Солнцеворот

Слухи, дошедшие до Акамира, не могли не всколыхнуть в нем едва погасшую волну гнева. В недавнем сражении князь потерял столько людей, сколько ему никогда себе не простить. Колоссальными усилиями южная граница княжества была отбита. А чем отплатили ему тамошние селяне – люди, чьи дома он спас, чьих жен сохранил нетронутыми, а детей живыми? В благодарность за победу обезумевший народ бросился приносить жертвы богам. Всех быков. Всех до одного и даже телят закололи на алтарях во славу Перуна. Словно это громовержец проливал свою и чужую кровь, обагряя сырую землю, проводя черту между миром и агонией битвы.

Резким жестом, Акамир отправил гонца прочь.

– Лучше бы молились тому, кто раздает ум, – процедил князь.

Никто не видел ни одного бога уже несколько поколений. Истории о небесном владыке, великой матери-судьбе и скотском боге год за годом все больше походили на сказки, которые рассказывают детям. В воспаленном сознании, изодранном войнами и мучимом грезами о мире, не укладывалась мысль о том, что народ, чье благо он ставил превыше всего, своими руками обрекает себя на страдания. Он вырвал для них мир, сделал все, чтобы княжество жило и процветало даже во время войны. Разве боги бились рядом с ним?

– Половина княжества вырубает леса, зачищая землю, а половила воздвигает новые капища. Такое уж сейчас время, Акамир, одни цепляются за привычное, а другие тянутся к неизведанному, – княгиня Людмила выглянула в окно, крестьянский мальчишка все еще бродил по двору, не смея покинуть город без разрешения. – Я разошлю гонцов. Нельзя оставлять это безнаказанным.

Князь устало кивнул, и Людмила, скрипнув дверью, удалилась раздавать приказы. В окне Акамир видел, как она подозвала крестьян, и отправила их в конюшню. Княгиня дождалась их возвращения и лично проводила гонцов в путь. В этой женщине, верной и пылкой, было больше стали, чем в мече. В широком платье, вышитом серебряными нитями, хрустевшем при каждом движении, как снег под ногами, и с решительным выражением лица, княгиня походила на воительницу. Казалось, дай ей оружие, и головы врагов полетят к ее ногам. Жесткий солнечный свет проявил глубокие борозды морщин на высоком лбу и высветил несколько серебристых волосков в тугих косах. Оба, и князь, и его жена, были моложе тех лет, когда седина должна касаться волос, но переживания и тяжелые думы ускорили течение времени. Голубые глаза князя потемнели и впали. Молодое лицо осунулось, кожа истончилась и явственно проступили скулы. Но ничто из этого не беспокоило Акамира сильнее княжества.

На следующий же день в пробивающихся сквозь туман белесых лучах восходящего солнца князь с молодой дружиной покинули город. Лошади несли их через поля, на которых уже начались работы, и луга, где как грибы росли новые поселения. Когда бледный солнечный диск закончил свой подъем и завис прямо над головами всадников, на горизонте появился Бериз – самая южная из уцелевших деревень Стагасильского княжества. Раньше дорогу к ней перекрывал густой лес, приходилось тратить несколько часов на объезд. Теперь же, стараниями лесорубов, лес ушел далеко в сторону и к деревне вела прямая, широкая дорога. Акамир пришпорил коня. С тех пор как он был здесь в последний раз, деревня знатно преобразилась. Деревянная стена, окружавшая Бериз, выдвинулась вперед, а у ее подножия появились новые избы и лавки. Издали был слышен гомон торговцев и грохот колес, проезжавших телег.

Оставляя свои дела, люди спешили навстречу княжеской дружине. Выстроившись по обе стороны от дороги, крестьяне радостно приветствовали князя: махали руками и платочками, усаживали детей на плечи, чтобы те могли разглядеть Акамира. Некоторые в порыве чувств бросались на колени и усердно били челом о сухую землю. В деревне князь спешился. Рыжий конь еле переставлял копыта, следуя за хозяином. С тела загнанного животного стекал пот, а ноги подкашивались, но конь, упрямо тряхнув головой и окропив Акамира солеными каплями, невозмутимо продолжал плестись по протоптанной дороге. Впереди виднелась верхушка наместничьего дома. В деревне было душно и сыро. По улицам разносились крики петухов и свиней, и пахло боярышником. Из кузницы доносился лязг металла, а из питейной – хохот и крики местных крестьян. Где-то журчала вода и беспокойно ржали лошади. Мимо Акамира пронеслась свора ребятишек, худых и чумазых, смешных, словно неоперившиеся воробушки. Завидев князя с дружиной, люди расступались, радостно галдя им вслед.

Пока Акамир шел к большому деревянному дому с бронзовым петушком на шпиле, вся работа в деревне встала, а людей высыпало столько, что кони начали нервно метаться под их натиском.

– Ну! Ну! Разошлись! Быстро все отсюда! Дорогу! – навстречу князю вышли двое мужиков в хорошей, но поношенной одежде.

Пихая и расталкивая людей на своем пути, эти двое пробились к гостям.

– Княже! – взволнованно поприветствовали Акамира мужчины.

– Беримир весь извелся. Мы-то всем сказали, они съехались кто-откуда, аж из Герребика, а он-то далеко! Сказали нам, что вы уже на подходе, так мы сразу побежали, – затараторил тот, что постарше, с черной смоляной бородой и такими же черными, глубоко посаженными глазами.

– Дайте коням поесть и отдохнуть, – коротко отрезал Акамир, всучив мужику поводья. Тот хотел было ответить, но под тяжелым взглядом князя лишь склонился и подозвал крестьян.

Дальше процессия двигалась молча. Любопытный народ разогнали, а взмыленных лошадей увели в конюшни. Большое деревянное строение – главный дом – стоял в противоположном конце деревни. У входа толпились старосты соседних сел и местные жители поприличнее. Чуть поодаль, нервно теребя платок, из стороны в сторону расхаживал высокий мужчина. Его жидкие, почти полностью седые волосы были взъерошены, а длинные рукава верхних одежд волоклись по земле, собирая где глину, а где дорожную пыль и мертвую траву. Встретившись взглядом с Акамиром, мужчина поспешно двинулся ему навстречу.

– Князь! Как мы рады! Ждем вас с самого утра, – заискивающе начал мужчина.

– Для тебя было бы лучше вообще не видеть меня здесь, Беримир, – холодно ответил князь

– Как же? Мы всегда вас ждем. По поводу, да и без.

Беримир сутуло поклонился в пол, пропуская князя в дом. Вслед за ними вошла и вся остальная публика. Слегка покосившиеся стены просторной избы были совершенно голыми. На полу лежала утоптанная, местами лысенькая красная дорожка, а у стен стояли длинные деревянные столы с лавочками. Княжеская дружина осталась за дверью, с Акамиром вошли лишь двое крепких мужчин. С позволения князя все собравшиеся расселись, Акамир во главе большого стола, дружинники по бокам от него, а остальные – куда пришлось.

– Объясни-ка мне, Беримир, – тут же перешел к делу князь, – по какому праву, без моего ведома ты забил весь наш скот?

– Так то не я, чем хотите могу поклясться, батюшка, не мой приказ!

– Тогда скажи мне, как же ты так людьми управляешь, что кто-то другой раздает приказы? Спрашивается, зачем ты тогда мне сдался, раз все решают без тебя?

– Без меня, княже, без меня все решили. Да только что я тут мог поделать?

– Объяснись.

– Народ, князь! Это все его рук дело. Сам народ решил, сам и забил быков!

– Не пори чепуху. Взрослый мужик, а все вокруг тебя виноваты!

– Верите или нет, а так оно и есть! – Обижено воскликнул Беримир, – Знаете, что в деревнях говорят? Чего люди боятся? Говорят, боги злятся…

– Знаю, – отрезал князь.

– Нет, великий князь, – боязливо возразил один из мужиков, – уважаю вас пуще отца своего, но не знаете вы чего там на деле делается. Посевы наши не всходят. А ежели и всходят, так горят, али от дождя мокнут да гниют. Трава на лугах сохнет, мрет. Скотина такую траву пожрет, так и сама дохнет. И без травы тоже дохнет. Незнамо от чего. А духота, князь, духота-то какая, как на болоте! Вся вредная живность враз повылазила, людей кусает, да жалит, так те тоже мрут. А тут напали на нас, княже, сами подумайте, народ у нас простой, помирать за так никому не охота. Думали Перуна задобрить, так и вон оно, получилось, отбились же! Видать хорошо задобрили, Перун-то, вон…

– Перун? – не выдержал Акамир, – Я выиграл битву. Я отправлял своих людей на смерть ради народа и сам бился за вас! Не Руевит, не Перун, а я! И чем вы решили мне отплатить? Голодной смертью тех, кто не умер в сражении?

– Князь-батюшка, – елейно заговорил Беримир, – Вы молоды, на вашем веку ни один бог, ни один дух уже не показывался, но Стагасиль стоял еще тогда, когда все они ходили по Яви. И народ это помнит. Чтит, так сказать…

– Пусть помнит! Но пусть и прозреет. Никого больше нет. Ушли, пропали, умерли, не знаю. Только вижу, что остались лишь мы. Сами теперь решаем где копать, где строить, в какую сторону река будет течь, кто будет жить, а кто умирать. Долго нами командовали, наконец перестали. Нужно радоваться, а не возвращать им вожжи!

– То не вожжи, а протянутая рука, чтобы вместе жить, в мире.

– Как в домах новых жить, так всем нравится. Сами леса вырубают, сами капища разбирают, холмы сбивают. Хорошо, удобно. В достатке жить всем хочется! Так сами же гоните своих богов. не думали об этом? И жить хорошо хочется, и чтобы никому не было ущерба? Так не получится. Не бывает так.

– Люди видят, княже. Одни строят, другие тут же сносят. Никто не знает, как быть.

В доме повисла напряженная тишина. Акамир задумчиво склонил голову, отрешенно глядя куда-то вдаль. Остальные сосредоточенно наблюдали за ним, пытаясь уловить любое изменение в его лице. Наконец князь медленно встал. Растерявшиеся старосты поспешили последовать его примеру.

– Я знаю, как быть, – твердо заявил князь.

Молодость и бескомпромиссность всегда шли рука об руку. Мудрость, вложенная старшим поколением и приобретенная с годами правления, не отменяла упрямства и решительности горячего сердца.

– Во-первых, в наказание селам и в награду войску, ты, Беримир, отправишь в город весь живой скот. Что оставить вам, я решу позже. Если народ хочет приносить дары, то пусть приносит их тем, кто, не жалея себя, защищал их шкуры. А во-вторых, – Князь напрягся, – раз люди не знают, что делать, как и положено князю, я сам выведу их к новой жизни, покажу верный путь.

Слова Акамира, хоть и туманные, но такие простые и спокойные, заполнили залитую светом комнату, впитались в каменные стены и деревянный пол. Никто по-настоящему не разобрал значения сказанного, но все чувствовали, что услышали что-то, что стоило бы понять, а потому каждый счел своим долгом одобрительно похмыкивая, закивать головой.

Из дома Беримира князь вышел бодрее чем когда-либо. У него была цель, важнее которой сейчас он ничего не мог себе представить. Паутинки золотистых лучей подрагивали на русых волосах, взъерошенных холодящим ветром. В теплом послеполуденном свете Акамир, был словно окутан полупрозрачным ореолом. В нем бурлила сила и желание изменить этот мир. Рыжий конь, отдохнувший и пахнущий уже не потом, а травами, ждал князя рядом с его людьми.

– Возвращаемся в Стагасиль? – Спросил один из дружинников.

– Нет. Едем к Белой Горе.

Оставив позади почти весь день и Бериз с его трусливыми жителями и бесхребетным старостой, Акамир с дружиной несся на запад к великой Белой Горе – дому старших богов Прави. Высоко в небе наперерез им пролетел почтовый голубь. Ветер благоволил птице, но не князю, дул в лицо, от чего все время слезились глаза.

Кони долго мчались мимо лесов и молодых рощ. Изредка на пути всадников встречались мелкие речушки. Акамир вел свою дружину напрямик к горе, не желая отвлекаться ни на бурлящую воду, ни на крестьян, попадавшихся по дороге, ни на усталость и ноющие от напряжения мышцы и выворачивающиеся от боли суставы. Вся его одежда пропиталась потом, его и лошадиным. Измученные галопом кони то и дело спотыкались о кочки, захлебывались, переплывая очередную речку и несчастно путались в собственных ногах. На полпути всадникам пришлось замедлиться, чтобы животные не упали без сил. Прежде не решаясь на это, скрипя сердцем, Акамир все же отдал приказ ненадолго свернуть с пути и заехать в ближайшую деревню. Рыжего коня пришлось оставить там, взяв взамен деревенскую кобылу, не очень быструю, но здоровую и выносливую. Обновленным составом и с восполненными запасами воды, князь с дружиной вновь двинулись к горе. Непривычные к галопу, рабочие кони были неспокойны, но подстегиваемые всадниками, послушно скакали вперед. Наконец, преодолев очередной пролесок, дружина вышла к открытому холму.

Вдалеке возвышалась Белая Гора. Перед ней ковром расстилалась зеленая долина, удивительно тихая и усеянная яркими избушками, все поодаль друг от друга. Людей нигде не было видно, лишь из труб некоторых домов выплывал полупрозрачный дым, сразу же растворявшийся в воздухе. Багряное солнце коснулось верхушки горы, кровавой мантией растекаясь по ее склонам. За ними виднелся кусочек моря, переливающийся на солнце, словно шелк из восточных стран. Всадники пришпорили коней и помчались вниз по холму.

Проезжая через долину, князь почувствовал сладкий аромат яблочных рощ и запах влажной травы. Бурая кобыла замедлила ход и довольно заржала, когда Акамир не принялся ее подгонять. Неожиданно, тряхнув головой, животное беспокойно задергалось, и князь заметил впереди неподвижно лежащие тела других лошадей. Подъехав ближе, Акамир увидел, двух мертвых коней и одного живого, тяжело дышащего, лежащего без сил с высунутым языком и закатывающимися мутными глазами. Животное было готово испустить дух. Один из дружинников молча достал лук и выпустил стрелу прямо в сердце коня, избавляя его от предсмертной агонии. Успокаивающе похлопав свою лошадь по шее, Акамир хлестнул вожжами и направил ее к горе. Дружина двинулась следом за князем.

У пологого подножья Акамир заметил маленькую горстку людей, среди которых сразу же узнал знакомую фигуру. Тугие косы превратились в венок, растрепавшиеся темные пряди рябили на солнце, покачиваемые поднявшимся ветром. Серебристое платье сменилось на рубашку и пыльные штаны, поверх которых была неаккуратно надета дорожная юбка. Подъехав ближе, Акамир спешился, и жена бросилась к нему. Вместе с княгиней приехал воевода и еще несколько дружинников, оставленных Акамиром в столице. Людмила нервно схватила мужа за руку, плотно сомкнув бледные пальцы, словно оковы. Князь стер пот с ее шеи и горячего лба. Он не ожидал увидеть ее здесь, но был бесконечно рад этой встрече. Яростный взгляд серых глаз впился в него, словно шипы.

– Что ты задумал?

– Не отговаривай меня.

– Что ты задумал?! – напористее спросила Людмила.

– Сказания. Поднявшись на гору, раз в жизни можно попросить у богов желаемого. Так попрошу, чтобы они исчезли, оставили нас, – ответил Акамир, пытаясь сдвинуться с места. Жена только сильнее вцепилась в его руку, рывком возвращая обратно.

– Подняться – полбеды, дурак! С чего ты взял, что они согласятся? Что ты будешь делать, по-настоящему столкнувшись с ними лицом к лицу?

– Загадаю желание, – усмехнувшись повторил князь.

– А может их там и нет!

– Тем лучше, значит они уже ушли!

– А вдруг ты только разозлишь их?

– Если страх и ненависть – это все, чем они владеют, то мы уже в опасности. В таких богах нет смысла. В любых богах нет. Стоит ли того жизнь в вечном пресмыкании?

Князь прижал жену к себе. Людмила закрыла глаза и ослабила хватку. Красное солнце почти скрылось за горой, зловеще подсвечивая ее белые плечи алыми лучами. Воздух стал прохладнее. Все, кроме Людмилы, казалось каким-то колючим и неуютным. Акамир устало поцеловал жену в лоб.

– Ты можешь умереть, – прошептала она, словно только что по-настоящему осознала эту мысль.

– Я уже мог бы быть мертв. Ты будешь править, если я не спущусь обратно.

– А если нечем будет править? Это может стоить жизни не только тебе, Акамир.

– Тогда к черту этот мир, где мы всего лишь быки на убой.

– Я не отпущу тебя.

– Я не спрашиваю твоего разрешения.

Князь осторожно разжал пальцы жены, но ее напряженный взгляд все еще удерживал его сильнее, чем любые цепи.

– Нет, ты не пойдешь!

На непривычных к работе руках княгини от нескольких часов за поводьями появились мозоли. Коснувшись ее ладони губами, Акамир кивнул воеводе, и, выпустив руку жены, оторвал ее от себя. Он обещал людям новый мир. Развернувшись, князь направился к горе. Людмила кинулась следом, но воевода сжал ее в стальных объятьях. Княгиня брыкалась и вырывалась, кричала мужу, чтобы тот остановился, царапала кожу воина, но тот хладнокровно продолжал держать женщину до тех пор, пока фигуры князя и его дружины не исчезли из виду, и некоторое время после, пока Людмила не выбилась из сил и не устремила сосредоточенный взгляд на верхушку горы.

Ветер завывал, кружась маленькими вихрями в ущельях. Белые камни под ногами отдавали непонятным теплом и словно источали спокойствие. Акамиру время от времени казалось, что они светятся изнутри и подрагивают, словно он карабкался не по горе, а по чему-то живому, но давно дремлющему. Он стремился вверх, туда, где, казалось, рождается алый закат, не оглядываясь на своих людей и лишь время от времени отвлекаясь на их голоса. Акамир еще не прошел и половины пути, когда разговоры вояк неожиданно стихли. Обернувшись, князь обнаружил, что стоит совершенно один, на возвышении, с которого была видна вся долина. Разноцветные домишки у подножья горы вдруг сложились в тонкие лучи, утопающие в волнующейся, словно море, зелени. Акамир огляделся. Дружины не было видно, зато чуть выше он обнаружил пещеру, в глубине которой подрагивал тусклый огонек. Осторожно взобравшись на нужный уступ, князь шагнул внутрь.

Стоило Акамиру погрузиться в полумрак пещеры, как его тут же обдало дыханием леса. Неподалеку стрекотали кузнечики и размеренно шумели листья, где-то капала и журчала переливами колокольчиков вода. Поначалу князь шел по пещере почти на ощупь, но вскоре с каждым шагом мерцающий свет начал становиться все ярче. Каменные стены были гладкими и холодными, но не скользкими, и проход был лишь один, со множеством поворотов и без развилок. Когда стало совсем светло, Акамир неожиданно обнаружил, что вся пещера мерцает и переливается миллионами алых бликов, словно она была высечена в цельном драгоценном камне, рубине или турмалине. По полу скакали багряные солнечные зайчики, а каждый сантиметр стен и потолка рябил и сверкал в пробивающихся в пещеру солнечных лучах. Потрясенный этим зрелищем, князь не сразу заметил пожилого мужчину, стоявшего в проходе. Его длинные волосы блестели раскаленным серебром в кроваво-красном солнце, утомленно опускающемся вниз за его спиной. Невпопад Акамиру подумалось, что это, должно быть, самый длинный день из всех, что ему довелось пережить. Весь в белом, старик был покрыт отблесками стен из драгоценных камней, отчего сам, казалось, светился. Его ясные янтарные глаза устало смотрели прямо на князя. Скованный непонятным чувством, Акамир не решался что-либо сделать или сказать. От старика волнами исходила живая энергия, пульсирующая мощь, которая эхом отдавалась у князя под кожей. Старик тяжело вздохнул и, развернувшись, вышел из пещеры. Скрывавшееся за его спиной закатное солнце, норовившее блеснуть в последний раз, прежде чем погрузиться в сон, ослепило Акамира и заставило выбираться из пещеры на ощупь.

Когда в глазах перестало рябить, он понял, что оказался по другую сторону горы, на утесе, выходившем к золотистому морю. У самого края обрыва на простенькой деревянной скамеечке сидел седовласый старик. В руках у него был посох из чистого золота, который Акамир не заметил в пещере.

– Ну, вот ты и пришел. Чего стоишь? Садись.

Князь остался на ногах, в нерешительности глядя на старика. Тот взмахнул посохом и Акамиру показалось, что солнечный диск замер у самого края водной глади.

– Человек, не зли меня. Я ждал тебя весь день не для того, чтобы ты молча простоял там до ночи.

– Ты Сварог, – только и смог произнести Акамир. – Небесный отец.

– А ты Акамир, князь Стагасильский, сын Светозара, – хмыкнул в ответ старик. – А теперь садись. День не может длиться вечность.

Еле волоча ноги, совсем как рыжий конь в Беризе, князь подошел к скамье и медленно опустился на самый край, подальше от бога.

– Ну, – протянул Сварог, – проси.

Акамир промолчал.

– Проси, или уходи.

– Дай, что… Хочу может… Пусть…

Сварог возвел глаза к небу. Князю было стыдно. Но еще больше ему было страшно. Весь боевой запал остался по ту сторону пещеры.

– Соберись, мальчик. Ты вел сражения и не трясся, как молодая береза.

– Дай мне то, что может убить любого бога.

– Другой разговор.

Сварог устало протянул Акамиру свой посох. Золотая палка искристо полыхала в его руках. Акамир удивленно посмотрел на бога.

– Я начинаю сомневаться в том, что твоя голова работает как надо, – усмехнулся тот.

– Он горит.

– А ты хотел убить бога кухонным ножом?

Сварог тряхнул палкой и дикое пламя погасло. Акамир неуверенно коснулся посоха. Не умер и не обжегся. Когда бог отпустил посох, тот на глазах переплавился в меч и загорелся прямо в руках Акамира. Яркое, брызжущее во все стороны пламя не обжигало ладони, а обволакивало их летним теплом, песнями соловьев и запахом яблок. Акамир вытянул меч перед собой, любуясь переливающимся золотом. В это время старик тихо встал, сжал руку князя, и дернул ее на себя. Огненный меч мягко прошел сквозь божественное сердце. Из раны, пульсируя, волнами хлынула золотая кровь. Она стекала по мечу и рукам князя, растекалась по скамье и озолотила всю землю у их ног. Глаза Акамира в ужасе распахнулись. Он хотел отбросить меч, но старик по-прежнему крепко сжимал его руку.

Взгляд Сварога оставался ясным, а на лице появилась вымученная улыбка. Акамир подумал было, что для бога этот удар не смертелен, но у морской глади солнце стремительно поползло вниз.

– Зачем ты… Почему?

– Ты ведь этого хотел. Разве нет? Вы все этого хотите. И не понимаете. Что я такое? Я всего лишь небо. Я светило, которое восходит каждое утро. Это вы хотите видеть меня таким. Тысячи людей представляют меня так. Одушевляют. Боги – всего лишь природа, которую вы не можете объяснить и которую боитесь. Сами придумываете себе этим образы. Ведь если у солнца или войны человеческое лицо, они пугают вас меньше. Правда?

– Вы жестоки, – шепотом возразил Акамир.

– Жертвы? – рассмеялся Сварог. – Зачем они мне? Я всего лишь солнце. Просто существую. Но больше нет.

Бог осел. Золото его глаз застыло. Акамир наконец смог выпустить пылающий меч. Тело Сварога болезненно засияло тысячами огней, озарив утес и на мгновение ослепив князя. Отступив, Акамир закрыл глаза рукой. Когда сияние исчезло, и он вновь смог видеть, на утесе уже никого не было. Лишь потухший меч одиноко лежал у самого края покрытого золотом обрыва, размеренно поблескивая в лучах холодного заката. Оружие взывало к нему. Потрясенный, князь застыл в нерешительности, не зная как поступить дальше.

Становясь с каждой секундой все бледнее, солнце продолжало уплывать за горизонт. Акамир вдруг осознал, что, если оно зайдет, этот день станет последним для всех людей. Бросив еще один взгляд на меч, мужчина отчего-то почувствовал, что именно нужно делать. Схватив золотую рукоятку, не задумываясь о последствиях, Акамир разбежался, и, оттолкнувшись со всей силы, прыгнул прямо в море вслед за уходящим солнцем.

Жар охватил все его тело. Падая навстречу волнам с пылающим, словно небесное светило, мечом в руках, Акамир почувствовал, что огонь разрастается. Бушующее пламя лихорадочно вырвалось из меча и перекинулось сначала на руку, а затем на туловище, голову и ноги. Князь горел. Пылал, словно факел, чувствуя, как перехватывает дыхание и плавятся волосы, а струи огня смешиваются с его кровью. Его тело бурлило и кипело в полыхающем коконе, отчаянно искрившемся в сгущающемся полумраке, пока Акамир несся с высоты горного хребта, догоняя почти потухший солнечный диск. Но так и не догнал.

Солнце полностью опустилось в воду. Блеснуло напоследок, отразившись в образовавшейся ряби, и погасло. Весь мир погрузился в кромешную тьму. Ее нельзя было назвать ночью. Ночью светят звезды и луна, горят факелы и свечи. В этой тьме не было ничего. Только бесконечный холод. Обуглившееся тело с громким всплеском упало вводу. Никто этого не увидел. Да и не смог бы.

Акамиру не было больно. Кромешная тьма – вот последнее, что он запомнил. Или это просто закрылись его глаза? Золотой меч тянул мужчину на дно. Его неузнаваемое тело все глубже погружалось в ледяную пучину. Но вдруг под толщей воды замерцало свечение. Маленький огонек осторожно зажегся под обугленной коркой. Сначала это была слабая, неуверенная искра, но с каждой секундой прямо под водой пламя разгоралось все сильнее, пока наконец не вырвалось наружу. Огромные волны разнесли по морю вымокшие угольки и пепел, а нечто пылающее, подобно солнцу, устремилось из морской глубины на поверхность.

Люди клялись, что видели, как на востоке в небе появилась золотая птица, охваченная огнем. Каждое ее перышко пылало, и с каждым взмахом огромных крыльев небо становилось светлее. Эта птица тянула за собой солнце, поднимая его высоко в небо на длинном, горящем утренней зарей хвосте. Говорили, что эта ночь была самой короткой и самой темной из всех. Но за ней пришло самое светлое утро.