В комнату прошёл Черемша: «Чисто». Присел на корточки возле трупа, проверил пульс, шумно принюхался. Извлёк из кармана кожаной куртки полосатую пилюлю. Проглотил, не морщась. «Как?» — всегда спрашивал себя Длинный. Пилюлю ласково называли «шмель», была она огромная и, почему-то, мохнатая на ощупь. После неё в голове надсадно жужжало, а в желудке поселялось бесконечножалящее, настырное насекомое. Три штуки в день – норма для Ликвидатора, при том, что проглотить одну, было для Длинного пыткой.
— Двинули, Мусорщики уже в пути. Хули тут тереться? – Черемша зашагал к выходу. Балагур, хам, любитель погутарить – Черемша, во время ликвидаций был немногословен и серьёзен.
— Двинули. – Длинный на ходу закинулся «шмелём». Шагая по уродливому коридору, Длинный мысленно был уже дома. В единственном месте, где хоть немного отпускала злость, тоска и усталость. Где его ждала Наташа, понимающая, любимая и любящая. Наташа, ради которой стоило жить и стоило убивать. Женщина, рядом с которой было легко, и Длинный не чувствовал себя запертым в клетке боли и страха.
Фрагмент из отчёта. Центр – НИИ «Нахаши».
«… Столкнулись с проблемами оболочек перерождения на материальном уровне: неверное, иллюзорное восприятие и осознание реальности, слишком сильное погружение в ощущения физического мира, отсутствие воспоминаний, психические расстройства как экзогенного, так и эндогенного характера. Основная трудность – Дарители Жизни. У них наблюдаются те же отклонения, что и у обычных оболочек, однако, из-за специфики деятельности Дарителей, это выливается в целый спектр новых трудностей. Также наблюдается хаотичный срок развития индивида внутри оболочки, не поддающийся никаким расчётам. После процедуры облучения планеты псилучами и небольшого вмешательства в состояние окружающей среды (директива действий пункт Б17) ситуация в целом удовлетворительная. Качество и количество продуктов питания в Умбре значительно увеличилось. Отправляю заявку на повторное облучение Б17, для закрепления результата и стабилизации деструктивного эффекта на подконтрольной территории…»
— Зачехвостили мы эту стаю и в хвост, и в гриву, — Черемша закончил свой рассказ неудачным каламбуром, обычно получалось жёстче и веселее. Плеснул из бутылки себе и Длинному. По пятьдесят. Вечерело, и Ликвидаторы, по старой привычке, решили распить маленькую. Не успели выпить, как захрипела рация: «Группа Жёлудь, группа Жёлудь. Отслежен разносчик «заразы тьмы». Улица Гагарина шестьдесят четыре, квартира шесть. Объект женщина. Возраст около тридцати. Рост: сто пятьдесят – сто шестьдесят сантиметров. Цвет глаз серый. Волосы тёмные, каре. Черты лица крупные. Телосложение худощавое. Приступить к ликвидации немедленно. Код Асфальт, Асфальт Три.» Длинный посмотрел на Черемшу. Тот не выдержал, отвёл взгляд. Повисла тишина, лишь сверчки стрекотали во тьме.
Длинный выпил, не закусывая, уставился куда-то сквозь Черемшу. Сквозь пространство, будто хотел рассмотреть там, вдалеке, лица начальников из Центра. Или искал ответ на вопрос: Почему? В груди сдавило. Дыхание перехватило. Мозг лихорадочно буксовал: не со мной, не со мной, этого не может быть, не может быть… Черемша молчал — это он молодец, это он правильно.
Длинный тяжко глотнул воздуха. Осознание происходящего пришло мгновенно, а принятие – нет. И не придёт. Ведь это был его адрес, а женщина – Наташа, пусть и скрытая за безликой ориентировкой. Почему-то именно описание сейчас тревожило Длинного: волосы у Наташи не просто тёмные, они рыжеватые. И пахнут солнцем. А глаза – иногда серые, а иногда зелёные. Но в них свет. Свет и тепло.
— Витёк… — Черемше тоже было нелегко, раз назвал по имени. – Витёк, хочешь это сдела… Длинный ударил резко, без размаха. Звонко клацнуло.
— Ёк-макарёк! – Черемша сплюнул кровь, — лады-лады, молчу.
Длинный выудил из кармана шоколадку, не глядя протянул напарнику. Достать шоколад было неимоверной удачей, даже в Центре, что уж говорить о Серёдке или Окраине. «Порадовал Наташку, порадовал…» — стучало в голове. Всё также, уставившись куда-то вдаль, Длинный зашагал к дому: «Подождёшь снаружи.»
Не раздеваясь Длинный прошёл на кухню. Пахло любовью, уютом, чем-то вкусным. Пахло Наташей.
— Привет. Кушать будешь? – Наташа оторвалась от книги и посмотрела на Виктора. Их взгляды встретились. – Что случилось? – по её серым глазам прокатилась волна эмоций. Радость, любовь, вопрос, тревога, ответ, понимание. Она всегда понимала его с первого взгляда. Понимала, возможно, лучше самого Виктора. Или он так только думал? Для Вити Наташа всегда была загадкой. В ней причудливо сплавились детская непринуждённость, непредсказуемость и глупость с взрослой женственностью, чувствительностью и мудростью. Виктор не знал, чего ждать от этой женщины: у неё были мягкие лапы с острыми когтями. Она была беззащитна, но умела побеждать.
Длинный вглядывался в любимые глаза, погружался в них, пытаясь уйти от бессмысленной злобы жизни, стараясь скрыться на самом дне, на самой вершине. Он делился любовью, чувством безопасности и свободы, он клялся шагать вместе. До конца. Одновременно с этим Длинный ударил лучом. Точечно. Ударил очищением, эгоизмом, страхом и болью. Голова Наташи дёрнулась, книжка выпала из ослабевших пальцев. Мощность удара была рассчитана идеально, тело Наташи так и осталось сидеть в мягком кресле. Колеблясь её тень распалась надвое, и одна часть медленно расползлась по кухне, постепенно исчезая из поля зрения. Резко запахло жжённой резиной.
Опустив голову, чуть сгорбившись, Длинный зашагал в соседнюю комнату. Он не был героям и никогда им не будет. Он был убийцей. Бессердечным, безжалостным. Куда хуже крысоголовых или прочих гадов с Окраин. А ещё он был трусом. Добравшись до продавленного дивана Длинный проглотил пригоршню «шмелей». Медленно сел, скрючился, спрятал лицо в коленях. Впереди его ждёт много выдуманных диалогов с Наташей. Будут подбираться слова, фразы, объяснения. Но сегодня надо было поступить именно так: шарахнуть лучом сразу, сжечь мосты дотла – иначе у Длинного не хватило бы духу.
Сквозь адское гудение в голове донёсся до боли знакомы голос: «Милый, милый, всё будет хорошо, мы скоро встретимся…» Ничего уже не будет хорошо. Никогда.
Внизу, около подъезда, рыжий бородач пил с горла водку, закусывая шоколадом. Черемша улыбался. Он всегда улыбался.
Отрывок из приказа №133Е НИИ «Нихаша» — Центр.
«… Заявка на повторное облучение Б17 отклонена. Ведутся дополнительные исследования влияния псилучей на физическое и психическое состояние туземных обитателей планеты. Переизбыток мутаций грозит резким снижением уровня эмоциональных переживаний особями, сильно подвергшимися псиоблучению. Их мыслеформы теряют вкусовые качества. Постараемся как можно быстрее решить данную проблему, но пока основные ресурсы расходуются на устранение неполадок с воспоминаниями и восприятием окружающего у оболочек перерождения. Руководство встревожено ситуацией с Дарителями Жизни: как можно полагаться на психически нестабильных сотрудников, когда дело касается процесса перехода?
Так же заметим, что небольшое увеличение срока акклиматизации и осознания собственного «я» в Умбре – явление довольно распространённое в прошлом. Советуем уделить больше внимания непосредственно самим Дарителям Жизни и способу привидения их действий к осознанности. Процентное соотношение пятьдесят на пятьдесят адекватных к ничего не понимающим и не вспоминающим – несёт угрозу всему проекту. Стоит увеличить дозу шмеоина. Мы передадим вам точные расчёты и конкретные данные.
Просьбу на переход в Умбру объекта №253 Натальи Игоревны Зайцевой удовлетворить, несмотря на явное присутствие личной заинтересованности объекта № 168…»
Ещё одна зачистка. На этот раз переносчиков «тьмы» было двое. Оба высокие, под два метра ростом. Один распростёрся на полу, раскинув худые руки. Он пытался защищаться, но у Длинного скопилось столько злости, что Ликвидатор легко уложил бы десяток мутантов. Второй так и не удосужился подняться с колченогого табурета. Просто смотрел и улыбался, будто знал что-то сокровенное, радостное. Видать совсем закипели у бедняги мозги: всё радостное закончилось в этом мире после Вспышки, а у Длинного последний кусочек счастья разлетелся на осколки вчера, он сам разбил его вдребезги. Без права на возврат, без права на понимание. Зато с билетом в тоскливое и жалкое существование. Ликвидатор даже завидовал второму уроду. Умереть с улыбкой, веря в хорошее, не ощущая давящую бесполезность. Длинный обернулся, в комнату зашёл улыбающийся Черемша: «Опять всё веселье пропустил…»
— Двое. Готовы. – Длинный оттягивал момент принятия «шмеля», итак желудок крутило после вчерашнего.
— Или не всё… — Черемша продолжал мысль. В его руке появился пистолет. Грохнул выстрел. Звука Длинный не услышал. Только тело перестало слушаться. В следующее мгновение Виктор осознал себя лежащим на полу. Боли не было, как не было и возможности пошевелиться. Стало жарко в груди и очень холодно ногам. Длинный хотел было укрыться одеялом, но тело не слушалось. Спать под одеялом – это роскошь, это блаженство. Правда дышится под одеялом с трудом, как и сейчас. Спать – это прекрасно. И видеть яркие сны: прогулки с Наташей, полупьяные философские посиделки с Черемшой. Черемша – хороший, яркий, рыжий. Только зачем он такой большой? Перешагивает через маленького Витю и вкладывает в руку мёртвого мутанта что-то чёрное, блестящее. Наверно, очень тяжёлое — вон как Черемша вспотел. А рядом с рыжим напарником два теневых силуэта. Высокие, невесомые. Колышутся, улыбаются. Сейчас у них начнётся пир. Они будут кушать его, Вити, боль, его страхи и злость, они будут поедать его последние секунды жизни, будут поглощать его воспоминания, мечты. Будут пожирать его душу? Чуть поодаль ещё одна тень. Невысокая, хрупкая, миниатюрная. Вся её поза выражает страдание. Она обнимает себя зыбкими теневыми руками. Губы её шепчут: «Милый, золотце, родной…» Она знает, что если перестанет шептать, то вся изойдётся на крик. Она теперь много чего знает. Сегодня она обойдётся без еды, слишком ещё живы воспоминания. О них двоих. В серых глазах теневой фигуры боль и разлука. Разлука навечно. Разлука навсегда: «Навсегда, любимый…»
Черемша открыл окно, глубоко вдохнул вонючий и злющий вечер. Он улыбался: совсем скоро наступит его черёд перехода в Умбру, где ожидает Нахаши, ради которой стоило страдать в физической оболочке, ради которой стоило убивать.