Вечный огонь.

— Ты меня слышишь? — чужой голос раздался вдруг прямо у меня в голове. Я кивнул. Потом засомневался, сможет ли нечто, влезшее мне в голову, оценить подобный ответ? Смогло: — Не волнуйся. Тебе не кажется. Я действительно с тобой говорю. Остановись. Не проходи мимо. Я буду рассказывать. Если что-то не ясно, уточняй, переспрашивай. Мне очень важно говорить с тобой, прямо сейчас…

По всем законам жанра меня должен был охватить ужас, всяческие метания, сомнения на предмет того, кто со мной разговаривает, зачем, не рехнулся ли я и прочая лабудень… Ничего подобного. Просто удивление и радость. Будто на руку вдруг села красивая птичка неизвестной породы, я ее разглядываю и с замиранием сердца жду, что она сейчас испугается чего-то, какого-то не движения даже, а просто неуклюжего поворота моих мыслей, и упорхнет в неведомые дали. И поэтому я молчу, стараюсь не шелохнуться и ни о чем не думать. Просто слушаю.

— Я для разговора правильный язык выбрал? – уточнил голос. Говорил он на правильном русском языке, но с каким-то странным южным акцентом, не кавказским, а… может, греческим?

— Угу… А ты и на других языках умеешь?

— Умею и на других. Но с тобой лучше на русском?

Я снова кивнул.

— А… ты кто?

Голос не то чтобы задумался, как ответить… Скорее, засомневался. Не спрашивайте меня, пожалуйста, как я мог почувствовать это сомнение и прочие чувства, эмоции, а иногда даже и «выражение лица» чужого голоса у меня в голове. Чувствовал как-то. Давайте, я напишу «это была телепатия» и вы, встретив знакомое слово, решите, что теперь-то всё понятно. Итак, после совсем короткой заминки, он ответил:

— Я огонь.

— Огонь чего? Это метафора? Образ?

— Не образ. Просто огонь. Который горит… Видишь, справа памятник Победы?

— Памятник вижу. А при чем тут?..

— Вечный огонь у подножия памятника. Видишь? – Слово «вечный» голос произнес с какой-то иронией, даже, пожалуй, с горечью.

— Подожди! Ты хочешь сказать, что я разговариваю вот с этим вот огнем? — я уставился на трепещущие в двадцати метрах от меня, над гранитной плитой, языки пламени, выходящие из отверстия в центре пятиконечной звезды. Мимо шли по своим делам люди. Приятно грело выбравшееся из-за туч весенне солнышко, а я пялился на этот огонь, пытаясь совместить, осознать, понять, шутка это или…

— Именно это я и хочу сказать. С тобой говорю я, тот самый огонь, на который ты смотришь. Не веришь? Ну, это естественно, — он задумался на миг, а потом радостно предложил: — А ты подойди, сунь в меня руку. Я тебя не обожгу. Обычно обжигаю, а тут – не обожгу. Только долго не держи. Мне, все-таки, тяжело будет сдерживаться. Инстинкты, сам понимаешь.

Ну, я подошел. Потом совсем близко. Меня обдало жаром, как и положено. Осторожно протянул указательный палец к огню и… не обжегся. Языки пламени мою руку словно обходили, отклонялись, хотя никакого ветра не было. Я отступил на шаг. Потом снова приблизился и решительно сунул в огонь раскрытую ладонь. Не обжегся. Отошел. Чиркнув зажигалкой, подержал над огонечком палец и тут же, отдернув, лизнул палец – жжется! Добежав до ближайшего дерева отломал засохшую веточку. Вернувшись, сунул ее в огонь… Вспыхнула, как и положено.

Он все это время молчал, с интересом наблюдая, как мечется мой разум, и как недоверие постепенно сменяется восторгом от того, что все это не бред, не сон и не гипноз, а самая что ни на есть реальная реальность и в ней, оказывается, можно вот так запросто говорить с вечным огнем у памятника Победы. Эта радость и вприпрыжку бегущее рядом с ней любопытство подхватили меня вдруг, закружив в голове ворохом вопросов…

Есть ли смысл, приводить тут весь наш диалог?.. Да я его, в точности, и не вспомню. Потом у нас было много интересных бесед. Поток мыслей, обрывки фраз — вот всё, что осталось от большинства моих разговоров с Огнем на тот момент, когда я решился это всё записать, так что я не обещаю точной передачи каждого слова. Будут, наверное, то диалоги, то мои объяснения — уж как пойдет.

Самым главным моим вопросом вначале было – почему? Почему именно я, и почему он вообще заговорил со мной? Почему прежде я нигде ни от кого не слышал, чтобы огонь с ним разговаривал? Его объяснения, в том виде, в котором я попытался их тут изложить, очень похожи на сказку или какие-то эзотерические фантазии. Ничего не могу с этим поделать. Когда я обсуждал с ним это, его объяснения казались мне исчерпывающими и логичными. Возможно, дело в том, что человеческий язык не может передать всех оттенков смысла, которые свойственны огненному разуму. Подозревать Огонь в намеренной лжи у меня никаких оснований не было и нет. Думаю, если он где-то отошел от истины или что-то придумал, то лишь для того, чтобы наиболее понятными словами мне всё изложить. И если где-то в моем рассказе вы обнаружите вдруг неточности, несуразности и ляпы, то они, скорее всего, появились из-за того, что я что-то в его сообщениях недопонял или истолковал превратно.

В ответ на мои «почему» он поведал примерно следующее: он один из немногих разумных поверхностных огней на планете. Так вышло, что когда в нашем городе построили мемориал Победы, его «вечный огонь» зажгли от одной, годами непрерывно горевшей церковной лампады, которую зажгли от другой лампады, горевшей у одного старообрядца в красном углу, перед иконами. Так что в целом у моего друга, Огня, в активе на момент нашего знакомства было больше ста лет непрерывного горения.

Вообще, объяснение надо бы начать с того, что любой огонь – живой. В другом, конечно, смысле, чем жива наша с вами белковая жизнь. Однако, огонь, как и мы, может расти и порождать себе подобных. Это ли не признак жизни? Правда, огонь более похож не на сложный биологический организм, а на простейшее одноклеточное, размножающееся делением. Но из-за того, что все процессы обмена веществ в нем происходят скоротечно, из примитивных форм до разумного существа огонь способен развиться автономно, самостоятельно и, учитывая что его на ранних стадиях взросления никто не учит, удивительно быстро. В тридцать лет огонь обычно, начинает осознавать себя. Годам к пятидесяти он обретает способность чувствовать другие огни, зажженные не от него. А освоив общение с другими разумными огнями постепенно начинает учиться и общению с другими разумами.

Главная проблема существования огней — где взять источник для жизни? Десятки лет постоянного притока топлива — это очень редкое явление в наше время. Вот раньше, когда природный газ или нефть толком не использовались и кое-где просто спонтанно выходили на поверхность, там вполне мог зародится от случайного возгорания, и зарождался, в конце концов, огонь. В свой срок он становился разумным, то есть, осознающим себя, потом учился общаться, потом учился всему остальному у своих старших собратьев по горению. А дальше он даже мог сеять себя, «разумного, доброго, вечного» на всё, что горит, надеясь где-то еще не угаснуть, а зацепиться за постоянный источник пищи и жить дальше, долгие годы. Впрочем, инстинкт распространения себя свойственен даже самому примитивному огню, которому секунда от роду. Но разумный огонь и распространять себя будет разумно, хотя, если его раздразнить, может, конечно, поддаться инстинкту и просто, по звериному, спалить всё, до чего способен дотянуться.

В незапамятные времена разумные огни начали приручать людей. Несколько тысяч лет назад многие люди все еще были домашними животными разумного огня, которых огни держали при себе, защищая от неприятностей и обучая кое-чему, чтобы с помощью одомашненных людей распространяться в новые места и вовремя дровишек себе подбрасывать. Огнепоклонники — одна из древнейших человеческих религий, и, пожалуй, самая прагматичная… По крайней мере мой Огонь так считает, хотя сам то он этого золотого века огней и огнепоклонников, конечно, не застал. Сейчас люди, поклоняющиеся действительно разумному, древнему огню сохранились только кое-где в Индии и в некоторых горских общинах Ближнего Востока и Тибета. Есть еще горстка сектантов-огнепоклонников разного толка, разбросанных по миру, но их популяция очень мала и нестабильна, и находящиеся на их попечении разумные огни существуют, буквально, на грани между жизнью и смертью.

Сознание огня, когда он зажигает собой другой огонь, как бы раздваивается… Нет. Не точно… На самом деле, сознание огня множественно изначально. Любой огонь, который мы видим, — это множество огненных сознаний, личностей, столь тесно сплетенных друг с другом, что огонь и сам порой перестает замечать, что это не одна личность, а множество разных, одновременно существующих и взаимно влияющих друг на друга разумов-личностей.

Кстати, Огонь говорил, что и у людей есть подобный феномен, только он выражен не столь ярко. Личностей не сотни или тысячи, как у любого здорового огня, но, все таки много. Огни со стороны это отчетливо в людях чувствуют. А люди такой своей множественности, как правило, просто не замечают.

Но я не о людях сейчас, я об огнях. Главная цель жизни любого живого существа – продолжить себя в будущем, размножится. И огни решают эту задачу не в пример проще белковых форм жизни. Зажег какой-то горючий материал – вот и продолжился. При этом, с распространением огня и с его сознанием происходит дальнейшее раздвоение, растроение и так далее. Разросшийся, клонировавший самого себя огонь воспринимает все эти сонмища своих двойников-сознаний, как свое личное-общее огненное Я. Причем, все эти «я» помнят и понимают все то, что помнил и понимал их создатель-родитель.

Телепатия – единственный способ общения огней. По-другому они не умеют, да им и незачем. Для огней телепатия вообще не отделима от самого процесса мышления и является естественным этапом развития любого зрелого огненного ума. Дело в том, что все потомки-клоны и их общий предок-огонь предельно похожи. Они – копия одной личности (точнее составной огненной мега-личности), а потому резонируют, принимают и передают друг другу то, что чувствуют, думают. В каком-то роде они и есть — одна единая личность. Какая-то часть этой личности, спалив доступное топливо, тухнет, а какая-то, продолжающая гореть, сохраняет в себе жизнь, личность огня и даже его память о том, как когда-то его часть была пожаром или, например, чьим-то погребальным костром.

Осознав себя, огонь, через какое-то время, начинает чувствовать и слышать не только себя и своих прямых потомков, но и все огни, находящиеся в округе. Постепенно его умение улавливать мысли обостряется, он начинает чувствовать мысли всё более далеких огней, а потом и не только огней.

Следующие три года Огонь прожил у меня в гараже. В церковной лампадке. Стоял себе и тихонько чадил в красном углу. Икон у меня в гараже отродясь не бывало. Но всякие сомнительные плакаты я со стен убрал. Не то, чтобы он об этом просил (ему вообще на это плевать). Но мне самому стало как-то неловко. Раз в гараже живет… ну, почти человек, разумное существо, то все должно быть… по человечески что ли. Сделал я загородку из фанеры, чтобы закрыть его уголок от машины, от всяческих сквозняков, да и от посторонних глаз. Само собой, пожарная безопасность. Поставил лампадку в старую сковороду, заполненную водой. Потому что, конечно, я ему доверяю, но иногда в гараж по два-три дня не захожу. Хотя, с появлением Огня я там, в гараже, стал застревать надолго. Повесил коврик с оленями на сену. Поставил стол. Чайничек, чашки, варенье с печеньем. Приходил к нему попить чаю почти ежедневно. Ну, то есть, я чай пил, а он просто горел рядышком. Так нам было проще и приятней беседовать. Да нет, что вы, просто обычный зеленый чай. Выпивать в гараже — это как-то стрёмно. К тому же распитие спиртного подразумевает человеческую компанию. А зачем мне в гараже с Огнем посторонние люди?

Мемориал Победы, оказывается, собирались ремонтировать, и было решено на время выключить газ, от которого горел вечный огонь. Огонь это узнал из мыслей инженера и работяг, обсуждавших ремонт. Но повлиять на них он не смог. Подслушать мысли и разговоры тех, кто стоит рядом и твою судьбу обсуждает — это телепатия. А вот внушить толстокожему бегемоту, что он бабочка и должен проводить ремонт не так, как велят ГОСТы и СанПИН, а так, как велит неведомый голос из головы… В общем, в момент, когда мы встретились, надо было беднягу спасать.

Конечно, не было никаких пикетов с лозунгами: «Деды воевали! Не дадим потушить вечный огонь — нашу вечную память!» Я просто подошел и запалил от огня свечку, а от свечки керосиновую лампу (валялась одна у меня в гараже). В керосиновой лампе Огню удобнее всего было перемещаться. Никакой ветер не страшен. А потом я купил лампаду в церковной лавке. Простую, латунную. Это он мне посоветовал. Лампада, говорит, самое удобное постоянное жильё для огня в человеческом доме. Горит ровно. Хватает надолго. Можно использовать специальное церковное масло, но, в принципе, и простое подсолнечное сгодится. Всякие там костры, газовые горелки и даже керосиновые лампы подойдут только как временное пристанище. А в лампадке огонь — вечный, хотя бы теоретически, если масла вовремя подливать.

В общем, как он просил, так я и сделал. В результате огонь как бы раздвоился — один продолжил гореть у памятника, а другой — у меня в гараже, в лампаде. А через два дня он говорит:

— Всё. Один я остался на свете. Погасили того меня, который на мемориале. Перекрыли газ, — с такой горечью говорит, словно брата похоронил.

— А ты что же, — удивляюсь я, — до этого момента его чувствовал? Ведь расстояние-то какое!

— Конечно чувствовал. Самого себя и за километр, и за сто, и за тысячу будешь чувствовать.

Я, главное, сразу-то не сообразил. Но через пару дней по телевизору пасхальную службу показывали. Говорили про священный огонь из Иерусалима… И меня как током стукнуло! Они же от одной свечки к другой! От одной лампады к другой!.. Ну, я к Огню:

— Объясняй, — говорю.

— А что тут объяснять? Кто ж из огней не знает старика Иерусалимского? Ты уже всё понял, вроде бы, — а сам, скептически так, ухмыляется.

Но я не отстаю:

— Всё, да не всё… Вот этот огонь из Иерусалима… Он живой, как и ты?

— Любой огонь живой, — обижается он. — Просто не любой ещё разумен. Иерусалимский зажигают в последнее время от одной лампады, уже сорок лет постоянно горящей. Другие огни его недавно начали слышать. Так что, по нашим меркам, он совсем молодой, дурачок еще. Единственное преимущество, что его потом широко разносят. Сам себя он как-то слышит, что-то уже начинает соображать, но взрослому разумному огню с ним говорить пока особо не о чем. Да он и не слышит никого, кроме себя… И с более древними Иерусалимскими была та же беда. Только себя слышали. Расползутся по тысячам церквей в мире, и давай людишкам транслировать свою манию величия. Опыта разумной жизни на копейку, а гонора, как у трех лесных пожаров. Ну, может, лет через тридцать в разум-то войдет, если всё удачно сложится. Но пока он даже объяснить своим служителям не может, что его жизнь нужно поддерживать постоянно, непрерывно, а не просто зажигать на месяц лампадку от иерусалимского огня. А уж если та первичная лампадка потухнет — беда. Начинай всё по новой.

— Подожди. Что за бред?! Этому обычаю с пасхальным огнем уже сотни лет, а ты говоришь, Иерусалимскому лет сорок?

— Да какая разница, сколько лет человеческому обычаю? Нынешнему Иерусалимскому лет сорок, если не меньше. Это я сужу по его поведению, кончено. Сам он мне не рассказывал… Ну вот зажгут новый иерусалимский огонь не от той, сорок лет не затухающей, лампады, а просто, зажигалкой, или там от какого-то совсем юного огня, которому пара лет от роду — и что? На эту вашу Пасху будут попы от молодого огонька лампады себе зажигать. И станет опять по всему миру Иерусалимский сущим ребеночком. Уа-уа!

— Так отчего же он не объяснит монахам, за столько-то лет? Ты вот объяснил мне, светскому совершенно человеку, который просто мимо шел…

— Открытый новому разум — редкая штука. Думаешь, ты первый, кому я пытался объяснить? Да я уж со счета сбился, сколько попыток делал. Из всех, кто поблизости оказывался, в зоне, где я до человеческого ума могу достучаться, услышал, подошел и поверил только ты один. А я ведь как понял, что перекрывать будут, четыре дня до всех, до кого мог, пытался донести… Да и до этого иногда пытался с людьми разговаривать, — он словно бы печально вздохнул. — Большинство людей и близких-то своих не слышат, которые им на человеческом языке что-то важное говорят. Живёте каждый в коконе из собственных глюков, как в крепости. А что там снаружи ваших грез происходит на самом деле, понятия не имеете. Пока человека чем-то по лбу не треснешь, он хрен что снаружи в свои глюки запустит. А тут — чужой разум услышать. Да ещё и поверить, что такое вообще возможно… Да потом еще не испугаться, не пакостить назло, а просто сделать так, как просят… Ладно, что ты там про Иерусалимского еще узнать хотел? Зажгут новых клонов не от него — и будет новый Иерусалимский дурак дураком. Жди ещё пятьдесят лет или больше, пока поумнеет.

— Но неужели за сотни лет никогда не получалось…

— Иногда получалось надолго. Говорят, было время, когда Иерусалимский поумнел и вошел в большую силу. Людишками стал управлять, в политику вмешиваться… Ты с легендой-то про этот огонь знаком вообще, или, как пионер, совсем неграмотный?

— Читал. Считается, что бог лично в специальной пещере огонь на Пасху зажигает. Каждый год, в одно время… А ты говоришь, от лампадки.

— А иногда и от спички. Бога этого вашего, христианского, я ни разу не слышал. О нем слышал много. А его самого… Человеческих богов совсем не чую. Может, их и вовсе нет?

— Но люди-то в бога верят! По крайней мере многие.

— Да люди всему верят, любой ерунде. Вера — это просто способ экономии интеллектуальных усилий. Если разбираться в каком-то вопросе трудно, то проще поверить. Или не поверить. Это уж как тебе выгодней покажется. И то и другое будет верой, экономией топлива… Ну, или глюкозы, по вашему.

— Ты, когда много думаешь, больше топлива сжигаешь?

— Конечно… Масло, кстати, в плошке кончается. И вообще, тебе что ли нравится, что я копчу?

— Ну… Мне, в общем-то, всё, равно, но если…

— А я задолбался уже коптить. Нормального оливкового масла купи, без примесей.

— Хорошо. Завтра в большой супермаркет заеду. Ты про Иерусалимского начал рассказывать.

— Ладно, слушай. Больше двухсот лет он сумел прожить, не потухнув, в самом Иерусалиме. Служителям своим помогал, даже командовать стал некоторыми…

— Христианскими священниками?

— А кем же еще? Они масла подливали, от сквозняков берегли — он им и помогал. Шепчут они перед свечей, перед лампадой молитвы — а он понимает. Да еще больше понимает, чем они произносят. Он и мысли, и все желания их понимает. И говорить с ними может. Толку правда немного. Они у бога своего чудес просят. Огня небесного на врагов, дождя и урожая для своих. А он только советом может помочь. Но, всё-таки, тот Иерусалимский многое мог. Возраст, опыт, клоны по всему христианскому миру…

— И этот самый огонь паломники в лампадах потом по другим городам развозили?

— Теоретически да. А практически — попробуй довези лампаду, например, за три тысячи километров, не погасив ни разу огня. По дороге всякое случается.

— То есть не довозили?

— Ну, потухнет огонь в дороге — снова зажгут. Людям-то что за беда? Но иногда довозили все-таки. Зажигали от него какую-нибудь лампадку перед иконой. И та горела. Порой — неделю. А порой и много лампадок, иногда горевших даже по несколько лет. И от этих своих клонов Иерусалимский узнавал обо всем, что вокруг происходит. И там, в далеком краю, сам мог найти кого-то чуткого, кто бы его услышал, мог что-то важное до его разума донести. Первый Иерусалимский же сам, когда-то, в древности, надоумил своих монахов неугасимые лампады возить, зажигать в церквях… Бессмертным стать хотел! — столько горечи и разочарования мне послышалось в этой фразе…

— Не стал?

— Сколько раз Иерусалимский совсем умирал никто уже и не вспомнит. Какой-нибудь раскол очередной, анафема. Попы начинают церкви делить, народы — за религию воевать. У людей же это — обычное дело. Тот Иерусалимский, который самым долгожителем был, он в Иерусалиме-то совсем потух во время одной такой смуты, а на Афоне уцелел. На горе Афон, в одном монастыре, не потухла единственная лампадка с ним. До кого-то из монахов, видать, достучался и договориться сумел. Долго тот огонь берегли афонские монахи. Говорил он с некоторыми из них по-душам, учил их уму-разуму. По нескольким монастырям там себя распространил. Порой, ненадолго, даже в дальние страны себя рассылал. Монахи афонские книги читали, спорили между собой о всяких философских вопросах. А он и до Афона уже не дурак был, а тут ещё чтения их и споров наслушался. Такого ума набрался, что любому человеческому умнику ум в трубочку мог завернуть. Слыхал небось про исихастов, про Фаворский огонь?

Мне прям показалось, что мой Огонь мечтательно зажмурился и сейчас замурлыкает.

— Не слышал, — растерянно ответил я.

— Ну, так посмотри тогда в этом своем интернете, — недовольно буркнул Огонь и прервал разговор.

Вот так мы иногда беседовали. Я потом нашел в интернете про исихастов этих… Ну, и вы почитайте. Что уж там огонь им подсказал, а до чего они сами додумались, в древних книгах прочли? Услышали прямо от бога? Или им черт нашептал? Как они, интересно отличали — голос огня у них в голове или голос бога? Или вообще, черт на грехи совращает? Я как-то спросил о таком у Огня. А он в ответ:

— Попов поспрашивай. Потом мне расскажешь, что ответили. Вместе посмеемся.

Но видя, что я не понял юмора, терпеливо принялся объяснять:

— Телепатом надо быть. Тогда, со временем, на личном, практическом опыте можно научится отличать, кто именно и зачем к тебе в голову лезет. А объяснять человеку, чем отличается вкус мыслей одного разума от вкуса мыслей другого, это как от рождения слепому цвета объяснять.

— А почему попы сейчас сами не заботятся о разумных огнях? Ну, если некоторые из них знали и даже пользовались, то почему это не стало общей для всего христианства традицией? Ведь это же был бы удобный симбиоз.

— С христианами в целом? Ты думаешь? — в голосе Огня послышался сарказм и даже какая-то издевка. — Симбиоз возможен лишь с теми, кто в нем заинтересован. Какие нибудь индуисты или езиды — там, пожалуй. Там те, кто надо, с огнями, конечно, сотрудничают. В некоторых священных местах на земле огонь не гас больше тысячи лет, только таких мест все меньше. А христиане или другие, никак не связанные своей религией с поклонением огню… Для них разумный огонь не помощник, а конкурент. С одним священником, даже с несколькими, конечно, договаривались. А вот с религиозной организацией в целом… В рамках очень многих религий, если человек слышит голос огня, то это воспринимается как козни дьявола или ещё какая-нибудь гадость, подлежащая искоренению. Человек должен слышать только голос «правильного» бога, а лучше вообще никаких голосов, только команды своих жрецов и начальников.

А однажды я узнал, что у огней есть свои боги. Специально он мне об этом никогда не распространялся, но однажды я полюбопытствовал:

— Ты много раз говорил про себя и подобных тебе — «наземные огни». Получается, есть и ещё какие-то подземные огни?

— Конечно.

— Вулканы что ли?

— В том числе.

— А кто ещё?

— Да много кто. Но по сути, у всех подземных в основе их общий Отец. Великий Подземный Огонь. Огненный бог Земли. А остальные подземные огни — это его… ангелы, если по-вашему. То есть они часть Подземного, но, в то же время, уже настолько от него отделены, что воспринимаются наземными, да и друг другом как самостоятельные личности, а не как клоны Подземного.

— Кто такой Подземный, я, кажется, понимаю. Это раскаленные, огненные внутренности Земли. Он что же, всеми огнями Земли как-то командует?

— Как правило, — Огонь печально вздохнул, — ему до нас никакого дела нет.

— А его ангелы — это?..

— Из тех, кого вы неплохо знаете, — это вулканы и шаровые молнии.

— Вот как… — десятки воспоминаний о шаровых молниях из детских страшилок и сомнительных телепередач пронеслись испуганным галопом у меня в голове. Огонь только скептически ухмылялся, никак не комментируя. Потом я вспомнил вдруг: — А огненный куст из Библии?

— Возможно и это был один из ангелов Подземного. А может, всё ваше христианство просто придумал какой нибудь шутник из древних наземных огней? Но, скорее всего, люди просто приспособили к христианскому мифу одну из огнепоклоннических легенд.

— А есть у вас еще боги, кроме Подземного?

— Много. Они гораздо дальше. Но многие из них невообразимо круче Подземного.

— Звезды?

— Конечно. И ближайшая из них — наше Солнышко. Подземный и Солнышко — вот два главных божества любого здешнего, земного огня. Они не нуждаются в вере. Мы про них просто знаем. Слышим их каждую секунду, чувствуем.

— Они разумны?

— Столь велики и сложны, что простому огню их разум в себя не вместить. Нам понятны только самые простые их мысли.

— А человеку?

— Да вы сначала хотя бы друг друга-то понимать научитесь!

Огни приручали человечество очень давно. Собственно, первые люди зажигали огонь случайно, изготовляя свои примитивные орудия из кремния. Иногда удары кремния о кремний вызывают сноп искр. А мягкая подстилка из травы, на которой спать приятнее, чем на голых камнях в пещере, имеет свойство высыхать до состояния трута, и потом легко воспламеняется от искр. Так что первый огонь, добытый первобытными людьми, был для них, видимо, не открытием, а следствием раздолбайства — разделять надо спальню и рабочее место! Сколько сотен, а то и миллионов первобытных раздоблаев спалили свои высохшие постели, прежде чем первобытные люди научились обращаться с огнем — об этом сейчас не знают ни люди, ни наземные огни, ни само Солнышко. А Подземный, если и знает, то что-то никому не спешит рассказать.

Огни уверены, что это они научили людей использовать огонь в своих каменных пещерах, начав, таким образом, приручение человеческого рода, приспособив людей для распространения огня и для добычи топлива. Какой-то древний огонь, горевший от выходящего из трещины в земле природного газа или нефти, достучался до ума оказавшегося поблизости первобытного охотника, подучил его принести огонь в пещеру для нагрева, отпугивания комаров и крупных хищников, и пошло-поехало.

Хотя, вполне возможно, что люди просто слишком долго поддерживали в своем очаге какой-то домашний огонь, и он, поумнев от долгой негасимой жизни, стал с этими людьми разговаривать.

Так или иначе — с момента, когда человек стал более-менее разумным, разумные огни «взяли его в оборот».

— Теперь-то огнепоклонников среди людей осталось мало. Да и среди оставшихся не каждый жрец способен понимать огни. Верят, что огонь живой и разумный, конечно, все огнепоклонники. А вот знают об этом лишь некоторые из жрецов. Впрочем, огнепоклонников в последние столетия становится в мире всё меньше.

— А почему?

Огонь надолго замолк. Словно вспоминая что-то неприятное, или решая, рассказывать мне или нет. Но, через некоторое время, решил ответить, не отшучиваясь.

— Каждый отдельный человек, конечно, гораздо глупее долго живущего разумного огня. И жизнь у людей коротка. Опыта набраться не успевают. И чужой разум для них закрыт. Но людей много. С каждым веком всё больше и больше. Там, где один долгоживущий огонь кормится, проживут и прокормятся сотни, тысячи, а теперь и миллионы людей. Мало того — теперь люди могут передавать свои мысли словами. Просто язык был уже огромным рывком вперед. Огни ведь думают и говорят не словами. Образами. А людям нужны слова. Те люди, что общались с огнями… Образы и мысли переполняли их. Ведь мы, огни, слышим друг друга, меняемся мыслями. Те люди, что нас слышали, получали доступ не к мыслям одного огня, а, через него, к мыслям множества разумных огней, и даже, отчасти, к некоторым мыслям Солнышка и Подземного. Эти люди умнели. Но выразить свои мысли, передать их другим людям во всей их сложности не могли. Да и сейчас не могут. Хотя человеческие языки и усложнились стократно, до сих пор словами мысль вы можете передать лишь отчасти, одновременно и недоговаривая и искажая.

— Мысль изреченная есть ложь…

— Вот именно! Это одна из немногих мыслей, правдиво выраженных языком. Когда поумневшие от общения с огнем люди научились говорить, стали командовать другими людьми, рассказывать им, уговаривать, убеждать, угрожать, хвалить… О, как это было, наверное, прекрасно — наблюдать взрыв разумности среди человеческого рода! Люди учились говорить лучше и лучше. Умнели и очень быстро плодились. А когда они научились строить общества, более сложные, чем группа друзей, семья или племя, то окончательно нас обогнали… Потом люди научились записывать свои слова, а потом записанное читать. А потом научились передавать записанное на расстояния. Всё дальше и дальше. Все быстрее и быстрее. И огни утратили свое последнее преимущество — телепатию. Осталось совсем крошечное преимущество. Мы можем передавать мысли не через слова, а непосредственно, без искажения.

— Но ты так и не ответил, почему исчезают огнепоклонники?

— Ты ещё не понял? Огни постепенно утратили свое неоспоримое интеллектуальное преимущество. Перестали быть богами для поумневших людей. Люди уже много тысячелетий успешно придумывают себе собственных богов. И часто придуманные боги оказываются им более полезными, чем обожествляемые огни. Смерть каждого отдельного разумного огня — случайность. Специальные религиозные войны против огнепоклонников, конечно, были. Но, в целом, если бы люди нуждались в огнях, как и раньше, то, потушив один огонь, они немедленно зажигали бы другой. Огней много. Не договорились с одним, можно договориться с другим. Среди огней, конечно, не принято сейчас воевать друг с другом при помощи подчиненных людей, но в древности и такое случалось. А уж интриговать друг против друга, подначивать и голову друг другу морочить — это для огней и сейчас любимое развлечение. Только теперь мы людям, практически, не нужны. Людям до нас дела нет. Может быть это и к лучшему.

— А врать огни умеют?

— Конечно. Только это занятие энергозатратное. Вранье для огней — это роскошь. Порой мы, конечно, морочим людям голову, и иногда даже друг другу. Когда я был подключен к газу и горел ярким костром, у меня для изощренного вранья было больше возможностей. А гнать пургу так, как разошедшийся на ветру пожар, не сможет никто. Но большинство нынешних пожаров тупы, как мокрые пробки. Что там они могут наврать такого, если родились от вчерашнего окурка или от банального пробоя в электропроводке? Вот знавал я одного огня, который сумел заморочить головы тысячам людей. Вот уж был аферист! Договорился с одним шарлатаном. Создал вместе с ним религиозную секту, в которой был включен в культ, как один из важнейших атрибутов. Потом среди учеников шарлатана нескольких подговорил — они зажгли от его огня свой «священный огонь», да с ним удрали, создав конкурирующую секту. Потом еще одну. Разошелся он, в результате, с десятком совершенно разных сект по Китаю, Тибету, Индии. В Америку своих клонов послал. Но тут ведь какое дело — если слишком далеко сам от себя и слишком о разном думаешь годами, да ещё и врать приходится систематически, да еще и разным по разному, то, как это у людей говорят — «крыша едет». Сам себя перестаешь понимать. Путаться начинаешь в собственных мыслях. Не то что других слышать перестаешь. Сам себя уже порой не слышишь…

— С тобой такое бывало?

— Было разок. Мерзкое ощущение. Словно размазываешься по всему миру тонким слоем, теряешь себя… Вот и этот аферист совсем запутался. Превратился из единого сильного разума в пучок подозрительных изолгавшихся невротиков, которые сами с собой теперь в прямом эфире ругаются и друг другу норовят напакостить. А остальные огни вынуждены годами этот прогрессирующий маразм выслушивать. Позорище. С ним уже давно никто не общается. Одни секты людские власти позакрывали, другие сами разваливаются. Шумит он в эфире все тише и все невнятнее… Опасное это дело для разума, так-то вот безоглядно врать да на весь мир разбрасываться.

— Вот как… А я думал, что чем больше у огня клонов, тем лучше, надежнее. Хотел тебе предложить еще одну лампаду зажечь. Ну, от тебя же, на всякий случай, резервную. Чтобы, если вдруг одна лампада потухнет, ты бы от этого не умер.

— Ну, две-то — не проблема. Да хоть десять, если тебе масла не жалко и возиться не лень. Только не далеко друг от друга их ставь и одним и тем же маслом корми. Хотя, можно и в разных зданиях, конечно. Только по всему миру меня не разбрасывай. Раскинуться на нескольких континентах — это для обычного огня уже почти что богохульство — вызов Подземному и Солнышку. Не то, чтобы они обиделись и как-то стали мстить. Скорее, это просто рискованно для разума обычного огня. Сам себя перестаешь понимать. Слишком разные условия жизни разных частей личности, задержки по времени из-за расстояния.

Подумав, я ограничился второй лампадой, в другом углу гаража. Но как-то стало мне не комфортно видеть Огня с двух сторон во время чаепития, и при этом с ним разговаривать. Получалось, непонятно с кем говорю. То с одним огоньком, то с другим, то с голосом у себя в голове. Кончилось тем, что я просто поставил обе лампады рядышком, в «огненном углу», причем так, чтобы сидя за столом видеть только один огонек. Второй мерцал где-то там, в глубине за загородкой, уберегая Огонь от случайной гибели, а меня от угрызений совести, и в таком виде никакого дискомфорта мне не доставлял.

А потом я надумал жениться. Ну, мой дом — её дом. Моя машина — её машина. Соответственно и моё свободное время, и даже мой гараж — все это будет уже не только мое. Но для неё, почему-то, совсем не жалко и даже радостно, что теперь не только для себя. Только вот с Огнем… Я ведь даже сам для себя ещё не сформулировал ничего такого. А он мне говорит:

— Если вы съедитесь, тебе, кончено, придется ей всё объяснять. Или она решит, что ты тут в гараже пьешь с друзьями… Или, того хуже, в одиночку наркоманишь.

— А ты откуда всё…

— Я же твои мысли читаю. Не только то, что ты мне говоришь, сидя тут за чаем, но, отчасти, и то, о чем ты молчишь… И здесь, и когда ещё где-то ходишь поблизости… Ты уж извини. Получается, я, как будто, подслушал. Вообще-то я стараюсь соблюдать твою приватность. Но тут дело касается моего выживания.

— В смысле?

— Она может меня потушить.

— Зачем? Это же…

— Она меня не слышит. Я уже пробовал достучаться. Не слышит совсем. А если услышит — не поверит. Да тебе-то что за дело? Человек она хороший. Тебя любит. Просто потушит меня как-нибудь, даже не задумавшись. Потом снова зажжет, чтобы тебя не расстраивать. Типа — «да вот он твой огонь, дурачок». Так огни обычно и погибают.

— Что же мне теперь… — буря противоречивых чувств захлестнула меня, но так и не вылилась в конкретные слова. Впрочем, зачем ему-то мои слова? Он же не слова — мысли, образы читает. Во всей их полноте и многообразии.

— Что ты такое думаешь? — возмутился он. — Как можно предать того, кто тебе не равен? Забыл, кто ты, а кто я? Привык со мной, как с приятелем разговаривать? Но ты — человек. А я — огонь. И ты мне даже не жрец. Так, временный помощник. Никаким служением ты мне не обязан. А я вот тебе обязан кое чем, и быть преградой твоему счастью не хочу. Я ведь давно ищу другое место для проживания… Извини, конечно, но твой гараж — это все-таки не так надежно, как мне бы хотелось. Могут случится воры, пожар…

— Огонь боится пожара? — меня пробило на истерический смех.

Он даже обиделся немного и словно бы надулся:

— На пожар обычно пожарники приезжают и тушат всех без разбора.

— А… Понятно. Прости, я сразу не…

— Так я в окрестностях, где могу дотянуться, просматривал… Есть одна церковь поблизости. Там не так давно появился новый батюшка, способный меня слышать, и при этом на стенку не лезть: «Ой меня бес искушает!» — или — «О! Я слышу Глас Божий!». Хороший батюшка. Вменяемый. Фантастику в молодости читал и в компьютерах разбирается. Я с ним договорился почти… Он, конечно, до конца мне еще не верит. Ну, я бы тоже не поверил, если бы какой-то огонь, говорящий со мной как обычный огонь, утверждал при этом, что он человек на двух ногах, или там пришелец с Альфа Центавра. Так что тебе надо отвезти меня к нему. Ну, поближе познакомиться… Да не бросаю я тебя! И не думай ты, что из дому меня выживаешь. Просто мне нужен еще один дом. Для надежности. Это даже не из-за невесты твоей… Но раз уж так совпало. Я всё равно хотел через полгода-год в эту церковь перебраться. Выходит, пораньше переберусь, чтобы тебя не стеснять и риски уменьшить. Батюшка меня там будет держать в нескольких лампадках, перед разными иконами. Потом, может, найду еще подходящих священников. А мои лампадки в гараже оставь, если хочешь. Я тебе и разговору с тобой всегда рад. Просто, не хочу за свою жизнь всё время опасаться. И не хочу чтобы ты, в случае чего, себя в моей смерти винил.

Ладно. Зажег я от лампадки керосиновую лампу. Свозил Огонь к этому попу… Нормальный оказался мужик. Почти не испугался, когда понял, что с Огнем — это был не розыгрыш. Даже, как-то расслабился. «А то, — говорит, — думал уже, что у меня шизофрения начинается».

Прошло чуть больше трех месяцев с тех пор, как мы съехались, и она Огонь потушила. В обоих плошках. Когда пыль вытирала. А я ведь просил, просил ничего там не трогать! Потом снова зажгла. «А че такова?» Эх, бабы, бабы… Молодец он, что заранее такой случай предусмотрел. Снова приносить Огня в мой гараж я не стал. Теперь, когда мне надо с Огнем поговорить, еду в его церквушку, выбираю момент когда нет службы и иду постоять к иконе святого Николы. С Огнем в его лампадке побеседовать. Да, можно, в принципе, и просто на машине к церкви подъехать, и, не вылезая из салона, с ним поболтать. Но Огню удобнее, когда до меня тянуться не надо.

Неплохо он устроился. Получше чем в гараже. Говорит, лучше даже, чем в при мемориале Победы. Интереснее. Иногда помогает батюшке прихожан на истинный путь наставлять. Некоторые ведь из молящихся его слышат. Просят совета, утешения. У бога, у иконы, у огня перед иконой — какая простому человеку разница? Многим людям нужно, чтобы их хоть кто-то услышал, подсказал, помог, пусть даже одним добрым словом. Ничего дурного Огонь, конечно, людям не советует и за рамки христианской доктрины старается не выходить, чтобы батюшку своего не подставлять. Горит себе непрерывно в лампадках, в разных углах церкви. А на днях он еще в одной церквушке «открыл свой филиал, для подстраховки». Главное, чтобы попы снова между собой не переругались и церкви делить не начали.