Счёт

Когда первый дом в их большой деревне исчезает в языках пламени, Мартин успевает сосчитать до 100 — ровно столько от края поселения до его дома. Пока он прячется в руках сестры, впившись глазами в объятую ужасом толпу, счёт доходит до 80. Это кажется Мартину вечностью. Также как и те 60 секунд, что проходят, пока родители вытаскивают какие-то вещи из дома. Абсолютно ненужные в этой пылающей Преисподней. От 1 до 30 — столько он зовёт родителей и смотрит, как сестра выводит их из уже горящего дома. И всего три — столько вниз летит тяжёлая балка. На слёзы, что жгут больнее лижущего руки огня, уходит намного, намного больше времени. И он не может его сосчитать.

Когда слёз не остаётся, а пламя на руках становится почти родным и привычным, Мартин поднимает глаза от тел. Недалеко что-то обуглившееся осталось от соседских мальчишек. Чуть подальше — совсем живая медсестра Анна рыдает над трупом своего отца. А дальше всего — Пламя в его Абсолютной Форме. Чтобы дойти до Мартина, ей нужно всего лишь 40 секунд. Пролетевших, как один миг.

Мартин готов поклясться, что нигде в мире нет больше таких рыжих волос. Рыжих, как самая горячая смерть. Когда само Пламя проходит босыми ногами по раскалённой земле мимо него, он ловит её взгляд и открывает рот, чтобы спросить «Зачем?» Но ни звука не выходит наружу. Словно он истратил все силы на счёт. Пламя понимает без слов.

— Кое-кто хотел спалить меня до тла. На главной площади, где все пируют в праздники. Но я оказалась быстрее.

Мартин смотрит на неё раскрыв глаза так широко, что теряет свой человеческий вид, и рукой нашаривает тело кого-то из своей семьи; всё ещё тёплое тело. Он не чувствует и не знает, что оно объято адски горячим огнём.

На это Пламя чуть качает головой, и самые алые на свете губы растягиваются в совсем не злой улыбке.

— Я сожгла лишь тех, чья душа была черна.

Когда последний слабенький огонёк догорел, среди чёрных развалин в живых осталось лишь пять человек. Ведьмино милосердие страшнее смерти.

Мартин больше никогда не будет считать.