Вороника

Солнце зашло, и на тайный сад опустился туман. Вороника проснулась от  голода. Развернулась во весь рост, тревожно всмотрелась и вслушалась в сырую, ароматную темноту. Где же Она?! Каждый вечер Вороника точно знает, что Мать придет, но каждый раз опасается, что этого не случится. Вдруг кто-то выполол, или затоптал ее? Или забыл полить… и Мать зачахла, не в силах подняться и покормить Воронику? Но что это, не она ли?! А нет, всего лишь ворон сел на ветку над головой Вороники. «Убирайся, проклятая птица, ты мешаешь мне! Я жду Матушку, разве не понимаешь?!» А ворону и дела нет, знай, мышей высматривает. Фу, вот уж эти твари так твари! Пока Вороника не узнала что смертельно ядовита, она боялась дьявольских пискучих комков, как огня! Подкопают корни, и сожрут стебли, бррр! Сколько вокруг страшных вещей! Однажды тут неподалеку какие-то мерзкие людишки развели костер, его жар доставал до бедной Вороники, всю ночь слушала она стоны и предсмертный плач травы под огнем. А огонь хохотал, и набивал себе пузо все новыми и новыми мертвыми деревьями… Вороника позавидовала и ворону, и мыши — те могут просто взять, да убежать, а ей, растению, вшитому корнями в землю, как сбежать? Ох, ох, Матушка упаси! Вороника погрузилась в свои кошмары, и пропустила легкие шаги… Она идет!

Листочки затрепетали, гибкие веточки Вороники нетерпеливо потянулись к любимой Матери. Высокая, худая женщина склонилась над своей любимицей. Изумрудный бархат ее платья укрыл недовольную траву вокруг Вороник. Трава заворчала, но кому до нее дело есть?  Вороника вытянула навстречу Женьщине лисьи мордочки бутонов. Женщина погладила их, ласково взяла в ладони едва зародившийся, крохотный, зеленый и твердый плод.

— Завязь, — с придыханием прошептала она. Глаза ее горели лихорадочным огнем.

— Ты моя умница, ты моя красавица! — шептала она, поглаживая безымянным пальцем темные, жесткие и шершавые листочки. Вороника млела, и льнула к Матери, как крошка-лисенок.

— Скоро, совсем скоро, моя малышка!

Мать приблизилась и невесомо коснулась завязи прохладными губами.

— Мы с тобой победим, вот увидишь! — ворковала она, что-то выискивая у себя за спиной, Вороника не могла разглядеть, да ей было все равно. Она жадно ждала еды. Женщина вынула острую заколку из прически, и роскошный водопад цвета заката хлынул ей на плечи.

— Ап-па-па! — ласково пропела Мать и проколола себе палец. Ни единой жилки не дрогнуло на безупречном лице. «Кровь!» — возликовала Вороника. Она всего лишь раз попробовала Матушкиного «алого вина», как та сама его назвала. Это было упоительно вкусно, и невероятно давно — по человечьим меркам прошло, наверное, недели три, когда первые ростки Вороники пробили землю. Вороника так и не научилась разбирать, как народ ее Матушки ведет отсчет. Для нее существовали лишь пустые, сонные жаркие дни, и тревожные, полные чарующих и обольстительных видений ночи. Она жила мыслями Матушки, ее надеждами. И ожиданием ее ласки, ее угощений.

— Пей, моя сладенькая! — приговаривала женщина, окропляя тяжелыми темными каплями зернышко завязи Вороники. Если б Вороника могла застонать, она бы без стыда заливалась бы стонами удовольствия, так невероятно вкусна была кровь Матушки. Она готова была впиться в палец Матушки и с благоговением и восторгом выпить ее всю всю до капельки! Болезненное детство матушки горчило, как сок мертвых насекомых. Ее отрочество отдавало медом и полынью. Ее побег из развалюшки на краю деревни обжигал, и на миг Вороника ощутила себя острым перцем. Хижина дряхлой ведьмы, таинство нерушимой связи с подземным миром, ведьмина смерть, ее наследство для юной еще Матушки — все это вливалось в Воронику горячительным, пряным потоком. Будь у нее голова, она бы кружилась от случайной встречи глазами с Тем мужчиной… будь у нее самой глаза, она бы рыдала над его телом, пронзенным стрелой нанавистного короля. А сам король, который решил, что подстрелил оленя, спешащий через колючие кусты прямиком к его будущей королеве, отдавал подгорелым, лежалым беконом. А каким кисло-сладким, густо присыпанным солью и копченой паприкой был ее первое «Отрубить ему голову!» Могущественная, великолепная Матушка! Какая же ты вкусная! Твои мертворожденные принцы и принцессы, ммм, они хрустят, как французские булочки с ароматными травами! И это твое желание, Матушка, отравить своего мужа, своего короля, соленое и густое, как кабан, начиненный креветками в карамели! «Ах, матушка, когда  я вырасту, то… Погоди куда ты куда, еще немного, пожалуйста!!»

— Ты только посмотри на себя! — всплеснула руками женщина. Подорожник едва успел жалобно пискнуть, когда она сорвала его лист и приложила к ранке на пальце. Вороника шыкнула на него, и умоляюще потянулась к Матушке. Но вдруг ощутила, что не может и листочка приподнять. Голова ее плода отяжелела донельзя, и властно клонила весь стебель к земле. «Какого черта…» — возопила Вороника, но Матушка утешительно обхватила изящными пальцами. Вороника вдохнула сытный дух крови, и впитала их дрожь, как крупинки цветного сахара горячая булочка.

— Настал наш час, моя девочка! — сказала Королева в полный голос, и… одним точным, уверенным движением сорвала плод. Вороника в ужасе хотела был завопить… но осеклась. Больно не было! Значит, и вопить незачем. «Что… что мы теперь сделаем, матушка?» — растерянно оглядываясь с непривычной высоты ее рук, пролепетала Вороника.

— Я отберу у него королевство! Знаешь, что задумал старый выродок? Избавиться от меня! Уже и дрянь какую-то заморскую присмотрел, думает — она родит ему живых детей! Как бы не так! Ты — моя ненаглядная, кровью моей напоенная, зельями полуночного колдовства умываемая, ты готова отдать мне свою юность и красоту свою! Никуда он  не денется, старый козел!

«Что… как?.. нет, не может быть!» — опешила Вороника. А матушка, ее любимая, единственная матушка, уже приоткрыла свои прохладные губы, и поднесла бедняжку ко рту… «Матушка…» — ошалело прошептала Вороника, завороженно глядя, как раскрываются жемчужные ворота зубов, и темный, влажный Ад распахивается перед ней, в нетерпении!

«Неееееет!!!» — закричала Вороника, и хахлебнулась безволвным криком, когда тело ее с влажным всхлипом разделилось пополам…

 

— Чтож, Матушка… — начала было Вороника, и изумленно замолчала, прислушиваясь к птичьим трелям своего голоса. Откуда он идет? Она открыла и закрыла пухлые, упругие ягодки губ. А под ними еще столько всего, матушка!!

— Вороника оглядела свое новое тело. Похлопала руками — надо же, руками! Какое дивное, оказывается, чувство, иметь конечности! И боже мой, ноги! Она приподняла тяжелую юбку бледно-зеленого платья. Оно на глазах наливалось изумрудной густотой. Сила Матушки продолжала вливаться впитываться в Воронику.

— Ноги, матушка! Я могу уйти из леса! — всплеснула руками Вороника, и захохотала, и закружилась, неумело, неуверенно, но счастливая до самой темной и тугой сердцевинки, которое кажется, сердцем называют? Оно дрогнуло, дернулось в груди, когда Вороника бросила еще один, прощальный взгляд на мертвую усохшую до безобразия, как молнией битая коряга, Матушку. Вороника смахнула горячую дождинку со щеки, и пробормотав:

— Ты уж не ругайся, Матушка, я думала, ты меня любишь, как я  тебя, а ты меня сожрать хотела! Прощай!

Свободная, на своих двух туго сплетенных, послушных стеблях Вороника зашагала прочь из леса…