От автора. 

Специфика этого, и других опубликованных от моего имени текстов в жанре альтернативной истории в том, что они являются художественно обработанными вердиктами в текстовой игре. Как мне кажется, для лучшего понимания это знание необходимо. Если вам неинтересны пояснения  о появлении жанра, породившего этот текст, смело пролистывайте до заголовка — с него начинается сама «Трагикомедия». Если же вас заинтересовало, откуда на Терре такой артефакт, читайте ниже.

В 90-е годы в узкой среде любителей истории, как правило студентов, зародился такой жанр, как ВПИ — военно-политическая игра. Система состояла в следующем: выбиралась эпоха, после чего  каждый игрок брал на себя полное управление страной.  Он издавал указы, начинал войны, заключал договоры и строил промышленные комплексы. Все приказы передавались организатору-судье, который выдавал вердикт (на сленге — верд) на действия игроков. Вследствие чего мир динамично менялся, политика становилось все запутанной,  играть становилось все интереснее. Нечто подобное всегда было у военных — так называемые КШИ — командно-штабные игры. Конечно, генералам механика дипломатии и реформ была не к чему: они моделировали сражения. Но сдается мне, идея выросла именно из офицерского творчества.

С появлением интернета ВПИ переросли в сетевые баталии. Проводили их на форумах, потом в ЖЖ. Появилось своеобразное ответвление — сетевое государство. Здесь игроки сражались не на всемирной арене, а в рамках одной страны. Она могла быть как выдуманной, так и представлять собой симуляцию реальной политической жизни разных эпох.

На рубеже 2008-2009 ВПИ, как специфический жанр развлечения, переместился на просторы ВКонтакте, где здравствует по сей день. Как правило, ВПИ представляет собой публичную страницу, где на стену игроки выкладывают основную часть приказов (секретные приказания пересылаются админам в личные сообщения) , а судьи выкладывают вердикты. Жанр не стоит на месте и развивается. Есть даже своеобразный профсоюз организаторов ВПИ, так называемый Каталог. Коммьюнити исключительно СНГшное, и насчитывает, по скромным прикидкам, около 10-15 тысяч человек.

При должном желании сейчас  можно найти ВПИ на любой вкус: в наличие как авторские миры, так и любимые фанатами вселенные. Самой большой и известной является «Империал», действие которого происходит в фэнтезийном мире. Более сотни админов, около тысячи постоянных участников! Настоящий титан от мира этих развлечений. Кстати, глава там — довольно известный писатель попаданческих романов.  Таким образом, совсем уж маргинальным это увлечение не назовешь.

Новые времена диктуют новые правила, и все ВПИ условно делятся на «калькуляторы» и «ролевки».

Первые, созданные под явным впечатлением от «Цивилизации», «Эпохи Империй» и игр от Парадокс Интертеймент, с переменным успехом пытаются внедрить механики, основанные на четких математических действиях. Мне подобный подход видеться абсурдным, поскольку противоречит жанру. Сейчас, впрочем, он пользуется большей популярностью.

Второй тип — «ролевки» — это игра не столько и не сколько за страну, сколько за персонажа. Все  действия игрока идут от имени какой-либо игровой личности, и необходим отыгрыш роли. Однако все механики по управлению страной в наличии: ведь «садиться» игроки могут только за глав государств, генералов и министров.

Я имел отношение и даже был админом одного такого ролевого проекта. Не хочу заниматься саморекламой, поэтому не стану указывать здесь его название. Если хотите, могу сообщить в личных сообщениях.

В нашем проекте игра началась в игровом 1880 году и реальном 2015, причем игровая сессия идет до сих пор. Наш проект никогда не был титаном жанра, но брал проработанностью и атмосферностью, что позволяло занимать в топе-10 места с конца. Мы росли с проектом, и вердикты и механики в начале игры и сейчас кардинально отличаются.

Сейчас вердикты по экономике достигли такого уровня, что занимают объем статьи, с графиками, диаграммами, анализом рисков и т.п, а военные представляют собой огромные описания выдуманных баталий со схемами, списками потерь и анализом тактических ходов. Для непосвященного читателя, таким образом, большая часть материалов абсолютна неинтересна и бессмысленна.

Но не сухим анализом единым! По мере своих сил я стремился разбавить повествования и историю нашего мира художественными вставками, взяв на себя сегодня смелость представить некоторые из них на суд публики.

Труд написания вердиктов довольно тяжел в силу разных причин.

Во-первых, большое количество действующих игроков. Так, в представленном ниже тексте, представляющим собой три вердикта, пришлось анализировать и судить действия более 15 игроков. Почти все действующие персонажи, наделенные толикой власти — эти самые игроки и есть. Уровень отыгрыша ролей у всех, увы, разный, печальные последствия чего мы можем наблюдать неоднократно.

Во-вторых, в отличие от обычного автора, я не был волен в поступках и действиях героев: каждый из них имел свои резоны на то, как ему мыслить и что делать, и я лишь по мере сил старался это объяснить.

В-третьих, в тексте все же очень много информации, понятной только своим, что является неизбежным следствием замкнутости игры. Впрочем, то, что многие отсылки вами будут незамечены, не представляет такой уж большой проблемы.

В-четвертых, необходимо учитывать не только горы реальной информации от географии до распорядка частей, но и большой, крайне несистематизированный ЛОР игровой вселенной.

В-пятых, финальный текст проходил редактуру коллективного разума судей, что не всегда шло ему на пользу. В данной же публикации я постарался вернуться к изначальному варианту.

В-шестых, я пытался создать ощущение просмотра  высокобюджетного исторического  фильма при прочтении, и ряд аспектов выполнен для большей кинематографичности.

Оправдавшись таким образом на всю ожидаемую критику, я предлагаю вам ознакомиться с самим текстом. Это не игровой вердикт в чистом виде; понимая специфику Терры, я подвергнул его определенной редактуре. К некоторым фотографиям следуют необходимые подписи, выделенные курсивом. Так же большая просьба сообщать о ошибках грамматики. Буду стараться исправлять их по мере сил,е если где-то пропустил.

Для того, что бы понять, интересно ли читателю вообще произведения такого формата, опробуем только первый акт и пролог.

 

Российская трагикомедия в трех актах с прологом и эпилогом «Время перемен».

«Великая общая ненависть создаёт крепкую дружбу.»
Тацит.

Пролог.

К 1897-му году обстановка в стране накалилась до предела. Держава скатывалась в пропасть. Впереди ясно было видно анархию и распад государства. Малоудачная, а главное непоследовательная политика Николая II упорно приближала огромную империю к катастрофе. В недрах государственной машины зрел заговор, охватывающий подобно паучьей паутине большинство сфер общества. Николай должен уйти – пожалуй, это единственное, в чем полностью были согласны заговорщики. Каждый день промедления все больше усугублял обстановку в стране и все больше увеличивал риск быть раскрытыми. Медлить было нельзя. 25 августа 1897 года стало днем «Д».

АКТ ПЕРВЫЙ

Да, вот и в богоспасаемой России задул проклятый ветер перемен. Перемен неожиданных, но отнюдь не непредсказуемых. Господа, передайте «Таймс» …  (с) Некто Майкрофт Х. в клубе «Диоген»

                                                 ***

Раннее утро, 25 августа 1897 года, Санкт-Петербург.

Поручик Епифанов не спал целую ночь от волнения за судьбы страны, а потому выглядел слегка помято, что, впрочем, отлично вписывалось в его образ. Он был переодет в форму телеграфиста, а они, как всем известно, спят мало, ходят дёргано, говорят отрывисто, и пьют много кофе. Вверенный поручику взвод, составленный из доверенных унтеров, поверх формы надел халаты мастеровых. Унтер Пашинов гордо нес деревянную коробку с инструментами. Инструменты в основном были представлены кусачками.

Отряд Епифанова выполнял как бы не важнейшую миссию – готовился ровно в пять утра оборвать телеграфную связь. Поручика напутствовал лично Его Императорское Высочество Владимир Александрович. Поручик был ему предан до глубин души, и готов выполнить его любой приказ. От осознания важности полученной задачи хотелось выпятить грудь вперед и идти парадным шагом. Элементарную конспирацию, впрочем,  еще никто не отменял, поэтому Епифаньев чуть сгорбившись, семенил за унтерами.

Собственно, процесс прерывания связи был до обидного обыденным. Почему-то к людям в форме мастеровых, которыми увлеченно командовал телеграфист, вопросов о том, вправе ли они вообще что-то менять в запутанных сетях проводов, не возникало. Дворники в основном интересовались жалованием мастеровых, тем, будут ли они обмывать работу, и ценами на продукты. Единственный раз поручику стало страшно, когда к его отряду подошел городовой. Усатый представитель закона попросил у «телеграфиста» огонька, и отпустив пару глубокомысленных замечаний по поводу телеграфа, чиновников и мирового прогресса вообще,  удалился восвояси.

Всеобщая беспечность потрясала поручика.

Тем временем унтера, взобравшись на столбы, лихо перекусывали провода, а иногда соединяли их в случайном порядке. Учитывая, что отряд Епифанова был далеко не один, скоро в городе должен был начаться настоящий хаос.

6:42 по местному времени, 25 августа 1897 года, Санкт-Петербург.

—Я вам приказываю сложить оружие!

Владимир Александрович, сложив руки в рупор, кричал в сторону ощетинившихся штыками окон Константиновского артиллерийского училища.

После обрыва связи войска мятежников стремительным броском овладели пригородами града Петрова и один за другим занимали ключевые объекты. Пал Новый Арсенал, Балтийская и Петергофская железные дороги оказались заблокированы, телеграфные и телефонные станции одна за другой прекращали работу. Всё шло хорошо. До недавнего времени.

Недавно назначенный на должность начальника училища, Василий Тимофеевич Чернявский не собирался изменять присяге. Нельзя сказать, чтобы он руководствовался высокими моральными соображениями; вовсе нет. Свежеиспеченный генерал-майор очень переживал за свою должность и жалование, и сейчас прикидывал шансы обеих сторон, собираясь если продастся, то подороже. Проблема была в том, что Владимир Александрович торговаться был не намерен. Юнкерам тоже надо было что-то объяснять, но что?

Эти дурни расхватали винтовки из оружейной, и нацепив на них штыки, готовились защищать государя-императора. Похоже, дело их было швах.

— Считаю до трех!

Предать или не предать? Оклад жалования или смутные перспективы при новом царствовании? Николай или Владимир? Как же сложно порой выбирать…

— Раз!

Ох-ох-ох. Ситуация, однако. За князем как минимум батальон пехоты Измайловского полка. За генерал-майором несколько сотен безусых юнкеров.

— Два, мать вашу!

Уверенность тона вводила Чернявского в настоящий ступор. Всё-таки единокровный брат Александра III, это у них семейное. И эти холодные васильковые романовские глаза.

— Три.

Дрожь охватила генерал-майора. Трясущимися руками он открыл огромные парадные двери, и обернувшись на окна, гаркнул:

— Сложить оружие. Виват император Владимир! Виват!

Крики солдат, юнкеров, прохожих и генерал-майора слились в протяжный рев. В училище толпой вваливались солдаты.

Этот и подобные случаи задерживали продвижение; слишком в большом количестве мест Владимир был нужен собственной персоной.

6:49 по местному времени, 25 августа 1897 года, салон бронированного экипажа с вензелем Владимира Александровича на боку.

Ванновский сидел в экипаже напротив министра юстиции Муравьёва, и не сказать, чтобы его радовало такое соседство. Менторским тоном бывший министр образования и действующий военный министр поучал собеседника.

Муравьев.

— Вожделение власти – самая вопиющая из страстей, Николай Валерианович. Вот увидите, все это ваше выступление окончиться столь же бесславно, как и печально памятное выступление декабристов.

— Петр Семенович, сейчас не 1825, да и нынешний император вовсе не Николай Павлович. Слышали, как хлестко о нем выразился Шульгин? А он, на секундочку, монархист.

— Николай Валерианович, вот скажите мне, вы же монархист, как вам не стыдно предавать своего сюзерена?

— Я его и не предавал, Петр Семенович, не предавал. Раз уж вы затронули категорию сюзеренитета, то и посмотрите на ситуацию с этой стороны. Сюзерен ослаб, королевство рушится. Так не лучше ли присягнуть другому, более удачливому сюзерену?

— Отвечать вопросом на вопрос, это так по-правоведски, так по-правоведски. Вы же понимаете, что вы нарушили Основные законы?

— Безусловно.

— Поэтому я спрашиваю еще раз: вам не стыдно?

— Ничуть. Есть закон, а есть право. И право на нашей стороне.

— Понятие права тождественно закону.

— Вовсе нет, Петр Семенович, вовсе нет. Всякое право справедливо, но не всякий закон справедлив. Законы не совершенны; право совершенно. Законы пишут люди, а право, о, происхождение права всегда будет волновать людей.

— Вы уходите в дебри теоретической юриспруденции, Николай Валерианович. Вот скажите, голубчик, чем вам не угодил Николай?

— Всем?

— Изволите шутки шутить, ну-ну. Кстати, куда мы едим?

— Вы тут упомянули декабристов, что навело меня на определенную мысль.

— О вашем аресте и повешенье?

— Увы, нет, Петр Семенович, увы нет. Что вы знаете о русской Бастилии?

— Неужели Петропавловская крепость перешла на вашу сторону?\

— Честно говоря, я имел в виду Шлиссельбург.

6:57 по местному времени, 25 августа 1897 года, здание Государственного банка Российской империи.

Поручик Окиянов ввалился в разбитую дверь. Клерки попробовали запереться, но разве что-то может остановить поручика Российской армии, который выполняет приказ? Правильно, ничто и никто. Дверь выломали, окна разбили, и солдаты в шинелях заполняли роскошный зал.

— Кто здесь управляющий? — гаркнул Окиянов, — отпирай подвалы! Хозяева пришли.

— Господин поручик. По чьему приказу вы действуете?

— По приказу императора России Владимира.

— Наш и ваш император – Николай. Я не собираюсь помогать вам в чьих-то бонапартистских планах!

— Арестовать, обыскать.

Директора Госбанка заперли в пустующем хранилище. Искомые ключи спустя полчаса яростного обыска были найдены в сейфе кабинета директора. Сейф успешно прятался за книгами в шкафу. Открывать еще и его никто не собирался, поэтому дверцу взорвали динамитной шашкой, выторгованной Окияновым у спешащих занять мосты саперов. Кабинет после подобного выглядел довольно жалко.

Один из клерков после пары тычков любезно согласился открыть хранилища. Повозившись с хитроумными ключами, он дернул огромную створку двери. Внутри пришел в движение гигантский механизм. Дверь заскрипела, засипела, и медленно подалась. Поручик отдернул клерка, надавил плечом, и дверь распахнулась. Перед взором одиннадцати солдат Окиянова открылись просторные подвалы Госбанка. От самого входа и до дальней стены в аккуратных кубах лежали золотые слитки. Золотые слитки образовывали настоящий Золотой город, который так безуспешно искали конкистадоры. Эльдорадо вовсе не затерялся в джунглях Амазонки. Эльдорадо находился здесь, ниже уровня Невы, на суровой ингерманландской земле. У поручика перехватило дыхание.

— Запирай, быстро!

Задача, поставленная Владимиром Александровичам выполнена. Золотой запас Империи перешел под контроль «владимирцев». Поручик искренне был рад этому, но где-то в глубине души он ласкал мысль о том, что осуществляет этот контроль именно он.

7:01 по местному времени, 25 августа 1897 года, случайный телефонный разговор.

— Алло, алло, барышня?

— Какая к черту барышня?

— Эээ… С кем имею честь?

— Вы кто вообще такой?

— А вы?

— Да как вы смеете! Я вам приказываю назваться.

— Петр Михайлович я, мещанин.

— Кто вас соединил?

— Не могу знать, вашевысокоблагородь.

— Как это не могу знать? Вы дозвонились премьер-министру!

— Да я не знаю, я с телефонной барышней разговаривал, и тут нас соединили.

— Как вас там говорите зовут?

В трубке раздались тягуче-длинные гудки.

7:35, английское посольство, 25 августа 1897 года.

— Должен заметить, это просто поразительно. Это серьезная заявка на успех.

Английский посол смотрел в окно своего кабинета на солдат, копошащихся у моста.

— Кто бы мог подумать, какой успех! И какое поразительное малодушие армии, перейти на сторону первого встречного. Пффф. Эти русские…

В кабинет посла вбежал взмыленный молодой человек.

— Френсис, не зачем так бежать. Если мое мнение о Владимире верно, то телеграмму в Лондон у вас отправить не удалось. Я прав?

— Правы, господин посол.

— Тогда действуем согласно плану на такой случай. Где живет тот чухонец, вы помните?

— Обижаете, господин посол.

— Попробуйте до него добраться. Хотя… — посол махнул рукой в сторону мостов, — не уверен, что у вас получится. У посольства янки тоже нет связи? У шведов?

— Нет, сэр.

— Печально, Френсис, печально. Кстати, вы еще не видели, как разводят мосты? Впечатляющее зрелище. А сейчас — бегом к чухонцу!

8:03 по местному времени, 25 августа 1897 года, Николаевская Академия Генерального штаба Российской империи.

С раннего утра Академию заняли солдаты Измайловского полка. Будущих полководцев загнали в классы и не давали выйти. Лавр Георгиевич Корнилов вместе со всей своей группой оказался в одном из кабинетов. Каких-то разъяснений от солдат получить не удалось. Попытка договорится с бородатым унтером, чтобы тот провел его к начальству была весьма неэффективной. Но эффектной. Унтер мастерски покрыл Корнилова матом, сделав логичный вывод, что «вас тут две тыщи рыл, и все к господину майору просются». Вдобавок пожилой унтер назвал Корнилова щеглом, что больно ранило самолюбие офицера Генштаба.

Шел уже второй час этого заточения, и конца не было видно. Генштабисты завязали оживленный разговор на тему, как им справлять естественную нужду, если их так и не выпустят. Самый пожилой студент увлеченно рассказывал о военно-полевых нужниках. Ему возражали, ссылаясь на опыт наполеоновских войн. Корнилов вздохнул и подошел к окну.

Внизу, отдыхая, переговаривались солдаты. Взамен на сброшенную вниз пачку сигарет удалось несколько прояснить ситуацию. Николай, согласно мнению солдат, либо тронулся умом, либо изволил умереть. Старшина предложил компромиссное решение: Николая подменили немцем, а уже потом тот сначала тронулся умом, а затем помер. В любом случае, все надежды солдаты возлагали только на Владимира Александровича – командира гвардии и Петербургского военного округа.

Нежели это переворот? Наконец-то хоть кто-то решился на активные действия! Как бы хотел Лавр Георгиевич сейчас быть рядом с этим Владимиром!

8:05, 25 августа 1897 года, станция Дно, вагон первого класса.

— Фи, ну что за дыра! Кондуктор, кондуууктор!

— Да, барышни-с?

— Почему мы еще не в Петербурге? Мы с подругой опаздываем! Мы должны там быть еще в семь утра.

— Техническая заминка-с, барышни.

— Ну какая такая техническая заминка?

— У нас билет, а по расписанию, Машка, дай расписание, вот, в 7 мы должны быть в Петербурге!

— Петербург, не принимает-с.

— Но вот же расписание!

— Ой, а вам неизвестно отчего? Я в газете читала, один раз перекрывали движение, когда поезд разбился!

— Маша, веди себя прилично!

— Опять черни не сидится, барышни-с! Бунтуют-с. Работать не хотят, поездам пути не дают.

—  Почему гусары до сих пор не усмирили этих мерзких хамов?

— Маша!

— Не могу знать отчего, барышни-с. Может и поезд с рельс сошел-с, может и стачччки…

8:24, 25 августа 1897 года, Санкт-Петербург, Мариинский дворец, зал заседаний.

— Господа, тише, тише, — Михаил Николаевич застучал председательским молоточком по трибуне, — это просто какое-то недоразумение.

— Это переворот, переворот!

— Николай Иванович, побойтесь Бога, он как раз по вашей части духовных и гражданских дел.

— Я вам говорю, это переворот! Солдатня скоро начнет разводить мосты!

— Солдатня? Русских солдат солдатней, да я…. Да вы… –донеслось откуда-то из зала, — просто возмутительно!

—  Интересно, император знает о происходящем?

— Хм, может послать вестового?

— А я вам говорю, это переворот!

— Тише, господа! — стук председательского молотка усилился, — сейчас все обсудим.

— Новые декабристы, ей-богу, только не новые декабристы…

— Как вы оцениваете вероятность выступления социалистов?

— Курс акций опять рухнет, вот увидите. Я и так уже потерял шесть миллионов, и теперь…

— Где флот? Немедленно надо послать в Гвардейский экипаж!

— Тише, господа, — молоток зазвучал еще громче, — тише!

— А если это революция?

— Дмитрий Мартинович, так вот касательно курса акций…

— Михаил Николаевич, ну скажите им!

— Пусть уж лучше мой венценосный тезка выскажется.

— Молчать! — Михаил Николаевич Романов прокричал это во весь свой командирский голос.

В зале повисла неловкая тишина. Члены Государственного совета притихли и возмущенно переглядывались. Сухой голос Михаила Николаевича Романова, председателя Госсовета, пронзительно звучал в тишине.

—  В Российской Империи, в России, никаких революций быть не может и не будет, пока я жив. Разведение мостов и войска на улицах еще ничего не значат. Нет никаких подтверждений переворота. Отставить панику. Нам нужно просто выполнять свою работу и тогда…

За окном из сотен, а то и тысяч глоток раздался торжественный рев:

— Императору Владимиру – ура!

—  УРА! УРА! УРА!

Члены Госсовета снова разноголосо загалдели.

— Переворот. Я же говорил.

— Ох, как заштормит финансовый мир…

— Безобразие, что скажут в цивилизованной Европе?

—  Да мне ровным счетом плевать что скажут, меня больше волнует вопрос что с нами будет?

— Да ничего не будет. Вот в осьмнадцатом веке, когда Елисавета…

— Надо слать вестовых! Почему мы просто сидим!

— Ну, голубчик, формально у нас нет полномочий…

— Неужели все зря? Неужели все зря…

Стук председательского молотка был заглушен ударами в дверь. Бедующие депутаты будущей верхней палаты парламента замолкли. Чуть приглушенные плотными дверями красного дерева, из коридора раздавалось радостное:

— И раз, и два, ухнем! И раз, и два, пошла родимыя!

Один из присутствующих элегантно зашел за штору. Несколько чиновников залезли под стол. Кто-то заметался и начал искать второй выход. Молоток бил непрестанно.

— Сидеть, кому сказал! – надрывался Михаил Николаевич, —  сидеть!

Но его слова не возымели какого-либо эффекта. Началась паника. Дверь под градом ударов рухнула, и в проеме стало видно группу солдат с чьим-то мраморным бюстом в руках, которым они столь увлеченно били дверь. На пользу бюсту это явно не шло — голова античного героя треснула, как яичная скорлупа.

Зал затих. С примкнутыми штыками солдаты рассредоточивались по залу, а их командир – подпоручик Железнов – направился к председательской трибуне.

Михаил Николаевич приосанился, и полным достоинства голосом сказал:

— Как генерал-фельдцейхмейстер русской армии, приказываю вам сложить оружие, подпоручик.

— Господин Романов — с издевкой произнес подпоручик, — вы ошибаетесь. Это я приказываю вам сложить оружие и сдаться.

— Неслыханно! Вы мне угрожаете?

— Что ж, так и запишем, саблю сдать отказался. Арестовать.

Двое солдат сзади заломили председателю руки и повели его к выходу.

Подпоручик окинул взглядом Госсовет и спросил:

— Еще кто-то хочет высказаться? Нет? Тогда сегодняшнее собрание объявляю закрытым. Подходим ко мне по одному, – поручик вырвал листок из записной книжки, — подписываемся и присягаем новому императору.

— Какому?

— Владимиру, другого в России нет и не будет.

Депутаты снова загалдели, но образовали подобие очереди к подпоручику. Из самого ее хвоста раздалось:

— Знаете, что, а идите вы все к чертям! Уже полдесятого, Боже мой! Я на Биржу, успею продать хоть часть акций!

8:39, 25 августа 1897 года, Санкт-Петербург, Петропавловская крепость.

— Господин парламентер, я скажу честно, с вашим решением я согласен в душе. Николай – эта не та фигура, которую я бы хотел видеть на троне. Эх, ну и натворил же он дел…  Но нарушать присягу я не собираюсь. Я дворянин, и для меня понятие чести — значит гораздо больше, чем для …. Чем для! В этом фарсе я участвовать не имею не малейшего желания. Я монархист. Николай – ничто. Важен сам принцип, сама идея самодержавия.

— Так мы этого принципа не нарушаем, мы боремся за него! Не странно ли для вас, что Николай решил созвать богомерзкую Госдуму?

— Я всегда полагал, что немного демократии нашему государству не повредит. Чего плохого в Конституции как таковой? Вон в Англии король как сильно ограничен, а Конституции вовсе нет. Не в Конституции дело, а в порядках.

— С чего вы вообще вспомнили об этом кладезе юридических загадок, господин комендант. Это же не «конституция», это просто курам на смех, поверьте старому правоведу.

— У, крапивное семя. У вас маменька случаем не из Одессы, а?

— Смейтесь, смейтесь, господин комендант. Я вам предлагал сдастся, вы отказались. Вы сами выбрали стрелять в русских солдат. Извольте, я откланяюсь.

— Вон!

8:40, 25 августа 1897 года, Санкт-Петербург, Зимний Дворец.

— Это конец, Ваше Величество. Мы пропали. Сергей Юльевич, куда это вы так засобирались, а? Сидите, я вам приказываю! Я тут пока премьер-министр!

— Да помолчи уже, Александр. Накомандовался. Ты по своей Конституции вообще правами  в Кабмине не обладаешь… Сколько их там?

— Да я! Да они! И телефон! Эх!

— Думаю, два-три полка, — неожиданно подал голос Витте.

— Сколько у нас верных частей?

— Я не знаю, начальник охраны не знает, Бог не знает, никто не знает, — нервозно ответил премьер.

— Как не знаешь?!

— Связи нет. Я уже час пытаюсь дозвониться хоть до кого-то, ничего не получается.

— Пошли вестовых.

— Они не доходят!

— Где обещанный английский броненосец?

— Я не знаю.

— Что ты вообще знаешь?

— Связи нет, верных войск нет, через час мятежники будут здесь.

— Конец?

— Конец.

— Это всё ты виноват, Александр свет Михайлович.

— Я?

— Конечно. Ты да Витте. На пару меня заставляли весь этот либеральный вздор подписывать. Вот и получили.

— Знаете что, государь, я хотя бы живым останусь, а вот вы — не уверен.

— Не делай из меня труса, — Николай поморщился, — Я человек хоть непостоянный, да, но твёрдый. А…. Сергей Юльевич? Сергееей Юрьевиииич!

По бесконечным коридорам дворца гуляло только эхо. Николай недобро глянул на премьера, кашлянул, и похоже взял себя в руки. Во всяком случае, панические нотки в голосе исчезли.

— Нет, это уже хамство. Нам нельзя сидеть сложа руки. срочно нужно послать вестовых в Арсенал и Петропавловскую крепость! А этого подлеца Витте…

—  Так. Сводный гвардейский батальон направим к мостам через Мойку. Казачью сотню отправим держать Лебяжью Канавку. «Золотую роту» выставим по линии Исакий-Сенатская площадь. Остальные пускай сидят по местам и готовятся, если вообще у нас есть кто-либо ещё. Хорошо хоть здание Морского министерства у нас — спасибо командующему караулу. Это на какое-то время задержит смутьянов, а там и англичане подойдут, и с войсками верными тебе, Ники, свяжемся. Надеюсь, свяжемся.

— Что ещё? Эх, связи толком нет.

— Хм. У нас же есть станция голубиной почты.

— С кем свяжемся?

— А какая граница ближе всего? А, точно, немцы… Тогда-с 1-ому и 18-му корпусам Петербургского Военного Округа, они дислоцируются недалеко от города.

— Можно еще финляндским войскам.

— Знаешь, Сандро, не доверяю я этим чухонцам. Ну да ладно, им тоже отправим. И свяжись наконец с Кронштадтом! Я хочу видеть обещанный мне  броненосец в этом окне!

8:55, 25 августа 1897 года, Кронштадтский рейд, кают-компания HMS «Царская Воля».

Джентльмены, ситуация, как мы и предполагали, затруднительная. Связи с Петербургом, как вы знаете, нет с раннего утра. Не отвечает даже шведское посольство. Думаю, что не для кого из вас не составляет сомнения, что в Петербурге начались активные действия, и Романову ничего хорошего ждать не приходится.

 Я до последнего не верил, что нашу операцию все-таки придётся проводить. Однако, только что со мной связались из посольства через связного-чухонца. В Петербурге военный переворот. Мятеж поднял принц Владимир. Пока связь еще оборвана, а Владимир не взял всю власть в руки, следует исполнить свой союзный долг, и эвакуировать Николая. Все-таки кузен его высочества, пусть и непутевый.

Связи с Адмиралтейством нет: как вы знаете, мы держали с ними контакт через посольство. Да и имеет ли смысл с ним связываться прямо сейчас, джентльмены? Адмирал Нельсон стал великим только потому, что свысока поплевывал на распоряжения лордов. Чем же я, капитан Лейдсен, хуже?

Мы снимаемся с якоря. Высадим роту Кэмпбелла прямо на Адмиралтейской набережной, – (капитан ткнул карандашом в точку на карте) – и спасем Николая. Первая по приоритетности задача – эвакуировать Николая и его семью. Вторая – согласно договоренностям, загрузить золотой запас. Сделать надо все как можно быстрее.

Джентльмены, сверим часы?

9:01, 25 августа 1897 года, Санкт-Петербург, Невский проспект, напротив Казанского собора.

— Молодцами, орлы!

— Императору Владимиру – виват! Виват, виват, виват!

Строй на Невском проспекте приветствовал своего командира. Своего лидера. Своего императора. От криков дрожали стекла витрин. Из зданий выглядывали удивленные лица. Ангел с крыши Казанского Собора призывал к покаянию.

Несмотря на мелкий противный дождь, Владимир был весел. За ним его сторонники, армия, да черт возьми, наверняка вся Россия. Чем он хуже старшего брата? Уж в любом случае получше, чем это его бледное отродье. Нашел кого на престол ставить. Лучше уж Михаил. Или Георгий. Да любой другой Романов и то лучше, чем нынешний, с вашего позволения сказать монарх. Даже Алексей, который последнее время просто безбожно растолстел. Дошло до того, что он входил в свой кабинет бочком. Впрочем, как шутили внутри рода Романовых, моряку балласт необходим.

Интересно, чем сейчас занят Николай? И куда подевался премьер? Последний вопрос волновал Владимира Александровича гораздо сильнее первого.

9:00, 25 августа 1897 года, Санкт-Петербург, Зимний Дворец.

Витте всегда был очень осторожным человеком. Его феноменальная способность держать нос по ветру не раз выручала его и помогала строить карьеру. Но сейчас он, судя по всему, просчитался. Во всяком случае, он понятия не имел, кто собрался свергать Николая. Сам факт того, что сам Сергей Юльевич не в курсе этого, вызывал страх. Похоже, наступала политическая старость. Дорогу молодым Витте давать не собирался. Больше всего в мире Витте любил единственное существо — себя. Панические метания премьера и Николая не произвели на него никакого впечатления. Было понятно, что они заведомо проиграли. Единственное, что оставалось — попробовать спасти свою шкуру и извлечь из ситуации максимально возможную выгоду.

Рассуждая подобным образом, Сергей Юльевич тихонько, бочком, вышел из кабинета императора и засеменил по Зимнему Дворцу. В одном из более чем четырёхсот покоев он зашел за дверь и встал с таким расчетом, чтобы открытая дверь прятала его от вошедшего. Мелко дрожа от страха, он взял со столика позолоченный канделябр. Наличие такого импровизированного оружия несколько успокаивало государственного деятеля. В случае нештатной ситуации, Витте собирался крепко огреть незваного гостя канделябром по голове.

9:10, 25 августа 1897 года, Финский залив, Невская губа.

— Что же, удачи вам, Кэмпбелл.

— Удача нам не помешает, сэр.

— До цели отсюда около 20 миль. Как планируете доставить золотой запас?

— Реквизируем транспорт у туземцев. Все равно у них революция, сэр.

— Да, эти русские умеют удивлять. Кто бы мог подумать, что такое возможно. Можно сказать, еще вчера эта страна была жандармом Европы, а сейчас?

— А сейчас она главный бунтовщик Европы, сэр. Даже на Балканах последний раз решили дело миром..

—Если бы все решали миром, королева не платила бы нам жалование, Кэмпбелл.

— Верно, сэр. Как думаете, почему в Лондоне такое значение придают Николаю?

— Хм, возможно из-за родства с наследником? Или какие-то договоренности? А может лорды хотят вновь поставить его на престол и дергать за ниточки? Я пока не решил, какой версии стоит придерживаться.

— Время покажет, сэр, время покажет.

— Недурно. Окей, скоро подходим к берегу, стройте роту, Кэмпбелл.

9:11, 25 августа 1897 года, временная ставка Владимира.

— Телеграфом пришёл запрос от 1-ого и 18-ого корпусов, спрашивают, что происходит. Им каким-то макаром, голубями, кажись, пришёл приказ из Зимнего: требуют идти маршем в Петербург и разбить мятежников. Командование корпусов, сославшись на ваш приказ об игнорировании нешифрованных сообщений, подчинятся не стало. Но на всякий случай написали.

— Действия одобрить, выразить от моего лица благодарность. Передать о дальнейшем игнорировании приказов из Зимнего. Это, эээ, дешёвые уловки самозванцев.

— Есть!

— Всемилостивейший Государь, части докладывают о перехвате нескольких курьеров из Зимнего. При них обнаружены различные депеши о перемещении войск к Петербургу и… о разгроме наших частей. Забавно, что некоторые «верные истиной монархии» войска из приказов подчиняются нам, как прямому командованию. Приказы настолько абсурдны, что над ними смеются даже нижние чины.

— Не рой другому яму. Прекрасная поговорка. Похоже, пытаясь дезориентировать нас, Николай сам попал в лужу.

— Государь, извините что отвлекаю, можно вас на минутку?

— Да. Что у вас?

— Михаил доставлен на станцию из Царского Села. Он хотел вас видеть. Куда его?

— Везите его на Гороховскую, там дальше разберемся.

— Ваше высокопревосходительство, противник отступает вглубь позиций, оставляя нам половину Адмиралтейского, и похоже, начинают строить баррикады. Из зданий выносят мебель и прочие тяжёлые вещи.

— Это уже становится интересно…

В комнату вбежал взмыленный унтер-офицер.

— Осмелюсь доложить, ординарец одиннадцатой роты Измайловского полка, вашь высокоблагородь, эти на Дворцовый мост вышли.

— Сколько их?

— Штыков двадцать. Похоже, они хотят его взорвать!

Один из офицеров оттер ординарца от Владимира,

— Михаила на Гороховскую привезли. Какие ваши указания?

— Ай, да чёрт с этим Михаилом! Приказываю: три батальона Преображенского полка в срочном порядке выдвинуть к Павловскому полку и вместе с ними пускай отправляются к мосту. Кавалергардам – пересечь Лебяжью Канавку, пусть займут Царицынский луг и вдоль Набережной к мосту на пересечение Николаевского конвоя. Огонь первым не открывать. Двум батальонам Финляндского полка перейти по мосту пред ними. Возьмем их на испуг, не осмелятся они взорвать мост, пока на нём находятся как их люди, так и наши. Конной гвардии выдвинутся к Адмиралтейской набережной. В Петропавловскую опять шлём парламентёра, предлагаем капитулировать, продолжая осаду. Думаю, раз они видят, как их братцы драпают, всё для них выглядит не столь однозначно. Всем остальным войскам начать выдвижение после тех, кого перечислил.

Ординарец выглядел страшно измотанным.

— Тебя как звать-то?

— Василий я, Швейков.

— Посиди уже тут, Вася. Всё должно закончится в считанные минуты.

— Государь, а Михаил…

— Да что вы так ко мне с ним привязались? Везите уже сюда.

За окнами раздались взрывы.

9:17 по местному времени, 25 августа 1897 года, Санкт-Петербург, Лебяжья канавка.

Где-то десять минут назад, казаки Конвоя прервали молчаливое противостояние и стали отступать к дворцам. Похоже, они пытались соорудить нечто вроде баррикады, но выходило плохо. Кавалергарды ждали, когда же придет приказ на атаку. Наконец, раздалось:

— Кавалергарды, сабли наголо! Вперед, рысью, поэскадронно!

Кавалергарды Российской империи — это одна из самых привилегированных военных частей в мире. Кавалергард — это настоящее воплощение богов войны. Сверкающая кираса, орел с расправленными крыльями на каске, шашка с золотой гравировкой. Тот, кто видел, как конный эскадрон кавалергардов в полном боевом снаряжении синхронно перепрыгивает Лебяжью канавку, не забудет это зрелище до конца своих дней.

Смертоносным штормом покатилась волна кавалергардов. Казаки, побросав материалы для недостроенной баррикады, побежали в сторону Временного Троицкого моста, ведущего на Петропавловскую. В сторону казарм павловцев шли чуть ли не парадным строем цепи Преображенского полка. Похоже, военная фортуна улыбнулась Владимиру.

9:22 по местному времени, 25 августа 1897 года, Санкт-Петербург, Суворовская площадь.

Кавалергарды прокатились в том числе и по Дворцовой Набережной, эффектно отрезая Конвою путь отступления на Временный Троицкий мост. Казаки оказались заперты в районе востока Миллионной улицы и Суворовской площади. Конвою Его Величества с одной стороны угрожали кавалергарды, а с другой — ощетинившаяся штыками колонна преображенцев. Командир казаков построил свой не такой уж и многочисленный отряд в 145 человек в некое подобие каре, и приказал примкнуть штыки. Начинать стрельбу и брать на себя грех братоубийства не хотела не одна сторона. Казаки и преображенцы вяло переругивались. Кавалергарды перестраивались.

Командир первого эскадрона кавалергардов, майор Бергенгольц, опьянённый первыми успехами, решил попробовать взять казаков ещё раз «на испуг». Во весь опор эскадрон понёсся на жиденькое построение казаков. По всем законам военного искусства они должны были дрогнуть и рассеется перед превосходящими силами.

Бергенгольц недооценил верность казаков монарху. Жалкое карэ выдало один за другим несколько слаженных залпов из винтовок. Первые ряды кавалергардов смело свинцовым штормом. Упавшие кони в узкой улице заслонили проход, и несколько кавалергардов, не успевших остановить коня, полетели на брусчатку. Эскадрон был ошарашен, и оставив на площади более двух десятков убитых и раненых, отступил. Преображенцы нестройно пальнули по казакам и тоже отошли. Конвой залёг на брусчатку.

Это были первые выстрелы противостояния. Спустя несколько минут «владимирцы» снова реорганизовались. Используя численное преимущество, кавалергарды и преображенцы в лёгкую подавили противника огнём. Никакая лихая конституция личности и безграничный дух тебе не помогут, если ты не можешь поднять головы что б стрельнуть в ответ. Как ни пытайся. Командир сотни приказал занять близлежащее здание, что б эффективнее держать оборону. По воле судьбы первым попавшимся зданием, стал Мраморный Дворец, в котором привыкла проживать одна из ветвей романовского древа — Константиновичи .

У частей был чёткий приказ — не дать казакам занять дворец. Неизвестно, связано ли это с тем, что его обитатель — великий князь Константин Константинович, по совместительству является командиром Преображенского полка…

Гвардейские офицеры уже готовили строи бойцов для штурма здания, терпя потери от шальных попаданий из его окон. Однако быстро пришёл приказ: «Командую отход! Ни в коем случае не штурмовать здание!»

Тем временем произошло еще одно грозное событие. По всей видимости, стрельбу услышали в Петропавловской крепости. Гарнизон, подумав о начале реальных боёв, будучи изолированным от штаба, принял решение стрелять по всем. Батареи Кронверка, казематов и бастионов, молчавшие почти 200 лет, снова заговорили.

9:26 по местному времени, 25 августа 1897 года, Санкт-Петербург, Гороховая и Большая Конюшенная улицы.

Михаила Александровича накрыл английский сплин. Весь этот мир казался ненастоящим, потому что происходящее было настолько дико, что не могло происходить в реальности. Младший брат императора высунулся по плечи из экипажа и печально глядел на небо. В семь утра его арестовали гвардейские кирасиры без каких-либо объяснений. По приказу «императора Владимира». На все вопросы не отвечали. Михаил попросил передать письмо Николаю, но его кирасиры даже не стали брать в руки. Казалось, они боялись быть обожжены таким посланием. Промучившись с безмолвными кирасирами целый час, Михаил потребовал встречи с самозваным императором. Под конвоем Михаила отвели на станцию и поездом доставили в Петербург. В поезде разъяснений он тоже не получил.

Улицы были забиты войсками. Наблюдалось какое-то бестолковое движение. Некоторые, узнав Михаила, махали ему руками, тот в свою очередь, чуть приподнимался и махал в ответ. Гороховая улица, хорошо известная Михаилу, напоминала улицу городка в прифронтовой полосе. Какие-то кучи мусора, измайловцы, толпы народа, туда-сюда снуют вестовые. С кирасирами здоровались проходящие офицеры. Ожидание затягивалось.

Внезапно раздались взрывы. Михаил посмотрел на часы: 9:26 утра. Да что же тут творится? Почему никто ничего не хочет объяснять? К кирасирам прибежал вестовой. После недолгих разъяснений, экипаж двинулся в сторону Большой Конюшенной улицы. Стрельба усиливалась. Кругом бегали солдаты в форме разных гвардейских полков. Истошно кричали раненые. Что это? Почему? Ведь самозванец согласился на встречу, зачем же стрелять, Боже мой! Мимо экипажа, безнадежно застрявшего в людском водовороте, двое преображенцев несли солдата с разорванным животом. Тот уже не мог кричать и лишь страшно хрипел, конвульсивно дергая руками. Михаилу стало нехорошо, он перегнулся через борт экипажа. Младшего брата императора стошнило.

9:26 по местному времени, 25 августа 1897 года, Санкт-Петербург, Троицкая площадь.

Московский полк уже второй час безуспешно осаждал, если, конечно, можно так сказать, Петропавловскую крепость. Выстроившись по ротам на Троицкой площади, он в первую очередь демонстрировал флаг. Казалось, что очередной раунд переговоров с крепостью закончится успешно. Внезапно на другой стороне реки раздалась винтовочная стрельба. В Петропавловской крепости началось неприятное шевеление, а затем раздался орудийный залп. Офицеры успели только крикнуть:

— Ложись!

Возле берега выросли огромные водяные столбы, заливая всё вокруг. Засвистели осколки. Один из снарядов упал на строй третьей роты. Из воронки доносились адские крики, все вокруг залило кровью. Кто-то кинулся выносить раненых. Один из рядовых, которому оторвало руку, ползал на карачках, и искал ее. Он поднял одну из оторванных рук, но она была похоже, не его, и он отбросил ее в воду, затем упал на площадь плашмя и испустил дух. Командир полка велел залечь и медленно отползать с площади, желательно, занимая укрытия. Из лазарета раздавались истошные крики.

Еще несколько взрывов снарядов раздались в Александровском парке, поднимая в воздух ветки кустов и разбитые доски от лавочек.

Гренадёры и залёгшие московцы открыли винтовочный огонь по безмолвным стенам Петропавловской крепости. Ощутимых перемен это не приносило, но позволяло выместить злость.

9:27 по местному времени, 25 августа 1897 года. Казармы Павловского полка.

Одна из казарм была переполнена нижними чинами, образовавшими некое подобие круга. В центре расхаживал унтер с роскошными усами и бородой, в форме Преображенского полка. За окном гремели взрывы, при каждом из которых солдаты непроизвольно втягивали голову в плечи. Гренадеры внимали каждому слову переговорщика. Когда он закончил, а шум обсуждения стих, из толпы выдвинули нескладного солдата с лихо одетой набок кепкой.

— Ну, эта, от опчества спасибо вам за разъясненьеце. Мы согласные. Владим Саныч мужик добрэ, нрав у него крутой, этих всех тылегендов не пущать будет.

— А офицеры?

— А что офицерьё? — солдатик пожал плечами, — заперлися в казармах и водку пьянствуют. Денщики только бегать за новой и успевают. Когдась с Зимнего приказ принесли, так они и заперлись. Ужо всё выжрали!

— Н-да.

— Агась.

— Ладно, поступим так. Офицерьё запереть и не пущать. Ты за это отвечаешь головой.

— Вашь благородь, не извольте сумневатся.

— А остальные слушай мою команду…

И переговорщик мятежников начал отдавать указания.

Уже через четверть часа из казарм под командованием офицеров мятежных полков потянулись колонны солдат. Из офицерского собрания доносились пьяные выкрики. У дверей, подпёртых бревном, дежурил часовой.

9:29 по местному времени, 25 августа 1897 года, крыша Зимнего дворца.

— Сигнальщик, передавай! Недолёт. Левее отметки сто, перенести огонь по точке 7, три залпа; правее отметки сто десять, четыре залпа, недолёт. Что с музейными орудиями?

— Передают, ваше высокоблагородь.

— Так, ага, пушки из музея достали.

— Передавай: молодцы! Продолжать стрельбу; держать оборону. Продолжаем корректировать огонь. Правее отметки двести, 4 залпа…

9:30 по местному времени, 25 августа 1897 года, Санкт-Петербург, Александровский парк, Дворцовая набережная, близ здания Морского министерства, Дворцовый мост…

Твердыня крепости перекрывала весь центр города. В обычных случаях она обеспечила бы прекрасную защиту Петербурга. Сейчас же это играло на руку Николаю в борьбе со своим дядей — ведь пушки бастионов могут простреливать вокруг половину города.

Первые залпы из крепости легли вдалеке от строя войск, осколки легко ранили нескольких нижних чинов. Конногвардейцы залегли. Стрельба из крепости усиливалось. Несколько залпов ударило по Троицкой площади, три снаряда побили финляндцев на мосту; но больше всего досталось Александровскому парку. Свистели осколки. Ржали раненые кони, а снаряды всё падали и падали. Один из снарядов, предназначенных для Набережной, угодил в шпиль Адмиралтейства. Золотая игла пошатнулась и накренилась. Знаменитый кораблик покорёжило осколками. Снаряды падали всё ближе и ближе к конногвардейцам на Сенатской. Взрывом разнесло фонтан в Александровском парке; вода под напором хлестала в разные стороны. В Адмиралтействе выбило все окна, стеклянная крошка усеяла сад. Секретные документы белыми листьями разлетались и падали на кусты и деревья, в воду, на набережную. По саду, хромая, бежала лошадь с оторванной взрывом задней ногой, из раны которой хлестала кровь. Медный всадник с камня молча наблюдал за ужасом, который устроил его неудачный приёмник. Наконец, стрельба стихла. Погибло два десятка человек, множество раненых, десятки убитых лошадей. Кровь смешивалась с водой из разбитого фонтана и розовой жижей заполняла низины и выемки парка.

9:35 по местному времени, 25 августа 1897 года, Санкт-Петербург, ставка Владимира.

— Чёртов урод! Венценосный выблядёнок! Свинская собака! Сссскотина! Недоносок!

— Владимир Александрович…

— Что «Владимир Александрович»? Я уже много лет как знаю свое имя-отчество! Сколько уже погибших?

— Более 80 нижних чинов, несколько офицеров. Более сотни раненых.

— Отводим Московский полк за жилые дома, не будут же эти скоты стрелять по своему же городу! Что Николай ответил послу?

— Предлагают вывести войска из города.

—ВОТ ЖЕ *****, ****** ****** *******, КОТОРЫЙ ********** ****** И ЕЕ ****** ТАКИМ *******, *** и ******!

— Государь, почему мы не штурмуем Мраморный дворец?

— Потому что в отличие от этого ублюдка, я не горю желанием убивать своих же и продолжать калечить город! А жертв в случае штурма будет хоть отбавляй, учитывая безумие этих… этих… скотов!

За окном грохнулся снаряд времен Крымской войны, но, к счастью, не разорвался.

— Так, все за мной, уходим в дом Половцова на Большой Морской. Михаила везите туда же. И отправьте ещё одного парламентера Николаю! Не совсем же он сошел с ума, поймет же, что нужно договорится!

9:36, 25 августа 1897 года, Зимний дворец, северное крыло, третий этаж.

— Лично я чувствую, что ты должен принять предложение посла.

— Какой вздор! Смутьяны возьмут дворец, и как наша семья, так и все остальные будут переданы на милость победителя.

— Ники, ну подумай же сам. Помнишь те скучные протоколы безопасности дворца? Начальник охраны предусматривал два случая, при которых нужно задействовать все возможные силы: штурм революционной толпой и дворцовый переворот при помощи войск. Мы стали свидетелями именно второй оказии, разве не так?

— Почему же ты так думаешь?

— Подумай, Ники, а почему против на нас идёт одна гвардия? Гвардейским корпусом же командуют наши люди. А действуют солдаты организованно, явно будто под чьим-то чутким руководством и опытным чувством. Они слушают своё прямое начальство! Как во времена императриц…

— Даже если так, что это меняет, а, Сандро? Любое потрясение или переворот в сложный исторический момент, подобный этому, грозят нам, как династии, падением. Мы слишком долгое время балансировали на лезвии ножа. Сейчас у нас нет вариантов, кроме как сопротивляться, поскольку даже в случае, если династию возглавит Романов, она падёт в случае первого же неподавленного переворота.

— Действительно ли ты предлагаешь загубить две тысячи верных присяге, славных, но невинных душ, в бестолковой борьбе против всего гвардейского корпуса?

— Сандро, ты же знаешь, я не трус. Я не боюсь ни гвардейского корпуса, ни жертв. Каждый выполняет у нас свою обязанность и свою роль, как я, так и оставшиеся верными присяге храбрые офицеры и солдаты. Две тысячи невинных невинны, но, если бы у нас была вероятность спасти корону, не жертвуя своими и их жизнями, мы бы это сделали.

— Никогда не говорил, что ты трус. Я вижу, что ты не боишься за себя. Но ради Бога, побо…

— Отставить печаль! Дождаться армии, которой давно отправлены сообщения через голубиную почту, да английского флота в Кронштадте. Они и спасут столицу.

— Но…

— Ради этого мы сейчас и держимся.

— Ники, я…

Дверь зала резко открылась. В комнату зашел один из верных Николаю офицеров.

—  Государь, к вам снова пришло письмо из-за той стороны! Они требуют перемирия и хотят послать ещё одного дипломата.

— Хмм. Впустить посла!

— Слушаюсь!

Адъютант резко, по-военному развернулся, и вышел почти строевым шагом.

— Ники, а ведь тебя в любом случае… извини, принудят… Мы не сможем долго обороняться. Ведь как же? Каким образом армии добраться до города? По железным дорогам, которые не работают из-за постоянных стачек? Мятежники могут подвести пушки, и мы не продержимся и часа… За считанные минуты дворец, адмиралтейство, крепость Петра и Павла, да всё что угодно, сравняют с землёй. Ты говоришь, флот, Ники, но должны мы всерьёз ли надеяться на один-единственный броненосец английского флота? Быть может, зачинщик уже контролирует Балтийский флот.

— Эх… Тяжело это признавать. Ты прав. Нельзя давать собственному тщеславию душить невинных. Я сделал всё, что мог, и в любом случае являюсь отжитой фигурой и останусь в памяти народа как Павел I, совершив слишком много ошибок, за которых прощения для меня нет. Я согласен на перемирие. Смерть является для меня лучшим выбором, но такой выбор стоит смерти не только мне.

— Я безмерно рад, что ты так решил. Так будет лучше и для России… В конце концов, у каждого свой крест.

— Позор страшнее креста…

Дверь снова круто отпирается в той же манере, что и в предыдущий раз. Романовы невольно вздрагивают. Молодцеватый офицер гаркнул:

— Государь, чёртов посол прибыл! Прикажите впустить?

— Не стоит. Передай ему, что я согласен на мир.

9:40, 25 августа 1897 года, Санкт-Петербург, Зимний Дворец.

В кабинет вошел Владимир Александрович со свитой. В центре стоял вытащенный солдатами с какого-то этажа столик. Стопка гербовой бумаги и надтреснутая чернильница сиротливо стояли у края этого произведения столярного искусства.

Николай обвел взглядом присутствующих. Премьер отошел к краю комнаты и старательно делал вид, что любуется живописью. Солдаты заняли место у окна и недобро посматривали на императора. Владимир Александрович, похожий на статую античного бога–громовержца нависал над собравшимися подобно грозовой туче. Смотреть ему в глаза Николаю было страшно, очень уж недобрые, напоминающие отца васильковые огоньки там блестели. По правую руку от него стоял министр юстиции. Одетый в безупречный костюм с накрахмаленным воротничком, он вызывал у Николая, считавшего себя военным, плохо скрываемое презрение. Александр Половцов стоял по левую руку от Владимира Александровича. Ему явно было не по себе, левая рука слегка подрагивала. За ними стояли знакомые и незнакомые офицеры, чиновники, члены Государственного Совета, Михаил и Сергей Юльевич. Стой. Витте?

— Что, этот тоже с вами?

Николай махнул рукой в сторону Витте. Сергей Юльевич поспешил спрятаться за спину пока ещё великого князя.

— Не твоё уже дело. Садись. Пиши.

Глаза Владимира еще раз нехорошо блеснули, и сломленный их глубинной, Николай сел за столик.

9:50, 25 августа 1897 года, Санкт-Петербург, Адмиралтейская набережная.

В свете невысокого петербургского солнца броня «Роял Соверена» матово бликовала в студеной невской воде. Громада броненосца медленно втягивалась в узкие гранитные берега покоренной Петром реки. На покосившемся шпиле Адмиралтейства на ветру колебался разбитый флюгер-кораблик. Парусник поворачивался по ветру. Огромная тень корабля проплывала по ростральным колоннам и дворцам. Град Петров недобро взирал на незваных пришельцев. Серо-свинцовое небо нависало над британским кораблём. Форштевень вспенивал бурные воды Невы. На палубе переговаривались ирландцы Кэмпбелла. Вспыхивающие огоньки сигарет тушил мелкий накрапывающий дождик. Орудия «Роял Соверена» были повернуты на Сенатскую площадь. На площади гарцевали кавалергарды. В глубине площади возвышался Исаакиевский собор. Главный храм империи завораживал взор.