Бюро Потерянных Воспоминаний

Утро только-только разгоралось над городом, который… Впрочем, неважно, что это был за город. Он ничем не отличался от большинства своих собратьев – те же обшарпанные многоэтажки, те же паутины гирлянд к Новому Году, те же неаккуратные скверики и спешащие на работу люди. Да и вся эта история могла произойти в любом другом похожем городишке.

Но она случилась именно здесь.

Итак…

– И чтоб ноги твоей здесь не было!
Сашка Пашков удивленным взглядом проследил, как из дверей вылетела его набитая сумка и скатилась вниз по ступенькам. Честно говоря, удивлялся он только для приличия. Нина Петровна, дама солидная во всех отношениях, квартиранта своего никогда не жаловала: в лицо называла лентяем и дармоедом, а за глаза, с подружками на лавочке, и вовсе величала наркоманом. Дескать, веселый он больно. А чего ты веселый, по какому праву? Наркоман, значит, и есть.

Наркоманом Сашка не был, но вот ведь досада – умаслить старую перечницу оказалось нечем, идти – тоже некуда. Не сестре же опять на шею садиться? Запилит!.. Как пить дать запилит!

Сонные дворники, перекаркиваясь между собой, только-только начинали разгребать снег, не обращая внимания на пригорюнившегося Сашу. Да и то верно – какое им дело, работничкам? Знай себе только маши лопатой и кромсай сугробы…

– Эт-то что еще за фокусы? – Один из трудяг, брезгливо морщась, швырнул в сторону сырой мохнатый ком. Тот покатился прямо к ногам Сашки, и при ближайшем рассмотрении оказался насквозь мокрым плюшевым зайцем со счастливой до идиотизма мордой. Заяц смотрел на Пашкова, широко улыбаясь, Сашка вытаращился в ответ с не менее довольной ухмылкой.

– Ну что, приятель, потерялся по жизни, а? – присаживаясь и отряхивая с жвачно-розовой шерсти снежинки, поинтересовался он. – Прямо как я.

Заяц деликатно промолчал. Может быть, где-то там у него и был любящий и верный хозяин, но ушастый явно не хотел разочаровывать человека, принявшего его за собрата по несчастью.

– А ведь тебя и правда где-то хозяин ждет… – Сашка сочувственно кивнул. – Сидит сейчас, слезами заливается: «Где мой Пушистик?», или как тебя там…

Заяц по-прежнему безмолвствовал, зато ближайший дворник покосился на Сашку с явным подозрением: «А не сумасшедший ли Вы, батенька?».

– А знаешь что, приятель, – переходя на заговорщицкий полушепот, хмыкнул Сашка, – мне сейчас все равно идти особо некуда. Тут где-то бюро находок неподалеку было, сгоняем?

Тащить большую, насквозь мокрую игрушку оказалось задачей нелегкой, да и еще бюро это, будь оно неладно, затерялось где-то во дворах. Сашка набрал полные ботинки снега, пока нашел среди высоток трехэтажное облупленное здание. Домик, казалось, смотрел на своих подтянутых высоких соседей, чуть подбоченясь и усмехаясь щербатым ртом. Добродушно так, как старый дедушка на подросших внуков. Подмигивающая гирлянда залихватски красовалась над его окошком, а заиндевевшие стекла мягко светились. Забавный такой старичок среди каменных джунглей.

Только норов у «старичка» оказался тот еще: первым препятствием стала обледеневшая лестница – ну чисто ледяная горка. Несчастный доброхот с зайцем под мышкой скатился раза три, прежде чем смог взобраться. Пот градом стекал с него, шапка съехала набок, а заяц все так же, по-идиотски улыбаясь, таращился в небо.

– Ну, натерпелся же я с тобой, приятель… – Сашка перевел дух, даже не подозревая, что страдания его не окончены.

Заупрямилась дверь – большая, чугунная, изукрашенная кованными листиками и прочей мишурой. Сколько парень ни пыхтел, упираясь ногами в стену и отчаянно ругаясь – ему удалось только немного отворить этого чугунного монстра. Каким-то чудом Сашка протиснулся в щель и протиснул за собой зайца.
В бюро пахло пылью и почему-то свежей выпечкой. Впрочем, источник запаха обнаружился быстро: у стойки, похрустывая печеньем, расположился парень, вряд ли намного старше Саши – рыжий до невозможности и конопатый. Глядя на Сашку с неподдельным интересом, дескать, «Чего пришел?», этот кадр взял с тарелки еще одно печенье и с аппетитом захрустел.

– Я тут… принес… – неизвестно с чего смущаясь и чувствуя себя донельзя глупо, Сашка выставил вперед себя зайца, будто щит. И в самом деле – зачем тащил? Другой бы подумал – выбросили, и шел бы своей дорогой, а тут…

– О, тебя-то мы и ищем!

Рыжий, разом забыв про печенье, едва ли не вырвал зайца у него из рук и рассыпался в благодарностях:

– Спасибо, спасибо! Я уж везде обыскался, – и тут же погрозил пальцем зайцу. – И не стыдно тебе?

«О, чокнутый, – почти блаженно подумал Сашка, – вот и встретились два одиночества» А его новый знакомый, слегка успокоившись, уже добыл из-под стойки фен и впихнул его вместе с многострадальным зайцем Сашке в руки:

– Не будете так добры подсушить его немного? Мне нужно сообщить, что пропажа нашлась. – Рыжий белозубо улыбнулся и протянул Саше ладонь. – Кстати, я Мандарин, будем знакомы.
– Как китайский вельможа?
– Нет, что Вы. Как фруктик.

Действительно, тот еще фрукт. И вот, пока Мандарин щебетал с кем-то по телефону (древнему, дисковому и жутко звенящему), Сашка с совершенно обалдевшим выражением лица сушил зайца. Идиотская улыбка игрушки как нельзя более хорошо вписывалась в происходящее.

– Чай будете? – Мандарин возник над плечом, будто из ниоткуда, и демонстративно громыхнул чайником. Таким же древним и обшарпанным, как и все вокруг. – С печеньем!

Пашков только обескуражено кивнул. Идти все равно было некуда, а согреться чаем – дело хорошее. Правда, ситуация все больше напоминала «безумное чаепитие» Кэрролла: заяц как по волшебству оказался на стуле во главе стола, Мандарин суетился вокруг, звеня чайником и тараторя без умолку, а из расшатанной клетки на стойке то и дело высовывала нос крыса. Такая же рыжая, как и хозяин, кстати говоря. Мандарин с готовностью просунул в клетку остатки недогрызенного печенья, и оттуда послышался почти зловещий хруст.

– Это Хольда, – заметив интерес гостя, довольно разулыбался Мандарин. – Очень прожорливая девочка. Но это же не должно мне мешать ее любить, правда? Как и Вам ничто не помешало принести сюда… игрушку. – Мандарин смотрел с такой неприкрытой насмешкой, что Сашка надулся:
– Тоже думаете, что я дурак, да? Подумал, может, ребенок потерял, теперь расстраивается. Хотел, наверно, какое-то новогоднее чудо сотворить… Его просто выбросили, а я…

Рыжий как-то слишком серьезно глянул на Сашу и похлопал того по плечу, прерывая словесный поток:
– Не все так просто, друг мой, не все так просто. Одно могу сказать: вернуть этого зайца хозяйке необходимо. Кстати, не хотите мне в этом помочь? Вот и будет Вам новогоднее чудо. Самое настоящее, гарантирую!

Сашка не слушал. Сашка попеременно таращился то на стригущего ушами розового зайца, то на остатки чая в своей кружке. И чего такого ему подлил этот рыжий фрукт?

– Ну что Вы, Александр, – почти пропел с укором этот подозрительный тип, – сказок, что ли, не читали? Новый год на носу, а Вы удивляетесь. Кружечку, кстати, поставьте: у вас так руки дрожат, что разобьете ненароком.
– Не помню, чтоб я представлялся, – упрямо сжав посудину, словно якорь, буркнул Сашка. К удивлению, Мандарин с ловкостью фокусника ухватил его за руку, демонстрируя невесть откуда взявшуюся бирку:

 

«Александр Федорович Пашков, инв. номер: 2035
Потерялся по жизни в районе между детством и зрелостью».

 

И этот нахальный тип еще смел улыбаться!

– Вы, Александр, именно там, куда попадают все потеряшки рано или поздно. – Мандарин обезоруживающе улыбнулся. – А в нашем деле нужен порядок, знаете ли! Итак…
– Итак?
– Мы, вроде бы, хотели вернуть Вашего товарища законному владельцу?

Сашка не помнил, чтоб он что-то такое собирался сделать, но тут заяц вспрыгнул ему на колени, доверчиво шевеля носом, и Сашка сдался. «Может быть, – подумал он, – я лежу где-нибудь в сугробе, и все это мне мерещится от переохлаждения. По крайней мере, веселые такие галлюцинации и симпатичные».

– Так куда идем-то? – обреченно буркнул он, сдаваясь.
– Не слишком далеко, мой друг. Держитесь, пожалуйста, крепче.

Хорошо, что Сашка вовремя послушался совета – буквально через секунду его словно выдуло сквозняком в распахнутую дверь, закружило – и так же быстро все закончилось. Впившийся в руку Мандарина до побелевших костяшек, Саша выдохнул и решился открыть когда-то уже зажмуренные глаза. Впрочем, он тут же снова их закрыл.

– Мы над облаками! Почему мы над облаками?! – срываясь на хрип, заорал Сашка.
– Лететь в облаках было бы… несколько сыро, – последовал невозмутимый ответ.
– Я не об этом!
– Успокойтесь, Александр. Это самый быстрый способ добраться. Не люблю, знаете, суету современного города. – Мандарин сокрушенно вздохнул. – В нынешнем ритме очень легко потерять что-нибудь важное и даже не заметить.
– Например? – просто чтоб не думать о километрах пустоты между ним и землей, поинтересовался Сашка.
– Например, время. Или драгоценное воспоминание. Каждый день люди теряют сотни вещей и даже не замечают. Такая растрата!

Только-только пришедший в себя и открывший было рот ответить, Сашка снова зажмурился: они пошли на снижение, и его отчетливо замутило. Еще и заяц, нетерпеливо притоптывая лапой по плечу Мандарина, раскачивал Пашкова туда-сюда, отчего становилось только хуже. Но, почувствовав под ногами твердую землю, парень решился открыть глаза:

– Так это ж мой двор! Ну, – он осекся, – мой бывший двор.
– Все верно, хозяйка нашего друга проживает здесь. А вот, кстати, и она…
Сашка, которого все еще пошатывало, бросил взгляд туда, куда указывал рыжий, и присвистнул:

– Ленка?..

Вот уж чего он точно не ожидал. Ленка была девушкой красивой и самостоятельной, любимицей приподъездных бабулек. Жила одна и каждый Новый год ругалась на весь двор с приезжающим отцом. Не ладилось у них там что-то, Сашка, если честно, не вникал.

Видимо, она только что пережила очередную ссору с отцом – сидела поникшая, прислонившись к растущему посреди двора и окруженному лавочками тополю. Здоровенное такое дерево, его еще как-то спилить хотели, но бабульки отстояли. Оно и хорошо – Сашке тополь почему-то нравился.

– Говоришь, Ленкин это заяц?
– Совершенно верно, Александр. Вот и Ваша возможность сотворить новогоднее волшебство. – Мандарин состроил довольную мину, приложив ладони к щекам. – Обожаю такие моменты!
– Ну… Тогда пойдем что ли, ушастый?

Подхватив обмякшего и снова будто неживого зайца, Пашков зашагал к сгорбившейся мрачной девушке:
– Лен?

Она окинула его усталым взглядом. Эдакое молчаливое «Чего надо?» помноженное на «Шел бы ты отсюда».

– Лен, смотри, кажется, это твое! – Сашка от всей души, торжественно, как вернувшийся из похода с трофеями рыцарь, протянул зайца девушке, и…

– Что ты такое притащил?! – почти взвизгнула она, отталкивая несчастную игрушку и обескураженного Сашку вместе с ней. – Да я только-только выбросила это барахло!

Вот оно как, подумал Сашка, опуская руки. Выбросила… А он-то старался… А она – выбросила…
– И почему же Вы, Елена, – Мандарин, про которого Пашков уже успел забыть, опять вырос, зараза, за спиной из ниоткуда, – взяли, и выбросили – не игрушку, нет… Друга, товарища детства?
– Выросла я уже в куклы играть, – Ленка нервно дернулась, и ляпнула. – Тем более те, которые папаша дарил… Что, что… Что это?!

Да, Сашка понимал ее шок. Не каждый день видишь ожившую игрушку. Неугомонный заяц, обиженный хозяйкой до глубины души, спрыгнул с рук Сашки и забрался под скамейку. Морда его, так уж сшитая, чтоб вечно улыбаться – и та теперь казалась унылой и поникшей.

– Он… Он…
– Да чему Вы так удивлены? – Мандарин небрежно махнул рукой, будто живой плюшевый заяц – самое обычное дело в это время года. – Не пугайтесь, Елена. Этот малый Вас слишком любит.

Ошалевшая от таких новостей Ленка только хлопала глазами и таращилась на зайца. Странно, но Саша удивлялся уже куда меньше – иммунитет, что ли, выработался? Напротив, теперь он уже ждал, что Мандарин и окружающая действительность выкинут еще что-нибудь эдакое. И они его не подвели…

– Елена, – Мандарин проникновенно взял девушку за руку, и она даже не сопротивлялась, – этот заяц – не только Ваш друг детства. Он еще и Ваше потерянное воспоминание. А я, знаете ли, работаю в бюро находок, работа у меня такая – возвращать потерянное.
– Чушь какая-то… – все еще ерепенилась Ленка, но руки не вырывала.
Впрочем, Мандарин ее и не слышал, будучи на какой-то своей волне. Волне волшебного безумия, видимо.

– Мой друг, друг мой! – Дождавшись, пока заяц обратит на него внимание, рыжий продолжил. – Я думаю, Вы должны простить свою хозяйку, и помочь ей немного. Естественно, я ассистирую.
– Не надо мне помогать, со мной все в порядке! – не на шутку напугалась Ленка. – Ну что ты, чего тебе?! – попятилась она, стоило зайцу, переваливаясь с боку на бок, подойти ближе. Тот, все еще улыбаясь, привстал на цыпочки, нетерпеливо протягивая девушке переднюю лапку.

– Думаю, неплохо бы нам всем взяться за руки. – Задушевно, как бывалый тамада, пояснил этот жест рыжий, подтолкнув ошалевшую Ленку, и Сашке не осталось ничего иного, как вклиниться между зайцем и Мандарином.

«Странный у нас хоровод, – успел еще подумать Сашка, поймав хитрую улыбку рыжего. – Только вокруг елочки плясать».

А еще через секунду ему стало уже не до хороводов и не до елочек…

Словно пощечину дали ледяной пятерней – парень даже отпрянул, и тут же понял, что вокруг нет ни розового зайца, ни Ленки, ни Мандарина…

Только старая обшарпанная квартира и маленькая девочка, болтающая ногами на старом комоде.

– А папа приедет на Новый год?
– Нет, милая, он не хочет с нами праздновать.

Сашка обернулся, чтоб рассмотреть заговорившую: измученную бледную женщину. Но приглядеться не успел, вздрогнув от трели дверного звонка.

– Папа! Папа приехал!

Девочка сорвалась с места раньше, чем мать успела ее остановить, распахнула двери и повисла на шее у мужчины, радостно гогоча.

– Папа! Папа! Папа будет с нами на Новый Год!
– Нет! – Сашку аж мороз по коже пробрал от этого голоса. Он обернулся, да так и замер: до того страшное, непримиримое выражение застыло на лице женщины. – Он не может и не хочет. Так?

Девочка, в отличие от Пашкова, борьбы взглядов не видела, и того, как мужчина потупил глаза – тоже.

– Прости, милая. Зато смотри – я принес тебе друга.

Саша почти хлопнул себя по лбу, глядя, как мужчина достает из-под куртки до боли знакомого розового и еще совсем не облезлого зайца. И Ленка – маленькая Ленка – стиснула игрушку в объятиях, прежде чем рассыпаться снежными искрами.

Настоящая, взрослая Лена, стояла, дрожа и хлопая глазами. Заяц заполошно носился вокруг хозяйки, подпрыгивая и нервно шевеля ушами, пока, исхитрившись, не вспрыгнул ей на руки. И тогда Ленка сжала игрушку в объятиях, совсем как ее маленькая копия когда-то, и навзрыд заревела в розовую шерсть:

– Папка… Папка, ну как же так… Как так вышло-то…
– Держите платочек. – Мандарин галантно протянул ей белоснежный кусок ткани, и девушка тут же принялась вытирать зареванное лицо. – А пока скажите-ка, что Вам мешает все исправить?

Лена непонимающе уставилась на рыжего, но ему и не потребовалось ничего говорить, потому что у Сашки закончилось терпение.

– Позвони отцу, глупая! – Он аж руками всплеснул, и довольно отметил, что заяц яростно закивал на его слова. – Не игрушки выкидывай, а чего-нибудь решить попытайся, ну!
Удивительно, но это подействовало: Ленка вскочила, как ошпаренная, кинулась к подъезду, на ходу набирая номер и крепко прижимая к себе зайца. На секунду она мелькнула в окне, звонко рассмеялась и унеслась еще более шустро, напоследок помахав рукой.

– Вот ведь неуемная! – почти восхищенно фыркнул Сашка, и тут же понял, что Мандарин его вовсе не слушает. Рыжий хмуро таращился на примятый снег, будто тот был самым интересным в его жизни, и вздыхал.
– Вон там. – Только теперь Саша понял, что таращится тот все-таки не на снег, а на что-то, из-под него торчащее, – Видите, Александр? Еще одно потерянное воспоминание, подумать только!

Вытащенное из-под снега «воспоминание» оказалось стареньким потертым портсигаром, потемневшим от времени и использования. Сашка только глянул и узнал:

– Это Ефима Борисыча, дворника старшего. Суровый мужик, вечно с бабками нашими ругается. Он один только Нину Петровну перекричать и может!

Мандарин тут же сверился с книжкой и огорошил Сашку:

– В путь! Нам на окраины.
– Я так больше не полечу! – Пашков чуть в сугроб не бухнулся, заранее представив очередной полет над облаками. Почему-то мысль о том, что во всем этом балагане участвовать он не обязан, не пришла парню в голову.
– Нет-нет, такой долгий полет… – Мандарин поморщился. – Боюсь, придется попросить её. Бедняжка ещё с прошлого раза не отдохнула… Ну, ничего не поделаешь.

Он вздохнул еще, повертел головой туда-сюда, и вдруг оглушительно, жутко засвистел. К удивлению зажавшего уши Сашки, в домах не позажигались окна, а местные не кинулись во двор бить шутникам морды. Зато кое-кто другой – кинулся. Ох, как кинулся…

Сашку сбило с ног. С минуту он, втоптанный в снег, не то что не мог понять, что его сбило, а вообще не различал верх и низ. Всё, что парень слышал сквозь звон в ушах – грудное воркование Мандарина:

– Ну, ну, хорошая девочка! Умная девочка! Тише!

Кем бы ни была «умная девочка», она успела хорошенько потоптаться по Сашке, прежде чем он смог встать на ноги. Когда, наконец, мокрый с ног до головы Пашков умудрился подняться, то нос к носу встретился с хитрым зловредным прищуром…

– Это огромная крыса!
– Хольда – не крыса! – искренне обиженный за свою резко подросшую любимицу, запротестовал Мандарин. Он даже приобнял гигантского грызуна за мощную шею. Та смотрела на Сашку с видом: «Ну что, съел?».
Мандарин ловко взобрался чудищу на широкую, с крышу легковушки, спину, и подмигнул.
Пашков попытался было осторожно, бочком подобраться поближе к рыжему, но у самого его уха тут же клацнули зубы.
– Кажется, я ей не нравлюсь.
– Чушь! Она просто забавляется, Александр. Не обращайте внимания и карабкайтесь.

Еще десять минут ушло на то, чтоб усесться на крысу. Сашка готов был поклясться – она специально хлестала его по ногам длинным, в легком пушку, хвостом. Но, оказавшись на теплой спине животного, зарывшись озябшими пальцами в густую и жесткую шерсть, Пашков, пожалуй, готов был простить «Хольде» ее свинское поведение.
Странно, но рыжая шкурка животного пахла свежим печеньем, мандаринами и чем-то душисто-сладким, смутно знакомым. Согревшегося, задремывающего Сашку уже не удивляло и не пугало, как легко огромный грызун взмыл в воздух, перебирая лапками по чему-то невидимому.

Хольда бежала все выше и выше, разгоняя хвостом облака и довольно поглядывая на хозяина: «Видишь, как могу?». Но Сашка этого уже не видел, Сашка спал. И снилась ему ёлка в огоньках, тарелка с мандаринами, и тонкие, блестящие карамельки на еловых ветвях.

***

— Подъем!

Мирно дремлющий Сашка спросонья чуть не полетел с крысиной спины прямо в многокилометровую пустоту. Сонно моргая и вцепившись в рыжую шкуру до боли в пальцах, он просипел:
— Что? Что за тревога?
— Подъезжаем уже, просыпайся. – Мандарин, бодрый и довольный собой, сосредоточенно хмыкнул. – Как бы тут пристроиться…

С минуту они кружили возле старого незастекленного балкончика, пока Хольда, наконец, чудом не сумела втиснуться между оконных балок. В дверь крыса уже не пролазила, так что отважным наездникам пришлось дальше топать пешком. Ожидавшая их комната оказалась под стать балкону: пожелтевшие обои, сковородка с чем-то некогда съедобным и гора одежды на стуле. Маленькая пластмассовая елочка соседствовала с башней грязной посуды и явно хандрила от этого соседства. Честное слово, Сашка никогда до этого не видел увядающую искусственную елку.

— А ну руки вверх!

От неожиданности Пашков так с поднятыми руками и плюхнулся на потертый диванчик. Ефим Борисыч, здоровенный седой дядька, стоял в дверях, потрясая перемотанным изолентой ружьем:

— А ну, воры-грабители, выходи по одному! – рявкнул он, насупив густые брови. Мандарин, которого вовсе не было видно за горой одежды, робко высунулся из-за нее и тут же зажмурился от богатырского крика дворника. – Чегось забыли тут, интервенты?!
— Ефим Борисыч, это ж я, Сашка. – Пашков торопливо замахал руками, на всякий случай все же их не опуская. – Сашка из пятой квартиры! Не помните что ли?
— Рожу-то я твою протокольную помню. – Недобро сощурился старик, но ружье все же опустил. – А ну как ты интервент, шпион заграничный, личину честного человека натянул? Знаю я вас, нелюди…
— Очнитесь, дядя! – От такой ахинеи даже невозмутимый Мандарин, кажется, подзавис. – Больно нужны Вы шпионам!
— Может, не нужон, а может и нужон, – буркнул Ефим Борисыч. – Вы мне лучше скажите, интервенты, как в хату мою забрались?

Зря он это спросил. Мандарин сделал приглашающий жест, и через секунду в дверь просунулась любопытная рыжая морда. Хольда, оценив обстановку, застрекотала и кокетливо щелкнула дворника хвостом по запястью, окончательно выбив ружье из ослабевших рук. Это оказалось последней каплей: Ефим Борисыч плюхнулся на табуретку, не сводя с крысы взгляда. Его, похоже, уже не беспокоило, что ружье, грохнувшись на пол, окончательно развалилось надвое, несмотря на многолетние слои изоленты.

— Вы это… Как протащили-то эту… Как протащили-то на шестой этаж, нелюди? – прохрипел он. — Говорю истинно: нелюди вы. Из какой, говоришь, квартиры? Из пятой? То-то я всегда говорил, что Нинка с нечистью дружбу водит… ведьма такая.
— Дружбу водит! – надулся Сашка. – Не особо-то она меня жалует, эта Нина Петровна!
— Да и то верно, – тут же переменил мнение дворник, по-прежнему играя с Хольдой в гляделки. – Нинка – дама сурьезная, зачем ей со всякими бесами вошкаться? Она, поди, до Преисподней своими ногами дойдет, да шороху там наведет…
— Ефим Борисович, — Мандарин проникновенно, как заправский психолог, уставился в глаза ошарашенного старика, деликатно выталкивая Хольду обратно на балкон, – единственная причина, по которой мы здесь – вернуть Вам потерянное имущество…
— Чегой это? – Дворник недоверчиво сощурился. – Я ничего и не терял, кажись, ничего у меня нет. А ежели и терял – с чего бы вам, грабителям, мне возвращать честно нажитое?
— Да не воры мы, дядя! Держи свое добро и не теряй больше! – не выдержал Сашка, подскочив, и буквально впихнув старику в мозолистую руку портсигар.

В этот раз к ледяной пощечине Пашков был почти готов, даже зажмурился, но… Ее не последовало. Прикосновение скорее оказалось мягким, легким, как поглаживание прохладной ладони по щеке. Сашка опасливо открыл глаза.

Все та же комната, но светлее, чище, ярче. Никаких пожелтелых обоев и горы белья на кровати как ни бывало, зато под тонким одеялом, зябко кутаясь, лежала бледная, словно восковая, женщина. Несмотря на синяки под глазами, на усталый взгляд, Сашке она почему-то сразу понравилась. Есть на свете такие люди, на которых только глянешь – сразу все понятно, душа-человек.

Женщина закашлялась, неистово и долго, но тут же замерла, прислушиваясь к чему-то. И за секунду она словно расцвела: заулыбалась, зарумянилась, глаза заблестели, как у девчонки. Сашка, честно говоря, залюбовался, до того перемена в этой тихой, бледной женщине его почему-то обрадовала.

— Милая, я дома! — На пороге комнаты возник новый персонаж: под два метра ростом, настоящий богатырь, такого только в фильмах про супергероев снимать. С трудом узнал Сашка в рослом молодом парне Ефима Борисыча, ой с трудом. А тот сграбастал маленькую и хрупкую женщину в объятия, словно ребенка, и закружил по комнате – Как ты тут без меня, незабудка?
Женщина заливалась смехом – звонким, мелодичным, от которого на душе у Сашки разом сделалось тепло, но тоскливо защемило в груди.
— Поставь, дикий! – хихикала она, как девчонка. – Совсем закружил, медведь. Незабудка, скажешь тоже! А ну поставь, говорю! – И он, этот кремень-человек, послушно и бережно опустил девушку на пол, улыбаясь от уха до уха. И когда она из кармана застиранного платья достала коробочку – Сашка только втянул воздух сквозь зубы. И так было понятно, что там, внутри. И точно: несчастный портсигар появился из слоев оберточной бумаги – пока еще блестящий, не потертый, новенький.
Сашка стоял, невидящим взглядом таращась на них – счастливую пару, и не хотел знать, что будет дальше. Не хотел он знать, как так вышло, что Ефим Борисович будет коротать вечера один, в комнате с пожелтевшими обоями. Нет, Сашка совсем не хотел. Не хотел слышать кашель повисшей на руках мужа женщины, не желал видеть, как бледнеет ее лицо перед тем, как рассыпаться искрами.

Старый дворник стоял посреди комнаты, и глаза его странно блестели. Сашка тут же отвернулся, отчего-то смутившись стариковских слез, и только сейчас увидел фотографии. Лицо, по пояс, в полный рост, смеющаяся и нахмуренная – везде была она, та женщина. Навечно молодая, красивая и светлая…

Наконец, старик незаметно промокнул глаза и встряхнулся, словно мокрый пес.

— Ну, разбередили мне, старому, душу, – смущенно фыркнул он и, стараясь скрыть смущение, принялся рыться в шкафу с посудой. C минуту рылся, тихо ворча, и вот на столе появился чайник и чашки. Все трое пили чай в неловком молчании, только не вникавшая в человеческие заморочки Хольда с удовольствием хрустела пожертвованным дворником кочаном капусты.

— Это, тут дело такое, — первым нарушил тишину Ефим Борисович. – Я ж как недавно двор прибирал, вещицу одну нашел, да в карман и сунул. Ну и забыл, стало быть! Может, эта вещица тоже кому, как мне… — Он шумно сглотнул. – Как мне Ириши моей подарок последний.

Мандарин, до этого чересчур внимательно рассматривавший кружку, заметно оживился. А уж когда Ефим Борисович притащил старую, облупленную заколку-гребень, глаза владельца бюро вовсе загорелись.

— Еще одно потерянное воспоминание! – Он едва в ладоши не захлопал. – Какой сегодня удачный день, не правда ли, Александр?

Сашка тоскливо глянул на довольное до безобразия лицо рыжего, на заколку…

— До безумия удачный… — сквозь зубы вздохнул он. — Это сестры моей побрякушка, Веры. Она на неделе в гости забегала, как раз тогда и посеяла. Не особо и расстроилась, кстати. Может, ну ее?
— Ты чегой это, пацан? — Ефим Борисыч так насупил брови, что Сашке захотелось спрятаться под стол. – Сеструху что ли родную видеть не хочешь? Зря, зря.
— В самом деле, Александр. — Мандарин, эта рыжая рожа, невозмутимо похрустывал столетним печеньем, которое Сашка и раскусить-то не смог. – Не нужно бояться, я же с Вами.
— Именно поэтому-то я и боюсь…

Было даже страшно представить, что скажет сестричка, появись он посреди бела дня на ее балконе верхом на крысе.

***
— Ты хоть представляешь, что подумают мои соседи?!

Пашков закатил глаза и уткнулся лицом в загривок Хольды. После часового полета верхом на этом ретивом грызуне слушать нотации Веры не хотелось от слова совсем. Нет, Саша любил сестренку, ясное дело, но как же она умела пилить!
— Я взрослая, серьезная женщина, а ты меня позоришь! – заливалась тем временем Вера.

Можно подумать, она удивилась крысе размером с легковой автомобиль? Да не тут-то было! Все, что беспокоило Веру прямо сейчас, это что же по поводу данной крысы скажут соседи. Честное слово, Сашку эта черта характера сестренки всегда выводила из себя. Вот и сейчас, достигнув точки кипения, парень выхватил у Мандарина заколку и помахал ей перед носом Веры:

— Помолчи уже, а? Ты тут вон, посеяла, безукоризненная наша! Ну, выкуси!

Вера возмущенно фыркнула и потянулась забрать гребешок, но Сашка неожиданно для себя отдернул руку. Догадывался он уже, что будет, стоит им соприкоснуться руками. И чего-то сейчас совсем не хотелось ничего видеть. Точно! – осенило — нужно положить гребешок на стол, и пусть сама забирает! И Сашка уже было сделал шаг назад, как сестрица с раздраженнием вцепилась в его запястье.
— Чего ты дергаешься, ничего нормально сделать не можешь!

И нет, в этот раз Сашку обдало не холодом, а теплом, словно из только что открытой духовки с выпечкой. Запах мандаринов ощутимо защекотал нос.

— И я сказал… я сказал…
— Ну?

Тощий мальчишка с фингалом под глазом, удобно усевшись на коленках сестры, серьезно хмурил светлые брови, пока она протирала ссадину на его щеке.
— Я сказал, что если он еще раз назовет тебя нехорошим словом, то я его побью!
— И побил наверняка?

Да, такой Веру он помнил. Усталая неказистая девчонка, сгорбившаяся под весом ответственности за себя и младшего братишку. Темные круги под глазами и насмешливая, но ласковая улыбка.
— Не… — На лице мальчишки проступило смущение. — Он меня в сугроб с головой засунул, я чуть не задохнулся. Но я в него снежком попал!
— Рыцарь мой!.. — Вера засмеялась, прижимая брата к себе. — Небось, прямо в лоб снежком залепил?

Сашка — маленький Сашка — гордо закивал, а настоящий Пашков смущенно закашлялся, поймав себя на том, что улыбается как идиот.
— Вер… А Вер?
— Ну, чего тебе, мелкий? — Ссаживая брата с колен, девушка устало потянулась. — Давай дуй умываться, а то так и встретишь Новый год чумазым! А мне еще уроки учить надо.
— Вер… А можно я тебе подарок прямо сейчас подарю?
— Подарок?
— Ага. — Шаркая ногой, мальчишка выудил из кармана помятый мокрый пакет и впихнул в руки сестре. — Я с обедов скопил, не бойся.
— С обедов он скопил! — Вера всплеснула руками, но принялась разматывать целлофан. — Я ему деньги на поесть даю, а он… А потом дома в три горла ест, мне на удивление!
— Ну Вер…
— Тш, мелкий, дай старшим поворчать, — хмыкнула она, и тут же заулыбалась. Оба Сашки хором смущенно вздохнули. Тогда заколка еще не была потрепанной и облезшей, но много ли стоит ожидать от копеечной побрякушки из ближайшего киоска?
Только вот Вера держала гребешок так бережно, будто получила в подарок, по меньшей мере, бриллиантовое колье.

— Ры-ы-ыцарь… — пряча глаза, протянула она. — А знаешь, ну их, эти уроки. Пойдем, на горку сходим, а? Ты же хотел.
— А можно? — Сашка почти засмеялся, увидев, какими щенячьими глазами он тогда смотрел на сестру. — Ты ведь говорила, что взрослая слишком для таких глупостей, соседи засмеют…
— Ну и пусть засмеют, больно важно. — Вера уже заколола волосы гребешком, сразу становясь младше. — Мой братишка-рыцарь хочет на горку, значит — решено.

Пашков медленно прикрыл глаза, улыбаясь. Рука Веры все еще цеплялась за его запястье, но ее подрагивающие пальцы теперь поглаживали руку брата. Опасливо, будто она позабыла, как это делается. А потом просто обняла, не поднимая глаз. Молча, словно прося прощения и прощая одновременно. И Сашка ответил.

— Хрррщщ! — Заскучавшая на балконе Хольда, не слишком хорошо разбирающаяся в человеческих глупостях, вроде деликатности, просунула любопытную морду в дверь, и хищно клацнула зубами над самым ухом Веры. За что и получила щелчок по носу.

— Но-но! — грозно фыркнула девушка, тут же поглаживая крысу по покатому лбу. — У меня не забалуешь, подруга. Я взрослая и серьезная женщина, не то что эти двое!

«Эти двое» потупились, как нашкодившие дети.

— Ша! Значит, так, добры молодцы! Сейчас мы на вашей зверюге летим к Нине Петровне. Совсем уже обнаглела старая — моего брата из дома под Новый год выгонять. Возражения?

Возражений не оказалось. Даже Мандарин под впечатлением от такой командирской речи стушевался, и молча помог девушке взобраться на притихшую крысу. Хольда явно удивилась, обнаружив на своем загривке не хозяина, а нахальную девчонку, но сильно не возражала. А Вера спокойно, будто всю жизнь как раз и каталась верхом на огромных летающих крысах, пришпорила грызуна.

Сашка рассеянно огляделся, с удивлением подмечая, как быстро потемнело небо. Здесь, на высоте, звезды виднелись так ярко, что парень засмотрелся, распахнув рот. Огненные искорки на небе загадочно мерцали, словно кто-то там, далеко в космосе, тоже зажег на елке гирлянду.

Бух! Хольда приземлилась на покатую крышу, едва не скинув ездоков. Сашка отчаянно впился в рыжую шкурку, придерживая покачнувшуюся сестру и каким-то чудом еще и хватая за шиворот сползающего Мандарина. Причина резкой остановки, впрочем, скоро стала понятна. Даже крысы боялись Нину Петровну.

— Да я тебя!.. — Растрепанная, в одной куртке, накинутой на халат, бодрая бабуля обхаживала какого-то мужичка веником. Тот явно пытался удрать, понапрасну взывая к голосу разума старухи.
— Женщина! Нина Петровна! Гражданка! – вопил мужичок, получая удар за ударом. – Мной приказ получен! Сказано – дерево спилить!..
— Я тебя самого спилю под корень!

Но тут, видимо, старость взяла свое: громко охнув и схватившись за поясницу, старушка тяжело опустилась на ближайшую скамейку. Мужичок, поняв, что бить больше не будут, опасливо, вприпрыжку, приблизился к ней.

— Нина Петровна, честное слово, по мне бы стояло дерево и стояло, – проблеял он. — А что? Детишки под ним играют, я очень за детишек. Но ведь сверху же приказ!
— По-хорошему прошу, уйди, ирод. – Старуха, тяжело дыша, устало махнула в сторону мужичка веником, но тот испуганно сиганул в сторону зайцем. – Мне ж этот тополь как сын родной, я ж его, дубина ты стоеросовая, вот этими самыми руками!.. Сажала!

Подозрительно притихший Мандарин подергал Сашку за рукав, но тот и сам давно все понял. Даже невооруженным взглядом было видно, как склонились к усталой старушке ветви старого тополя, будто пытаясь погладить, приободрить. Да что там! Ветви дерева в вечерних сумерках словно… светились. Десятки мерцающих листков распускались один за другим посреди холодной, снежной зимы.

— Баба Нина, а что тут происходит? – Никем не замеченная Ленка, все еще прижимающая к себе зайца, выглянула из окна. За ее спиной маячил смущенный мужчина с грустными глазами – видать, отец.
— Да вот, Леночка, радость мою последнюю спилить хотят, совсем не жалеют старую…
— А ну, бабу Нину не трожь! – Ленка воинственно помахала кулаком и исчезла в квартире, чтоб спустя минуту вместе с отцом выскочить на улицу. Вместо шарфа на шее у нее болтался кусок мишуры, а нос блестел чем-то золотым. Елку что ли наряжали? К тому же, девушка так грозно помахала перед носом мужичка елочным шариком, что любо-дорого поглядеть.
— Вы мне это прекратите, граждане! – завелась было жертва старушечьего произвола, но тут на его плечо легла богатырская ладонь старшего дворника.
— Ты чегой-то старших обижаешь, а? – спокойно, но от того не менее угрожающе протянул Ефим Борисыч. – Не дрейфь, Нинка! Я его подержу, а ты веником, да по…
— Граждане, ну что вы, в самом деле!

Кое-где из окон уже высовывались жильцы. Кто-то сонно протирал глаза, ничего не понимая, кто-то потрясал кулаками и требовал оставить дерево и Нину Петровну в покое. Были и те, кто пожимал плечами, дескать – приказ же, но их голоса быстро потонули в общем хоре. Постепенно на улице появлялось все больше народу, и несчастный мужичок, окруженный толпой, теперь затравленно озирался по сторонам.

— Кажется, пора и нам вмешаться, а? – Мандарин похлопал Хольду по боку, и она мягко и плавно, опустилась на землю. Люди удивленно примолкли, и только Нина Петровна недоверчиво прищурилась в сторону бывшего квартиранта. Ленка помахала рукой, да еще Ефим Борисыч залихватски подмигнул ребятам.

Мандарин, зачарованно глядя на светящееся дерево, медленно зашагал к нему сквозь расступившуюся толпу, Сашка заторопился следом.

— Вы представляете, что это, Александр? – Голос рыжего приобрел какой-то благоговейный оттенок. — В этом дворе живет столько людей. Каждый, каждый день своей жизни они видят этот тополь. Видят, когда им грустно и когда радостно, он здесь – в любом их воспоминании…

И Мандрин тихо рассмеялся, дергая Сашку за рукав, заставляя коснуться едва теплой коры.
— Начнем?

На секунду Пашкову показалось, что у него искры из глаз посыпались: сотни, тысячи людей сновали по двору, смеялись, плакали, встречались, расставались – десятки жизней мелькали перед взглядом Сашки в одно и то же мгновение. Невозможно уследить – но кое-что он все-таки запомнил.

Юную девушку с саженцем в руках – веселую, задорную, с любовью к миру в глазах. И ее же – сгорбившуюся у помятого деревца, с мокрым письмом в руках и дорожками слез на щеках.
Мужчину и женщину, обнимающих мальчика, и их же – в траурных одеждах.
Юношу, втаптывающего в грязь исписанные листки, и девушку, тайком поднимающую их.
Женщину, раздающую конфеты чужим детям, потому что мечта о собственных так и не сбылась.
Мужчину, которому не дали замерзнуть в снегу в тяжелый час.
Отцов.
Детей.
Братьев и сестер.
Истории мелькали перед его глазами одна за другой и все сразу – грустные, веселые, печальные и уморительные. И Сашка смеялся со слезами на глазах, словно это его, его истории…

— Александр! Александр!

Он с трудом открыл глаза и выдохнул, понимая, что стоит, прижавшись к теплому боку Хольды. Люди вокруг, словно проснувшись от общего сна, потрясенно моргали, хлопали себя по щекам, переглядывались. Ленка очнулась первая: молча сняла с шеи помятую мишуру и принялась обматывать ей ветку тополя. Кто-то последовал ее примеру, и вот уже к дереву, как муравьи, потянулись кто с чем: с мигающими гирляндами, блестящими дождиками, шариками и прочими побрякушками… Кто-то сбегал домой и вернулся с тазиком салата под общий смех.

— Хорошая ночь, не правда ли, Александр? – Мандарин ловко поймал Сашку за руку, сдирая с запястья бирку и швырнул ее в воздух. – Это Вам уже не нужно.
Сашка удивленно глянул в ответ.
— Кто Вас окружал раньше? — Продолжил рыжий, вглядываясь в гомонящую толпу. — Вредная старуха, скандальная сестра, крикливый дворник и шумные соседи. Вы не задумывались об их жизнях, не правда ли?
— Ну уж… — Сашка смущенно пожал плечами.
— Так и было. Вы не думали о том, что каждый из них прожил собственную историю.
— Может…
— Но Вы ведь сами сотворили чудо! – Мандарин тихо рассмеялся, похлопывая Хольду по спине. – Решили, что мокрый брошенный заяц стоит Вашего времени и сил. Да и потом столько раз могли уйти, но остались. Сегодня Вы творили чудеса, Александр, я лишь добавил капельку волшебства.

Мандарин кивнул в сторону Нины Петровны:

— И вот она для Вас уже не скандальная старуха, а женщина, потерявшая нечто дорогое. — Еще кивок, на хохочущую во все горло Веру. — И сестра теперь не вредный монстр, а девочка без детства.

Пашков удивленно уставился на суетящихся вокруг людей. Там и тут среди общего радостного галдежа слышалось:

— А помнишь?…

Люди вспоминали. Кто-то, кажется, даже всплакнул, кто-то хохотал во все горло. Все это живое человеческое море бурлило вокруг Сашки, помнило, чувствовало… И каждый из них был не один. Ни здесь, ни в своих воспоминаниях.

— А ты прав. — Саша улыбнулся, прислушиваясь к шуму толпы. — Не бывает, наверно человека самого по себе. Все эти встречи, расставания, даже случайная пара слов между делом… Из этого-то мы и состоим. Из других людей.
Он хмыкнул и шутливо пихнул рыжего локтем:

— Ну а сам-то ты кто такой, а? Признавайся уже. Ясно, что не просто работник бюро, с такой-то крысой и всеми этими штучками.
— Да Вы же и сами знаете, правда?

Сашка медленно кивнул.

Когда-то давно, под Новый год, мама потеряла на улице сумочку. Папа ворчал, дескать, нечего и надеяться, стащили все, но мама – милая, наивная мама – считала всех людей добрыми и порядочными. И в этот раз оказалась права.
Сашка помнил, как в бюро находок их встретил хозяин – такой же вот рыжий тип, и жестом фокусника выудил с одной из бесконечных полок мамину сумочку. Маленькому Сашке это показалось настоящей магией – круче чем в цирке! Да и мама была счастлива, хлопала в ладоши, а потом побежала в ближайший супермаркет и купила хозяину бюро огромную коробку печенья.
А потом они втроем пили чай, потому что рыжий «волшебник» настоял, и это было одно из самых чудесных воспоминаний детства. Забылось, правда, со временем, но теперь Сашка четко вспомнил и лицо хозяина бюро, и само покосившееся, старенькое здание, запах пыли и выпечки. И даже рыжую крысу, выглядывающую из клетки – такую огромную, что маленький Сашка опасливо подкармливал ее печеньем, про себя отчаянно прося не кусаться.
— Не расстраивайтесь, Александр! – Мандарин задорно рассмеялся. – Я еще одно приятное воспоминание. Просто маленькое новогоднее чудо, а?
— Тоже мне, чудо. Тот еще… мандарин. – Фыркнул Сашка, дрожа губой. — Но сказки заканчиваются, да? Надо расставаться.
— Верно. — Рыжий грустно улыбнулся, протягивая Сашке руку. — Но Вы сами сказали: мы состоим из других людей. Я никуда не денусь из Вашей памяти, Александр.

Хольда тоже печально щелкнула зубами, заворчала, тыкаясь носом в Сашкину ладонь. Он прижался лбом к рыжей шкуре животного, тихо что-то бормоча – сам не понимая, что именно.

Его подхватила толпа – люди вокруг смеялись, поздравляли друг друга, тормошили Сашку, пока не оттеснили его от Хольды и Мандарина так, что тех не стало видно. Откуда-то подскочила Верка, смеющаяся и раскрасневшаяся, потащила брата тараторя на ходу.

Но все же, торопясь и пытаясь не выпустить руку сестры, Сашка на мгновение запрокинул голову, пытаясь разглядеть в светлеющем небе всадника на огромной крысе. Тщетно. Но что-то подсказывало ему, что эти двое никогда не останутся без работы. Людям свойственно забывать.

Ночь уже почти опустилась на город, который… Впрочем, совсем не важно, что это был за город. Важней было то, какие люди жили в нем и какие истории в нем случались.
По крайней мере, теперь вы знаете одну из них.