и сам нервничал, однажды перенапрягся и слёг. Там, правда, и я постаралась.

— Стоп-стоп-стоп. Вот с этого места поподробней. Как это было?
— Не сегодня. В следующий раз. Хочу отдохнуть.

— Скажу только: я не проницательный человек, не усмотрю бледность в лице, помертвелые веки, увижу лишь труп, падающий на руки.

В тот вечер Лео явится домой неспокойным: он прочувствовал свою бесполезность, несостоятельность, а ведь он тоже полон сил и желаний, почему у него нет прослойки и калибоэстры? Он с нервами съел охапку батончиков. Ночью он написал песню, схватил гитару и заиграл рок. Яростно дойдя до слов:

Много можно в жизни добиться –
Во-время-нуж-но-ос-та-но-вить-ся.
Леонтий неожиданно сник.
Через неделю Перегатов пришёл в нелепой рубахе с огромными расписными цветами во всю косоворотку и коробкой конфет. Каждый должен делать то, что может и умеет — не спорьте.

Захлопнув стеклянную дверь, Леонтий произнёс: Ветта, а послышалось: И-жж-жож-етта.

Иветта медленно прошла мягкими ступнями по гладкому паркету, приостановилась у поворота на лестницу, маленькие ножки нажимали на чёрные и белые прямоугольники как на клавиши пианино, безбрежная пустыня, серый лифт, огромные зеркала, в голове гудит множество пчёл, мысли разбегаются – не догонишь. Ива уже застилала кровать, когда неожиданно раздался голос, от которого она подскочила:

— Жозетта?

В комнату вошла молодая девушка неброской наружности. Эта уборщица перепутала имя, где – то услышанное. Девушки посмотрели друг другу в глаза и поняли, как близки. Они одиноки. И не важно, что у одной нет прослойки, у другой какие-то свои дела, Ветта просто увидела этот взгляд брошенной собаки – во мраке сверкнули тёмные блестящие глаза со слёзной поволокой – и девушки держали друг друга в объятьях. Показалось, что в темноте резкими скачками движутся навстречу друг другу чёрные крылатые существа.

— Я вот очень переживаю, чтобы выборы прошли удачно. Вы голосуете за Каралиева? Нет? Почему?

— Тени хочу прикупить себе и подруге. А Вы почему не краситесь?
Ива отвернулась, чтобы не покатились слёзы, и до боли прикусила губы. Во второй раз за день она не хотела показывать лицо. Ветта тяжёлая, толстая, а душа у неё красивая, чувствительная, нечёткая, несформировавшаяся.

 

Небольшая экспедиция от научного института была собрана. Необходимо постоянно исследовать меняющуюся структуру здешней природы. Летальщик — это небольшая машина, чем-то напоминающая вертолёт. Он навис над поляной, трава под ним, решетчатая из — за пучков зелени, шевелилась, дыбилась. Земля дрожала под громадой машины. Корн сам собирал всю аппаратуру, летальщик он выстрадал собственной кровью; ему пришлось вступить в борьбу с гронами*, заселившими цветочную поляну и холмы за ущельем. Ведь там распологались ценные минералы. Они нужны для кварцотерна, машинки измеряющей уровень, то есть показывающей, где ты находшься. Прибор показывал альтуровень, разноцветные камушки рассыпались и складывались в условные знаки.

В это холодное утро компания собиралась посетить пещеру далеко от сектора, где располагалось небольшое поселение, в котором жили наши герои. Айяайна стояла с необычной зверушкой. У её ног резвилась полукрыса-полусобака с перепончатыми крыльями. Длинная вытянутая пасть, загибающаяся кверху. Массивное тело и маленькие лапы. Фиолетовая морда соперничала в яркости окраса с зелёным хвостом. Кожаный нос, бархатные чёрные глаза, обведённые сверху и снизу длинными ресницами. Данное существо тёрлось о бирюзовые колосья, ползало под алыми листьями ядовитых цветов, тонкие клыкастые зубы впились в складки рубашки хозяйки, пасть закрывалась, похожая на жерди духовки. На самом деле у Айяайны было не одно животное. В кармане плаща у неё была ящерица, трансформирующаяся в различные предметы. Однажды она чуть не потеряла её, когда ящерица превратилась в ручку, и одна женщина из бухучёта унесла её. Через десять секунд раздался вопль; Айяайна немедленно забрала любимца.

— Как всё мило, как по-домашнему – подумала Ветта. – Вот всегда бы так, …но… как только Корн соберёт канал связи, меня отправят домой. – она грустно посмотрела на свои руки. С каждым днём ситуация всё хуже и хуже: руки уже не захватывают траву, девочка медленно исчезает, местность берёт своё. – Не нравится мне местный климат — тела не чувствую, головка клонится.

Парни, — Аландел, Рукторн, Вульц, Нужецию, обсуждали полёт.
— Необходимо посадить грона в кабину управления, так как близость фауны не помешает при возникновении черезвычайной ситуации природного характера. Суслик подаст сигнал — мрачно продекламировал Вульц, чем вызвал гримасу на лице красавца — Аландела.

А Корн в это время подкатил к девушкам. Он их смешил, тыкал, убегал.
— Гоп, наш роман окончен — крикнул Корн и с наивным бесстыдством побежал размахивая ручками. Сывандон Гоп разъярённо оглянулась в его сторону.

Дудь, Сейси, Мецвон, Фузи стояли в немом молчании.
Стальное(на вид) крыло, поручень, ступенька, на которую нужно запрыгнуть; внутри повсюду торчат оголённые провода, конденсаторы, схемы валяются по углам, чертежи, расчёты, на черновых листах много соединённых перекрывающих друг друга труб.

Корн использовал уникальные свойства нейтрино для устройства летальщика. Для предотвращения аварий Корн использовал стабилизаторы среды. Летальщих брал энергию электромагнитных волн, опасность заключалась в самой природе.

Нейтрино (итал. neutrino — нейтрончик, уменьшительное от neutrone — нейтрон) — общее название нейтральных фундаментальных частиц с полуцелым спином, участвующих только в слабом и гравитационном взаимодействиях и относящихся к классу лептонов. В настоящее время известно три разновидности нейтрино: электронное, мюонное и тау-нейтрино, а также соответствующие им античастицы.

Нейтрино малой энергии чрезвычайно слабо взаимодействуют с веществом, и поэтому имеют колоссальную длину пробега в самых разных веществах: так, нейтрино с энергией порядка 3—10 МэВ имеют в воде длину свободного пробега порядка 1018 м (около ста св. лет), а практически все типы звёзд прозрачны для нейтрино. Каждую секунду через площадку на Земле площадью в 1 см² проходит около 61010 нейтрино, испущенных Солнцем, однако их влияние на вещество практически никак не ощущается. В то же время нейтрино высоких энергий успешно обнаруживаются по их взаимодействию с мишенями. (Википедия)

— А они не издеваются насчёт этого опыта: пытать чудовище, не лучше ли сразу ставить всем чёрные метки на руках? Айяайна, что мы будем делать? — Веха спрашивал трусливо, а его глаза сузились, бегали, лоб отливал блеском бесцветных волос, торчащих из маслянистой сверкающей кожи.

В пещере их ждал страх. Что выкажет местность, которая постоянно меняется? — в таком ракурсе фантастическая вселенная выглядит не столь привлекательной.

 

 

Куски жирового налёта нездоровой белизны висели на длинных сущностях из жёсткой шерсти, что это, запутавшиеся куски жира? — сало в чёрных точках и волосах, или неправильные, неестественные образования, замешанные на шерсти ЗВЕРЯ? — по углам росли пара деревцев, будто бы ежевичных, но с пустыми отделами для плодов. На земляном полу ползали в большом количестве костянки, так что даже передёргивало; известно, костянки легко проникают в любые тесные пространства, чему способствует уплощённость тела. Ноги Ветты постоянно тряслись в ознобе, она преждевременно сбивалась, спотыкалась, запиналась. В то время, как Сейси с Фузи и Мецвон активно обсуждали модную обложку с событиями института, ведь правда, было о чём говорить: Савфыдон Гоп предстала на ней в глянцеватом сером костюме, с молниями и пришивками в разных местах, а что уж было говорить про содержание. Аландел как вьедливый журналист по-мужски просто и вкрадчиво составил описание всех лабораторных поисков, вариантов и тупиков со стороны работы.
— А почему здесь молния прерывается и так лицо затемнено? — повернув узкий подбородок к Мецвон спросила Фузи, она мельком стряхнула искрящуюся пепельную прядь на серый пиджак, оправила одежду двумя руками за лацканы.
— Ну, не знаю, может, и не так затемнено, может, ретушировано — девушки почему-то никогда не спорят с навязанной модой, публицистикой, для них она закон, для них она важнее, чем правда.
— Ретушь, говоришь — да, здесь действительно полно, но и недостатки кожи тогда обойти было возможно, почему не сделали — посмотри, сколько дырочек на носу, вкрапления на щеке, даже её шрам детский на руке виден.
Ветте стало по-настоящему жутко, впереди канала лилась вода, трубы проходили чуть выше колен, вода хлюпала под ногами, гулко ударялись поодаль капли. Запахло чем-то странным, Ветта только не знала, чем, она всего лишь один раз проходила мимо кладбища, это случилось вечером в поселении тётки, когда родители повели в соседнюю деревеньку, тогда она покрепче сжала руку брата, Густава, и постаралась повнимательней рассмотреть могилы, но видны были сиреневые цветы, памятники, надгробия. Поэтому запах сырой почвы, винный аромат, кольца стружки настораживали не опыт, но разум. Аландел неуместно пошутил:
— Эгехе, Айяайна, ты строишь из себя умницу.
— Да, ты всё время гундишь о работе — поддержал немолодой Олпуд.

Парни наконец-то нашли отдушину, их теперь было не остановить:

— Не ешьте таблетки от посудомоек.
— Не бегайте с ножницами.
— Выключай утюг перед тем, как покидаешь квартиру.

Вот сколько ценных рекомендаций получила от Чотзытаву и Аландела работящая, пунктуальная девушка.

— И для избежания подобных инцидентов, дабы изъявить бдительность — подытожил, заламывая руки Сейси, Корн. Разговор вообще-то шёл про Айяайну, но, видать, хотелось потискать Сейси. Академик перестарался: девушки давно вопили, Веха уже с негодованием подходил, а Корн увлекшись, закусив язычок, старательно выворачивал руки со всей богатырской силой, свойственной человеку его роста.

Парни перехихикивались над сценкой.
Греза, нечто сходное с собакой, и Клоуза, ящерица, — животные Айяайны, остались в летальщике, в летальщике осталось и Гральте — аппарат для изучения предполагаемого чудовища.
А вот куст с кроваво-красными ягодками, сам сухой и ломкий, обгоревший, ноготки черных сухих палочек окаймляют алые грозди. Маленькие ручки этих каёмок резко зажимались и понеслись лопать ягодки единственной работающей кистью, при этом создавалось ощущение, что ручки откидываются назад сжимая пальцы к впадине ладони. Неожиданно.
А по проходу прямо — шкура, на шкуре жертвенник, и жучки-скарабеи ползают туда-сюда, и сладкий приторный ароматный винный запах, от чего глаза застилаются бордовым цветом. Компания заговорилась и ушла за поворот с громкими криками.
Корн что-то изображал и кричал, подпрыгивая:
— Гомункулы! Электрический ящик! Реактор любимый.
Ветте стало очень грустно. Хочется закричать что-нибудь, чтобы заметили, услышали, но в группе, где ребята так заняты собой, что достижения двенадцатилетней девочки их мало заботят, не принято уделять внимание детям. Для кого-то это ничего, для самолюбивого — крах.
Ей невыразимо одиноко. Странно — в одиннадцать, десять, шесть — такого не было. Со времени нахождения в прослойке у неё начались выпады. И вот сейчас, зачем она взяла нож и принялась проводить полосы по предплечью? Корнелий подкрался сзади и мягким, очень нежным движением вынул нож и убрал его за пояс, отодвинув складку лаборантского халата.
— Подходи, не бойся — робким голосом предложил он, и когда Корнелий говорил это, опасаясь дрожания, без замашек самоуверенного академика или концертного бунтаря, ему хотелось отдать всё на свете.

 

 

 

Послышался страшный рык, небывалая громада чудища выдвинулась из-за закоулка. Оно приближалось, но пока его никто не замечал. Страшная волна прокатилась по коже. Никогда. Больше. Не будет.

Ветты.

Айяайны.

Корна.

Прослойка. Это конец.

Карие глаза, клыки, рычащая пасть на пути в склеп подобных чудовищ, огромные, огромные зубы вопьются в кожу, их ничем не остановить. Пока никто не заметил. Всё ближе и ближе. Это будет длиться вечность, год, это никогда не закончится, это будет длиться целую вечность. Ну, давай же, давай, скорее, я жду. И, кажется, уже не имеет смысла. Всё. Я готова к адской боли, небытию, ну же, давай, скорее.

И вспыхнуло адское пламя.

Гральте разорвалось яркими вспышками, по проводам перетасовывались заряды и чудовище исчезло как страшный сон.
Аландел, он стал причиной, именно он не забыл взять чёрный ящик и нести его, чтобы всегда был под рукой.
Они выбрались из пещеры той же ранней порой, тёплые жаркие лучи согревали прозябшую грудь.
— Вечером это надо отметить. Посажу гномов в тележку и покатаю по подземным пещерам — решил Корнелий.
— Как же это ты их «покатаешь», если они все трудяги и добывают драгоценности как заведённые, и их ничем не оторвать от работы.
Корн глубокомысленно, мечтательно замолчал.

 

 

Куски жирового налёта нездоровой белизны висели на длинных сущностях из жёсткой шерсти, что это, запутавшиеся куски жира? — сало в чёрных точках и волосах, или неправильные, неестественные образования, замешанные на шерсти ЗВЕРЯ? — по углам росли пара деревцев, будто бы ежевичных, но с пустыми отделами для плодов. На земляном полу ползали в большом количестве костянки, так что даже передёргивало; известно, костянки легко проникают в любые тесные пространства, чему способствует уплощённость тела. Ноги Ветты постоянно тряслись в ознобе, она преждевременно сбивалась, спотыкалась, запиналась. В то время, как Сейси с Фузи и Мецвон активно обсуждали модную обложку с событиями института, ведь правда, было о чём говорить: Савфыдон Гоп предстала на ней в глянцеватом сером костюме, с молниями и пришивками в разных местах, а что уж было говорить про содержание. Аландел как вьедливый журналист по-мужски просто и вкрадчиво составил описание всех лабораторных поисков, вариантов и тупиков со стороны работы.

— А почему здесь молния прерывается и так лицо затемнено? — повернув узкий подбородок к Мецвон спросила Фузи, она мельком стряхнула искрящуюся пепельную прядь на серый пиджак, оправила одежду двумя руками за лацканы.

— Ну, не знаю, может, и не так затемнено, может, ретушировано — девушки почему-то никогда не спорят с навязанной модой, публицистикой, для них она закон, для них она важнее, чем правда.

— Ретушь, говоришь — да, здесь действительно полно, но и недостатки кожи тогда обойти было возможно, почему не сделали — посмотри, сколько дырочек на носу, вкрапления на щеке, даже её шрам детский на руке виден.

Ветте стало по-настоящему жутко, впереди канала лилась вода, трубы проходили чуть выше колен, вода хлюпала под ногами, гулко ударялись поодаль капли. Запахло чем-то странным, Ветта только не знала, чем, она всего лишь один раз проходила мимо кладбища, это случилось вечером в поселении тётки, когда родители повели в соседнюю деревеньку, тогда она покрепче сжала руку брата, Густава, и постаралась повнимательней рассмотреть могилы, но видны были сиреневые цветы, памятники, надгробия. Поэтому запах сырой почвы, винный аромат, кольца стружки настораживали не опыт, но разум. Аландел неуместно пошутил:

— Эгехе, Айяайна, ты строишь из себя умницу.

— Да, ты всё время гундишь о работе — поддержал немолодой Олпуд.

 

Парни наконец-то нашли отдушину, их теперь было не остановить:

 

— Не ешьте таблетки от посудомоек.

— Не бегайте с ножницами.

— Выключай утюг перед тем, как покидаешь квартиру.

 

Вот сколько ценных рекомендаций получила от Чотзытаву и Аландела работящая, пунктуальная девушка.

 

— И для избежания подобных инцидентов, дабы изъявить бдительность — подытожил, заламывая руки Сейси, Корн. Разговор вообще-то шёл про Айяайну, но, видать, хотелось потискать Сейси. Академик перестарался: девушки давно вопили, Веха уже с негодованием подходил, а Корн увлекшись, закусив язычок, старательно выворачивал руки со всей богатырской силой, свойственной человеку его роста.

 

Парни перехихикивались над сценкой.

Греза, нечто сходное с собакой, и Клоуза, ящерица, — животные Айяайны, остались в летальщике, в летальщике осталось и Гральте — аппарат для изучения предполагаемого чудовища.

А вот куст с кроваво-красными ягодками, сам сухой и ломкий, обгоревший, ноготки черных сухих палочек окаймляют алые грозди. Маленькие ручки этих каёмок резко зажимались и понеслись лопать ягодки единственной работающей кистью, при этом создавалось ощущение, что ручки откидываются назад сжимая пальцы к впадине ладони. Неожиданно.

А по проходу прямо — шкура, на шкуре жертвенник, и жучки-скарабеи ползают туда-сюда, и сладкий приторный ароматный винный запах, от чего глаза застилаются бордовым цветом. Компания заговорилась и ушла за поворот с громкими криками.

Корн что-то изображал и кричал, подпрыгивая:

— Гомункулы! Электрический ящик! Реактор любимый.

Ветте стало очень грустно. Хочется закричать что-нибудь, чтобы заметили, услышали, но в группе, где ребята так заняты собой, что достижения двенадцатилетней девочки их мало заботят, не принято уделять внимание детям. Для кого-то это ничего, для самолюбивого — крах.

Ей невыразимо одиноко. Странно — в одиннадцать, десять, шесть — такого не было. Со времени нахождения в прослойке у неё начались выпады. И вот сейчас, зачем она взяла нож и принялась проводить полосы по предплечью? Корнелий подкрался сзади и мягким, очень нежным движением вынул нож и убрал его за пояс, отодвинув складку лаборантского халата.

— Подходи, не бойся — робким голосом предложил он, и когда Корнелий говорил это, опасаясь дрожания, без замашек самоуверенного академика или концертного бунтаря, ему хотелось отдать всё на свете.

 

Послышался страшный рык, небывалая громада чудища выдвинулась из-за закоулка. Оно приближалось, но пока его никто не замечал. Страшная волна прокатилась по коже. Никогда. Больше. Не будет.

 

Ветты.

 

Айяайны.

 

Корна.

 

Прослойка. Это конец.

 

Карие глаза, клыки, рычащая пасть на пути в склеп подобных чудовищ, огромные, огромные зубы вопьются в кожу, их ничем не остановить. Пока никто не заметил. Всё ближе и ближе. Это будет длиться вечность, год, это никогда не закончится, это будет длиться целую вечность. Ну, давай же, давай, скорее, я жду. И, кажется, уже не имеет смысла. Всё. Я готова к адской боли, небытию, ну же, давай, скорее.

 

И вспыхнуло адское пламя.

 

Гральте разорвалось яркими вспышками, по проводам перетасовывались заряды и чудовище исчезло как страшный сон.

Аландел, он стал причиной, именно он не забыл взять чёрный ящик и нести его, чтобы всегда был под рукой.

Они выбрались из пещеры той же ранней порой, тёплые жаркие лучи согревали прозябшую грудь.

— Вечером это надо отметить. Посажу гномов в тележку и покатаю по подземным пещерам — решил Корнелий.

— Как же это ты их «покатаешь», если они все трудяги и добывают драгоценности как заведённые, и их ничем не оторвать от работы.

Корн глубокомысленно, мечтательно замолчал.

 

У выхода из пещеры разлилось рыжее озеро, над ним нависли ловцы, яркие светлые лучи приветливо бьют в глаза. Ловцы схватывают волосы, ловят слова, шумы, к ним опасно приближаться, поскольку они всё поглощают, потом проблематично забирать утерянные вещи.

 

— Сейси, посторонись, у тебя с кофты пуговица исчезла.

— Да? Как неприятно. Смотри, сам не попадись, когда будешь возвращать.

 

Такой диалог произошёл между Сейси и Рзором. Рзор подпрыгнул доставать пуговицу, но сам потерял лоскут поясной сумки и крепёж. Нужно придумать хитрость. Просто так утерянные вещи не вернуть. Воздух между ветками с ловцами наполнен обратными к ловцам сущностями — провалами. Провалы — это параллельные вселенные, туннели между мирами. Перефразируя, это -наполнители; если ловцы – это поглощатели, то провалы – это наполнители вещами, мирами. Провалы кружились в воздухе между веток маслянистыми пятнами, они были чёрными пятнами, которые не всегда видел глаз: то отсвечивало, то нет; между тем, их оболочку составляли белые крапинки, большее число коих клубилось ближе к чёрному центру, меньшее же рассеивалось с увеличением расстояния, как и на Земле, пропорционально квадрату расстояния.

 

Ескурург подошёл и достал один из провалов, подвёл его к ловцу и поймал выскочившие предметы. Вопрос исчерпался.

 

Вся компания поразилась: из ложбин на освещённое пространство вылез зверь. Очень милое, большое существо: многогранные тёплые коричневые глаза, похожие на две блестящие бусины, медвежья холка, огромные клыки, заострённые и очевидно мешающие сомкнуть пасть. Два мягких, лежащих как шёлк уха, огромное пушистое белое тело образуют перинки шерсти. Тело испещрено дырами, дыры образуют провалы. На звере имеются и цветные пятна. Аландел выбежал навстречу к лестному жителю и полез на него, как на стог сена, зверь привычно зарокотал и провёз Аландела на несколько локтей. Остальные принялись теребить его шерсть, девушки бесцеремонно трогали гранёные глаза, отворачивали уши, но зверю, пожалуй, нравилось такое, своего рода, внимание.

 

Словом, даже Ветте, с её детской непосредственностью, стало приятно, уморительные скачки Аландела по поляне вызвали у неё тихий, застенчивый смех.

 

— Забавно.

 

Животное последовало за учёными, они решили забрать “зверька” в институт, — пришёлся по вкусу.

 

— Свыкся, уже свой парень – сказал про него Аландел.

 

Сильезир и Лаледия забирают цветы в волосы, смеются:

 

— Лавра — так Сильезир сокращала Лаледию, — держи фру.

 

— Фру – змейки из мелколесья — промелькнула в голове у Ветты подсказка Айяайны.

 

— А-ааааа-а, убери это – Лаледия указывает на змею.

 

— Здесь может оказаться горная река, горные реки всегда прозрачные и отличаются ярким голубым цветом, удивительно, ведь небо у нас серое – проскочило замечание Аландела.

 

— Эх, знал бы ты, почему небо серое – отозвался Корн.

 

Поскольку размеры молекул воды сравнимы с длиной волны части спектра местного света, горная вода здесь выглядит голубой. На Земле на цвет воды влияет отражение неба, наличие горных ледников.

 

Высотная болезнь (высотная гипоксия) — болезненное состояние, связанное с кислородным голоданием вследствие понижения парциального(единичного по отношению к газовой смеси) давления кислорода во вдыхаемом воздухе, которое возникает высоко в горах, а также при полётах на летательных аппаратах, не оснащённых герметичной кабиной (не изолирует внутреннее пространство от внешнего), в которой поддерживается давление воздуха близкое или немного ниже нормальному атмосферному давлению (например, парапланах, дельтапланах, воздушных шарах). По этой причине, находясь в горах, люди частенько теряют сознание, или находясь в закрытом помещении. Кислород организму нужен для окисления, он участвует в реакциях, подаёт энергию.

Меняющиеся законы физики прослойки не позволят непрерывно обеспечивать систему кислородом, но вокруг Ветты создалось кислородное поле, его поддерживают Нужецио, Чотзытаву, Ескурург, несколько других парней с кафедры.

 

— Да, я романтик, — сказал Корн, я хотел на горную реку.

 

С этого момента мечта о горной реке не оставляла Ветту.

 

Ветта держится особняком, молчит, она младше, ей нечего сказать, она маленькая и далека от взрослых подлостей, ухищрений, ей тяжело играть

 

словами, обсуждать склизкие темы, шутить… так. Тем не менее, Ветта умный ребёнок.

 

Пора бы описать внешность наших героев. Это очень удобно сделать именно тогда, когда они идут по долу, в углубление, впадину между высоких гор, по траве, природную аллею обрамляют стройные, необычайно высокие, просто гигантские деревья с белой корой, они похожи на секвои, только с увесистыми сильными ветками, почвопокровные цветы вплелись в скалы.

 

Айяайна одета в красную клетчатую рубашку, синюю водолазку, полы мягкой рубахи покачиваются от ветра, её чёрные необъятные волосы доходят до пояса, брюки обычные, серые, заношенные, стройные ноги в скрипучих ботинках, полосатых носках, ткань носков совсем не тянется, она защищает ноги от мозолей, но это не сильно повлияло на недавнюю битву: на лодыжке и голени кровавые царапины, даже на лице маленькое красное пятнышко на щеке. Айяайна больше всех страдает, так как принимает любую опасность как личный вызов. Лицо у неё круглое, некрасивое, с коротким носом, рано обрубленным, похожим на кость скелета. И совсем, совсем бледная болезненная кожа, высиженная в лаборатории. Ескурург идёт впереди на длинных, больше похожих на ходули ногах. Он не человек, это видно. Помните, здесь не все люди, некоторые существа схожи по поведению с людьми, они есть в институте, они есть среди учёных и сейчас, но это только формы, как их здесь называют. Ескурург был формой.

 

Корн в коричневой кожаной куртке, джинсах, с очень свежим лицом. Высокий, красивый. На вид ему двадцать пять. Здесь все молодые ребята и девушки выглядят на этот возраст. Только у одного Нужецио возраст колеблется в пределах шестнадцати-сорока лет, это его форменный парадокс выглядеть так. Вроде бы встретил — смотришь — видишь — понять не можешь.

 

Сейси в короткой юбке-карандаш, длинные узкие чёрные сапоги заканчиваются перьями, её чёрная кофта также содержит перья на плечах, девушка любит всё яркое, цветное. На костюме у неё развешано много приборчиков, например, чтобы проследить движение частиц воды в стакане. Розовый, красный в волосах преобладают. Сейси идёт, поднимая носком сапога траву, Ветта замечает, что комок проводов на её рюкзаке развязался, продолжает идти, остальные тоже замечают дорожку проводов на траве.

 

— Что это? Откуда? Почему развязалось? – встрепенулась Сейси.

 

А Корн стоял поодаль и хохотал от души. Видно было: он развязал клубок. Что поделаешь, своеобразные шутки академика одобрял далеко не каждый.

 

— Я решил взять себе творческий псевдоним, я вообще люблю псевдонимы и нимы — чуть погодя хотел начать рассказ Корн.

 

Ним — короткое впечатление, набор моментов, составляющих шарики памяти, очень распространенная вещь в прослойке, действуют один раз, окатывая получателя избытком эмоций. Рассыпаются блестящими искрами, популярны среди девушек помоложе.

 

— И какой же? – переспросил Веха после ответа.

— Поцелуйкин!

Ахаха, — и кого же ты «целуйкин»? — осведомился Вульц.

Меня «поцелуйкин»? – А, Корнёк? – совсем не по-дружески вопросил Алландел и подмигнул Корну.

 

Парни загоготали. Корнелий очень самолюбивая личность, он терпеть не мог шуток над собой и поэтому сквозь зубы пробормотал:

— Да никого я не целую.

 

На половине пути, а возвращались они уже другой, более длинной дорогой, чтобы отдохнуть и получше рассмотреть местность, Корн вдруг запел, точнее не запел, а стал проговаривать мотив песенки:

 

Танцующий гоблин

 

Вспыхнули окна-светлячки зелёными огнями,

Ночь пролетела над плечом едва задев крылами,

И отблеск света на щеке как будто тьма посеребрила,

Как будто полночь погостила, оставив отражение в окне.

 

Туру-ру-ли-ли-лу-лу — — — — Туру-ру-ли-ли-лу-лу

 

Там далеко горит звезда: страна из грез и дарованья.

Наверное, живут на ней эльфийские созданья,

Холмы, луга и замки там. Протяжно дует ветер,

Цветочный чай там разольют, сыграют на рожке или на флейте.

 

Туру-ру-ли-лу-лу — — — — Туру-ру-ли-лу-лу

 

Фантомные поляны обворожительно сияют,

Стеклянные шары на веточках играют.

Ножки-деревяшки, вы тонки, как плечи,

Тьма, как мироздание, окропила вечер.

 

Туру-ру-ли-лу-лу — — — — Туру-ру-ли-лу-лу

 

Нас легко порушить, поднимаясь выше,

Выше, дальше — некуда.

Мы уже на крыше.

Что-то неожиданно защемило душу.

Нас легко порушить, нас легко порушить.

 

Туру-ру-ли-лу-лу — — — — Туру-ру-ли-лу-лу

 

Эльф уже на крыше, выругался громко,

Не могла поверить в это та девчонка.

Холодом дождливым окропили мир,

На приставной лестнице

Эльф ваш закурил.

И его ребята засмеялись громко,

Дождь закапал желчью, обливался потом.

По пожарной лестнице

И по трубам, нишам.

Выше не бывает,

Мы уже на крыше.

 

Туру-ру-ли-ли-лу-лу — — — — Туру-ру-ли-ли-лу-лу

 

Кудри, руки бледные, алые глаза,

Сколько неизбежности,

Стонут голоса.

 

Гоблины в почете некогда бывали,

А уродства очерки статность закрывали,

Не заметишь сразу их глубокий взор,

Эльф, ослабь же хватку, приуменьшь напор.

И до самых лучших августовских дней,

Танцевали с гоблином девочка,

За ней

Дождик мерно капал, за собою звал,

До чего красиво гоблин танцевал!

 

Туру-ру-ли-ли-лу-лу — — — — Туру-ру-ли-ли-лу-лу

 

Когда он закончил, Аландел воскликнул:

 

— Обязательно, обязательно, как только вернёмся, пойдём в «танцующего гоблина», девушек брать не будем.

Танцующий гоблин – паб напротив института, захожее место, одно из провалов.

 

Аландел с Вульцом и Рзор переглянулись:

 

— Там мужская компания, свои разбирательства.

По откидной лестнице команда забралась в летальщик, Лаледия, высокая статная девушка, провела первых пилотов к смотровой площадке, план рассчитан так, чтобы после исследовательской работы система двигалась на автопилоте, а пилоты выдыхали воздух и смотрели на картинки. Корнелий взял Аландела за плечо и подвёл к экрану смотровой площадки. Высветилась запись полёта над Землёй.

— Смотри, там проходят ледники, а вот архипелаг Фиджи, смотри, земля Уилкса, Каледония, Тасмания.

 

Оставшийся день был выходным, вечером Ветта также ложилась спать в доме тех же женщин. Собравшись на подушках и ручках кресел, они и неожиданно пришедшие девушки прокручивали видео, где Корн привязал гномов к тележке и катался по подземным туннелям.

— Какой милый! – сказала Сейси.

— Ты всё время только о нём и говоришь, ты что… кху-кху… что ли? – возмутилась Савфыдон Гоп.

— Да, влюбилась, понравился — подытожила Гражина Ай.

— Вовсе нет – сказала Сейси.

— А тогда почему всё время о нём говоришь? – ответила Савфыдон Гоп.

— Сильезир, создай одежду – обратилась к подруге Гражина Ай.

Сильезир принялась делать наброски на бумаге, чертить.

Внешность в прослойке корректировалась очень просто: каждый сам, с вечера, придумывал себе образ, утром он материализовывался. Разреженная молекулярная оболочка.

Именно поэтому цвет волос Сейси и Савфыдон Гоп менялся каждый день, одна любила красный, фиолетовый, розовый, другая — небесно-голубой, алый.

 

А гномы на записи всё визжали и визжали, их забили, затесали, проделали над ними качественную работу, после которой они уже не могли как заведённые выколачивать сокровища, это их сильно напрягало. Связанные двусторонним скотчем и чем-то покрепче они проезжали с Корном, как по горкам по своим подземным туннелям, наверное, мысль о таком использовании туннелей раньше не приходила им в голову. Запись шла с камеры, приделанной на ручку тележки.

 

 

А тем временем в прослойке происходил апокалипсис: захватив все главные мыслительные должности, отняв места у других парней, Корн неплохо себя чувствовал.

 

Корнелий, как глава академического семинара, выступал на учёном совете, в бюрократических дрязгах не участвовал, лишь бросал идеи, исполняемые после, проводил концерты, забавлял народ, он певец, и да, конечно же, солист. Возникала нехватка рабочих мест: слишком сильная конкуренция. Люди сами же губили себя: отдавали ему лучшие должности, не воспринимали других ребят, как людей.

 

Корну очень нравилось вести куда-то народ, куда — неважно, главное — вести. Сейчас он вёл за собой большое скопление народа, среди них было много детей. С фанатичным блеском в глазах Корнелий спускался и поднимался по ветвистым крючковатым коридорам, зачем-то держа за руки двоих мальчишек. Коридоров огромное множество, проделанный путь вряд ли удастся повторить по памяти — подумала Ветта.

— Господи, откуда и зачем ему эти дети? — искренне удивилась на красавца Ветта.

А Корн, не обращая внимания ни на кого, проходил, как по коридорам, так и по времени главным событием эпохи.

 

— Концерт Поцелуйкина!

Огни, пламя везде, Корн бегает в оранжевом шлеме, огненные стрелы вылетают из-за вымпелов, девочка с ужасом шарахается от них, а сердце стучит.

Громадная площадка, окруженная тянущимися вверх деревьями усеяна одуванчиками, посреди стоит сцена, Корн играет на терменвоксе, ребята помогают ему, он концертмейстер, солист, певец. Усовершенствованный терменвокс, управляемый эмоциями.

Вокруг бушуют толпы поклонниц и поклонников, из-за их продолжительных возгласов и умопомрачений концерт никак не может начаться.

 

Корн пел, а поклонницы смотрели на него и приписывали ему те положительные качества, которых у него отродясь не было.

Корнелий с микрофоном выбегает вперёд, пружиня на тонких ногах, и кричит:

 

Восхитительно!

Поехали!

 

Я улетаю, я остаюсь в Ваших сердцах

 

Жвуууу… Последний ключ в бардачке,

Завожу и мчусь налегке,

Траектория огней следящих глаз,

Поворотник, ха! Сегодня не для нас.

 

Чтобы кто — то лучше был — нет,

Чтоб меня веселее — бррр…

Не удачливей, гениальней, дурачливей.

Красота? Я просто неотразим.

 

Иглы — перемещатели рассекают

чужой воздух,

Спицы в голове перепутались

Кххх.. в эмоциях. Счастье!

Вены пульсируют на тонких запястьях.

 

Хей! Я буду первым и мне…

Конденсаторы тихо шумят в тишине…

 

За окном идёт космический дождь,

У тебя работа по плану —

Не подойдёшь.

Лечу.

Некого брать — да я и не хочу.

 

Что я оставлю?

Цветы на окне.

Одуванчики — грустно.

Грустно и мне.

Я далеко —

меня не найдёшь:

Когда ты, парень в кудряшках, придёшь?

Корн на сцене походил не на парня, а на тонкий стебелёк с пушистой головой, совсем одуванчик.

 

Итогом концерта стал резкий спад музыки, когда она дошла до апогея.

 

 

Толпы в конце концов разошлись, так что остались лишь «институтские» и Ветта.

 

Непонятно, как это произошло, но Ветта резко вскочила на опустевшую сцену, выхватила из сумки ручку и заговорила в неё пришедшие за выступление в голову стихи.

— Не имеет смысла то, что здесь всего шестнадцать человек, не миллионы, как у Корна, что у меня ручка в руках, а не казённый микрофон, я буду выступать и выкладываться на полную силу – импульс пришёл сам по себе и очень быстро, Ветта не управляла своим телом, ей не было предоставлено времени подумать.

 

— Знаете, если уж говорить о путешествиях, то… — запинающимся голосом произнесла Ветта.

 

 

 

 

Я ВОЗВЫШАЮСЬ

 

Я возвышаюсь, возвышаюсь…

Земля давно уходит вдаль.

И мельком брошу я, пожалуйста:

Не жаль, не жаль,

не жаль.

 

Больших колёс винты вращаются,

Как вехи времени…

Прошение?

мне всё равно чем знаменуется моё мне возвышение.

 

Не помню я уже друзей, подруг

Поверьте мне:

Я с вами доживаю

последний круг.

 

Я возвышаюсь, возвышаюсь…

(Корн постукивает ногой, опустив голову)

 

Старше я многих на свете людей,

Ну, а талантлив — как черт, как злодей.

Сотни рабов в моем сердце томится,

Кара-Проклятье

На всём отразится.

Сами творите свои беспорядки.

Я возвышаюсь в безумном припадке.

 

Прислоняясь ухом к рубке, где гудят провода.

Навсегда.

 

То ли тембр, то ли талант за собою тащит.

Напряжение.

Электрический ящик.

В вихре, сумятице, ветром из листьев,

Уносит до капли.

На полу ручка сломанной шпакли.

И не заведующий,

Лучший.

Только ведущий.

 

Отсчёт…

(Корн считает: 1, 30, 30, 45)

 

Кажется, можно…

Отдать всё

— кому? —

Я не пойму.

Полифонично, до самой души;

Стой, Мефистофелю помочь не спеши!

 

Я возвышаюсь, возвышаюсь…

 

Взгляда достаточно, хитрых зрачков, черных не нужно богатых очков. Все очарованы.

На тебе — роли.

Да,…

От сердец наших тоже пароли —

Как же, тетрадные обрывки бумажек

На мостовой, твои, посмотри!

Грязью истоптаны, молены,

Попраны, ну же, бери!

От поклонников,

С телефонами в строчке по ветру веют

Браслетов листочки.

Грязью истоптаны,

что не берёшь?

Как же, столько позора сотрешь!

И обижаются только невежды.

Нет у других мужчин

надежды.

 

Полно задач, увы, не лишних.

 

Единоличник.

 

(Корнелий поднял голову, развел руки и поет отдавшись ритму)

 

Вы машете руками, а я, а я…. уж где-то там…

Парю я высоко над облаками.

 

 

Корабельные записки

 

Преступление, расстройство,

Наказание, прости.

Пристань близко, небо низко.

Час отхода впереди.

 

I

 

Бушприт наводит на мысль открыть корабельный дневник.

То ли скверна погода, то ль такелаж

Поник:

Писать — так правду, напрямик.

 

Люди веселятся, весело кружатся.

Падают стихи, раскачивая борт.

Вот.

И еле я дышу, и жив, пока пишу.

 

Слова мне не скажут,

Танцами накажут, скоро мой отход.

Знаю. Вот.

Огоньки померкли,

Стыдно отнимать,

Каждому сказать:

Нет.

Здравствуй!

Здравствуй…

Привет!

Каждому сказать:

Нет.

Здравствуй, прощай!

Быть не обещай.

 

Мы все отходим от Вас, мы все расстаемся с Вами, оставьте, оставьте нас

никчёмными дураками.

 

II

 

«Красиво»

— тебе выдохнуть так больно.

Зачем же вдаль стремятся корабли —

Не потому, что им там лучше иль привольней

Но дело, деньги, жизнь,

приободри.

Кого-нибудь.

Отправь себя

в надежды путь.

 

Все рядом

в стекле

И кружатся

В танце

Стеклянные стансы,

Стеклянный колпак.

 

Всё

Так.

 

Частички света отразив друг в друге,

Находятся в стеклянном круге.

-Не тяжело ходить так, нет?

— Не понимаю я,

Привет!

 

Весёлый смех

И буйство красок,

А колокол гудит.

Ужасен.

Надменный, откровенный звон.

Смеяться может даже он.

 

lll

 

Не понимая, поборя усталость, кому нам рассказать про всё,

Про мутность глаз, про страх и слабость,

Про груз, который тащат в трюм?

 

lV

 

Чтоб в бурю не кутаться, громом не квакать, любить и не падать, вставать и не падать,

Качаясь на палубе, руки сжимая,

Холодные кости к лицу прижимая.

А губы от холода холодом сводит.

В губы из губ дыханье уходит.

В жилетку красная нитка уходит.

Шерстью болтается, графиком скачет,

скоро умрет, скоро заплачет.

 

V

 

Качает, теряю опору,

Разбитый стеклянный сосуд,

Непреднамеренно больно.

Больно. Да нет, горячо.

Теплом разливаясь по коже, греет старинный пунш.

Все корабельные тоже хотели тот пунш вдохнуть.

Винящий и прянный запах,

Украден чужой бокал,

И нет для меня оправданья.

Сказано раз: взалкал.

И миллионы многих

Шатаются на снастях,

И корабельные мачты

Качают несчастных в горстях.

Всё это мелко,

Основано на страстях.

 

Vl

 

Осталось место на листочке,

Не дай дойти, не дай дойти,

Дойти мне до

Последней

Точки.

 

Зверь

 

1:

 

Вы не хотите марать руки,

Служите вы сухой науке,

Однако счастья лишены:

Не видеть ни охоты, ни войны.

Так слышьте вы! Вот тут, намедни,

Поймал я зверя до обедни.

Медведь здоровый, точно баржа,

Он вышел гордо и отважно,

Сражался чудно, не на шутку,

Позвольте отниму у вас ещё минутку.

И я не промах, с ним сцепясь, с багровым ликом, заливаясь потом

Я как Отелло дрался с обормотом.

Но вырвался, подлец и убежал.

В зубах унёс обрывок эполета,

Пока искал в траве следы пропавшего мушкета

Я.

 

2:

 

Мой храбрый друг, я тоже зверя наблюдал:

Он захватил все должности на свете,

Его обожествляют даже дети.

Как Шива многорукий концертмейстер он, изобретатель, летчик.

(в сторону: лучше бы математикой занимался!)

 

1:

 

Да, тот ещё налётчик ваш молодчик!

 

2:

 

Гермес и Аполлон в одном лице,

Игривости занять неплохо бы красавице.

 

1:

 

Как ошибался я,

Решил, что вы охоты лишены,

Ан, нет — всё интереснее войны.

 

 

 

 

Ветта с нарочитой серьёзностью выдыхала в импровизированный микрофон звуки, в конце она совсем закрыла глаза, футболка промокла от пота, на лбу уже что-то билось, сердце, казалось, совсем выскакивало из груди. Ощутимо стенал лоб.

Ветта остановилась сморщившись, на переносице возникла складка, глаза зажмурены, рука отведена назад, прямо как у Корна на концерте.

 

Наступила сцена осуждения и неприязни. Все всё поняли.

 

“Корабельные записки”, в данном контексте, означали нехватку тепла изголодавшейся влюблённой толпы. “Выпит чужой бокал” значило: испей кто-либо любви академика фракции научного физико-математического института, другие останутся без вполне заслуженного тепла. Нечестно было бы бросить ту же Айяайну, яркий пример скорби, девушка могла и не любить исследования, кто бы мог подумать, девушка могла быть гуманитарием! Но с её страстью, с её любовью к Корну любые барьеры походят на дымку, другой вопрос, как искусно справляться с ними, чтобы потом они стали дымкой, как заведовать лабораторией, как стать правой рукой Корна. Бессонные ночи в лаборатории, истерики с учебниками, непрекращающиеся нервные вспышки в одинокой комнатушке, зная, почему, и не зная, кому пожаловаться теперь, закалили её до того, что она стала безразлична к чужим жалобам, и с насмешкой взирала на них выплаканными, безверными, жестокими глазами.

 

— Нас тьмы и тьмы – подумала Ветта.

 

Креза и Клоуза являлись незначительным абсорбером, Айяайна частенько хотела просто зарыться в круглый, пушистый ковёр посреди комнаты, дома, и лежать на нём со своими питомцами, она также хотела заниматься тем, чем интересуются другие девушки её возраста, но нет, она не выпустит часы с Корном в лаборатории, с Корном, которому нет дела до человеческого, до привязанности.

 

Но всеобщее внимание выделяло явно не эту песнь: дерзкая броская третья горела на обожжённых устах, сколько толков вызвала она после!

 

— На девушку похож. Это точно.

— Вот многорукий вшивый!

— Речистый Аполлон.

— Надо же, хитрые зрачки.

 

Всё это слышалось завесой, учёные, да и просто интеллигентные люди, обычно не говорят такое в лицо, они делают так, чтобы и слышно было, да и нет, вроде бы, показалось – не придерёшься.

 

— Ну знаешь, так и держала бы всё это при себе — с явным неудовольствием проговорил Веха — знаешь и знаешь, нечего нам, сюда нести.

 

Парни нахмурились, несмотря на то, что в себе они тихой яростью ненавидели Корна, с постоянной непрекращяющейся злобой искали у него ошибки, пускали издёвочки, здесь мужская солидарность победила.

 

Корн прислонился к косяку двери в гримёрную, видно было, что по его широким плечам проходит дрожь, он по-мужски упёрся в согнутый локоть. Сквозящим, пронзающим болью взглядом он посмотрел на Ветту, посмотрел, — и больше ничего, ушёл в гримёрку.

 

Конечно же, Корн был обычным человеком, поэтому он вёл себя неидеально, расслаблялся после длительной работы, расслаблялся со всеми, кроме Ветты. С ней он такой добрый, нежный, внимательный и заботливый. Никогда не

 

позволит себе грубости, вытерпит всё, как бы она его не обидела, кажется, пусть даже убьёт. Такой абсолютной, детской, доверчивой улыбки не вызывало у него ни что. Иногда, но это только мельком, создавалась фантомная вера, будто бы Корн готов пожертвовать ради маленькой девочки славой, работой, прослойкой. Но это было не так. И мы все знаем своё место. Не стоит рассчитывать на отдачу, забудьте. Ветту пробрала дрожь, ей стало невыносимо совестно: этот парень не заслужил такого, он так хорошо к ней относился, за что же так?

Ветте пришла догадка: Корн призван на эту землю, дабы пройти огнём по ней, опалить почву, заиграть ужасом в людских глазах, причинить людям вред через самих себя, но, по-настоящему он добр, он не такой. Может быть.

 

Перекрёсток коридоров, между — двери в лаборатории, Ветта движется, далее — просторная комната с фонтаном, в ней мост от одного бока к другому, прямоугольниками зияют концы моста. Ветта заходит на ажурный мост и слышит диспут. Корн, как налогоплательщик, беседует с администратором в общежитии, приземистой тётенькой в обычном костюме.

 

 

 

— Пора оплатить проживание в крыле.

 

— Нельзя требовать от меня того, что я не могу сделать.

 

— Вы уже давно живёте в общежитии, живёте отдельно, как божёк, технику Вам институт обеспечивает, электронику, разве не так?

 

— Так – когда Корн разговаривал с Веттой, да и вообще на серьёзных моментах, как сейчас, он говорил в себя, опустив подбородок, его овальное лицо с огромным ртом и сужающимся подбородком смотрело в синий свитер.

— Платить пора, за два месяца долги, — администратор перебирала ключи в связке — да Вы и не оплатите, если срочно не сядете копить, Вам сейчас не по концертам бегать – на повышенную ставку выходить нужно, иначе обнищаете при Вашей-то зарплате.

 

— Вас не учили вести себя достойно, не говорили, что нехорошо скакать вокруг девушек, резвиться как ослик? – администратор не собиралась делать остановку – я скажу девушкам, чтобы они отлавливали Вас во время…так сказать…Ваших эмоциональных всплесков, приводили ко мне.

 

— Это не так – тихо-тихо проговорил Корн.

 

— Так вот ты какой, академик, ничего у тебя своего нет, обычный студент, – подумала Ветта, подслушав чужой разговор.

 

*Танцующий гоблин — паб напротив, захожее место, одно из провалов*.

**Провалы — параллельные вселенные, туннели между мирами.

****Ним — короткое впечатление, набор моментов, составляющих шарики памяти, очень распространенная вещь в прослойке, действуют один раз, окатывая получателя избытком эмоций. Рассыпаются блестящими искрами, популярны среди девушек помоложе.