Это мой Дом!

Вскоре после того, как я начал осознавать мир, я понял, что он не для меня. Потом решил, что в силах проковырять в нём небольшую пещерку по своему вкусу. Хотя дело было почти безнадёжное — я ведь родился не там и не от той, и всё у меня было не так, как у Людей. И даже не так, как у населенцев. Я вообще уверен, что был зачат животным образом! Уже это делало меня пригодным только для работ на уровнях Тяжких трудов или для межбашенных войн. Ну, или для Клоаки. Забегая вперёд, скажу, что и того, и другого, и третьего познал я с избытком.

Вы уже, наверное, поняли, что я родился глубоко под Красной линией, на одном из низших населенческих уровней. Я помню свою Маму и уверен, что она не выносила меня, как законопослушная самка, получив плод из Дома зарождения особей, а зачала от самца — нарушив Закон, не употребила после секса предписанные препараты. А потом выносила и родила. Сама! Совершенно невероятно, что это ей удалось. Теперь я понимаю, что на эти преступления она пошла ради самца, про которого никогда мне не рассказывала. Который был моим, как в старину говорили, отцом — видите, я настолько асоциален, что употребил это неприличное слово. Это чтобы вы сразу поняли, что имеете дело с совершенно опустившимся и на всё готовым типом.

Я, кстати, подозреваю, что мой отец был из Людей. Да и Мама тоже: это чувствовалось по всему, что она знала и рассказывала мне. Возможно, их трагедия произошла на одном из людских уровней. Так бывает: вдруг проявляется атавизм — во время кругового секса один самец всегда выбирает одну самку, а она его. Это вскоре замечают другие, докладывают куда следует и Великие, во Главе сущие, принимают меры. Но Мама каким-то образом избежала расплаты, укрывшись внизу Башни. А её самец, скорее всего, сгинул на войне или просто был утилизирован.

Она называла меня Тор, но как звали её саму, так и не сказала, для меня навсегда оставшись Мамой. Больше всего меня поражает, как она умудрялась прятаться со мной лет восемь, кормить меня, да ещё учить всяким вещам — чтению, печатанию, математике, основам электроники, и, конечно, законам Башни. Ещё она пересказывала мне старые запретные истории, которые сама неизвестно как узнала. Но если Мама действительно воспитывалась в хорошем гинекее выше линии, то это объясняет её познания: тамошним молодым самкам иногда удаётся достать инфокристаллы с запретной информацией. Так или иначе, она передала мне эти странные и чудесные истории, и я с детства знал архаические, теперь непристойные слова: «семья», «отец» «Мама», «родители», «Бог», «любовь», «дом». Дом — в смысле «мой Дом». Не гимнасий, где молодые самцы Людей учатся разнообразному сексу, гурманству, игре в бисер и прочим дозволенным наукам. Не подобный длинный дом для молоди населенцев, где в них вкладывают обожание к Людям, учат разнообразному сексу и работам. Не длинные дома на верхних уровнях, с анфиладами роскошных спален с альковами и богато украшенными залами для занятий гимнастикой и круговым сексом, или длинные дома на Трудовых уровнях, где всё примерно так же, но гораздо более бедно и уныло. Даже не дома-контейнеры для отбросов, где все вповалку спят на полу, хаотично принимают пищу и совокупляются когда и с кем попало, без музыки и благовоний. Я жил и в тех, и в других, и в третьих домах, но с детства в мечтаниях видел Дом, который будет только моим, который украшу, как хочу и позову в него, кого хочу. Говорят, на самом верху Башни, во Главе, где сущи Великие, на которых невозможно и смотреть (а я их видел), они имеют такие дома. А когда хотят пообщаться, или принять вместе пищу, или совокупиться, приходят друг к другу. Но когда я незаконно проникал на самый верх разных Башен — таких случаев в моей жизни было несколько — я видел, что Великие живут в тех же длинных домах, только очень роскошных, где у каждого из них была своя обширная территория. И вообще со временем я понял, что дом — это не просто место, где ты можешь закрыться от мира. Дом — это… Дом.

Со временем мы с Мамой вынуждены были спуститься с трудовых уровней в самый низ, в древние развалины, с которых началась эта Башня. То есть, в Клоаку, к безымянным. Там у нас было много убежищ и способов добычи пищи, иногда мерзких. Но какое-то время мы держались, и я даже вспоминаю те годы, как один из самых счастливых периодов моей жизни. Но стража тайно работала и в Клоаке, и как-то мы попались. Мама успела спрятать меня, завалив мусором в подвале, где мы тогда скрывались. Переодетые стражи увели её, а я не смел даже плакать, потому что она сказала, что, если меня поймают, то меня, скорее всего, разберут на органы для починки Людей. Что стало с Мамой, я не знаю — или тоже пошла на органы, или, если те были с изъянами, утилизировали её тело.

Дальнейшиее смутно отпечаталось в моей памяти. Может, прошли всего месяцы или даже недели, но мне они сейчас кажутся нескончаемыми годами мучений. Я прятался от стражи и безымянных, которые могли быть ещё опаснее — многие из них ели себе подобных, если удавалось поймать кого-нибудь послабее. Я несколько раз дрался с такими же маленькими оборванцами, как и я, огромными крысами и дикими собаками. Впрочем, с этими я схватился всего раз, и, хоть это едва не стоило мне жизни, но развернуло её в совсем другую сторону.

Я копался в горе отбросов, сбрасываемых с верхних уровней — из этой кучи всегда можно было извлечь нечто съедобное. Мне повезло — наткнулся на почти целую упаковку синтетического желе, каким кормят населенцев, занимающихся сложными работами. Но как только потянул добычу к себе, послышалось рычание и на руке моей сомкнулись острые челюсти. Вернее, не сомкнулись, а только скользнули по коже — реакция тогда у меня была, что у дикого котёнка, успел отдёрнуть руку. Пять или шесть грязных свирепых чудовищ рычали вокруг. Я знал, что через минуту буду разорван и сожран, но сдаваться не собирался — Мама этому не учила. Я выхватил из кучи какую-то железку и со всего размаха ударил по ближайшей истекающей слюной ощеренной пасти. Раздался визг, а я ударил между ушей ещё одного пса. Стая в нерешительности притормозила, но тут не замеченная мной собака вцепилась мне в бок. Я никак не мог достать его своим оружием, а остальные с воем кинулись. Было страшно, кровь текла по руке, а в бок беспощадно вгрызались острые клыки. Но вдруг их хватка отпустила, пёс коротко взвизгнул и упал, корчась в агонии. Раздалось несколько резких свистков, свалилась ещё пара псов, а остальные исчезли в сумерках, которые вечно окутывали Клоаку.

Я обернулся и увидел невысокого кряжистого усатого самца в чистой, не залатанной тоге, спокойно глядящего на меня. По моим понятиям он не мог быть никем, кроме стража, потому что в руке его был импульсный пистолет. Но бежать я не мог и, опустив голову, покорно ждал, что сейчас он пристрелит меня, как тех псов. Однако он спрятал пистолет и коротко бросил:

— Пошли.

Он стал спускаться с кучи отбросов. Тут бы мне и бежать, но я поплёлся за ним. Просто в моей голове в этот момент царила пустота, а в теле — слабость и боль.

Мы довольно долго петляли по мрачным, захламлённым закоулкам, развалинам и пустырям, плохо освещаемым прожекторами, мерцающими высоко в межуровневом перекрытии. Я неплохо уже знал Клоаку, но здесь не ходил никогда. Несколько раз у меня кружилась голова и я чуть не падал. Каждый раз самец останавливался и ждал, когда я приду в себя.

Мы пересекли огромную площадь, кое-где покрытую выщербленным булыжником, шли мимо полуразрушенных кирпичных стен с зубцами и обгрызенными временем башнями. Под стеной стояло странное, заросшее кустарником здание. У меня почему-то появились ассоциации с могилой, и я ускорил шаги, потому что тут веяло древней жутью. Кое-где к стене были прикреплены таблички с полустёршимися непонятными надписями. Там было много ещё чего необычного, но я почти не обратил на это внимания — очень устал, был почти в панике и очень хотел, чтобы наш путь наконец закончился.

Мы подошли к ветхому дому из когда-то белого, а теперь тёмного и выщербленного камня. Самец открыл с помощью электронного ключа прочную дверь и зашёл, а я — за ним. Мне было уже всё равно, лишь бы оказаться там, где тепло и можно лечь. Долго поднимались по узкой лестнице в кромешной тьме. Пару раз самец придержал меня в тех местах, где лестница грозила обрушиться. Потом послышался звук отворяемой двери и вспыхнул свет. Из светлого проёма самец кивком поманил меня. Я ввалился в…

Тогда я не знал, как выглядит дом, где живёт лишь один человек. Сейчас я понимаю, что это были очень старинные и запущенные апартаменты. Потолки в комнатах в основном были сводчатые, некоторые, совсемветхие,опасно нависали и под них нельзя было заходить. В некоторыекомнаты невозможно было попасть, потому что они были доверху завалены всяким хламом. Лишь пара небольших помещений выглядела обжитыми — здесь стояла старая, но нормальная мебель и кое-какая аппаратура. Меня сразу заинтересовал компьютерный блок, по виду, довольно мощный. Я всё время косился на него, но первый мой вопрос был не о нём.

— Кто здесь ещё живёт? — спросил я, будучи уверен, что попал в какой-то секретный длинный дом стражей.

— Кроме меня, никто, — буркнул самец.

— Почему?! — это просто не укладывалось в сознании.

— Потому что таков порядок, — непонятно ответил тот.

— Кто ты? — это не мог был страж.

— Меня зовут Гермес.

Зовут? Разве в Клоаке кого-то как-то зовут? Произнести здесь своё имя — уже преступление. Но я не раздумывал.

— А меня — Тор, — я вызывающе посмотрел на Гермеса. Тот тоже глядел на меня несколько секунд, потом сказал:

— Раздевайся.

Я решил, что ему был нужен молодой самец для педерастии, и затосковал. Мама никогда не позволяла мне делать секс с самцами, хотя сама иной раз вынуждена была участвовать в оргиях, если за это платили едой или бонусами. Но к педерастии она почему-то относилась с брезгливостью и передала это мне. Однако на сей раз я был бессилен. Сбрасывая свои жалкие лохмотья я думал — неужели он хочет совокупиться только со мной, не собирая даже маленькой оргии? Это было странно и отдавало извращённостью. Впрочем, здесь, в Клоаке, я успел насмотреться всякого…

Но Гермес только осмотрел и обмыл мои раны, потом вытащил медицинский прибор и прошёлся по всему моему телу. На мониторе вспыхивала информация об обнаруженных патологиях, потом появился окончательный диагноз. Гермес зарядил прибор препаратами и сделал несколько вспрыскиваний. Боль отступила, стало клонить в сон.

— Вымойся вон там, — приказал он мне.

Я в жизни не видел приличной ванной, но разобрался, какие клавиши нажимать, чтобы шла вода и струилось убивающее паразитов излучение. Когда я, чистый, вышел обратно в комнату, увидел лежащую на стуле старую, но чистую тунику и нижнее бельё.

— Одевайся, — приказал Гермес.

Всё мне было слегка великовато, но по сравнению с моими исчезнувшими уже куда-то лохмотьями, то были великолепные одежды.

— Ложись и спи, — Гермес кивнул на мерцающую в углу силовую кровать.

Я лёг и уснул.

Гермес был угрюмым, склонным к одиночеству самцом, поэтому то, что он помог мне, было странно. Позже я узнал, что он сразу просветил меня прибором, читающим чипы в теле — такие были у стражи, и понял, что чипа во мне нет. Это сразу рассказало ему большую часть моей истории — нелегальное рождение, скрытную жизнь в Клоаке и арест Мамы. Мне подумалось, раньше он тоже жил выше Красной линии, и, может быть, пережил трагедию, подобную Маминой. Я подумал, что, вероятно, это побудило его на помочь мне.

Однажды Герм увидел, как я играю с компьютером.

— Где ты этому учился? — спросил он.

— Мама учила, — впервые я говорил ему о ней.

Герм вздрогнул и долго смотрел на меня. Кажется, его мысли были где-то далеко. Потом словно очнулся и приказал:

— Рассказывай.

Я рассказал, всё, что знал о Маме — очень немного, описал её, нашу жизнь и её смерть. Гермес молчал, и лицо его было ещё более угрюмым, чем обычно. Мой рассказ он никак не прокомментировал, но с того дня стал учить меня.

Я с удивлением узнавал от Герма, что жизнь Клоаки, которую я воспринимал как невнятный грязный хаос, на самом деле довольно упорядочена. Что, например, та же Свалка поделена на сектора, у каждого из которых свой Босс, и мне просто повезло, что во время своих набегов туда сначала с Мамой, а потом в одиночку, я не встречался ни с Боссами, ни с их самцами — иначе дело, скорее всего, закончилось бы моей смертью. Мне кажется, Мама знала это и вела себя очень осторожно. Она вообще знала о Клоаке много такого, чего не знал я — наверное, хотела рассказать мне всё это позже. Но не успела.

Другие Боссы занимались разными делами. Одни варили дурманы из химикатов, найденных на Свалке, другие собирали из добытых там же деталей всякую технику, часто нелегальную. А третьи со своими самцами тайно пробирались на высшие уровни и воровали там всё, что могли, а в Клоаке обменивали добычу на другие вещи. И у каждого Босса была своя территория, на которую не заходили другие. Гермес рассказал, что раньше между Боссами велись войны, но уже давно всё было поделено и войны утихли. Однако всё равно каждый Босс имел группу особей, которая охраняла его и исполняла другие поручения. Только Гермес, хоть и тоже, несомненно, был Боссом, жил один. Я долго не мог понять, почему никто не занимает его дом, не отнимает его вещи. Потом я узнал, что Гермес на всю Клоаку такой один, и его никто пальцем не тронет, потому что он нужен всем.

Герм умел подделывать чипы. И не только подделывать, но и вводить их в тело. И, соответственно, вынимать старые. Все на верхних уровнях считают, что мастера-населенцы вкладывают чип в эмбрион ещё в Домах зарождения, и вынуть его никому, кроме облечённых такой властью, невозможно. Стражи могут менять их содержание с помощью запрещённых для остальных приборов. Другими приборами можно вводить туда информацию о бонусах — эти машины тоже принадлежали страже, и чтобы продать что-то за бонусы или получить положенную награду за работу, населенцы должны были часть бонусов оставлять стражам. Только Людям это не надо, потому что Люди не работают.

Но тут, в Клоаке, всё было по иному, словно Башня опрокинулась и законы вывернулись наизнанку. Бонусы здесь не ходили, торговля велась только на обмен. А чтобы потратить бонусы, надо было нелегально проникать на высшие уровни, куда безымянным путь был заказан. Поэтому им надо было ввести в тело новый чип и наполнить его бонусами. Конечно же, Гермес научился этому на верхних уровнях, но где он брал аппаратуру и всё остальное, что нужно для этого — не знаю до сих пор. Конечно, наверху у него были сильные связи, но были и другие, о которых я тогда понятия не имел. За свои услуги он брал дорого — не бонусами, которых сам мог ввести в чип сколько угодно, а нужными ему вещами, собственной безопасностью, и, главное, информацией.

Впрочем, его дом был прекрасно защищён различными ловушками, стрелковыми гнёздами и тайными лазами для отхода. Да и сам он мог неплохо себя защитить. Я убедился в этом, ещё когда он расстрелял бродячих псов, а окончательно понял, почему остальные Боссы побаиваются Герма, когда на нас с ним в тёмном проулке навалилась шайка безымянных, намеревавшихся, видимо, нас сожрать. Они были настолько уделаны псевдогашем, вызывающим дикий голод, что, видимо, не узнали Герма. Первому тот свернул шею, второму переломал обе руки, третьего убил ударом ноги в горло. Остальные разбежались. Он даже не достал импульсный пистолет, а я всё время драки беспомощно стоял.

Он стал учить меня бою, и не только голыми руками, но и ножом, дубинкой, кастетом, нунчаками — всем, что в ходу в Клоаке, учил стрелять из импульсного пистолета и карабина. Кстати, у него был порядочный склад разного оружия. Учил математике, физике и химии, рассказывал и кое-что по истории — на верхних уровнях историю немного преподавали только Людям. Я узнал, как появились Башни — после страшной войны, случившейся сотни лет назад бОльшая часть земли стала непригодна для жизни. Но некоторые города, особенно хорошо защищённые от летающей смерти, выжили. И, поскольку земля вокруг стала ядовитой, их жители начали строить защитные стены и наращивать ярусы. Постепенно сложилось деления особей на категории, система длинных домов, гимнасиев и гинекеев и прочие Законы. Впрочем, началось это ещё до войны. Теперь каждая Башня автономна, и официально все они воюют — не только за территории и различные преференции в торговле, но и чтобы уничтожать устаревшие, испорченные особи, когда в Домах зарождения подходит новая партия эмбрионов. На войну также отправляют отбросы — безымянных или преступников из населенцев и даже из Людей. Одновременно с войнами между Башнями ведётся торговля, потому что каждая специализируется на каком-то особом продукте. Но в любой Башне есть своя Клоака, где собираются подонки общества. Верхние ярусы терпят их лишь потому, что из Клоаки появляются запретные, но ходовые вещи, вроде дурманов или тех же поддельных чипов. Я сам видел, как к Гермесу приходили населенцы явно из-за Красной линии, чтобы поменять чип, и даже, кажется, замаскированные под населенцев Люди. Иногда Герм и сам поднимался наверх. Позже, когда я вошёл в его дело, мы пару раз пробирались туда вместе (каждый раз он ставил мне для этого новый чип). Во время таких вылазок я пытался попутно выяснить хоть что-то о судьбе Мамы, но ничего не получилось.

Периодически Великие, во Главе сущие, принимают решение о зачистке Клоаки, и тогда туда спускаются легионы стражников и боевые роботы. Но каждый раз через какое-то время Клоака возрождается вновь.

— Что вверху, то и внизу, — говаривал Герм. — Ни одна Башня не может жить без Клоаки, как и без Главы.

Производством поддельных чипов мы занимались в огромных каменных клетях под домом, заставленных самой лучшей аппаратурой. Примерно через месяц моего пребывания у Герма тот стал ненадолго впускать меня туда, иногда давая какую-нибудь мелкую работу, например, вводить готовые личностные программы в пластиковые болванки. А лаборатория по внедрению чипов в тело была на одном из верхних этажей, и к ней Герм меня вначале близко не подпускал. Но шло время, я учился, и он давал мне всё более сложные задания. Хотя при этом мой Босс оставался таким же хмурым и немногословным, я чувствовал, что он рад моей помощи.

Шли годы, я работал наравне с Гермом и умел уже делать всё то, что он — программировать заказанный чип, изготавливать микроскопический носитель и потом тончайшими щупами выуживать через ушные проходы клиента старый чип и заменять его на поддельный. Кое-кто уже звал меня Боссом, и я опасался, что Герму это не нравится. Но он как будто не замечал этого. Наоборот, перекладывал на меня всё больше работы, а сам надолго исчезал. Тогда я думал, он разрабатывал план возвращения на верхние уровни, меня намереваясь оставить в Клоаке как представителя. Позже выяснилось, что это не так.

Примерно в этот время в мою жизнь вошла Танит. Хотя она почему-то не любила это имя и требовала, чтобы её звали ТанИ. Ну, я так её и звал. Сначала она была всего лишь одним из клиентов, правда, довольно необычным. У неё тоже была нелегальная работа, но она не приносила ей дохода. В Башне были особи, и немало, которые хотели изменить законы. Ну, чтобы эмбрионы зачинались не в лабораторных механизмах, а в утробе самок — как я. Чтобы все особи, а не только Великие (поговаривали, что среди них это распространено), не вступали бы в сексуальные круги, а жили парами, и чтобы пары состояли — что уж совсем невероятно — только из мужчины и женщины!

Пока я, зафиксировав её голову с роскошными чёрными, отливающими золотистым, волосами, извлекал старый чип, содержащий сведения, что она является отбросом пятой степени, охотницей за крысами с 118-го уровня, и заменял на другой, согласно которому она была насельницей второй степени, парикмахером Людей с правом посещения уровней выше Красной линии, она настойчиво и в то же время с лёгкой иронией излагала мне свои идеи. Я слушал не внимательно — работа была тонкая и опасная, стоит дрогнуть мелкой мышце в кисти, и клиент лишится слуха или вообще может умереть.

Но когда она заговорила, что особи не должны отниматься у выносивших их самок и помещаться в гимнасии и гинекеи, и что вместо длинных домов все должны жить в собственных жилищах, я вынужден был приостановить работу. Я был взволнован — ведь это было и моей тайной мечтой. Впрочем, я быстро справился с волнением — Башни стоят сотни лет и всё это время их Законы незыблемы. Правда, Герм говорил, что в разных Башнях они различаются, но основа одинакова. Поэтому я промолчал и быстро закончил операцию. Тани расплатилась хорошими бриллиантами и ушла, не сказав ни слова, мне даже показалось, что она презрительно фыркнула на кошачий манер. По всей видимости, разочаровалась во мне, решив, что я обычный отброс из Клоаки, которого интересует лишь прибыль.

Я рассказал Герму о её словах. Тот по обыкновению помолчал и изрёк:

— В сущности, они правы. Люди жили по таким принципам ещё в те времена, когда все назывались людьми. Но сейчас почти все они слишком испортились и возвращение к старому немыслимо…

Он ещё чуть помолчал и добавил:

— Правда, остался Город…

И замолк окончательно. Я слишком хорошо знал своего Босса, чтобы спрашивать дальше. Но я запомнил это странно будоражащее слово: «Город».

Танит… ТанИ… ТанИш — так я называл её, когда её волосы окутывали подушку, а стройные ноги переплетались с моими, и от наслаждения она издавала звуки, напоминающие страстное кошачье мяуканье. Я думал о ней с первого посещения до следующего, когда она пришла к нам с простреленным плечом, бледная и измученная, и попросила поменять чип в долг, потому что ничего ценного у неё сейчас не было. Я сразу согласился, промыл и подлечил её рану и вставил новый чип. Герм хмыкнул и промолчал. Потом она опять надолго исчезла. Я боялся, что её больше нет в живых. До нас доходили слухи о делах сопротивленцев, как их называли: они пробирались на верхние уровни, распространяли запрещённую информацию, призывы изменить Законы, убивали стражей, а иногда и облечённых властью Людей. Но и сопротивленцев убивали, хватали, разбирали на органы, отправляли на уровни тяжких трудов и войны.

Но в один день Тани вновь появилась у нас и отдала долг — на сей раз очень нужным нам биопластиком для чиповых болванок. Я не мог отпустить её сразу, и мы проговорили полночи, а потом занялись в моей комнате сексом. Вдвоём. Она кричала, как кошка и извивалась под моим телом, а я чувствовал себя так, словно парю выше всех Башен. Но утром вновь была холодна и собрана. На прощанье сказала:

— То, что было — часть моей борьбы. Я нарушаю все их мерзкие законы. Ты тут не причём.

Она повернулась к выходу, и мне показалось, что я вновь слышу презрительное фырканье. Но я бросил ей вслед.

— Тани, я хочу быть с тобой!

Она вздрогнула и остановилась. Потом, не оборачиваясь, резко покачала головой:

— Нет. Я обречена. Если будешь со мной, умрёшь сам.

— Мне всё равно, — ответил я.

Она лишь пожала плечами и ушла. Но ненадолго — пришла через несколько дней и жила у нас не меньше недели. После потери Мамы я не был так счастлив. Тани оказалась совсем не такой, какой я её раньше видел. Вернее, не совсем такой. Ярость и стойкость бойца, жёсткость в речах и поступках, уживались в ней с нежностью и заботливостью. Как-то в отсутствии Герма я сам вводил себе новый чип, собираясь прогуляться за линию, и слегка ошибся, пропихнув его не в то место. Боль взорвалась в голове, и я потерял сознание. Очнулся в постели — она хлопотала надо мной, как самая заботливая медсестра. Она рассказала, что САМА вытащила неудачно помещённый чип! Как я не умер под её неумелыми пальцами, знает только Бог, в Которого я тогда поверил. Он рассказала, что молилась — ещё одно запрещённое слово — Ему всё время, когда по доле миллиметра вводила щуп.

В один печальный день она опять исчезла по своим таинственным делам, и я затосковал. Герм смотрел на меня с обычной угрюмостью — он, кстати, до сих пор ничего не сказал мне о моей связи с Танит и её пребывании у нас. Но теперь заговорил:

— Тор, — сказал он, — эта самка погубит тебя вместе с собой.

Это не было приказом разорвать отношения — просто констатация факта. И в словах его ощущалась грусть.

— Я знаю Босс, — ответил я, и это тоже было констатацией.

— Не зови меня больше Боссом, зови Герм, — ответил он, и мы занялись нашими делами. А через пару дней вернулась Танит.

Вскоре Герм опять исчез, а вернувшись, выглядел встревоженным.

— Нам надо разделиться, — без предисловий начал он. — Найди подходящий дом, перетащи туда часть аппаратуры — её всё равно слишком много, и живи там. Можешь с Танит.

Я привык воспринимать его приказания без возражений и сразу же отправился на поиски. Тани, которой, похоже, распоряжение Босса понравилось, пошла со мной. Дело было не очень лёгким — там, где дома уцелели, в них уже поселился или какой-нибудь Босс со своей командой, или шайка безымянных. Остальное лежало в развалинах, пригодных разве что для крыс и бродячих котов.

Наконец, отойдя очень далеко от дома Герма, мы нашли, кажется, что-то подходящие. Насколько я знал, ни один из Боссов не претендовал на эту территорию, на отшибе от всех здешних злачных мест, вроде Свалки. Длинный шестиугольный семиэтажный угрюмый дом с узкой аркой и двором-колодцем, на первый взгляд, был достаточно крепок и не собирался обрушиваться в ближайшее время. Конечно, крыша была сорвана, но мы и не собирались лезть на верхний этаж. И, самое главное, стоял он прямо под одной из щелей, которые иногда случаются в межуровневых перекрытиях. И из этой щели сейчас бил прекрасный солнечный свет — за пределами Башни царил яркий день.

Конечно, здесь кто-то жил — изгои даже этого последнего круга Башни, грабители и каннибалы, почти забывшие речь. Их было немного. В курсе боевых наук, преподанных мне Гермом, были и основы зачистки здания. Прикрываемый вооружённой пистолетом Танит, я, выставив карабин, облазил все переходы, парадные и лестничные клетки. Это заняло почти целый день и вылилось в двадцать-тридцать импульсов, пять гранат, несколько взмахов ножом и десяток трупов отребья.

Никто не должен был знать, что мы с Гермесом решили разделить базу. Потому вытаскивать трупы за пределы территории, где им быстро найдут применение крысы, собаки и кошки, и заниматься прочей приборкой пришлось нам вдвоём. Конечно, мы не собирались обживать всё здание. Нам хватило большой квартиры на шестом этаже, которую можно было легко отгородить от лестницы щитами из «вечного» пластика и куда поместились бы мы и вся аппаратура. К вечеру упахались до невозможности и просто рухнули на барахлящую силовую тахту, не замечая неприятных провалов в её поле. Даже на секс нас не хватило.

Оборудование и мебель перетаскивали с помощью Герма на антигравитационных санях. В Клоаке никто особо не лез в чужие дела, за исключением тайных стражников, но наш тыл прикрывала Танит, у которой на таких типов был нюх, и один особо любопытный остался валяться за углом в луже крови. Дня за два работы были закончены, и мы окончательно переехали на новое место. Вскоре потянулись клиенты. Жизнь налаживалась.

Тани по-прежнему периодически исчезала по своим сопротивленческим делам, о которых я ничего не спрашивал, потому что знать их не хотел. Мне было достаточно её, да и она, похоже, постепенно стала отходить от своей борьбы. Нам всё время хотелось быть вместе, мы даже гуляли, держась за руки, вызывая изумление встречных оборванцев. Иногда я ставил чипы её соратникам — всегда бесплатно, но этим моё участие в сопротивлении ограничивалось — просто я не видел в нём смысла. Мне было и так хорошо — я имел свой Дом, в котором была Тани. Я не расспрашивал её не только о сопротивлении, но и о прошлой жизни — это не имело значения. Конечно же, она была из Людей — это сквозило в её манерах, знаниях, стиле речи. Мне было всё равно, кто она, главное — моя.

Нельзя сказать, что жизнь наша была совсем безоблачна. Первое время кое-какие Боссы пытались прощупать молодого ученика Герма, посылая своих самцов к нам в Дом. Но те, обычно, быстро ретировались, оставив среди мусора пару трупов. Были у нас с Тани и размолвки. Да что там размолвки — настоящие громовые скандалы, которые в старых историях, рассказывавшихся Мамой, назывались «семейными сценами». Танит имела бешеный темперамент, а ревность её иногда вскипала до небес, что оставляло отметины от острых ногтей на моей коже. Даже если речь шла об уродливых и вонючих самках отборосов. Но все эти бури заканчивались не менее бурными объятиями, в остальное же время она была образцом послушания и заботливости. А солнце заглядывало в наш двор через щель между перекрытий.

Так продолжалось года два. Пока не взяли Герма.

Последнее время он редко появлялся в Клоаке — видимо, чувствовал, что вокруг него сжимается кольцо. Однажды ночью зазвучал секретный канал, который он всегда вводил в мой чип. Стража не могла его прослушать.

— Тор, — я тут же проснулся не столько от голоса, сколько от прозвучавших в нём стальных ноток. Таниш сонно заворочалась рядом.

— Сейчас меня схватят. Подробности узнаешь потом. Они послали группу и за вами. Срочно уничтожь или спрячь, если можешь, всю аппаратуру и бегите.

— Куда?

— Из Башни. В Город…

— Что такое Город, где это?

— Далеко на северо-запад, за запретными землями. Там нет Башни и там все люди. Скажешь им, что ты мой ученик. Танит там понравится.

— Но…

— Я не могу долго говорить. Тор, хотел тебе сказать, да не успел. Я знал твою мать, но думал, что она мертва. Ты…

Связь оборвалась резко, словно полоснули ножом.

Жизнь в Клоаке приучает к мгновенной реакции. Танит уже проснулась и глядела на меня чудесными глазами, которые в обычное время были серо-стальными, но в момент страсти или опасности становились ярко-зелёными, словно у кошки.

— Быстро всё прячем и бежим, — ответил я на её невысказанный вопрос.

Она коротко кивнула.

Мы не успели. Взглянув на картинку с камер внешнего наблюдения, я увидел, что Дом окружили стражи — не тайные, маскирующиеся под безымянных, а облачённые в непроницаемые доспехи, увешанные оружием громилы. Между ними сверкали боевые роботы со змеиными движениями.

— Танит!

Он без слов встала к пульту управления орудиями и заработала клавишами. На улице засвистели смертельные импульсы, вздыбились взрывы. Стражи падали обильно, но, казалось, меньше их не становится. Они вышибли из акустической пушки ворота и ворвались во двор. Роботы искали — и находили — щели, чтобы проникнуть внутрь.

— Подземный ход! — приказал я Танит, заменяя её у пульта.

Она не двинулась с места.

— Быстро! — заорал я.

— А ты?

— Догоню, — соврал я, и она поняла это. Бросилась мне на шею и сильно-сильно прижалась к спине.

— Никуда я от тебя не уйду, — почувствовал я жаркое дыхание в ухе.

Окно из сверхпрочного стекла разлетелось брызгами осколков, и в комнату скользнул робот, напоминающий ядовитое насекомое. Не отрываясь от меня, Танит всадила в него предельный импульс из пистолета. Чудовище застыло, в его блестящей груди дымилась рваная дыра.

Батареи орудий периметра сдохли. Я схватил карабин и крикнул:

— Пошли!

На лестнице, почти опустошив аккумулятор, я свалил трёх стражей. Там были ещё — отпугнул их гранатой. Замаскированная дверь в подземный вход была этажом выше. Мы кинулись туда. Я открыл двери и хотел пропустить Танит, но неожиданно она резко толкнула меня в спину и захлопнула двери. Изнутри я их открыть не мог — они автоматически блокировались.

Ругаясь самыми грязными словами, я летел по потайному ходу — не за пределы Дома и кольца окружения, а к двери, идущей во двор. Я не мог уйти отсюда один, хотя понимал, что Танит, скорее всего, уже нет в живых. Хотя бы отомстить…

Распахнув двери, я бросил последнюю гранату и разрядил остатки аккумулятора в снующих стражников и роботов. Потом отбросил бесполезный карабин и с обеих рук стал палить из пистолетов, которых тоже хватило ненадолго. В отчаянии вырвал из-за спины нунчаки и первым ударом разнёс окуляры лезущему на меня роботу. Ослеплённый, тот завертелся юлой, громко воя на одной ноте. Но со второго удара нунчаки расщепились о шлем стражника, хоть тот и свалился, как подкошенный. Тут меня опутали нити силовой сети, одновременно я почувствовал укол в лицо и отрубился.

Не знаю, на каком уровне и где вообще меня держали. Я был под воздействием психотропов и воспринимал всё размыто и тупо. Конечно, с помощью биометрии они сразу установили мою личность, вытащили фальшивый чип и вставили другой — чип смертника. Иногда через него мне сообщали некоторую информацию, которую я почти не воспринимал. Разве что когда в голове прозвучало:

— Решением Великих, во Главе сущих, утилизирован шпион враждебного сообщества, именуемого Город. Много лет он скрывался в нашей Башне под именем Гермес и нанёс нашему сообществу огромный ущерб, пока доблестная стража, понеся большие потери, не схватила его.

Я почувствовал, что по лицу моему текут слёзы.

Зато с полным спокойствием я выслушал сообщение:

— Решением Великих, во Главе сущих, за незаконное рождение, асоциальное поведение, обман властей, содействие антиобщественным элементам, убийство и нанесение вреда здоровью стражей, злонамеренную порчу общественного имущество безымянный отброс, называвший себя Тор, подлежит утилизации.

О Танит не сказали ничего.

Меня вновь усыпили, и я успел подумать, что всё закончилось. Но было не так.

Меня отправили на одну из межбашенных войн — там нуждались в крепких бойцах. В воюющей армии мне нравилось гораздо больше, чем в тёмной и пропахшей гнусью Клоаке. Мы всё время ходили под смертью, но и под небом, на котором то сияло солнце, то нависали тучи и шёл дождь. Дни сменялись ночами, а под ногами была не мешанина из битых камней и мусора, а трава. Здесь даже деревья росли. Такого я никогда не видел. И некогда было думать об утратах. Лишь иногда, в коротком сне между боями, я видел разбросанные по подушке чёрно-золотистые волосы Танит, её раздвинутые стройные белые ноги, чувствовал влажную сладость её губ и чудесный запах кожи… Реже ко мне являлись Мама и Герм. Когда я видел его, в моём сне всегда всплывало манящее, волшебное слово — Город.

Поскольку я ухитрился несколько месяцев избегать смерти, меня перевели в особую группу. Здесь вообще не интересовались, за что и почему ты попал сюда. Будь ты вор, убийца, извращенец или государственный преступник, тебя поставят на то самое место, на котором ты принесёшь наибольшую пользу армии. Наша группа занималась разведкой и диверсиями, нашим оружием была взрывчатка, укороченные карабины, ножи, нейронные удавки, силовые топорики-лопатки. Мы пробирались в тыл противника, брали и допрашивали пленных, взрывали коммуникации и технику. Даже проникали во вражеские Башни и устраивали там всякие пакости. Состав группы быстро менялся — нас убивали гораздо чаще, чем прочих солдат. Вскоре я стал командиром.

Разведчики знали больше других и узнавали всё быстрее. И о том, что две враждующие Башни договорились о взаимном массовом истреблении солдат, потому что в обеих уже были готовы новые отряды, узнали за несколько дней до большой бойни. На неё гнали всех — и рядовых, и генералов — Великим, во Главах сущим, было всё равно. Ряды заградотрядов из боевых роботов с обеих сторон смыкались в кольцо, загоняли солдат обеих армий в подходящее место и быстро уничтожали минами и ракетами.

— Надо уходить, — сказал я своим самцам, которых к тому времени осталось четверо.

— Куда? — спросил Велес. Мы звали его Вел.

— В Город, — неожиданно для себя ответил я.

Мои бойцы привыкли повиноваться приказам. И никто из них не хотел умирать.

Но все они умерли: первым — Вел, проткнутый усиками робота, когда мы прорывались сквозь заградотряд, разрывая проклятые машинами импульсами и гранатами. Кец погиб во время налёта с воздуха — я так и не понял, кто нас бомбил. Баал подорвался на минном поле. Мы остались вдвоём с Дием, но столкнулись с какой-то враждебной группой — из противников никто не ушёл живым, но в рукопашной Дия ранили. Я нёс его на плечах много километров, пока не понял, что он не дышит.

Дальнейший путь представляется мне сейчас непрерывным болезненным бредом. То были запретные земли, и они, в отличие от того, что про них говорят, совсем не выжженная пустыня. Здесь была странная растительность и ещё более странные животные, по большей части безобидные, но попадались и жуткие хищники, на которые я истратил все аккумуляторы и гранаты. Когда я шёл уже без сил, голодный — у меня не оставалось эрзацпайка, а здешних зверей я есть опасался — на меня налетело нечто, напоминающее очень проворного полосатого медведя с рудиментарными крыльями и клювом. Его когти легко рвали мои доспехи, а клюв норовил пробить голову. У меня же оставались только силовая лопатка и нож. Я отчаянно отбивался, понимая, что это мой последний бой. Но свист импульсов прервал его. Чудовище постояло неподвижно, недоумённо ворочая страховидной мордой, и тяжело повалилось.

Меня окружили семь или восемь самцов в зеленоватых доспехах. Их оружие было направлено на меня. Я бросил нож и лопатку, и меня тут же опутала силовая сеть. Моё обездвиженное тело погрузили на боевой антиграв, и он понёсся над поросшей причудливым кустарником равниной, на горизонте которой с каждой минутой вырастало какое-то потрясающей длины и высоты ограждение. Когда мы подлетели совсем близко, я понял, что это грандиозная, не меньше десяти метров высотой, стена из какого-то сверхпрочного материала. Выше неё мерцал купол силового поля.

Очевидно, из атиграва уже связались со стражей Стены, потому что поле отключили на одном из участков, и мы скользнули в длинный ангар, где было много антигравов и солдат в зелёных доспехах. Мне освободили ноги и куда-то повели.

— Где мы? — спросил я.

— В Городе, — ответил один из солдат. Выговор его был странен, но слова вполне понятны.

Я и сам уже догадывался, что попал туда, куда стремился. Только вот не зря ли?..

Доктор осмотрел меня, остановив кровь, кое-где сочащуюся из ран, очень ловко извлёк чип, не вставив другого, и накачал какими-то препаратами, среди которых, однако, не было подавляющих психику. Потом меня отвели в ванную, дали переодеться в хорошую тогу и плащ и вновь повели.

В большой комнате меня встретил высокий усатый самец, в обычной зеленоватой форме, но со знаками различия, явно указывающими на его высокий ранг. Он приказал освободить меня совсем, отпустил конвой и указал на мерцающее перед ним кресло.

— Я Пётр, — представился он. — Рассказывай.

И я рассказал — всё, с самого начала. Он ни разу меня не прервал.

— Здесь его звали Георгием, — сказал он, когда я закончил, — того, кого ты знал, как Гермеса.

— Вы мне поверили? — удивился я.

Вообще-то, я был готов к долгим допросам с применением психотропов. Но Пётр лишь указал на небольшой прибор на столе.

— Детектор говорит, что ты ни разу не солгал. А он ошибаться не может.

Он помолчал немного, потом тихо сказал:

— Знаешь, Тор, ты прав в своих подозрениях. Георгий Маг был твоим отцом — гены совпадают… Когда-нибудь мы узнаем, что произошло между ним и твоей мамой

Я точно помнил, что ни слова не сказал Петру, что считаю Герма отцом. Но это было неважно.

— Но ведь теперь у вас нет шпионов в той Башне.

— Есть, конечно, — пожал плечами Пётр. — Наши разведчики есть во всех Башнях. Если бы ни они и не летающая смерть, сохранившаяся у нас с древних времён и способная сделать все Башни на этом континенте пылающими муравейниками, нас бы давно уже сожрали. Но Георгий Маг был лучшим из лучших. Вряд ли ещё у нас когда-нибудь появится такой…

— Мне непонятно, — начал я, — вы ведь не ведёте войн. А Герм… отец говорил мне, что они необходимы для регуляции количества особей в сообществе.

— Тут нет особей, — резко бросил Пётр, — нет самцов и самок. Есть люди — мужчины и женщины, которые женятся и выходят замуж, рождают и воспитывают детей. А на твой вопрос ответ лёгкий: у нас есть выход к морю и поселения на других берегах, которые сейчас совершенно безлюдны. В эти колонии мы направляем излишек людей. Жить в Городе — привилегия. Но ты, сын Георгия Мага, её вполне достоин.

— Отец был одним из Великих?

— Можно сказать и так, но не в понимании жителей Башен. У нас есть Царь и его наследственная власть, а при нём — совет. Состав совета постоянно меняется. Георгий входил туда несколько раз…

Из всего этого я понял одно — в Городе у меня будет свой Дом. Это было почти чудо. Кажется, Пётр понял моё состояние.

— Я прикажу тебя накормить, а потом тебя выпустят в Город.

— А чип поставят?

— Мы не пользуемся чипами. Вот, — он достал откуда-то сверкающий браслет, — это откроет тебе двери любого дома. Занимай пустующую квартиру и живи.

— А потом?

— Георгий сделал из тебя хорошего мастера, не сомневаюсь, что ты пригодишься на производстве.

Я покачал головой.

— Война сделала меня солдатом. Я хочу защищать Город.

Пётр посмотрел на меня долгим взглядом.

— Мы обсудим твоё желание. Пока обживись. Думаю, ты не долго будешь искать себе жилище, Тор… Кстати, когда будешь готов, ты можешь получить себе лучшее имя — через один обряд. Ты веришь в Бога?

— Да.

— Иди.

Еда была вкусна, но я почти не заметил этого. Вскочив от стола, последовал за приставленным ко мне солдатом к выходу из ангара.

Город встретил меня серым небом и моросящим дождём, но я был счастлив. Я шёл по улицам, вертя головой так, словно она была на шарнирах. Видел особей… людей, спокойно идущих, сидящих в открытых кафе, заходящих в магазины. Многие улыбались и оживлённо разговаривали друг с другом. Когда я увидел бредущую среди толпы взявшуюся за руки парочку с выражением блаженства на лицах, на мои глаза навернулись слёзы.

Полуразрушенные древние дома были и здесь, но многие из них явно реставрировались, другие были совсем новыми. Здесь были скверы с настоящими большими деревьями, широкие площади, прямые улицы и извилистые переулки. Я прошёл мимо одного здания и прочитал написанную непривычным шрифтом вывеску: «Родильный дом». Из дверей выходила самка… то есть, женщина со своим (!) мужчиной, на руках которого пищало укутанное в десятки одёжек новорожденное создание.

За углом меня ожидало ещё потрясение: на стене светился огромный стероэкран, на котором был изображён беседовавший со мной офицер. «Государь Пётр XXIV» гласила надпись.

«Ничего себе», — только и подумал я. Да, очевидно, мой отец занимал в Городе особое положение, если меня встречал сам его глава.

Я вышел на площадь, на которой возвышалось странное, явно старинное здание с золотыми куполами, увенчанными крестами. Я видел такие в Клоаке, но они были полуразрушены, без куполов и крестов. От здания шёл сильный весёлый звон и ощущение чего-то очень доброго. Множество людей, делая перед собой какой-то знак и кланяясь, входило внутрь. Я решил потом обязательно разобраться, что это такое. Но обогнув здание, я забыл и его, и вообще всё на свете.

Передо мной был Дом. Мой Дом. Точно такой, в каком я был счастлив в Клоаке — длинный, семиэтажный, шестиугольный. Но на нём была почти новая крыша, вокруг не было завалов мусора, все окна были целы, и за ними иногда мелькали силуэты людей. Имелась и узкая арка, за которой, несомненно, должен был оказаться двор-колодец.

На ватных ногах я подошёл к запертым воротам и приложил к замку выданный мне государем браслет. Ворота бесшумно открылись. Да, двор был точно таким, только чистым и в нём был построен раскрашенный в весёлые цвета детский городок. Несколько детей резвились в нём под присмотром… Мам. А кого же ещё?..

Я бросился к парадной, и она так же открылась от прикосновения браслета.

«Не может быть! Не может быть!» — стучало у меня в голове, когда я, игнорировав, кажется, работающий лифт, сломя голову мчался по узкой лестнице на шестой этаж.

Двери в нашу квартиру были на том же месте.

Я тихонько толкнул их, и они распахнулись. Уже в прихожей я уловил знакомый запах, но решил, что галлюцинирую. Обстановка, кстати, была пороскошнее той, что была у нас в Клоаке.

Очень осторожно, почти на цыпочках, я подошёл к двери спальни. Понимал, что там нет её, что чёрные с золотым отливом волосы не раскинуты в беспорядке по подушке, что стройные ноги не вытянулись на простынях. И что она никогда не посмотрит мне в глаза своими чудными серыми, постепенно зеленеющими от любви глазами. Но я вошёл.

Она была там. Танит. Тани. Таниш.

Как и в моих мечтах, она была на кровати, но сидела на ней, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Волосы были собраны в хвост, но глаза — зеленели.

«Боже, вдруг меня сейчас утилизируют в Башне, а всё это — предсмертное наваждение!» — вдруг потрясла меня страшная мысль, и я застыл от ужаса.

Но она сказала своим неповторимым голосом:

— Тор! — я и понял, что всё наяву.

Я бросился к ней и прижался лицом к её лицу.

— Почему, почему, почему?..

— Что?

— Почему в квартире открыты все двери?..

Это всё, что я смог тогда сказать. Смешно, не правда ли?…

— Они всегда открыты с тех пор, как я поселилась в этой квартире. Тогда я поняла, что рано или поздно ты придёшь, и держала их открытыми для тебя.

Я обнимал её, не стесняясь слёз.

— Я думал, что ты умерла…

— И я думала, что ты умер, но надеялась.

— Но как?..

— Мой отец — один из Великих, во Главе сущих. Он очень любил мою умершую от родов мать. Оставить меня у себя даже ему было невозможно, но он часто приходил в наш гинекей. А потом я бежала оттуда и примкнула к сопротивленцам. Для него это был удар, но я не могла иначе. А когда меня поймали, он сделал так, что меня переправили в Город: между ним и Башней есть тайные сношения — Башня получает из Города множество нужных вещей.

Она замолчала, потом продолжила хрипловатым голосом:

— Потом отец принял яд.

Я обнял её крепче, уткнулся в сомкнутые колени, вдыхая родной запах. Всё не имело значения перед тем, что она жива, жив я, и мы вместе в своём Доме.

Она гладила меня по голове и, как заклятие, повторяла древнее запретное слово:

— Любимый, любимый, любимый…