…они и мы…

… мы покидаем Землю. С тяжелым сердцем и бесконечной печалью на душе, но мы вынуждены так поступить. От этого зависит судьба человечества. Мы совершили много ошибок и — вот итог. Мы уходим, но я клянусь, мы ещё вернёмся. Может, через поколение. И тогда заберём нашу Землю обратно себе. И, простите нас те, кого мы не сможем взять с собой. Вы должны нас понять. Человечество…

… твари. Они бросили нас. Этот ублюдок, рыдающий от имени всего человечества, как красиво и убедительно он говорил. Призывал принять судьбу и ждать смерти во имя человечества. А я жить хочу, и дед мой тоже. Они бросили нас. Ещё два года назад, когда про эпидемию ничего не было слышно, начались тотальные переписи населения, всевозможные тесты. Люди ещё не знали, зачем всё это. А оказалось, что отбирали кандидатов в спасители человеческой расы. Красивых, умных, перспективных и, как минимум, родственников высокопоставленных чиновников. Всё мимо меня…

… паника разлеталась быстрее болезни. Безумие охватило людей. Брошенных людей. Кто-то ударился в религию, а кто громить магазины. Но, как только на улицы стали вываливаться первые заражённые, с кровоточащими глазами, все бросились бежать. Потянулись вереницы машин к стартовым площадкам кораблей. За два месяца свалило не меньше тысячи ковчегов с разных концов Земли. У меня сердце сжималось, когда я провожал взглядом клубящиеся шлейфы улетающих кораблей. Дед говорил, что не всем удалось взлететь. Уже пару десятков кораблей взорвалось на старте. Ещё бы, в такой спешке строили. Дед говорил и улыбался, и я улыбался…

… они уже не стреляли в воздух. Пулемёты крошили напирающую толпу, смешивая её с кровавой грязью. Последние корабли. Последняя надежда. Дед притащил меня сюда, да, видимо, зря. Нас приговорили уже давно. Я ненавижу их. Они бросили нас…

… кровь сочиться изо пор на коже, глаза похожи на переспевшие вишни и пена лезет из хрипящих ртов. Страшные, как зомби из фильмов. Только не кусаются, а орут от боли. Трупами завалены все улицы. Поначалу люди пытались как-то убирать мертвецов, но вскоре некому стало. Мёртвый город. Вонь разложения, тучи мух, блевать тянет. Бежать надо подальше от города. Я всё ждал, что мы с дедом окочуримся. Но, наверное, иммунитет. Таких, кстати, немало…

… один радиолюбитель из нашей общины поймал сигнал. Сбежавшие сообщали о складах с провизией и их координаты. Как никогда кстати. Голод. Уже и крыс на улицах не найдёшь. Около недели добирались до схрона, а только на трупы наткнулись. Где-то тысяча человек валялись, раздутые на солнце. Провизия отравленная оказалась. Дед говорит, что улетевшим стыдно за то, что они нас бросили и поэтому запланировали избавиться от любого упоминания о своём бегстве. То есть, от нас…

… проповедник. Он говорил много и всё по делу. Наверное, поэтому за ним и тянулись люди. Он тоже ненавидел тех, кто нас бросил. Проповедник говорил, что вирус придумали сами люди. Уже много лет назад, запланированная чистка населения. По его словам, мы генетический мусор, от которого решили избавиться. Мы слишком расплодились. Обидно, но, похоже, так и было. И ещё он говорил, что улетели не все. Да, есть скрытые бункера, где в саркофагах лежит замороженная, та самая правящая верхушка. И когда выжившие вернутся, их разморозят снова.

Подобный бред я читал не раз в бульварных газетах. Но это было давно…. И проповедник не врал. Он показал один бункер. Он открыл его…

… гипноз. Да, наверное. Проповедник кричал, сотрясая руками воздух. Толпа ревела в ответ. И я кричал. О ненависти, о боли. Голод. Дед оттаскивал меня от размороженных тел из саркофагов. Я ненавидел их. Безумие и голод.  Люди рвали зубами смёрзшиеся тела. Мы утоляли жажду ненависти…

… проповедник ушёл. Дед называл его дьяволом. Может быть. Бог вознёсся вместе с людьми в небо, а мы остались внизу… в аду. Так почему бы тут не быть дьяволу? А я… я не чувствовал к нему неприязни. Нас бросили и мы выживаем. И вспоминая вкус сырого мяса во рту, я не ощущаю стыда. Проповедник сказал, что это ещё не конец. Мы изменимся. Мир станет другим и нам нужно подстраиваться под него…

… переполненные водохранилища крушили дамбы. Мирный атом разрушал бесконтрольные атомные станции. Пожары гнали нас из городов. Нас слишком мало, чтобы сдержать разрушение созданного когда-то мира. Засушливому лету, казалось, не было конца. Уже четыре года мы скитались по брошенной планете, и становилось только хуже. Подохли почти все животные. Вирус убивал не только людей. Радовало одно – там, у улетевших, тоже хреново. Ловили обрывки сообщений о бунтах в лунных колониях…

… вирус вернулся. Не такой, как был раньше. Даже совсем другой. Что-то с кровью стало. Она потемнела и стала какая-то вязкая. Казалось, что чувствуешь, как она с трудом продирается по венам…

… деда сегодня убили. Мародёры застрелили его из-за какого-то тряпья. Я смотрел на него, лежащего на столе. Не было почти полголовы и одного глаза. И бурая кровь вытекает, как густое желе. Два дня я не решался его похоронить. А потом дед закричал. Он лежал на столе и орал, а изо рта летела серая пыль.

Я устал. Я оплакал дела, и простился с ним. А то, что орало на столе — это не он. Я разбил остатки его головы табуреткой, только пыль брызнула. А он не умирал, карябал ногтями столешницу, трясся, но не умирал.

Я убегал от горящего дома, от безумного, бесконечного шуршания ногтей по поверхности стола. Я сжёг своё прошлое и убегал в одиночество…

…. легкие горят. Казалось пыль, которой я надышался от деда, как грибница разрослась внутри. Я встречал людей. Серые, страшные. Я встречал мертвецов, которые не хотели умирать, а только ревели, выдыхая серую пыльцу в воздух…

… больно. Рука с трудом держит карандаш. Проповедник говорил, что мы изменимся. Вот и началось. Кожа полопалась как сухая кора, а в трещинах не кровь, а какая-то грязь. Глаза жжёт огнём. Я забился в развалины дома. Больно. Я не хочу становиться пыльной орущей мумией…

… что со мной? Я нашёл свою тетрадку. Пожелтевшие листы… сколько лет прошло? Боли нет.

На улице дождь. Капли словно впитываются в меня, наполняя каждую клеточку жизнью. Сквозь трещины в коже пророс бурый мох. Мы изменились. Не было голода. Я питался дождём, я питался воздухом. Я не человек?

Я вышел на улицу. Руины города заросли деревьями. Люди шли навстречу, а впереди шёл проповедник. Я узнал его сразу. У него было человеческое лицо, а людей нет. Они словно были слеплены из грязи и мха. И я такой же. И всё же я человек. Во мне осталось чувство ненависти. Они бросили нас…

… проповедник сказал, что они возвращаются. Прошло больше пятидесяти лет, и они думают, что всё прошло. Это хорошо. Мы вскрыли ещё один бункер. Нет, не для еды. Я смотрел, как проповедник пришивает себе новое лицо, срезанное у замороженного, и вновь становится похожим на человека и делал тоже самое. Стежок за стежком мы становились людьми. Нас много и мы ненавидим. Прилетайте, мы заберём ваши лица. Мы люди, пока в нас есть злость. Может, и правильно, что вы улетели. Но зря вы решили вернуться…