Чёрный Икарус

Не знаю… Не верю я ни в какую магию. Ни в белую, ни в чёрную, ни в серо-буро-малиновую. Все эти вот чакры, тонкие энергии, биополя и розовая планета в доме Сатурна в период прохождения её по созвездию Рака — всё это чушь. Да, конкретная такая чушь. С мягким знаком на конце. Ну, не получается у меня верить в эту муру. Образование не позволяет… Да и профессия тоже.
Тут ведь как? Если ты веришь во всякое такое — ну, экзистенциальное — то и относишься, само собой, серьёзно. Уж поверьте, если гадать на внутренностях только что вспоротой курицы в первую ночь молодой луны, то делать это стоит с серьёзным лицом. А меня, когда начинаются все вот эти вот пассы руками, торжественные заклинания на неизвестном науке языке, амулеты, крысиные хвостики и кроличьи лапки, и прочая мутотень, на ржаку пробивает. Хоть убей, а не могу я это воспринимать всерьёз, без лыбы во всю морду.

И если кто-то и верит, что где-то, в параллельной вселенной, существуют всякие эльфы, гоблины с орками впридачу, то на здоровье, конечно. Тогда уж — конечно. Не грех поверить и в предсказание будущего, чтение мыслей на расстоянии, всякие огненные шары, состоящие из чистой плазмы, которые вот эти — как их? ну, вы поняли — пуляют из судорожных ладошек во своих недругов, а ещё в телепортацию, телекинез, телепатию и прочую телефигню.

Если, к примеру, можно переместить своё сакральное тело куда угодно, хоть на край Вселенной, а хоть и в женскую баню, то зачем тогда все пользуются традиционными способами попадания в вышеозначенную баню? Во. То-то и оно.

Сейчас моё сакральное тело не прочь было бы телепортироваться в баню. Там интересно и тепло. Но, оно пребывало на автобусной остановке, где было холодно и скучно. Вся остальная часть меня находилась там же и от нечего делать предавалась размышлениям на разнообразные темы в ожидании автобуса. Оно и понятно, чего ж ещё ждать на автобусной остановке, как не автобуса? Тут, по-любому, ни трамвая, ни троллейбуса не дождёшься. Хотя, я вам скажу, на нашей остановке и автобуса дождаться — то ещё терпенье иметь надо. И пунктуальным быть надо. Ибо последний автобус — штука крайне непунктуальная. Может приехать позже, а может — и раньше. И делает он это нехотя, словно бы из одолжения.

Нам, ночным пассажирам, едущим последним рейсом, никто особенно и не рад. Водила гонит сквозь ночь. Ему б в парк поскорее, а там — домой и в люлю. А тут подбирать этих…

Днём, особенно в час-пик, он чувствует себя королём, вершителем судеб тех, кто, как шпроты в банке набился под завязку за его спиной. А ночью на конечной сажусь только я. Наши, из института, как все добропорядочные граждане, разъезжаются вечером, в шесть. Вот и получается, что домой я еду на персональном автобусе с персональным водителем.

Маршрут у нас странный. Мы в нашем институте ничего такого сверхсекретного или сильно вредного не делаем, но отчего-то расположили его на отшибе, на самой окраине города, рядом с конечной остановкой. Между нами и остальным городом простирается огроменное кладбище. Поэтому маршрут у нас странный: «Центр — Кладбище».
Конечно, если посмотреть на вопрос философски, мы все потихоньку движемся по этому маршруту. Только я вот, к примеру, преодолеваю его каждое утро. Ещё и вежливенько так на вопрос, «Скажите, я на кладбище попаду?», вместо «все там будем», демонически отвечаю: «Конечно, попадёте. Милости просим».

Ещё бы и номер маршруту присвоили бы какой-нибудь соответствующий, типа 66 или 666. Но нет. Скабрёзный 69 вместо этого.

Короче, сижу, жду красный «Икарус». Он всегда последним на маршруте. Он, конечно, уже никакой и не красный. Выцвел до такой степени, что стал бледно-розовым. Но у нас на маршруте вся техника такая. Уставшая. Ей тоже на кладбище пора. Особенно этому красному «Икарусу». То есть, розовому. Уже давно бы ему приехать. Хоть бы не сломался. И не застрял. Вон, снегу намело. Хотя, бывало и хуже, а он приезжал. И залазишь потом с мороза в еле заметное внутреннее тепло. И улыбаешься. Все улыбаются, если недолго ждали и автобус удачно подъехал, и места если свободные есть. Скомкался в комочек и ждёшь, пока нагреется под тобой сиденье, обитое потрескавшимся дермантином. И смотришь в окно сквозь «дырочку», что продышал в толстом слое изморози на стекле. Или любуешься на цацки-пецки, что болтаются на широченном лобовом стекле: какие-то пупсы резиновые, гномы, бахрома, иконы вперемешку с обсиженными мухами фотками полуголых баб. И блатной шансон из магнитолы дурным ором тянет: «Ты о нём не подумай плохого. Сам поймёшь всё с годами…» Короче всё, что нужно для уютной поездки сквозь зимнюю ночь. Грех жаловаться.

Только начал я беспокоиться, как вдали, на дороге, показался свет фар. Хотя звук от него показался гораздо раньше. Двигатель ревел, словно раненный мамонт. А ещё в этот рёв вплетался лязгающий звук, словно автобус был на гусеничном ходу.

Он подъехал, развернулся и остановился у остановки. Потом выключил двигатель. В наступившей тишине слышны стали звуки остывающего металла. Что-то скрежетало, поскрипывало и шипело.

Я стоял и ждал. Ждал, пока он откроет двери. Автобус был другой. Не тот еле розового цвета. Этот был новый. Будто только с конвейера. В лунном свете блестели его хромированные детали. И цепи на колёсах. Видимо они и производили тот лязгающий звук. В салоне было темно и ничего не разглядеть сквозь белые заиндевелые окна.
А ещё он был чёрный.

Я ничего такого не имею против чёрного цвета. Мол, мрачный и всё такое… В конце концов, чёрное бельё на женщинах не так уж и мрачно смотрится. Так что чёрный — такой же цвет, как и все остальные. Ничуть не хуже, но нисколечки и не лучше остальных. С другой стороны, подумайте: чёрная ночь, кладбище и чёрный «Икарус». Хоть сколько бы у тебя ни было образования, а вот эти байки, что в детстве, в летнем лагере, на ночь рассказывали друг другу, прочно засели в подсознании. Все эти чёрные гробы на колёсиках, самостоятельно передвигающиеся по городу, чёрные простыни на чёрных кроватях и чёрные руки, что из черного зеркала тянутся к твоему горлу в чёрной темноте, и чёрный лес, куда нельзя ходить потому, что в этом чёрном-чёрном лесу стоит чёрный-чёрный дом, в котором есть чёрная-чёрная дверь, в которую тоже нельзя входить, потому что попадёшь в чёрную-чёрную комнату, посреди которой на чёрном-чёрном столе стоит чёрный-пречёрный гроб и ложиться в него, ясное дело, тоже нельзя, даже если очень сильно хочется. Потому что он потом, с тобой внутри, будет рассекать по городу и пугать добропорядочных граждан. Короче, ничего про чёрный-чёрный «Икарус» в этих историях не было. Тем более, что он наконец-то соизволил открыть двери.
Внутри никого не было. Только темнота и холод. Темноту едва-едва разгонял лунный свет, что пробивался сквозь заледенелые окна. Лязгнули двери, автобус с утробным рыком тронулся, а я тем временем умостился на одно из сидений и принялся дышать на стекло, чтобы сделать проталину в морозных узорах. Кое-как справившись, стал подглядывать окружающий мир сквозь эту крошечную дырочку.

Мимо моего взгляда, утопая в снегу, проносились бескрайние поля смерти. Граниты, стелы, обелиски и кресты, кресты, кресты. Ехать долго. Восемь остановок. Их всегда проезжали мимо не сбавляя хода. Они мелькали в свете фар, оставались позади и грустно смотрели вслед автобусу. На кладбище в 12 ночи обычно немноголюдно.

Только не в этот раз, потому что автобус сбавил ход и подкатил к бетонному коробу остановки. Там стояли мужчина, женщина и маленькая девочка. Они вошли. Девочка и женщина сели на передние сиденья, а мужчина остался стоять рядом.

Снова лязгнули двери. Снова покатили мимо кладбищенские окрестности, серые в лунном свете. А меня не покидало чувство какой-то несообразности. Такое же неудобное, как камешек в обуви.  Я пытался понять, что же мне так не даёт покоя. Но мысль эта была столь же непослушной, как и кончик нитки, который никак не хочет попадать в ушко иглы. Ты пробуешь и так, и эдак, а ничего не выходит. Ну, и чёрт с ней, с этой неудобной мыслью. Надо расслабиться, и она сама всплывёт в сознании. Вопрос был только в том, чтобы расслабиться. Это капец, как неудобно ехать, когда тебе в голове что-то муляет, мешая спокойно наслаждаться жизнью.

Спокойно насладиться жизнью — хоть так, хоть эдак — не получилось, потому что мы опять остановились. На этот раз на остановке стояли костистый старик и долговязый парниша в очках. Они вошли. Сели. Поехали.

На следующей остановке мы остановились тоже. Там стояла девушка со склонённой головой. Её длинные чёрные волосы бессильными прядями накрыли лицо. Ещё женщина со строго сжатыми губами. Пузатый дядька. Ещё одна тётка с седыми буклями на голове. Потом девица с ирокезом и серьгой в носу. И волосатый бородач с мальчиком на руках.

Потом пассажиры повалили косяком, будто не в двенадцать ночи ехали, а утром, в половине восьмого. Нет, ну я не против. Если надо людям ехать, то — надо. Что ж тут такого, если кому-то примандюрилось посетить кладбище на ночь глядя? Разные бывают у людей надобности. Только вот так вот массово и единовременно… Что у них тут, съезд какой на кладбище?

Что-то их объединяло. В них, в этих ночных пассажирах чёрного «Икаруса», было что-то общее, но я никак не мог понять, что. И это чувство стало опять мулять камушком в обуви.     Вот, к примеру, одеты они были как-то неуловимо одинаково. Будто в театр собрались. Мужики в плохо выглаженных костюмах, в несвежих, когда-то белых, рубашках и в скособоченных галстуках. Женщины — в плохо сидящих на них платьях мрачноватых немарких расцветок. Даже девка с ирокезом была в платье, хоть оно совсем и не вязалось с её образом.

И вели они себя странно одинаково. Обычно каждый, кто входит в автобус, плюхается на сиденье, облегчённо достаёт смартфон и, воткнув в уши затычки наушников, принимается сосредоточенно мусолить пальцем по экрану. Так что вскорости автобус заполняется лицами, освещёнными мертвенным светом их персональных экранов. Эти же делегаты кладбищенского съезда сидели смирно и никаких поползновений достать смартфон не совершали. Те, что стояли — тоже. Странно, конечно. Но такое тоже иногда в жизни случается.

Вот эта их неподвижность, наверное и была тем самым, что не давало мне всё это время покоя. Обычно люди, не важно, сидят они или стоят, или даже лежат, совершают множество всяких мелких движений. Они соваются, ёрзают, умащиваясь по-удобней, зевают, прикрыв рот рукой, покашливают вежливо в кулак. Женщины поправляют волосы, касаются губ или теребят мочку уха. Все вот эти потягуси и прочие шевеления. О детях и вовсе нечего говорить. Те, с их шилом в заднице, и секунды посидеть спокойно не могут.

А эти — могут. Все эти фигуры, что рядами, словно картошка на грядке, сидели передо мной, синхронно качались вместе с автобусом и больше ничего не делали. Они смотрели прямо перед собой, а над ними недвижимо нависали те, кто стоял.

И — ни звука. Только шум мотора.

И — ни облачка пара. Обычно, когда такой дубак в салоне, каждый выдох у каждого клубился паром, как у заправского вейпера. А тут — ни намёка. Я скрестил глаза к носу и дыхнул. Идёт пар. А у этих — нету.
И — одеты они все как-то уж легко для пятнадцати градусов мороза. Ни на ком из них не было тёплых вещей. Особенно дико смотрелись дети в их костюмчиках и лёгких платьицах.
И — кажется, хотя я точно не уверен, ни на одной остановке не было следов на снегу. Обычно, пока дождутся автобуса, так вытаптывают снег вокруг остановки, будто табун верблюдов был на выпасе. А эти — стояли так, будто появились из воздуха там, где они стояли. Или их аккуратно спустили с неба на кране.

Инопланетяне, роботы… Куча версий роились в моей голове. И вопросов. Куда я, к чертям собачьим, попал? И досада. Какого ляда я сел в этот подозрительный чёрный «Икарус»? Не гроб на колёсиках, конечно, — но что-то типа того. Вроде бы, непонятно отчего, а стрёмно как-то. Наверное, и стрёмно как раз оттого, что непонятно отчего.

Я посмотрел на тётку, что сидела рядом со мной. Фух, лучше бы я этого не делал. То, что она выглядела не очень — это ещё мягко сказано. Многоярусный слой пудры, румян и тонального крема на её дряблой коже жирно блестел в слабом свете луны из окна. Вялый рот смазан бордовой помадой и комочки какие-то, будто крошки прилипли к губам. Глаза неподвижно смотрят прямо. Блеклые, как у сдохшей рыбы. И мутные волосы. Словно тина. Пахло от неё соответствующе: чем-то сырым, словно рядом со мной сидела русалка.

На ней было нечто, типа делового костюма. Всё добротное, но какое-то тусклое, будто припорошенное пылью. Тёмная юбка ниже колена, пиджак и белая блузка из чего-то полупрозрачного. Ворот распахнут, обнажая морщинистое декольте. Там между тонкой тканью блузки и кружевом лифчика набились какие-то тёмные комочки. Через мгновение я понял, что это комочки земли.

 

Я крикнул, «На следующей!», и стал судорожно продираться в проход. Сквозь её холодные колени, обтянутые нейлоном, скрюченные пальцы с сильно отросшими ногтями и задубевшую неподвижность. А дальше — к двери. Сквозь заросли холодных манекенов, вперёд, на выход, к заветной двери.

Автобус остановился и распахнул двери. Я буквально выпал через среднюю дверь. И пошёл к передней. Хотел наорать на водителя. Вытрясти из него, падлы, всю душу. Чтоб он мне сказал, падлюка, что это за дурацкий аттракцион он здесь устроил?

Только орать было не на кого. Водительское сиденье было пусто. Потом двери закрылись. И чёрный «Икарус» уехал. А я остался стоять. На остановке возле нашего института. Потом приехал привычный светло-красный «Икарус».

В магию я по-прежнему не верю. Ни в светлую, ни в тёмную. Образование по-прежнему не позволяет. Жалко только, что я тогда спасовал. Теперь вот каждую лунную ночь, жду до последнего, вдруг, лязгая цепями, приедет чёрный-пречёрный «Икарус». Обязательно сяду и доеду до конечной. Чтобы узнать, куда всё-таки ехали эти, с кладбища.

 

P.S. Решил запостить эту историю. Так, на всякий случай. Я по-прежнему ни во что такое не верю. Но, когда с тобой происходит нечто странное и необъяснимое, лучше подстраховаться. Никогда бы не подумал, что могу быть таким суеверным. Конечно же, я уверен в этом, я потом ещё посмеюсь над собой, когда все эти страхи и опасения развеются и самым банальным образом объяснятся, так что я смогу с лёгким сердцем удалить эту запись из своего блога.

В общем, совсем недавно я снова увидел чёрный «Икарус». В двенадцать ночи он чуть не сбил меня, когда выезжал из ворот странного здания, облицованного чёрным базальтом. Окна в здании тоже были чёрные и располагалось оно в неприметном переулке, куда я случайно сунулся, чтобы сократить путь. В конце переулка была остановка, на которой «Икарус» подобрал кого-то и уехал.

Я потом целые сутки проторчал на этой остановке, но чёрный автобус так и не приехал. А в 24:00 он снова выехал из чёрных ворот загадочного чёрного здания и остановился напротив меня, с лязгом распахнув двери.

Глупо, конечно, было упускать такой шанс, но я не сел тогда в автобус. Хотя сейчас, после нескольких дней изнурительных наблюдений, я точно знаю что чёрный автобус ровно в полночь выезжает из ворот и никогда в них не въезжает. Я обшарил всё вокруг, каких-то других входов или выходов я не обнаружил. Мало того, я не обнаружил этого здания на картах. Там даже переулок не был обозначен. Даже на спутниковых снимках на этом месте нет ничего. Просто пустое место.

P.P.S. Сейчас 23:50. В полночь я собираюсь сесть в чёрный «Икарус» и ехать до конечной остановки, где бы она ни была. А потом обновлю этот пост и напишу о том, что я видел… Если не буду при этом выглядеть сумасшедшим. Хотя… Кому какая разница, сумасшедший я или нет?

В общем, если вы читаете эти строки, это означает, что что-то пошло не так.

Слишком не так.