Катастрофа

Катастрофа

 

 

 

 

Проекция на миг пропала, словно кто-то выключил передающую камеру, затем возникла вновь. Фраза, которую произнёс Ханн, получилась оборванной. Баво хотел переспросить его, что тот сказал, но Ханн не дал ему вклиниться. Взглянув прямо Баво в глаза, он решительно произнёс:

— Это необходимо пресечь. И чем скорее, тем лучше.

— Слияние, вы имеете в виду?

— Именно. Слияние мозговиков необходимо остановить.

— Не понимаю, — признался Баво. – Разве не вы утверждали до этого, что более тесное их взаимодействие значительно повысит эффективность всей Системы. А теперь ратуете за обратный процесс.

— Не всё так просто, — упрямо гнул своё Ханн. Проекция моргнула и снова пропала на секунду. Да что это сегодня со связью? – Когда я говорил о более полной взаимосвязи, о новых каналах, позволяющих использовать возможности мозговиков в полной мере, я имел в виду совсем другое. Они должны быть максимально «доступны» друг для друга, но при этом оставаться самими собой, отдельными, обособленными управляющими единицами, каждый со своими характеристиками, отличительными чертами и прочим, чётко разделяющем одного мозговика от другого. Это как команда, понимаете? Команда может быть очень слаженной, каждый её член понимает другого с полуслова, но при этом она остаётся командой, то есть группой состоящей из людей, личностей, обособленных существ. Мы пытались создать именно такую команду.

— А получилось?

— А получилось всё совсем не так. Они начали сливаться. Становятся единым целым, в самом полном смысле этого слова. Растворяются друг в друге, или в какой-то одной – доминирующей – личности, в Системе… Система тоже меняется. Преобразуется во что-то совершенно новое. В этакого  супермозговика.

— Это плохо?

— Это происходит самопроизвольно. Иначе говоря: мы не являемся инициаторами этого процесса. И не можем им управлять.

Баво вздохнул.

— Виктор, — с нажимом проговори он. — Что это происходит само по себе, я понял. Но я спросил: это плохо?

Лицо Ханна застыло, и Баво подумал было, что канал опять «завис», но пауза не была сбоем.

— Хотел бы я знать это сам, — хмуро ответила проекция. – Но сам факт того, что мы получаем не то, что планировалось – уже плохо.

— И на основании этого вы хотите устроить мозговикам лоботомию. Вы же сами заложили в них возможность к самоусовершенствованию.

— Это не лоботомия, — быстро ответил Ханн. – Всего лишь введение некоторых ограничений, позволяющих нам более полно контролировать функционирование мозговиков и обмен информацией между ними.

— Как эти меры скажутся на работе Системы?

Ханн скривился, точно его ткнули в больное место.

— Кое-чем придётся пожертвовать. – И видя, как поползли вверх брови Баво, поспешил добавить: — Ухудшения неизбежны, сами понимаете, такой контроль резко снизит их производительность. Но, в целом, Система останется на очень высокой степени работоспособности.

— Это будет очень ощутимо? Для обывателей, я имею в виду. Пожалуйста, одним словом: «да» или «нет».

— Да, – выдал Ханн.

Баво откинулся на подушки кресла.

— Другими словами Система станет ущербной, и эта ущербность будет мешать нам жить так, как мы привыкли. Вы представляете себе последствия?

— Если этого не сделать, последствия могут быть ещё плачевнее. Это минимальное зло, с которым нам придётся мириться.

— Это вызовет волну недовольства…

— Объясните людям…

— Что объяснить, Виктор? — Баво устало поглядел на висящее в полуметре от него лицо. – Что мы все находимся в заложниках у тех, кого считали своими верными помощниками, защитниками, друзьями… И что если им не поотрубать руки-ноги, станут настоящими монстрами. Вы с ума сошли. Тем более, в пагубных последствиях слияния, вы меня так и не убедили. Чего вы боитесь, Виктор?

— Дело в том, что когда в результате слияния их совокупный уровень интеллекта достигнет определённой величины, своеобразной критической массы, может произойти взрыв…

— Взрыв? – нахмурился Баво.

— Качественный скачок. Последствия его непредсказуемы.

— Поясните, — потребовал Баво.

— Мы либо получим не просто одного огромного супермозговика, а мозговика с возможностями поистине безграничными, фантастическими, либо…

— Либо?

— Либо маразматика, проскочившего пик гениальности, и скатившегося в идиотизм. Но первое – более вероятно.

— Боитесь получить Бога?

— Что? – Лицо на проекции опять замерло. – Ах это… — Судя по движению головы Ханн пожал плечами. – Мы его уже создали. Только не поклоняемся. По крайней мере, открыто.

— И он служит нам, а не мы ему, — заметил Баво.  Повернув голову, он несколько секунд смотрел на проносящийся за окном машины городской пейзаж, потом снова повернулся к проекции.

— Что говорят по этому поводу сами мозговики?

— Ничего. Они утверждают, что никаких изменений в структуре их взаимосвязей не происходит.

— И, тем не менее, вы утверждаете обратное.

— Да.

— Ну, хорошо, — сдался Баво. – Я приеду. Но вы должны понимать, что такое решение не принимается в одиночку, даже если б я этого захотел. Нужна санкция Совета. А если он потребует вынести вопрос на всеобщее голосование… — Баво выразительно развёл руками.

— Я понимаю, — сказал Ханн. – Буду ждать вас в Центральном Узле.

И отключился.

Баво с шумом выпустил из лёгких воздух, посмотрел на серую поверхность проектора, над которым только что висела эфемерная говорящая голова и скомандовал:

— В Ось.

Справа, в сплошном, сверкающем полированным металлом и лаком, потоке машин, немедленно образовался разрыв, давая возможность машине Баво перестроиться из ряда в ряд, а затем и вовсе съехать с трассы. Меньше, чем через полминуты, он уже мчался в нужном направлении, так же легко влившись в другой поток. И всё это без дёрганий, плавно и чётко, как в отрепетированном танце – один из признаков отлично работающей Системы. И Ханн предлагает всё это взять и порушить. Упростить, расчленить, поставить фильтры, разрубить миллиарды связей, благодаря которым и существует Система:   исполинский организм, где каждая его часть, органически дополняет другую. Вмешаться, нарушить привычный его ритм, означает отбросить их всех на сто, а может быть двести или триста лет в прошлое, в эпоху разрозненных управляющих систем. В их время такое положение вещей было совершенно недопустимым.

Ибо Система, основу которой и составляли мозговики, была для них всем. Она регулировала все стороны их бытия, управляла миллионами, казалось бы не связанных друг с другом процессов, находя взаимосвязи там, где человек никогда бы не смог их найти, помогала людям в тысячах самых разных жизненных ситуациях, давала советы, предостерегала, угадывала их желания или выполняла требуемое, заботилась, опекала…   Была на страже их жизни и благополучия денно и нощно, пеклась о них, как о маленьких детях. Друг, советник, защитник, помощник, верный слуга – вот чем была для них Система. Жизнь без неё казалась просто немыслимой. Всё их существование было пронизано ею, как красной нитью, вдоль и поперёк. Выдерни её – и ткань их цивилизации расползётся, как истлевшая ветошь.

Как ни странно, до этого момента о Системе Баво думал не больше, чем об окружающем его воздухе – настолько она вросла в его сознание. Он вырос в ней, не ощущая, не осязая её, но чувствуя её близость каждую минуту. Она была привычной, неотъемлемой частью его жизни, и жизни миллиардов других людей, и поэтому воспринималась как нечто естественное, обыденное. И вот этого всего они в одночасье могут лишиться. И всё из-за угрозы слияния.

Постоянно растущие потребности цивилизации, требовали выхода на иной уровень управления.  Именно это подтолкнуло их к инициированию более тесной взаимосвязи между мозговиками, а тех, по утверждению Ханна – к  слиянию. Новый уровень. Следующая ступень развития искусственного интеллекта. Слияние.

«Чёрт, а это и впрямь может обернуться по-всякому», — подумал Баво.

Машина одолела подъём на соседний уровень и снова заскользила меж нагромождения разнообразных построек, похожих на обросшие зарослями скалы. Повальное увлечение садоводством, селекцией и генной инженерией привели к тому, что многие жилые кварталы буквально утопали в зелени. Зачастую форма и расцветка их были столь фантастическими, что они казались принесёнными сюда с какой-то неведомой планеты. Каждый хотел перещеголять соседа, и результаты порой удивляли даже видавших виды знатоков. Среди этого пёстрого убранства то тут, то там можно было увидеть кого-нибудь из творцов этих диковин, заботливо ухаживающего за своим питомником, или проводящим очередной эксперимент. Более прозаическая работа была отдана целиком роботам. Ими же были полны и улицы. Тротуары наполняла разнокалиберная и разношерстная механическая толпа, среди которой изредка можно было увидеть прохожего-человека. Хозяева этого мира предпочитали передвигаться на колёсах.

«А хозяева ли?» — невольно подумал Баво.

Внезапно заскочившая в голову мысль заставила его поёжится. Их зависимость от механических и кибернетических устройств столь сильна, что любой сбой немедленно привёл бы к параличу… А безграничное доверие – к тому, что многое, выдаваемое Системой, воспринималось как отображение собственных мыслей, идей, устремлений и желаний. Эта зависимость была ещё более губительной, и в первую очередь  своей завуалированностью. Сами того не осознавая, люди подчинили себя этому исполинскому электронному молоху, добровольно сунули руки в опутавшие их путы и теперь послушно брели туда, куда вёл их сонм скрытых в недрах Системы мозговиков. Истинных хозяев этого мира. Но чего ради тогда вся эта суета? Что им от нас нужно?

Баво тряхнул головой, точно стараясь вытряхнуть из мозга эти крамольные мысли, и снова повернулся к боковому окну, глядя на проносящуюся мимо жизнь. Машина одолела ещё один подъём, обогнула по большой дуге жерло текущей откуда-то с нижних уровней Вертикальной реки, с весело пляшущими в ней пёстрыми прогулочными капсулами, и выехала к Оси.

Снаружи Ось мало чем отличалась от заросших по самые крыши жилых кварталов, но стоило попасть внутрь защитного периметра, сразу становилось ясно, что это особое место. Сходящихся сюда разнообразнейших каналов и линий было такое множество, что периферийные  устройства сопряжения образовывали исполинский – в сотню метров в диаметре, и в добрый километр длиной – колодец, верх и низ которого терялись где-то среди наслоения уровней, в сиянии мириад горящих индикаторов. Другого света тут не было, и всё внутреннее пространство было расцвечено этим трепещущим красно-жёлто-зелёным огнём, средь которого, точно пауки, ползали покрытые ячейками со сменным инструментом многоногие тела ремонтных модулей. Основной корпус тянулся узким штырём через всю его длину, точно посередине колодца, а там, где находился главный вход, он раздувался, точно питон, проглотивший свинью. Центральный Узел, вмещавший в себя одно единственное помещение – Контрольный Зал. Удерживающие основной корпус лёгкие и прочные титановые распорки делали Ось похожей на колесо. Только чрезмерно широкое.

Баво уже бывал здесь, раза два или три, и каждый раз вид Оси поражал его. И размерами и необычностью архитектуры, продиктованной специфичностью этого места. Тот, кто дал ему такое название, нисколько не слукавил. Это и впрямь была ось, вокруг которой «вращалось» очень многое.

Ханн встретил его у входа в Центральный Узел.

— Сомневаюсь, чтобы от моего визита был бы прок, — сказал Баво, пожимая руку главному «осевику». – Я не специалист…

— Вы должны всё увидеть сами, — нетерпеливо перебил его Ханн. – Идёмте.

При их приближении двери, против обыкновения, не распахнулись, как ожидал Баво, а остались закрытыми, пока Ханн не открыл их вручную – дань какому-то невероятно далёкому прошлому. Он совсем забыл про эту особенность, и теперь немало подивился ей: надо же, и это в самом центре Системы. Удивительно. За дверьми открылся короткий коридор без всяких изысков: сталь и пластик, ничего лишнего. Коридор упирался в такую же, как входная, двухстворчатую дверь, и, прежде,  чем они достигли, её, Баво поинтересовался:

— Кстати, а как отнесутся мозговики к тому, что вы задумали, если узнают? Вы можете предсказать реакцию…

— Они уже знают, — кусая губы проговорил Ханн. – Коммуникационные каналы тоже в их ведении.

Баво сконфуженно хмыкнул.

— Я-то думал, мы используем закрытые каналы.

— Закрытых каналов не существует. По крайней мере для мозговиков.

— Так что?

Ханн дёрнул плечами.

— Выражаясь простым языком, им на это начхать.

— То, что мы сделаем их калеками, ущербными? Ограничим в возможностях и всё такое прочее. Странно.

— Ничего странного. Не забывайте, это не люди, это мозговики. Наши переживания и эмоции им чужды.

— Я считал, что любому разумному существу, будь оно из крови и плоти, или из меди и кремния, присущ…

— Инстинкт самоохранения? – Ханн покачал головой. – Они его не знают.

— А если решат, что мы покушаемся на их существование? – Баво остановился перед второй дверью. – Даже не будут защищаться?

— Нет, потому, что прекрасно понимают, что мы никогда не сделаем этого. Для нас это равносильно самоубийству. Как, впрочем, и уничтожение нас – для них.

— Почему?

— Это нарушение одной из основополагающих базовых функций. Крах всего их естества. По этой причине в наших… гм, отношениях, всё стабильно.

— Стабильность, основанная на страхе, — обронил Баво.

Ханн метнул на него недовольный взгляд.

— На взаимонеобходимости, — поправил он.

Ханн толкнул створки двери, и те, мягко и бесшумно повернувшись на петлях, распахнулись. Шагнув внутрь зала, Баво снова остановился, восхищённо уставившись на висящую посреди обширного помещения, проекцию.

Проекция изображала огромный, метров шести в поперечнике, клубок, сотканный из тысяч светящихся нитей: золотых и серебристых. Середина его была почти пуста: туда тянулись единичные нити, охватывая что-то округлое и серое, зато оболочка представляла собой настоящую паутину. Многослойную, с вкраплёнными в неё разноцветными огнями. Казалось, в ней запутались упавшие с неба звёзды, и, не сгорев в сумасшедшем броске последнего полёта, так и остались светить в этой паутине, едва заметно перемигиваясь друг с другом. Некоторые из нитей выбивались наружу, в виде коротких отростков, отчего создавалось впечатление, что клубок  покрыт пушком. Или лёгкой дымкой.

Система, во всей своей красе.

Проекция была безукоризненной: казалось, этот предмет существует на самом деле. Стоит только протянуть руку, и можно ощутить пальцами каждую из нитей, но Баво знал, что делать этого нельзя, ни в коем случае. Ведь это была не просто проекция, это был ещё и пульт управления. Тыкать пальцем тут разрешалось только в исключительных случаях и не кому попало.

Ханн указал на участки, имеющие необычный для общей световой гаммы голубоватый окрас.

— Вот эти сектора. Области, где, по нашим данным, уже произошло слияние. Слившиеся мозговики теряют индивидуальность, формально оставаясь прежними. Но на самом деле, это не более, чем старые ярлыки, обозначающие теперь отдельные элементы единого целого.

Баво осторожно, точно боясь потревожить покой мерцающих в паутине звёзд, подошёл поближе к проекции.

— Так это не данные мониторинговой системы.

— Нет.

— То есть, это изображение, так сказать, с учётом вашей редакции.

— Совершенно верно.

— И, тем не менее, вы уверяете, что идёт слияние. Что дало вам повод сомневаться в результатах внутреннего мониторинга?

— Определение таких участков – это сложный многоступенчатый анализ. И в нём очень многое зависит от способностей самого аналитика… От его… м-м-м… чутья, если угодно. Интуиции. Прямых указаний на слияние у нас нет, это правда. Только косвенные.

— Другими словами, выводы делаются чисто субъективно.

— Да, — вынужден был признать Ханн.

Баво удивлённо поглядел на главного «осевика».

— И вы считаете, что этого достаточно для принятия таких важных, судьбоносных, не побоюсь этого слова, решений? Чьё-то там чутьё. Кому-то что-то показалось…

— В тестировании принимали участие полтора десятка аналитиков высшего разряда, — принялся защищаться Ханн. – Подавляющее большинство указало на отклонения именно такого характера.

— Слияние…

— Да, слияние.

— Звучит не очень убедительно. – Баво шагнул в сторону, осматривая проекцию. – Для того, чтобы представить это Совету, необходимы более веские аргументы. Я могу поговорить с ними? – Неожиданно спросил он.

— Конечно. Полагаю, вас интересуют те, которые слились.

— Да, любой, который из этих голубых областей.

— Хорошо, — кивнул Ханн и поспешил предупредить. – Только учтите, отвечать они вам будут не в совсем привычной для нас манере.

Баво повернул к Ханну голову и остановился, ожидая пояснений.

— Диалог со стороны мозговиков будет вестись на трансшите. Это особый семантический язык, по сути – набор специальных звуков, несущих в себе определённый смысл. Причём, есть одна особенность: люди с разным уровнем подготовки будут понимать их по-разному.

— Вот как, — обронил Баво. – То есть, я буду слышать одно, вы другое…

— А наши аналитики – третье. Правильно. Но они получат максимально полную смысловую картину, куда более близкую к действительности, нежели любой из непрофессионалов.

— Как всё сложно…

— Мозговики – существа особого порядка. Мы создали разумных искусственных существ, с недюжинными интеллектуальными способностями, и нелепо ждать от них, что они будут изъясняться языком домохозяек. Они и мы – всё равно, что обитатели разных планет.

— И эти… инопланетяне управляют нашим миром!

— И делают это очень хорошо, заметьте.

Баво несколько мгновений молча смотрел на Ханна, затем проговорил:

— Я задам всего несколько вопросов.

— Я вас понял. – Ханн запрокинул голову, всматриваясь в россыпи сияющих голографических огней. – Эллон!

В Зале послышалось что-то низкое, рокочущее, перебор невидимых, звучащих где-то на нижнем пределе слышимости, струн, и Баво невольно открыл рот, когда из этого утробного рокотания в его голове возникло что-то вроде:

— Я слушаю/воспринимаю вас Ханн.

Слов и впрямь не было, но Баво был готов поклясться, что говорящий произнёс именно это. Невероятно! Слушая раскаты и переливы этой фантастической речи, Баво охватил благоговейный трепет. В ней сквозило что-то особенное, какая-то потаённая, скрытая сила, выдающая существо, наделённое возможностями, намного превосходящими человеческие. Словно это и впрямь был глас бога.

— Эллон, Глава Координационного Совета господин Баво хочет задать тебе несколько вопросов.

— Я слушаю/готов.

Ханн повернулся к Баво.

— Можете говорить.

Баво замешкался, не зная, с чего начать, но слова нашлись сами.

— Я никогда до этого не разговаривал ни с одним мозговиком.

— Ни один мозговик/никто из нас, не может похвастаться тем же/аналогичным, — прозвучало в ответ.

Баво невольно улыбнулся. Бог оказался не лишённым юмора.

Баво пошарил взглядом по проекции; звёзды-мозговики горели обычным спокойным огнём. Какая из них Эллон? Первым желанием Баво было попросить обозначить себя (надо же видеть того, с кем разговариваешь), но вместо этого задал другой вопрос:

— Кто ты, Эллон?

Ответ его озадачил:

— Атлант.

— Кто?

— Тот, который держит мир. Один из /многих/.

— Великолепно! — прошептал Баво.

— Сто миллионов глаз, сто миллионов ушей, сто миллионов рук, сто миллионов степеней свободы, сто миллионов вероятностей развития каждого из ста миллионов событий. Постоянно/каждую секунду.

— Не уловил.

— Типичный функциональный «портрет» мозговика, — пояснил Ханн. – И он далеко не полный. Добавьте сюда ещё с полдюжины других, с которыми он образует перекрёстную структуру.

— Так это не ненормальность?

— Нет. Это обычная структура Системы. Структура перехлёста, или, как мы ещё её называем, вложения. Таким образом, каждый мозговик и его командно-мониторинговая сеть – КМС, «корона» – как  бы вживлена в ещё несколько других, соседних сетей. Поэтому каждый из сегментов Системы управляется одним мозговиком непосредственно, и окружающими его – косвенно.

— Невероятно. Я и не предполагал, что Система так сложно устроена.

— Очень высокие требования к бесперебойности работы каждой её части. В случае отказа, нагрузку на себя берут параллельно работающие в данной секции элементы. Это делает Систему не только абсолютно надёжной, но и совершенной в плане слаженности работы всех её составляющих. Необыкновенно гармоничной, функционирующей в едином ритме, как здоровый организм.

— А такие отказы случались?

— Ничто не вечно под Луной, — философски ответил Ханн. – Мелкие сбои были.

— Я хочу узнать, Эллон, — снова обратился к мозговику Баво.

— Я слушаю/воспринимаю вас, Баво.

— Скажи, сейчас я разговариваю с тобой одним или… ты – это не только Эллон, а и ещё кто-то?..

— Это не имеет смысла, — быстро проговорил Ханн, прежде чем мозговик ответил:

— Я – это я/единый/целый/неделимый.

Ханн замотал головой.

— Не всё так просто. Вы никогда не сможете разговаривать только с одним мозговиком. Вы всегда будете общаться, как минимум, и с его ближайшими соседями по Системе. Так всё устроено. Поэтому-то слияние распознать чрезвычайно трудно.

— То есть, спрашивать об этом Эллона, или кого-то ещё из них – бесполезно?

— Вы уже слышали его ответ.

— Тогда, может быть, задать вопрос иначе. Эллон!

— Я слушаю/воспринимаю вас Баво.

— Скажи пожалуйста, твоя связь с другими мозговиками в последнее время не стала теснее, нежели прежде?

— Да/конечно.

— Вот как! – встрепенулся Баво.

— Расширение «корон», — пояснил Ханн. – Сеть каждого мозговика стала более всеобъемлющей. Инициировано нами.

— А что если спросить в лоб? – предложил Баво.

— Стали ли они единой личностью? Спрашивали по-всякому. Ответ всегда один и тот же – нет. Но есть предположение, что из-за невероятно тесной взаимосвязи, они и сами не могут ответить на этот вопрос однозначно. Поэтому дают тот, в котором уверены в большей степени.

— А он не может сознательно искажать факты?

— Лгать? – Ханн нервно хохотнул. – Мозговики лгать не умеют. По крайней мере, лгать в привычном смысле этого слова.

Баво нахмурился.

— Как это понимать?

— Это непросто объяснить. Но если под ложью подразумевать именно намеренное искажение истины или сокрытие её – то нет, определённо.

— Ну что ж… — Баво замолк не мгновенье, словно обдумывая следующий вопрос, но больше ничего спрашивать не стал. – Спасибо, Эллон. Это всё, что я хотел узнать.

— Рад был вам помочь/оказать содействие, — прозвучало в рокоте невидимых струн и всё смолкло.

— Время работает против нас, — втолковывал Ханн, когда они покидали Контрольный Зал. – Процесс слияния в любой момент может принять лавинообразный характер. То положение вещей, которое вы видели на проекции… Это всё уже устарело, как минимум на двое суток. Истинное положение дел может быть значительно хуже… Уже хуже, я уверен.

Баво остановился рядом с ожидавшей его машиной, которая не замедлила предусмотрительно открыть перед своим патроном дверцу.

— Хорошо, будь по-вашему, — уступил Баво. — Я созову Совет. Дальнейшее зависит от вас, Виктор. Убедите Совет в необходимости указанных вами мер – вам будут даны соответствующие санкции. Но это непростое дело, заставить их пойти на это. И вы знаете почему.

Ханн ничего не ответил, лишь коротко поклонился на прощание.

Машина мягко выкатилась с парковочной площадки Оси и снова нырнула в нескончаемый транспортный поток. Сидя на заднем сиденье, Баво ещё раз прокрутил весь разговор, с начала до конца.

Посещение Оси оставило у него сложное чувство. С одной стороны принесло некоторое успокоение: явных признаков угрозы Системе всё же не было. Ханна, конечно, нельзя было назвать паникёром, но он всегда был перестраховщиком. С другой стороны, поднятая им тревога, была вполне оправдана. Если ты уверен, что в сфере твоей ответственности что-то происходит, есть из-за чего понервничать. Тем более, если это не что-нибудь, а сама Система.

Воздух, вспомнил Баво. Воздух, Система… Слова синонимы. Что станется с этим воздухом?

Совет, понятное дело, будет не в восторге от таких вестей. Баво с лёгкостью мог предсказать его реакцию и последовательность дальнейших действий: затребуют данные, какие только смогут собрать, потом начнётся долгая тягомотина с независимой экспертизой (это лишь для того, чтобы признать факт слияния), а уже потом начнётся не менее тягомотная процедура признания (или не признания) этого явления вредным. Или даже опасным. Пройдёт неделя, прежде чем кто-то что-то сможет сказать определённо. Где уж там действовать оперативно.

Громкий звук удара и дикий металлический скрежет мгновенно вернул его к действительности. Впереди что-то происходило, но что именно, не было видно из-за идущих впереди машин. Стараясь разглядеть, что там такое, Баво невольно выпрямился, вытянув шею, и в тот же момент его автомобиль потерял управление и ударился боком о дорожное ограждение.

Удар сбросил Баво с сиденья. Защитная автоматика сработала как надо, не дав ему покалечиться, однако на такой скорости даже она не смогла уберечь его от синяков и ссадин.

В голове у Баво всё звенело, перед глазами плыли чёрные круги, и сквозь охватившую его минутную слепоту, он слышал, как визжат шины, скрежещет и стонет сминаемый и раздираемый металл, и кричат насмерть перепуганные, а может быть даже раненые, люди

— Машина! – позвал Баво, барахтаясь в объятьях удерживающего его «спрута». – Машина, что происходит?

В салоне неожиданно запахло горелым. Чувствуя гарь, Баво инстинктивно рванул эластичные «щупальца», выброшенные системой безопасности автомобиля, ударил в дверцу и едва не выкатился на мостовую. Шатаясь, точно пьяный, он с трудом поднялся на ноги и замер, потрясённый увиденным.

Улицу было не узнать. Сверкающий ещё минуту назад, автомобильный поток превратился в нагромождение битого и давленного железа, из глубин которого доносился многоголосый ор запертых в своих экипажах, пассажиров. Многие машины повыскакивали с дороги, бились о стены домов, сбивая с тротуаров роботов, но те падали и без участия транспорта. Вся пешеходная зона оказалась заваленной механическими людьми. Они лежали поодиночке и целыми кучами, словно скошенные каким-то внезапным недугом. К упавшим на тротуарах, добавлялись те, кто занимался уходом за висячими садами обывателей. Они выпадали из зелени, точно перезревшие плоды, и бились о бетон, гремя и разваливаясь на части. Стало заметно темней: погасла подсветка декоративного неба нижних уровней. Теперь жуткую картину всеобщего хаоса освещал лишь солнечный свет, льющийся из рассеивателей.

«Второй вариант, — догадался Баво. – Критическая масса. Слияние. О Господи!»

Он привалился к ограждению, беззащитный, растерянный, а среди рухнувших в одночасье роботов и исковерканных машин, появлялись ещё люди, и тоже застывали на месте, такие же шокированные происходящим и  растерянные, как и он.