Комната Манон

Кристиан никогда не считал себя суеверным человеком, проблема даже не в его преклонном возрасте. Скептичный к таинственным предзнаменованиям и подсказкам судьбы — он человек, который за свою жизнь научился делать хорошие деньги. Плел их нитками, вышивал бисером.

Именно поэтому, увидев в окне двух девочек с лошадиным черепом в руках, тревоги он не почувствовал. Задернув окно массивной бордовой шторой, месье Де Фервент пошел за ключами от комнаты. Пахло сандалом и порохом.

***

Несколько дней назад он сидел в салоне своего автомобиля. Дорога небольшого города совершенно пуста — во время неспешной поездки можно любоваться здешними красотами. Мимо проплывали вывески с позолоченными буквами; лавочки с ветвящимися чугунными спинками. На улице тихо, Кристиан слышал трение резины об асфальт и воду, что после дождя наполняла канализации.

Это был момент долгожданного переезда. Сжимая руль, месье Де Фервент с жадностью впитывал в себя новые ощущения. Как если бы он не знал, что это место уже является ему домом, как если бы ему все это просто снилось.
Завидя редких прохожих на улице, Кристиан мягко притормаживал. Высунувшись в окно с опущенными стеклами, он рассматривал темные, расшитые по подолам платья. Терновник, вплетенный в походившие на рога прически; корзины, накрытые алой тканью.

Больше 20 лет он обшивал богатых женщин, в кровь стирал пальцы и рвал лоскутки своих нервов. Присутствовал на всех званых вечерах, роскошные ткани получал обманом. Спал со своими клиентками, по первому зову готов был приехать чтобы облачить даму в роскошный бархат или разорвать на упругой груди тюль. И это все для того, чтобы с гордостью доносилось: «Это платье от Де Фервента»

Сейчас он начнет тихую богемную жизнь. Главное — новую.

  На заднем сиденье Руж беззвучно водила пальцем по стеклу. Племянница, дочь покойной сестры, Кристиан взял ее в качестве сотни благодарностей, так и не высказанных покойнице. А еще этот ребенок поможет ему в становлении жизни остепенившегося холостяка.

Все вещи распроданы, беспорядочные связи разорваны. Новый же дом куплен по смехотворной цене. Настоящее поместье, не опошленное модой, ключи от него достались с аутентично глупым наставлением:

«Не отпирайте тех дверей, что не вами заперты, месье»

  Но именно этим Кристиан и собирался заняться — в руках звенящая связка, потускневшая от времени.
Он обошел весь дом еще утром: темные неосвещенные коридоры заставлены какими-то коробками, укрытой чехлами мебелью. Обои выцвели, местами стены и вовсе оголены. Тусклый, трепещущий свет редких покрытых налетом ламп. А еще были двери. Одинаково обшарпанные, каждая из них по-своему порочна и привлекательна. С каждой дернутой ручкой все больше хотело провернуть ключ в какой-нибудь скважине. Да и существовала ли по правде причина, чтобы его не поворачивать?

Сейчас ему никто не сможет помешать — Руж, суеверный ребенок, спала послеобеденным сном на первом этаже, слуги еще не наняты. Дом опустел и затих, лишь половицы иногда беспричинно поскрипывали от старости. Кристиан стоял в самом конце одного из коридоров, и у него отчего-то пересохло во рту.

Дверь напротив алая. Краска почти не потрескалась, как если бы наносили ее недавно. Может, не стоит? Или все же открыть? Глупо все это. Глупо и странно.

Мужчина задумчиво провел пальцем по изящной ручке, покрытой пылью, по проступившим на древесине трещинам. Ему нравилось это соприкосновение с тонкостью старины, он мягко ощупывал время. Но хотелось налечь на нее плечом и выломать все с тем же удовольствием. В общем…

Ключ, что подошел к скважине, был самым изящным в связке, длиной с каминную спичку…Ручку заело. Пришлось несколько раз с силой дернуть. Появилась нервозность, рывок за рывком, словно кто-то прижался спиной с той стороны.
Петли несколько раз возмущенно взвизгнули, Руж могла проснуться, ключи отброшены в угол, они в клочковатой пыли. Кристиан действительно, совершенно по-настоящему готов к чертям выломать ее…

(Словно в тот единственный раз, когда ему не открыли. Когда он кричал, налегая плечом на жалкий кусок древесины. Кровь накалилась и потекла по венам плавленой раскаленной сталью. Тени за спиной зашумели, потолок сполз вниз)

Открылась. Но за ней ничего не было.

  Мужчина ввалился в комнату, раскрасневшийся, его с проседью волосы вились от стекавшего по вискам пота. Глаза словно шары на бильярдном столе, они покатились по пустым беленым стенам, по полу без паркетной доски. Потом почти скрылись под верхним веком, чтобы посмотреть на потолок.

Там был стул.

  Привинченный или же закрепленный клеем — суть в том, что стоял он под сводами, или же, скорее, висел. Довольно эпатажным способом заменял люстру. Сиденье, обитое бархатом, выглядело столь красным, будто вместо привычной мягкой обивки под его ткань вшили куски мяса. Внутренняя стороны двери вся в отметинах, словно об нее точили либо нож, либо когти.

Выдохнув, Кристиан выпрямился. Пригладил волосы, застегнул пуговицы на воротнике — теперь варварского всплеска эмоций будто и не было.

В комнате очень душно — стены без окон, теплый и спертый воздух пах жженым волосом.
Де Фервент постоял в комнате еще несколько минут — от духоты она казалась ему с каждой минутой все меньше, вместе с дурманом в голове нарастала мягкая тревожность в груди.

И поспешно вышел, подцепив пальцем связку ключей у входа. Оставил дверь открытой, дабы выветрилось удушающее зловоние.

Мысленно он уже подбирал ковер для этой комнаты. Потолочный стул будет главной деталью самобытного интерьера.

***

  Кристиан постепенно привыкал к своей новой неспешной жизни: купил себе белые льняные брюки, начал вставать часов в девять, хотя раньше в это время только ложился. Появилась привычка читать свежую, пахнущую типографской краской газету за завтраком, именно в глаза смотреть при разговоре женщинам.

Он чувствовал, что в его жизни наступил октябрь, и ощущение это было терпким и горьковатым. Де Фервенту уже за 40, время увядания. Хотелось, чтобы его листья опадали красиво, словно в книгах, а не липли, прелые и гнилые, к кожаной обуви.

Спустя где-то неделю, убежавшую совершенно незаметно, они с племянницей сидели вдвоем за завтраком в пустой столовой:
— Дядюшка Крис, ну почему же вы мне не верите? — Руж неаккуратно сжала в руке свежую, намазанной маслом булочки. — Я абсолютно уверена, что видела кого-то на том стуле. Обязательно закройте ее! Мне страшно проходить мимо!
— Не говори глупостей, моя хорошая, — Кристиан перевернул страницу газеты. — Ты ведь знаешь: я открыл дверь, чтобы запах выветрился. Скорее всего, — здесь он тоже взял булочку с тарелки, — тебе из-за смрада и померещилось. Не бери в голову.

Стук в дверь.

Хотя они никого не ждали. Кристиан с некоторой настороженностью взглянул на племянницу и отложил газету. Дома стало тише, нежели раньше. Особенно на втором этаже, из-за закрытых дверей…
Он поднялся, стул громко проехался ножками по паркету. Положил газету и булочку, предварительно откусив от последней как можно больший кусок. Пригладил волосы, одернул рукава рубашки. Тянул время, которого внезапно стало так мало. Может, им всё-таки показалось?

Тревожное чувство. Как бы предупреждающее чувство. Вместо того, чтобы открывать, внезапно захотелось убежать в другой конец дома. Вылезти в окно, не взяв с собой ничего из вещей, и просто вернуться обратно в город, в оставленную квартиру. Но ключ уже провернулся в скважине, а дверная ручка просела под тяжестью руки.

— Добрый день! Не хотите ли поговорить со мной про отсутствие бога?

Де Фервент опешил, булочка встала камнем где-то в горле.

На пороге стояла женщина, высокая и с широкими острыми плечами. Медно-красные волосы уложены в высокую прическу, похожую на цветочную клумбу. Губы ее были чёрными, и они улыбались.

— Эмм, знаете, не очень, — при этих словах Кристиан попытался вернуть дверь в прежнее закрытое состояние.
Только вот его смуглые огрубевшие пальцы перехватили другие, когтистые и бледные.

— Выбора у вас, впрочем, все равно нет. Меня зовут Манон,

а этот дом мой.

***

Спустя уже несколько минут экстравагантная гостья развалилась в кресле, перелистывая страницы газеты. Руж вопросительно и пугливо переводила взгляд со своего дяди на женщину и обратно. Кристиан же, лишенный любимого места, ходил по комнате, заложив руки за спину.

— Итак, мадам, вы утверждаете, что этот дом ваш?
— Совершенно верно, месье, — не спрашивая, Манон сделала глоток чужого остывшего кофе. — Видите ли, последние шесть лет я преспокойно провела в Польше, изучая местные захоронения — косточки там, головы разные. Понимаете меня?
— Занимаетесь историей? — Де Фервент быстро оглядел женщину снова, но уже с большим интересом.
Она хмыкнула.
— Почти верно. И, вот видите ли, — в интонациях женщины чувствовалась расслабленность, хотя говорила она торопливо, — я совершенно не знала, что самым прискорбным образом двоюродная тетушка, которой принадлежал дом, скончалась во время моего отсутствия. Оставив при этом в неведении и насчет того, что завещала дом мне. Представляете? — фарфоровая чашечка звякнула, столкнувшись с поверхностью стола. — А так как, будучи не осведомлённой, оформить на себя дом я не приехала, его выставили на торги. Вот документы:

Несколько слегка пожелтевших бумаг легло как раз недалеко от чашки. Манон, переведя наконец дыхание, вальяжно закинула ногу на ногу; довольно прищурилась, смотрела на Кристиана выжидающе. Коридоры с дверьми суховато молчали. Словно нутро дома в незнании замерло: на чью сторону ему стоило бы переметнуться.

— Позвольте, но я заплатил за него. Что вы предлагаете делать в этой ситуации?
— Позволяю. Честно говоря, мне достаточно какой-нибудь комнаты, чтобы разложить вещи. В остальном, делайте все, что взбредет в голову, — здесь женщина поджала уголок губы, отчего все ее лицо скривилось, — не знаю, чего вам успели наговорить, только вот этот дом не представляет никакой ценности. Никогда не представлял.

  Обломки сломанных часов пробили по углам девять раз. Алый сироп потек из пиал, крысы запищали, замурованные где-то под потолком и в стенах. Рябью перестукиваний прошлись по столу ногти, в одной из комнат упало зеркало. Это подошел к концу сегодняшний завтрак.

***

Понемногу баррикады из коробок и сломанной мебели становились все меньше: Кристиан, упиваясь собственными идеями, разъезжал по всей Франции в поисках подходящих обоев и тканей для отделки мебели. По сути — он и сам это понимал — Де Фервент вернулся к своей прежней работе, увязнув в ней сильнее. Только вот теперь мужчина творил исключительно для себя, осознание этого эгоизма, выслуженного годами, по-своему вдохновляло.

Манон, как и обещала ранее, появлялась на глаза крайне редко — приходила домой ближе к ночи, всегда благодарила за оставленные для нее приборы. За столом не столько ела, сколько рассказывала о своих путешествиях, облизывая языком тонкие черные губы. После позднего ужина сразу уходила в спальню, чтобы потом не выключать свет почти до утра.
Руж с ней не поладила. При появлении этой рыжеволосой женщины часто вздрагивала, голос начинал дрожать, тонкие пальцы зажимали ткань платьев. По-взрослому слащавые вопросы этому ребенку почти всегда оставались без ответа — девочка убегала в комнату и ждала, пока донесутся звуки каблуков по паркету, пока Манон вновь не запрется у себя.

( — Любимая, я же знаю, что ты там! Открой эту дверь, пока я к чертям ее не выломал)

Однажды, когда время было уже за полночь, Кристиан проходил мимо комнаты с алой дверью. Напитанный влагой холодный воздух. Пахло гнилым мясом, словно в одном из углов давно разлагался кусок недоеденного ростбифа.
В сонливых мыслях стоял гул. Непонимающе Кристиан замер, чувствуя босыми ногами холод пола. Глаза предательски слипались. Сморгнуть не получалось, все вокруг немного плыло. Может, это все сон? И тут — ему разумеется показалось — он увидел сквозь щель: с потолка свесилась знакомая медная шевелюра.

А все двери открыты. Все до единой все до единой все до единой

  Будь Кристиан медведем, его шерсть встала бы дыбом. Стены покрыты черными прямоугольными дырами. Похоже на едущие поезда с их темными окнами. Он слышал тихие смех и шепот со всех сторон, где-то скрипели половицы. И голова закружилась. И было холодно.

С трудом он смог добраться до своей комнаты. Укрывшись с головой одеялом, продолжил до утра ощущать качку. Словно кровать подвесили к потолку и с хохотом до утра раскачивали.

На завтрак он спускался, ощущая себя совершенно разбитым и вообще почти мертвым. Манон, что для нее несвойственно, уже нарезала стоящий на столе тарт. Еще стоя на лестнице, Де Фервент увидел гору посуды на кухне — видимо, женщина готовила сама.
— Доброе утро, месье! — мельком взглянув в сторону Кристиана, не спросив, отрезала кусок пирога и ему. — Тоже не спалось?
— О чем вы?
— Как же? Оказывается ночью шли какие-то магнитные бури или циклоны, я прочитала об этом в газете вот буквально сегодня, — когтистый палец показал в сторону газеты, лежащей на столе. — А я-то думала, вот, почему спала так ужасно сегодня? Всю ночь ворочалась, еще и так холодно было, просто ужас! В общем, решила заняться готовкой, раз уж уснуть не получается. Попробуйте, я успела даже нарвать свежих вишен.

Кристиан позволил мягко сжать свои плечи, усадить за стол, поправить чужой рукой волосы. Крепкий кофе отдавал горечью где-то у корня языка. Во всем этом было что-то предопределенное и оттого правильное.

Оказалось, Манон открыла лавку ритуальных услуг где-то неподалеку. «Речь не только о смертях. Не зря же я несколько лет жила в Кракове», — единственное, что она сказала о своей деятельности. Жила в Кракове — вот и все, что про нее можно было сказать в принципе.

И, что было еще более странно, к Манон обращались. Обращались часто: гадание на любовь, снятие порчи; женщина мирила прихожан с духами их умерших родственников. Руны Манон рассыпались по столу жемчугом разорванных четок. Гадальные карты шуршали в руках, словно пачка свежих купюр.

(- Давай поговорим в спокойной обстановке? Только впусти меня… Просто проверни ключ в скважине)

Однажды и сам Кристиан смог посетить эту лавочку: туда Манон вела его по тротуару, крепко переплетя их пальцы. Руж, не успевая за широким взрослым шагом, торопливо семенила сзади. Держала в руках огромного бархатного медведя.

— Мой волшебный уголочек, если вам будет угодно так выразиться — женщина сказала это, усмехнувшись, пока открывала массивную с позолотой дверь.

Спустя время вспомнить то место получалось с трудом. Ощущалась определенная потребность наведываться туда чаще. Комнатка всплывала в мыслях пятнами, отдельными вычурными деталями: прямо напротив входа лошадиный череп, расписанный и украшенный сухими цветами. Подоконники заставлены пыльными книгами в кожаных переплетах, какими-то кристаллами и глиняными фигурками. С люстры свисали нити золотистых стеклянных бусин. Сквозь толстые мутноватые стекла свет почти не проходил, коморка утопала в мягком сумраке.

Запрокинув голову, Руж трогала висящие над ее головой колокольчики, слушая подобные ей самой осторожные звуки. Манон, почти кружась, хвасталась своими странными атрибутами. Рассказывала про клиентов, про то, какие они жалкие. Смеясь, вскидывала руки, почти шептала: «Мечта всей жизни». Одной этой женщины и перезвона колокольчиков в углу хватало, чтобы заменить все шумные вечера и гулянья, что были до этого.

Кристиан мечтал сделать необычным свой дом, именно поэтому не отказался от мысли начинить его столь же необычной женщиной: Манон вписывалась в его виденье интерьера, в местную эстетику. Поэтому обои для коридоров выбрал бордовые.
Сама женщина, казалось, тоже была не против: словно сидя на стуле, позволяла украшать свои волосы цветами и ветками. Главная деталь, ключевой элемент — для Кристиана Манон стала неотъемлемой частью его жизни. Позволила мужчине овладеть собой, предварительно по рукам и ногам связав его:

— Сладенький, не проснется ли ваша племянница? — черные, словно у грача, глаза ехидно прищурились. Волосы растеклись алыми волнами по шелковым простыням.
Мужчина усмехнулся.
— Если будете громкой, как в прошлый раз, не обессудьте — закрою рот ладонью.
Она перехватила руки, неаккуратно отрывавшие пуговицы с ее манжета. Колени разведены в стороны, словно распахнувшаяся двухстворчатая дверь.
— В таком случае лучше сожмите мою шею, — Манон посмотрела куда-то сквозь череп напротив. — Я хочу почувствовать, как ты сдавливаешь мое горло.

  Остро заточенный нож для пирога лежит среди столовых приборов. Ночные сорочки в вишневом соке. Движения двух тел отдавались скрипом кровати, ножки царапали, оставляли на паркете отметины. За каждой закрытой дверью гулкая тишина. Ни в одном магазине не найдешь коробочки спичек.

***

— Дядюшка Крис, а этой женщине обязательно с нами жить?
Руж несколько раз несильно дернула за лацкан расшитого золотом пиджака. Де Фервент, нагруженный покупками словно лошадь, попытался взглянуть на племянницу. Обзор загораживал длинный чесночный багет.
— Конечно, ведь Манон владелица этого дома. Скорее, это мы с тобой отсюда бы съехали, а не она. Что-то случилось?
Девочка задумчиво смахнула веточку со своих волос, темных и коротко стриженных. Листья на деревьях почти бордовые. Тонкие, словно бутылочное стекло.
— Я прочитала в книге, что Польшу называют королевством ведьм.
Кристиан уронил пакет с гранатами. Бумага с хрустом зашуршала.
— Прости, можешь повторить? Что ты сейчас сказала?
— Ничего, дядюшка.

Они стояли, дожидаясь Манон, на периферии рыночной площади. Несколько раз к ним подошли торговцы душистых масел, женщины с коробами, наполненными бусами. Около прилавков толпились сотни людей, на скрипках играли уличные музыканты в масках.
Кристиан при виде этого всеобщего веселья чувствовал себя глубокомысленным, многое повидавшим человеком. Смеющиеся, дешево и пестро одетые девушки взывали воспоминания о тех, что были одеты дорого и роскошно. И вели себя столь же вульгарно.

Де Фервент прикрыл глаза, слегка улыбнувшись — как только придет домой, достанет бутылочку прохладного вина из погреба. Нужно будет, чтобы Манон сделала какой-нибудь фирменный киш с овощами и…

-Дядюшка, что это!?

  Прямо перед ними пронесли носилки. С чем-то совершенно бесформенным, белая поверх простынь в свежих алеющих пятнах. Лежавшее нечто совсем не двигалось, лишь несколько жухлых листьев выпало из-под окровавленного тряпья. Лица двух лысых носильщиков были апатично равнодушными.

С трудом сглотнув подступившую рвоту, Кристиан сипловато спросил:
— Лошадь с убоя несете, месье?
Носильщики повернули головы почти одновременно. От надвинутых на лбы шапочек кожа шла очерченными складками, бровей у мужчин не было.
— Нашего судебного пристава. Точнее, то, что от него осталось. Деревом раздавило сегодня утром, — равнодушно сказал первый.
— И руки ветками отрубило, мы их не нашли, — тем же безжизненным тоном добавил второй.

Как лошадь с убоя…

  Руж разрыдалась. Обхватив себя руками, согнулась вдвое, стала монотонно раскачиваться. Под неразборчивые детские всхлипывания мужчины развернулись и понесли тело в противоположную сторону. Теперь снова видно кутящих на ярмарке.

— Мои же вы сладенькие, что у вас произошло, если вы стоите теперь с такими понурыми траурными лицами?
Манон появилась совершенно внезапно. Как если бы сидела, затаившись, среди кленовых листьев все это время.
— Дело в том, что мимо нас… — голос неожиданно сел, Кристиан пришлось довольно долго прокашливаться. — В общем, пристав местный погиб. А я несколько раз виделся с ним лично.
Послышался странноватый тихий выдох. Усмешка?
— Какая жалость, — взгляд женщины опустился на все еще всхлипывающую девочку. Это вызвало в ней интерес куда больший. — Сладенькая Руж, посмотри лучше — я купила тебе замечательное яблоко в карамели! Может, у него получится тебя развеселить?
Руж убрала ладони от заплаканного лица, раскрасневшегося и влажного. Аккуратно взяла протянутую ей сладость, но надкусить сразу не решилась. В слое застывшей карамели, подобной стеклу, все отражалось пугающе красным и выпуклым.

Как только девочка ушла немного вперёд, Манон подцепила своей рукой локоть мужчины, все еще загруженного пакетами. Задумчивое и одновременно счастливое лицо — понять, о чем она думала не представлялось возможным.
— Знаете, сладенький, это яблоко мне напомнило то самое яблоко, которое змей подарил первой женщине. Проходя мимо прилавка, я увидела его и сразу подумала: «Интересно, насколько сочным было то самое порочное яблоко? Таким же красным и восхитительным, как я его представляла? Все порочное и нечистое ведь такое сладкое, не думаете?».

На этих словах она с намеком посмотрела в сторону своего спутника. Улыбнулась, прикусив слегка свою нижнюю губу.

Карамель хрустела на зубах идущей впереди Руж.

***

В ночь того дня Кристиан спал плохо, даже ужасно: уже в кровати он почувствовал, как к лицу подступил жар. Словно в голову в области висков вставили медную трубу и пустили по ней воздух с характерным гудящим звуком. Когда он натягивал кожу век на глаза, казалось, их начинают вдавливать внутрь чужими невидимыми пальцами.

Несколько раз он вставал, наливал себе воду из гремящего крышкой стеклянного графина. Ложась на теплые смятые простыни, временами проваливался в сон. Но когда просыпался, понимал, что минутная стрелка почти не сдвинулась с места.

Ночь встала.

Свет от прикроватной лампы желтый и мутноватый, от мрака комната казалось раза в три меньше. Длинные, похожие на деревья тени, развалились на потолке и стенах. Вяло подрагивали, ползали, цеплялись за ноги.

Кристиан уснул, сидя у стены, в начале четвертого утра, еще до рассвета. Сон застал его внезапно, словно удар чем-то тяжелым о голову…

(Он вваливается в комнату, раскрасневшийся, его с проседью волосы вьются от стекавшего по вискам пота. Чувствует, как полопались капилляры на глазных белках. Во рту горчит, сводит зубы.

Она сидит напротив, спиной вжавшись в красную бархатную обивку. Пальцы впились в подлокотники — здесь гостей явно не ждали.

Кристиан немного ослабил галстук, даже расстегнул верхнюю пуговицу, воротник перестал сдавливать вену, пульсирующую на его шее.

— Послушай, любимая, мы просто неправильно поняли друг друга. Я…
— Я вам не любимая, месье, — хмурит светлые, будто выгоревшие брови. — У меня есть муж, вы прекрасно об этом знаете. И участвовать в одной из ваших интрижек не собираюсь.
Заваленная хламом душная комната. Слишком освещенная, солнце в светлых волнистых волосах. Коробки, картины, вазы с цветами и расшитые платья. Чьи-то конечности, красные сахарные яблоки, колье и женские сорочки. Слишком мало места, оно все давит на плечи и ребра. Маленький большой коридорчик среди этого хлама даст пройти только до стула напротив.
— В тот вечер ты не противилась моим ухаживаниям, — он зол.
— Я старалась отказать вам в тактичной форме, дабы мой ответ не выглядел издевкой. Что ж, — она вздыхает, — скажу по-другому. Кристиан, я вас не люблю.

Как скверно.

Дверь ведь заперта, правильно?

Однажды он держал в руках горлицу. Схожее чувство. Шея податливая, она сама взывала для прикосновения рук. Несколько хрипловатых вдохов. Их толком не услышал даже сам Кристиан.

Когда он отстранился, увидел совершенно равнодушное лицо напротив себя. Голубые глаза слегка закатились, закатное солнце удлинило тени, показав глазницы впалыми.
Сделав спиной несколько шагов, выбежал из комнаты…

Чтобы ее никогда больше не открывать больше не открывать больше не открывать

***

Смерть пристава стала лишь началом вереницы странностей — все чаще Кристиан ловил себя на мысли о том, что пропажи людей не вызывают в нем более отвращения или страха. Они просто были.

Да и, в конце концов, разве он не видел этого раньше?

  (Начальника полиции находят вздернутым, без ног, в собственной комнате. На улицах становится неспокойно и шумно. Дети местного прокурора всплывают со дна озера спустя три дня после своего исчезновения, чтобы потом пропасть вновь уже из маленьких детских гробов. Чаще и чаще видишь странных незнакомцах в рясах, что хлопают беззвучно в ладоши. У жены губернатора в переулке украли сумочку и ее карие глаза. Всем одновременно смешно и очень тревожно)

Де Фервент часто коротал в лавке Манон свое свободное время. Та гадала ему, постукивая колодой о стол, на совершенно глупые забавные вещи. Вытаскивала карту двумя пальцами, затем подносила к своему лицу. Улыбалась, оголяя белые острые зубы.

Появилось странное ощущение, словно в доме гостят десятки людей. За ужином, когда за столом их сидело всего трое, Кристиану казалось: те кутят на втором этаже. Позвякивали фарфоровые тарелки, иногда доносились отдельные выкрики. Комнаты пропитались той особенной шумной тишиной, которая наполняет вечера дорогих званых вечеров.

Все чаще он засыпал с Манон в одной постели, позволяя ей закидывать руку себе на грудь. Ощущение чужого присутствия становилось только сильнее. Оправдывал это тем, что отвык делить с женщиной постель дольше, нежели на несколько часов.

***

Двери на зеркалах — двери на потолке. Кристиан чувствовал, как сквозь них лезут темные, пугающие его воспоминания, кошмары, прожорливые ехидные духи. Высоко поднимают ноги, чтобы ничего, совсем ничего не задеть по дороге к кровати. Ходят по стенам, трогают Кристиана за шею.
Манон стоит в начале длинного коридора. Из-за приоткрытых дверей когти, зубы, гремящие цепи. Делает шаг — двери одновременно хлопают, словно следуя заданному ритму. Шаг — хлопок, можно увидеть всех, кто спрятался в темени комнат. Шаг — и все замки одновременно щелкают. Манон ближе к красной комнате на целый шаг.

Так и до преисподней дойти недалеко
***

Однажды Кристиан проснулся особенно рано. Октябрьское солнце, яркое, но холодное, иглами исчертило кровать и паркетную доску. Птиц, как это обычно случалось, слышно не было — на улице стоял рассыпчатый, бесформенный гул.
«Наверное, именно такой шум слышали ведьмы в утро, когда их поведут на костер» — мелькнуло в его голове в секунду неосознанного пробуждения. Пришло и осознание того, что лежит он один.

(В тот вечер он вернулся домой, еле держа себя на ногах. Бросал в чемоданы вещи, даже не глядя на них. Рассыпался бисер, опрокинулась ваза с пионами. Мысленно он до сих пор прижимался к двери, за которой осталась любимая им женщина, что была одновременно убитой им женщиной. Закостенелые пальцы, обжигающие глазницы глаза. За несколько часов он собрал все вещи, оставив квартиру незапертой. Затем последуют скитания по гостиницам, надломившее его известие о внезапной смерти сестры, которую он не сразу вспомнил, переезд сюда.
Кристиану хотелось быть человеком без сердца, без фамилии и без прошлого)

— Я ждала тебя! — Кристиан вздрогнул.

Столкнулся с Манон, как только вышел из спальни. Та — на лестнице, облокотившись об резные перилла. Черное пышное платье сменилось столь же черной прозрачной сорочкой, волосы доставали до бедер. Венок из высушенных цветов и колючих веток.

— Более того, могу сказать тебе, что не только я — все мы ждали тебя почти с самого рассвета! — сжала лацкан красного пиджака, заставляя следовать за ней. — Даже советовалась с Абигором, который тоже смог нас навестить, тот советовал разбудить тебя. Потом мы долго спорили с ним, однако сошлись на том, что если разбудить, ты будешь не так рад и удивлен. А мы все хотим, чтобы ты был рад и удивлен.

Она открыла входную дверь. Кристиан на секунду зажмурился.

  Даже не выходя на крыльцо, можно увидеть горящую крестовину посреди улицы, ветер доносил жар от пламени. Десятки зажженных свечей, полыхающие повозки — казалось, горели уже вся улица и весь город. Под самым крестом подобие какой-то нагруженной тележки. Присмотреться — найдешь в ней

Отрезанные руки судебного пристава
Глаза жены губернатора
Ноги начальника полиции
И даже двух прокурорских детей

— Ну как, нравится? — Манон сделала спиной несколько шагов на крыльцо. Продолжила, не дожидаясь ответа. — Знаешь, была в свое время у людей нехорошая традиция: если женщину признавали ведьмой, все ее имущество подлежало конфискации в пользу администрации города. Представь только, в какую ярость я пришла, узнав, что мою ненаглядную престарелую тетушку обвинили в колдовстве и сожгли… Вот кому мешал факт того, что она колдовала?
Манон поджала губы и отвела взгляд. Де Фервент, улавливая ее эмоции периферией глаз, все еще смотрел на огонь.
— Именно с целью отомстить за тетушку я и вернулась сюда. А с учетом того, какие интересные здесь завелись мужчины, может, еще и задержусь. Спасибо, что посодействовал.
— Что вы имеете в виду? — Кристиан, и без того оставшийся в полусумраке комнаты, сделал еще шаг назад.
— Хах, ты прав, совсем забыла сказать…
Она сжала мужчину за руку и вытянула на улицу. Тот замер.

У самого крыльца десятки и сотни существ: лошадь с отрубленной головой, две рогатые девочки с глазами без зрачков. Огромные насекомые во фраках, полуистлевшие нарядно одетые трупы. У многих на лицах карнавальные маски, скрывавшие, очевидно, следы гниения. Бесформенные тени, парящие в небе скелеты птиц. Мужчина в костюме фокусника, что показался смутно знакомым. Пахло сандалом и порохом. А еще жжеными волосами и обугленным мясом.

Как только Кристиан вышел, все зааплодировали. Те, у кого не доставало рук, визжали, свистели, выказывая свою радость.
— Они благодарны тебе за то, что ты любезно их выпустил. Приятно, неправда ли, ну скажи ведь?
Кристиан не ответил.
Руж нашлась в толпе, совершенно не вписавшаяся в нее, рядом со своей матерью. Видимо, хотела попрощаться вместо того дня, когда попрощаться не успела. На запястьях и шее у последней виднелись глубокие почерневшие порезы. Что в тот день произошло? Когда пересеклась с братом взглядом, улыбнулась, слегка кивнув головой. И рядом Она.
С растрепанными до сих пор волосами, в домашней светлой сорочке — Кристиан узнал объект бывшего своего вожделения по знакомой тонкости шеи и отметинах на ней. Но ничего не почувствовал.

Манон приобняла Кристиана, положив на его плечо голову. К тому времени в огонь вслед за догоравшими останками бывших владельцев полетели их документы, деньги и фамильное золото.

— Почему бы просто не позволить себе насладиться царящей вокруг анархией? Еще по дороге сюда я думала, как тяжело будет попасть обратно в дом, чтобы выпустить из комнат его постояльцев, а ты так помог…
Она протянула Кристиану яблоко.

В эту минуту былые распущенность, пьянство и даже убийство не казались путающими, сулящими неизведанное наказание за грех. Словно он и не совершал всего этого — Кристиан родился в миг, когда получил ключи от этого дома…
Сейчас он, откусив кусок от яблока, наблюдал за тем, как демоны кружатся вокруг костра с местными девушками в нарядных платьях и венках. Красиво.

«Стоит открыться дверям, как вернуться те,
Кто и без того жил здесь по праву.
Манон! Манон! Этот огонь для нее,
Для той, которая вернулась сжечь богадельню.
Манон! Манон!»

Был ли выбор?