Пчелиное ожерелье

1

Летки-порталы были выкованы Инженерами-праотцами из звёздного вольфрама. Их появление относят к эпохе создания Лок. Это, возможно, самые вечные изобретения предков, не подвластные ни времени, ни коррозии.

Перемещение забрало у Йегудит остатки сил. Голова кружилась, перед глазами растекались кляксы. Не получила ли она травмы во время перемещения? Испытывая недостаток внутренней энергии, перемещающийся вполне мог остаться без какого-либо органа или впасть в слабоумие…

Плевать. Думать об этом тоже не было сил.

Хватаясь о холодные стены Летка, Йегудит шатнулась к дверям, и они отползли в стороны. Ищущая вывалилась наружу. Ноги уже не держали её, и она опустилась на колкий ковёр мха и низкорослого вереска. Как будто оглушённая собственным бессилием, Йегудит погрузилась в тяжкий неосознанный сон.

Кажется, она открыла глаза раньше, чем проснулась. Она лежала на спине, и свинцовая река северных облаков вливалась в зрачки. Око Отца растаяло, затерялось в Верхнем Поле, и трудно было сказать, какая сейчас часть дня. Голова была легка, в ушах гудел ветер, его холодные щупальца лезли под одежду. Англ-Лока… вторая родина.

Йегудит перевернулась на бок, осторожно понялась на ноги. Недавнее бессилие ушло, её мучил голод, но воспоминания о гибели Ларга, об атаке парий были слишком свежи… Настолько, что казались чем-то нереальным, как будто выхваченным из неосознанного сна. Тол-Лока осталась далеко позади, на другом конце Улья. Леток-портал за считанные секунды перенёс Йегудит с юго-востока на северо-запад.

Ожерелье сухих пчёл отдавало непривычной теплотой. Сон Ларга растекался по нему, как медвяное вино по венам. Вот только Йегудит не могла Прикоснуться к нему своим сознанием. Никчёмная телесма заключила в себе Сон её Убитого василиска – и что она теперь будет с ним делать? Ей было жаль выпустить его на волю, в Предел, но и вступить с ним в контакт не получалось. Ожерелье работало совсем не так, как ловушка Снов, не давало власти над Сном погибшего, заключённым внутрь.

Англ-Лока была самой малонаселённой в Улье, и в то же время отличалась огромными размерами, и большую её часть занимало Северное море. Из-за влажности и ветров здешние зимы были изнуряюще суровы. Облачный фронт царил здесь всегда, так что даже порывы влажного ветра не могли развеять его. Здесь не было высоких деревьев – даже в низинах, где жили люди. Только вересковые пустоши, лоскутным покрывалом затянувшие склоны гор. Берега кончались обрывами, и буйные волны методично и яростно протачивали в их каменных грудях глубокие ломанные бухты. Царство свободы и холода, ветра и облаков…

Эманация Сый – дыхание Матери-Земли ‒ была слаба здесь, и долгое пребывание на высотах каменистых холмов грозило плохим самочувствием и слабостью. Никто не возводил здесь городов, люди жили в маленьких фермах, разбросанных по низменностям. И только Англ-Мёд, заброшенный некрополь, возвышался в самом сердце пустынной Локи. Задуманный как главная Усыпальница Улья, вот уже многие сотни осеней он был покинут, храня в своём чреве тысячи мумифицированных тел.

Йегудит неспешно шла по фьордам, повинуясь изгибам берега и игнорируя порывы ветра. Слева ревело море, справа разбегались во все стороны каменистые гребни холмов, точно хребет василиска, покрытый серебристой шкурой мха. Снежные проплешины пятнали высоты. Вереск шершавыми присосками цеплялся за ноги, извивался на ветру. Последние цветки жёлтого утёсника блёкло сияли, и редкие осенние пчёлы собирали их пьяную пыльцу.

Англ-Лока была землёй легенд. Сюда издревле стекались разбойники и парии со всего Улья, но, попадая в край простуженных верещатников, они как-то сразу затихали, обзаводились хозяйствами и почти не тревожили местных жителей. Лишь однажды ‒ во времена правления Патриарха Емеира – здесь вспыхнуло большое восстание парий, пообещавших уничтожить всё население Локи, если их не признают членами Улья. Конечно, на такую сделку Чатаал-Шалем пойти не мог и направил сюда целое войско Ищущих. Парии избегали открытой схватки и ослабляли врага набегами партизанских отрядов. Выследить искусных снодвижцев и вукулов среди бесчисленных ущелий, пещер и фьордов было сложно. Во времена того восстания здесь погибли родители Ларга. Три осени продолжалась охота, и постепенно парии были перебиты. С тех пор ни одного сколь-либо значимого происшествия здесь не было.

Но времена изменились, парии пробили стену Тол-Локи, армия чародеев в сопровождении чертей, извлечённых из измерений Мо, вошла в Улей… Конечно, Леток-портал не пропустит их в Чатаал-Шалем, но войны не избежать. И здесь, в далёкой Англ-Локе, должно быть, тоже зреет недоброе.

Йегудит передёрнула плечами. Плевать. Пусть парии выследят её, пусть Убьют. Но прежде она успеет войти в их с Ларгом тайное святилище Силы, где она сможет оплакать своего Воина…

О здешних ведьмах и чародеях сохранилось немало преданий, и теперь, когда Йегудит шла по фьордам, отпустив мысли вместе с ветром, они сами собой всплывали в памяти.

Взъерошенное море слева напомнило историю о водяном вукуле Тиннину, обернувшемся гигантской рыбой. Тиннину пожирал всё на своём пути, лишая местных рыбаков улова. Этот колдун знал секрет бесконечного разрастания физического тела. Уверовав в свои силы, он грозился выпить море и изрыгнуть воду на жилища людей, смыв сущих с земли Англ-Локи. Он стал настолько огромен, что один его бок упёрся в стену Локи, а другой вжался в береговые скалы. Люди спешно покидали берега, а этот исполинский кит ворочался и хрипел от злобы. Но он слишком долго пробыл в обличье рыбы, и животное естество постепенно вытеснило личность чародея. Вукул забыл обо всём и, как обычная рыбина, обзавёлся жертвенным инстинктом. Местный Рыбак услышал его ментальный клич, его готовность к смерти, и повелел вукулу Убить самого себя. Тварь издохла, брюхо её разошлось, выпитая вода ринулась наружу, а рыхлая плоть растворилась в морской пучине.

Англ-Лока славилась своими Рыбаками, встречались среди них и женщины. Поговаривают, однажды сюда пришли три десятка ведьм-парий, которые задумали обучать местных женщин искусству чарованья. Парии надеялись изменить человеческую сущность мирных фермеров и изнутри разрушить уклад жизни сущих в Англ-Локе. Но местные оказались совершенно неспособными к чарованью. В конце концов они вооружились топорами да вилами и устроили на парий охоту. Раздосадованные ведьмы обратились вукулами, ушли в море и долго ещё мстили местным Рыбакам, опутывая их своими волосами-водорослями и утягивая в пучину. Немало Рыбаков было найдено выброшенными на скалы со следами увечий и пустыми глазницами. Парии высасывали их глаза, таким образом напоминая сущим о их ментальной слепоте и неспособности к чарованью. Особенно любили они мужчин-Рыбаков. Перед тем как их Убить, ведьмы вступали с ними в половую связь. До сих пор, сказывают, среди улова нет-нет да и попадутся отвратительные рыбы с человечьими растянутыми лицами – плоды этих давних контактов. Не одна тысяча осеней минула, и морские парии сами собой повывелись – может быть, состарились и умерли, а может быть, подобно Тиннину, окончательно забыли о своём человеческом начале.

Эти и другие истории были поведаны Йегудит и Ларгу местными жителями во время предыдущих визитов в Англ-Локу. Контакты с местными были необходимы: откуда ещё брать мумии для святилища Силы? Но Ищущие всегда приходили с миром и общались с жителями ферм дружелюбно, чтобы никто не догадался, что именно они являются виновниками исчезновений людей. Пусть лучше думают, что это проявления парий из старых легенд…

Ветер усилился, стало холоднее, а путь предстоял неблизкий. Йегудит хорошо помнила дорогу к их с Ларгом святилищу Силы, но слабость вновь овладела ею. Ей необходимо было поесть – не делать же привалы через каждую тысячу шагов!

Она опустилась на колени и начала ворошить руками живую вересковую чащу в поиске ягод. Ветер налетал порывами, хлестал по глазам, выжимая слёзы. Или это слёзы скорби по Ларгу? Слёзы поражения, оплакивающие всех тех, кто остался в Тол-Локе один на один с войском парий и чертей… Йегудит стирала кулаками солёные капли и продолжала рыться в вереске. Корни низкорослых кустиков образовывали в каменистой почве взаимосвязанный лабиринт, сплетаясь и уходя к единому Сердцу Вереска, скрытому в глубине горы. Йегудит ощущала его далёкую пульсацию, волнами эманации Сый расходившуюся по её ладоням.

Возле поросших розовым лишайником камней обнаружились кустики жухлой водяники. Ягоды были перезрелые, сморщенные, неприятные на вкус, но Йегудит упрямо набивала ими рот. Тёмно-зелёные стебли извивались под пальцами, и листья, покрытые мелкими присосками, слизывали с рук слёзы. Ягоды были хорошим подспорьем. Они росли, впитывая эманацию Сый, хранили силу Матери-Земли, и вскоре Йегудит почувствовала себя лучше.

Она решила срезать путь и пройти через холмы, в стороне от береговых обрывов. Первая примета показалась вдали – острый кинжал скалы, вздымающийся на горизонте, весь в налёте осеннего льда.

 

2

Верхнее Поле набрякло темнотой, день клонился к вечеру. Вот впереди, в липких сумерках, показалась вторая примета – горный кряж, чёрным зигзагом вычерченный на фоне тусклых облаков. Надо подойти к нему слева, где узкий фьорд глубоко врезается в туловище материка.

Йегудит ускорила шаг, вминая вереск в каменистую почву. Босые ноги оледенели, но это было не важно… Потуже запахнув наноплащ, она приблизилась к скалистому обрыву, дышавшему пронзительным холодом моря.

Край обрыва устилали острые камни. Порезаться – не беда, главное – не сорваться вниз, в хищный зев чернеющего залива. Они много раз спускались здесь с Ларгом, поддерживая друг друга, а когда приносили сюда очередное тело, спускали его на верёвках. Теперь не было ни Ларга, ни верёвки. Но медлить было нельзя, иначе страх высоты сожмёт сердце, парализует волю…

Там, внизу, в отвесной скале, ждала пещера. В пещере было святилище Силы – медовая Усыпальница с мумиями возле стен. Память о Ларге. Последнее место во всём Улье, где Йегудит могла чувствовать себя в безопасности.

«А ведь во всём виноват узурпатор Йирием», ‒ пришла ей на ум злая мысль. Если бы не он, отец Емеир по-прежнему правил бы Ульем железной рукой, парии не посмели бы собрать армию и прорваться сквозь стену Локи… И Ларг был бы жив. Но однажды Йегудит вернётся в Чатаал-Шалем – и поднимет тайных союзников отца, всех тех, кто не доволен властью нынешнего Патриарха. Она свергнет Йириема и займёт его место, станет Матриархом, как великие Жрицы древности… И она назовёт эту пещеру Пещерой Плача, потому что здесь она будет оплакивать своего василиска.

Ожерелье сухих пчёл было единственным тёплым предметом в выстуженном мире. Сон Ларга был так близко… И в то же время оставался недосягаем. Что сделали парии с его телом? Разорвали на части, отдали на съедение гнусным полукровкам ‒ личинкам чертей? Или просто бросили в гнилую воду рисового поля, чтобы колосья проросли сквозь его спину?

Ломая ногти, Йегудит спускалась вниз по скале. Онемевшие пальцы ног с трудом нащупывали мелкие уступы. Камни крошились, осыпались, ещё один шаг – и Ищущая оступилась, сорвалась вниз.

Пробороздив скалу грудью, отбив подбородок, она вцепилась пальцами в подвернувшийся камень и повисла на руках, болтая ногами в пустоте. Скала высасывала из неё силы и тепло, выдавливала из лёгких стон. Пещера должна быть чуть левее, чуть ниже… Но в этом сумрачном мареве ничего уже нельзя было разобрать.

‒ Великий Спящий, прости меня за всё, ‒ прошептали губы, но мысли не могли сосредоточиться ни на чём.

Пальцы дрожали, готовые разжаться в любой момент. С хриплым рычанием, как зверь, Йегудит подтянула левое колено к груди – и нащупала большим пальцем ноги острый выступ.

Терпя боль от врезавшегося в кожу камня, она перенесла вес на левую ногу и сдвинула руки в сторону, перехватилась за соседний уступ. Так, наощупь, закрыв слезящиеся от ветра глаза, она ползла по скале вбок, пока левая ладонь не провалилась в пустоту.

Пещера!

У входа был небольшой козырёк, и Йегудит рухнула на него, прижимая к груди порезанные, застуженные пальцы. Теперь ползком внутрь, там нет ветра. Пещера изгибалась, уходя вглубь скалы, скрывая свою тайну – стоящие вдоль стен человеческие мумии, превращённые в ульи.

Жужжание пчёл прозвучало сладчайшей музыкой. Йегудит улыбнулась в темноте, ощущая тёплые и близкие Сны насекомых. Засните теперь… Я пришла собрать урожай.

Она помнила святилище так хорошо, что могла ориентироваться без света. Не открывая глаз, она как будто видела прекрасные формы мёртвых тел. Их было здесь девять – и все когда-то являлись жителями Англ-Локи: пастухами, Рыбаками, собирателями кореньев и ягод. Йегудит и Ларг подкарауливали их в вересковых пустошах, Убивали и обезвоживали с помощью модифицированного пчелиного молочка. Пчёлы гнездились в грудных клетках и черепах мумий, использовали глазницы и рты в качестве летков. Йегудит всегда ужасала необходимость Убивать… Но разве не это заповедал отец, свергнутый Патриарх Емеир? И она, его дочь, должна была оставаться достойной заповедей отца. Но теперь, когда не стало Ларга… Йегудит сомневалась, что в состоянии была бы самостоятельно забрать чью-либо жизнь. Даже во имя святилища Силы. Это рождало в ней досаду на саму себя – за слабость, за женскую жалость. Проклятые парии Убили Ларга. Отняли её опору, её василиска, и теперь она была так слаба, так одинока, что даже мысли о мести не грели сердце.

Ближайшее тело было прижато к стене пещеры несколькими крупными камнями. Пчёлы уже уснули в нём, покорные Прикосновению Йегудит. Дрожа всем телом от боли и холода, она поднялась на ноги и запустила руку в раскрытый рот мумии. Там, в гортани, таились медовые соты, полные эманаций Сый и Ци, многократно усиленных остаточной энергией человеческого биополя. Йегудит отломила от сотов большой кусок и в темноте стала есть. Мёд, выращенный в мумиях, отличался от обычного мёда даже на вкус: отдавал землёй, был лишён приторности, казался гуще.

Сладость мёда возвращала силы, растворяла боль. Вместе с потоком энергии в Йегудит вошёл поток скорби, и тогда она позволила себе погрузиться в своё горе, оплакивать Ларга, кричать навзрыд. А когда слёзы были выплаканы и голосовые связки издавали один только сорванный хрип, она повалилась на каменный пол пещеры, позволив сну объять себя.

А ожерелье сухих пчёл, в котором укрылся Сон Убитого Воина, становилось горячее, золотистый свет сочился от него сквозь одежду. И только пустые очи-летки мумий были свидетелями этого чуда.

 

3

Осознанность пришла мгновенно. Йегудит не планировала сновидеть, но вот её снодвижческое тело было здесь. Сосновый Лес, янтарный свет полудня, загородный дом отца. И она – светящаяся, юная, почти ребёнок… перед рядами белоснежных простыней, обозначавших уровни Сно-видения.

Но на этот раз всё было иначе. Должно быть, мёд мёртвых, съеденный на голодный желудок, оказал влияние… Йегудит не могла понять, управляет она этим Сно-видением или оно само разворачивается перед ней помимо её воли.

Чешуйчатая кожа сосен, как камень-алатырь, полыхала внутренним светом, будто под ней тлели оранжевые угли. Око Отца, глядящее сквозь сплошной шатёр сросшихся крон, вдруг помутнело. Дальняя гроза, приближение которой Йегудит и раньше ощущала в своём индивидуальном Сно-видении, накрыла Лес косматой тенью. Глухо, как будто под водой, гром ударил в барабан кожистой кроны. Малахитовые зарницы вспыхнули в высоте. Верхнее Поле рухнуло ливнем, он стучал по кроне Леса, но ни одна капля не просочилась сквозь этот живой пурпурный щит. Совсем как наяву… всё было реально, всё подчинялось законам биосферы Улья.

В её руке сама собой появилась соломенная куколка ‒ воображаемый объект, на котором Йегудит привыкла сосредоточивать внимание во сне, чтобы не потерять осознанности… Но телесма уже не подчинялась ей. Она меняла форму, и фигурка девочки в сарафане стала вдруг фигуркой мальчика в миниатюрных бриджах. В его соломенной ручке появилась тростинка ‒ огненное жало. Йегудит напрягала сознание, но ей не удавалось придать куколке привычный вид. Смутная тревога всколыхнула её сон, Движение началось.

Ей нужно было пройти сквозь простыню, сквозь уровни сна… Для чего? Что ждало её там, в сновидческой глуши? И её ли это было желание – идти вперёд?

Но чувство смертельной необходимости разрослось, затопило мысли. Вытянув вперёд светящуюся руку снодвижческого тела, Йегудит двинулась к первой простыне.

Куколка меняла формы всё быстрее. То девочка, то мальчик… А когда куколка прикоснулась к белому полотну, простыня покрылась сетью трещин и рухнула в песок осколками яичной скорлупы.

И тогда Йегудит поняла: это не она направляет своё снодвижческое тело, это куколка в её руке тянет её вперёд… И вот это уже была не куколка, а пчелиное ожерелье, обвязанное вокруг пальцев. Там, внутри, в каждой ворсинке пчелиных тел, в каждой прожилке окаменевших крылышек горел Сон Ларга. Ожерелье пульсировало в ладони, как будто Йегудит сжимала само сердце Воина, ещё тёплое, ещё живое…

И тогда Йегудит отпустила волю, отпустила мысли. Если это Сон Ларга направлял её… Что ж, так тому и быть.

Вторая простыня оказалась такой же хрупкой, как и первая. Бесшумным ворохом скорлупы она опустилась к ногам. И открылась третья простыня ‒ заветный предел снодвижческих опытов Йегудит. Порог откровений… За которым в её снах караулил её личный Зверь, многоликий чёрт, тысячью глаз следивший за каждым движением её души, помнивший её страхи и тайны, её постыдные мысли, гордые речи, половое возбуждение, Убийства сущих – тех, кого Йегудит и Ларг обрекли на заклание ради своих святилищ Силы.

Третья простыня напоминала полупрозрачный лоскут тёмно-красной, почти коричневой, кожи, покрытой кровеносными сосудами. Третья простыня протянулась от земли до Верхнего Поля, от края до края. За ней стеной стояла вода, и в ней просматривался силуэт бесформенного многоглавого эмбриона. Это был личный Зверь о тысяче лиц, обрётший в этом Сно-видении кровь и плоть…

Третья простыня была огромной плацентой.

Сухие пчёлы жгли пальцы снодвижческого тела. Рука сама вытянулась вперёд, ожерелье упёрлось в гигантскую плаценту и взрезало её, как скальпель. Волна розовой жидкости хлынула на Йегудит, затопила её с головой. Границ больше не было, не было пределов. В алых водах, пронзённых жалами лучей, пузырьки воздуха всплывали разом во все стороны. Йегудит не отличала верх и низ, она забыла о том, что это сон, и не могла, не хотела проснуться.

В вязкой рубиновой мгле ворочался тысячеглавый эмбрион. Щупальца и кожистые крылья прорастали из его боков. Личный чёрт менял формы, будто не решив ещё, в каком виде предстать перед ней. Йегудит оцепенела, её снодвижческое тело растворилось в водном чреве, осталось только сознание, только взгляд…

Ожерелье матери, Сон Ларга… Неужели они привели её к краху, к встрече с тёмным стражем её души? Или это парии Прикоснулись к ней? Недавние события всплыли в памяти. Убийство Ларга, бегство из Тол-Локи… Всё то, в чём Йегудит вдруг почувствовала себя виноватой.

«Личный чёрт всегда начинает с чувства вины, чтобы ослабить волю», ‒ так говорила няня Една…

Не было ни страха, ни сомнений. Йегудит нравилось плыть в этой опасной, запредельной мгле рубиновых вод. Она плавилась в них, как мёд в кипятке, отдавая себя без остатка, потому что рядом был Сон Ларга – надёжный и сильный, как скала. А в пронзённой лучами бездне, как чудовищный цветок бесформенной плоти, расцветал монстр. И вот это уже был не монстр…

Ларг обхватил её руками – всю, целиком, как будто у него была сотня рук. Осязаемо-плотный Ларг, снова живой… Или всё же личный Зверь, воздушный чёрт? С тысячью голов, с розовыми щупальцами, с трепетом скользких крыл… Но это уже не важно. Ларг вернулся, Ларг ожил, Ларг здесь…

Он вошёл в неё весь, одновременно сжимая в объятьях рубиновой мглы. Он вошёл в сознание, в мысли, в само естество. В сердце Сна Йегудит. И продолжал входить глубже, разрастаясь снаружи и изнутри.

Сон Ларга покинул ожерелье сухих пчёл и влился в Йегудит, а она добровольно предалась ему. Его Сон нёс жгучую, мужскую энергию. Два начала стали одним, злая сила наполнила Ищущую. Ей больше никогда не будет страшно. Она больше никогда не отступит, не предаст себя, не застынет в нерешительности, не сбежит от опасности. Ларг, её верный василиск, останется с ней.

Сно-видение завершилось огневой вспышкой, как будто всё блаженство мира взорвалось мгновенной болью, беззвучным криком, экстазом сверхновой звезды.

Йегудит распахнула глаза и резко села.

Ночь сгинула, бледные черви рассвета расползались по каменным стенам пещеры. Они выхватывали из мрака серые фигуры мумий и вибрирующие стаи пчёл возле их оскаленных ртов-летков. Пчёлы проснулись и собирались на осенний сбор пыльцы.

Реальность казалась продолжением сна. Ожерелье на шее похолодело, Сон Ларга покинул его… И остался внутри естества Йегудит. Она сама уже не знала, кто она теперь, всё в душе её было светло и безумно. Она была мужчиной и женщиной сразу, как древние пифии… и парии.

Мгновенная догадка обожгла рассудок. Так вот для чего мать оставила ей ожерелье, уходя за пределы Улья! Чтобы она, сама не зная скрытую силу пчелиного ожерелья, впустила в него Сон погибшего Воина… и открыла давнее, запретное искусство обращения пола.

Чтобы Йегудит стала парией.

 

4

Древний некрополь уступчатой шестиугольной пирамидой вздымался выше самых высоких горных хребтов. Его конус терялся в облаках, а на верхних ярусах лежал мохнатый снег. Англ-Мёд находился вдали от моря, и Йегудит не имела ни малейшего представления о том, каким образом она оказалась здесь. На ней не было одежды, но она не ощущала холода. Внутри горел дикий огонь пробуждённой силы. Она не нуждалась ни в воде, ни в пище. Энергия переполняла её, и пространство комкалось, сжималось, позволяя ей преодолевать огромные расстояния.

Казалось, само время перестало существовать, и сквозь истончившуюся ткань настоящего просвечивали образы легендарного прошлого.

Йегудит видела людей в одеждах иных времён, лица строгих Жриц, окружавших великую Усыпальницу Англ-Мёд. После Войны Распада, когда Инженеры-праотцы воздвигли стены Лок, а парии были изгнаны прочь, Англ-Мёд был единственной Усыпальницей Улья. Сюда, на крайний северо-запад, с помощью системы Летков-порталов свозились мумифицированные мертвецы из всех Лок. Людей было мало, и каждый человек был на счету. Тогда Чатаал-Шалем размером не превышал деревню, хотя и считался столицей. Там правили мудрые Жрицы-Матриархи. А здесь, в Англ-Локе, был духовный центр Улья. Тела умерших промывались галлонами пьяного верескового мёда и укладывались в великой Усыпальнице. Тогда верили, что последние времена вот-вот настанут, и всех мёртвых ждёт скорое возрождение, стоит только Усыпальнице заполниться мумиями.

Но шло время, людей рождалось всё больше, всё больше умирало. Перемещать всех мертвецов в одну отдалённую Локу становилось сложно. Места в Усыпальнице закончились, а конец времён всё не наступал, мертвецы не оживали. К тому времени на место последней Жрицы-Матриарха Хелейны пришёл мужчина-Патриарх Яхим. Он пересмотрел пророчества пифий и по-новому интерпретировал их. Яхим учил, что преображение мёртвых имеет не буквально-физиологический, а духовный смысл. Тела бальзамируются, чтобы биополе человека успело перейти в нижний мир вместе с душой и ни одна его крупица не была утрачена вследствие разложения плоти. Преображение ждёт человеческую душу и биополе, прах остаётся на земле. Поэтому позволительно покинуть Англ-Мёд и воздвигнуть Усыпальницы в остальных Локах.

Йегудит приблизилась к пирамиде вплотную. Древние камни потрескались, поросли лишайниками, но, переполненная энергией, она видела их ещё совсем новыми, только что покрытыми узором волнистых линий, шестиугольников и кругов, оберегавших от зла. Призрачные Воины в доспехах и плащах из нановолокна сторожили вход. Она видела их и даже могла прикоснуться к ним рукой… Но они не замечали странницу из другой эпохи, и Йегудит беспрепятственно вошла в каменное чрево Усыпальницы.

Высокие потолки длинного коридора терялись в высоте. Она прикоснулась рукой к красновато-серым кирпичам. Они были так ветхи, что крошились в пыль. Но одновременно она прозревала их изначальный вид, когда они ещё были новыми и гладкими, аккуратно подогнанными друг к другу. Стены были покрыты орнаментом… И тут Йегудит поняла, что узоры ветхих стен отличаются от тех, которые предстают её второму зрению, глядящему сквозь века. Тогда, на заре истории Улья, стены были покрыты всё теми же округлыми узорами, линиями и шестиугольниками, защищающими от Сна Мо. Теперь же ветхие камни являли совсем другие орнаменты. Треугольники, квадраты и ромбы, странно искажённые, складывающиеся в безобразный узор… Нечто подобное она видела в полях Тол-Риса, где линии пережинов навевали гнетущую, сводящую с ума тоску.  Ломанные фигуры, символы Мо… Что это могло значить? Парии Прикоснулись к покинутой Усыпальнице и изменили её узоры?

Переизбыток энергии не давал сфокусироваться на одной мысли. Йегудит шла вперёд по коридору, сворачивала наугад в порталы ответвлений… В стенах появились первые ниши, выполненные в виде шестигранных ячеек, повторявших форму пчелиных сотов. В нишах лежали мумии, завёрнутые в ветхие саваны. Но второе зрение Йегудит открывало перед ней роскошные одежды мертвецов, которых ещё не коснулась рука времени. Тела благоухали вересковым мёдом, ячейки были натёрты воском… Сквозь ткань проступала испарина остаточной жидкости, истекавшей из тел. Молочко мёртвых.

Ничего этого не было в пространстве настоящего. Мумии окаменели, молочко больше не струилось из них.

Огромные каменные блоки, из которых был сложен пол, кое-где вздымались лестницами. По одной из них Йегудит поднялась на второй уровень Усыпальницы, затем на третий, ещё выше… Она шагала всё быстрее, и тёмные ниши с мумиями мелькали перед ней, сливаясь в сплошные линии. Внутри некрополя не было света, но она видела всё так ясно, как будто коридоры освещали незримые Пэ-мобы. Энергия жгла её изнутри. Её собственная энергия и энергия Ларга, чей Сон стал частью её Сна.

Наконец она дошла до самого верха.

Какой это был ярус? Сотый? Насколько вообще была высока великая Усыпальница? Ни няня Една, ни отец не рассказывали ей об этом, а сама она, проделав весь этот путь наверх, не следила за количеством пересечённых коридоров, пройденных ступеней, преодолённых ярусов.

Узкие врата были прорезаны в красноватом кирпиче, за ними клубились облака. Пройдя сквозь портал, Йегудит оказалась на небольшом балконе, возвышавшемся на самом верху Усыпальницы. Балкон был забит снегом, но она не ощущала холода. Место Матриарха…

Однажды она свергнет Йириема и возродит великую Усыпальницу. Времена Матриархов вернутся, всё будет иначе…

Облака клубились перед ней, но Йегудит словно бы видела сквозь них. Видела снеговые шапки гор, далёкое море, трещины фьордов, прорезавшие скалистые берега.

Дрожь камня потревожила её босые стопы. Пирамида вибрировала, как колокол…

Опустив глаза, Йегудит посмотрела как бы сквозь пол, сквозь ярусы Усыпальницы. Десятки тысяч мумий из иных, давно отошедших времён находились под ней. Они лежали в своих нишах, как личинки пчёл, ожидали окукливания и трансформации… Но покой смерти оставил их. Тела ворочались в нишах, как живые, изгибались и дрожали, силясь вырваться из своих ветхих саванов. Их было там много, их движения были так мучительно-резки, что эта возня передавалась камням Усыпальницы, разливалась по ним безгласным стоном. Дикие узоры на камнях стен вспыхнули, как раскалённое железо. Сон Мо был здесь, Сон Мо Прикасался к миру, заставляя мертвецов извиваться в каменных нишах, как если бы они и правда стали живыми личинками чудовищных пчёл.

И тогда Йегудит перевела взгляд на собственное тело, на его нижнюю часть. Её ноги были слишком мускулисты, чтобы быть ногами женщины. И выше… Она была мужчиной и женщиной не только внутренне, но и внешне. Она видела низ своего живота, покрытый светлыми волосами лобок. Половые органы изменились. Она была мужчиной и женщиной физически.

Йегудит содрогнулась. Что стало с ней? На что она теперь похожа? Её собственная плоть стала зыбкой и полупрозрачной ‒ так, должно быть, ощущают себя вукулы, принимая обличье других существ… Йегудит рухнула грудью на перила балкона, её шумно вырвало в облачную пустоту. Сон Мо менял реальность вокруг… Сон Мо менял её саму! Это было страшнее, чем оказать в парализованном теле Инженера-праотца, и не было ни воли, ни знаний, как воспрепятствовать превращению. Да, она любила Ларга, она хотела, чтобы он остался с ней навсегда… Но она не помышляла о том, чтобы стать им, одновременно оставаясь собой!..

А может быть, борьба напрасна? Нужно смириться наконец… А может быть, парии должны победить? Пусть всё будет так, как будет, пусть погибнет Спасительница, пусть воцарится Сон Мо. Сопротивление – это смерть…

Можно разом покончить со всем – с этой колдовской войной, объявленной миру, с этим телом, вышедшим из-под контроля. Сброситься с древнего балкона вниз, разбиться об уступчатые стены пирамиды, кровавым цветком расползтись по снегу и льду… И пусть мертвецы встают из ниш, пусть рушатся миры, все четыре Полюса Поля живых. Что может сделать она? Как воспрепятствовать злу, если она не смогла уберечь саму себя от порчи? Вот она стала парией-андрогином. Мужчиной и женщиной – что может быть противоестественней?

Какая-то часть её разума сохраняла постыдное спокойствие. Эта часть сознания прекрасно понимала, что Йегудит не спрыгнет с балкона, не посмеет выступить против личного Зверя, вместе со Сном Ларга проникшего в самое сердце её души. Эта часть сознания знала, что сделает Йегудит в следующий миг – теперь, когда вся пирамида сотрясалась от бешеных метаний мумий, рвущихся из каменных сотов.

Йегудит побежала. Вниз по ступеням, по коридорам – прочь отсюда, пока мертвецы не выбрались наружу и не ринулись вслед за ней. Да, вот они: мечутся, изгибаются… иссушенные руки рвут ткань, ноги сучат по камню, дробятся высохшие кости…

Стремительная, как вихрь, она пронеслась через просторную комнату, где со стен свисали зеркала. Её обнажённое тело размытым кошмаром промелькнуло в них. Изменённое тело. Мужское и женское одновременно…

Йегудит вылетела наружу из врат Усыпальницы, и наваждение прекратилось. Пирамида вновь была тиха и безмолвна, мертвецы замерли. Преследования не было.

Но её тело не перестало меняться. В один момент она была женщиной, в следующий миг руки и торс вспухали мышцами, позвоночник вытягивался вверх, и мужчина выступал вперёд. Энергия била через край, но куда применить её? Как обуздать? Если бы только можно было вылезти из этого обезумевшего тела, стать собой…

Она снова куда-то брела, не разбирая дороги – кажется, в сторону моря… Светлое безумие терзало душу, в которой хозяйничал личный Зверь.

В какой-то момент она позволила себе упасть в тугой ковёр вереска у подножия скалистого холма. Великий Спящий, позволь мне уснуть, позволь мне забыться хоть на время, потерять сознание! Или я разобью себе голову об эти острые камни… Слышишь? Слышишь?!

Чьи-то шаги раздались невдалеке. Чьё-то сбитое дыхание примешалось к вою холодного ветра. Кто-то босыми ногами шлёпал по склону холма, по камням. Спешил, приближался к ней.

Нет-нет, никто не должен видеть меня в таком состоянии! Какой позор… Я не хочу быть голой и беззащитной перед чужаками. Не хочу, чтобы видели, как моё тело обернулось телом вукула… Может быть, это парии выследили меня? Или мумии из Усыпальницы действительно восстали из мёртвых?

Она уже не могла пошевелиться, не могла отползти, скрыться, убежать. Да и где укрыться? В Англ-Локе не было деревьев, только низкие кустарнички вереска…

Переизбыток энергии парализовал её, как могло парализовать бессилие.