Богатый бедный

Однажды служащий московской почты обнаружил, что проснулся на просторной двуспальной кровати с душистым одеялом и мягкими подушками, от которых не потеет голова. Это было удивительно тем более, что засыпал Владимир Звягинцев в своей однушке в Чертаново. Помнил только, что спорил с плотником Федей о ненужности профессии последнего. То ли дело поэты и писатели! Они ведь придумывают новые миры, героев, пишут 100 страничные письма своим друзьям и близким, ненавязчиво демонстрируя свою избранность. Вова Звягинцев был неудавшимся писателем, коих много сейчас развелось. В век образованности это, давайте будем честными, самый легкий вид искусства. Скульптуру, пусть даже некрасивую, сделать под силу не каждому. А вот написать пару четверостиший: «вновь-кровь-любовь», думаю, сможет любой. Он решил, что вдохновение создано для него одного и после нескольких, отчасти удавшихся, свиданий с музами решил бросить университет. Тем более популярность Звягинцева была на подъеме. Издатели охотно принимали его произведения. Были опубликованы 2 его сборника – рассказов и стихов. С тех пор Франц Кафка стал дешевым и никому ненужным подражателем. Все даже стали думать, что основой для его «Процесса» послужил рассказ Звягинцева «Дворец». Его тут же приняли в Союз писателей. С тех пор он больше уже ничего не писал, потому что всю его жизнь занимали теперь литературные теле- и  радиопередачи и советы молодым авторам. Скоро Звягинцев потратил на «красивую» жизнь последние деньги, полученные им за средненький роман «Созвездие». А потом его писательский стиль вышел из моды. Вот, что было до того, как Владимир Звягинцев таинственным образом телепортировался в виллу на Рублево-Успенском шоссе.

Он встал и осмотрелся. Комната была просторной и изящно отделанной: мягкие ковры на полу, лениво задернутые шелковые шторы. Прямо перед кроватью стоял дубовый письменный стол, отделанный гладким зеленым бархатом. Над столом нависала, будто африканский гриф, косматая массивная лампа. Звягинцеву показалось, что она одна была ярче, чем все лампочки в его квартире, вместе взятые. Ручки ящичков были выполнены в форме пасти льва – царя зверей. «Наверное, хозяин этой комнаты и правда могущественен как лев». Остальное убранство комнаты, впрочем, было весьма высокого качества, но совсем не дорогим. «Ничего не понимаю. Он богат или нет?». На стенах висели портреты детей незнакомца, но Володя лишь гневно бросил на них взгляд, потому что своих не имел: «Вот это мебель! А ведь и у меня когда-то такая была! Вот же ж как люди живут, оказывается!».

Звягинцев нервно подошел к окну, повернулся направо и увидел свое отражение: «М-а-а-а-терь Божья!» — вскрикнул он, шарахаясь. И тут же прикрыл рот, чтобы его ненароком кто-нибудь не услышал. Вместо засаленных пучковатых волос – густые пряди брюнета в расцвете зрелости. Подтянутый мускулистый торс и загорелое тело. Лицо бывалого морского капитана и изящного интеллигента -уверенное, поджаро-веселое и неизменно спокойное. В общем, мужчины умного и хладнокровного, иногда употребляющего виски. Но больше всего Звягинцева поразили глаза – вместо впалых и усталых стекляшек, у него теперь были два спелых яблока навыкате – чувствующие, думающие и любящие. «Не может быть – он покрутил перед лицом ладонями – нет этих уродливых родимых пятен на запястьях!» Определенно, он мог быть доволен своим новым образом: «Да, Грегору Замзе с превращением повезло куда меньше. Судьба мне благоволит!»

И снова взгляд поэта Володи переместился на стол. Он подошел поближе «Так, настоящим договором устанавливается вознаграждение за публикацию… так, так, уже интересно… пятнадцать…тысяч…долларов — его руки тряслись, глаза раз за разом перечитывали банкнотные строчки – Дальше… ага, ага…сейчас, сейчас, где название? Не то, не то…Вот! Роман «Обмен»! Да вот же рукопись! На столе! Отредактированная, даже правки не надо вносить!». Приятная дрожь окутала его, на голом заспанном теле выступил пот, волосы липли к коже. Запах признания, так давно утерянный, снова витал в воздухе, и Звягинцев алчно его вдыхал.

«Обмен» был опубликован. Роман имел ошеломительный успех, и первый тираж не продержался на прилавках и нескольких недель. И снова появилась возможность у Звягинцева посещать светские вечера и выступать с лекциями. И снова не было времени писать. Он неумело плескался в бассейне своего успеха, бассейне, заполненном лишь наполовину. Но ведь все впереди!

— «Да, да, не отвлекайте меня. Я же сказал, что все отправлю до 1 ноября… Да какого черта вас интересует темп моей работы?! Хоть 31 октября могу начать… И другого издателя найти… Да, да, да и мне было приятно. Заколебали»

Настал момент, когда деньги кончились. Как-то раз, зябким осенним вечером он, отвергнутый уже всеми издательствами, возвращался в свой роскошный дом. Капли, подобно поту, заливали глаза; смотреть прямо было трудно. И все же он сумел разглядеть одного человека: «Он так похож на меня, настоящего меня! Только ухоженней, опрятней и богаче! Нет…нет… Не может быть!». Им овладела зависть

Подобно молоту правосудия, ударил судьбоносный раскат грома, усилился ветер, дождь холодными розгами бил в лицо Звягинцеву. Молния и одинокий уличный фонарь на секунду осветили руки незнакомца, когда тот доставал зонт. Родимые пятна на запястьях. Звягинцев затрясся, точно ударенный током и, маша руками и визжа, кинулся к «себе». Отдышавшись, он собрал последние силы и прошипел:

— «Ты забрал мое тело! Черт! Ты пользуешься тем…тем, что принадлежит мне!»

— «Да мы уже, как я вижу, менялись. И разве тебе это помогло?»

Он раскрыл зонтик и пошел дальше.