Мы этого достойны!

Он открыл глаза, посмотрел на белоснежный потолок, повернул голову, уткнулся в ослепительно-белую стену. Все вокруг было головокружительно белым. Он встал, подошел к зеркалу. Сердце билось быстро-быстро. На душе было легко. Он растворялся в утренней белизне. Он летел, он парил над полом, над всеми предметами. Он был готов начать новый день. Был готов на новые подвиги. Внутри все ощущения, все мысли, все предчувствия сложились в единый прекрасный синтез. Все будет ОК… Все будет как надо… Но вот что-то нарушило гармонию. Что-то заставило его медленно опуститься на пол. Что-то превратило белый свет в серый. Он смотрел на свое отражение, глаза расширялись, ноздри раздувались. Он приближался к отражающей поверхности, он жадно вглядывался… Прыщ… На его лице появился огромный красный прыщ. На самом видном месте. В центре подбородка.

Все померкло вокруг. Все почернело. Только из темноты зеркала на него смотрел огромный красный нарост, похожий на маленького зверька. Прыщ набухал, становился все больше. Он приподнял руку и дотронулся до прыща указательным пальцем. В голове заиграла мелодия из рекламного ролика: «О, боже, мама, я схожу с ума… Что с моей кожей?… Кругом голова…» Откуда-то раздался низкий металлический голос: «Гель «Три в одном» необходим, сынок… Ты станешь чистым — от макушки и до ног…»

— Но у меня больше нет этого средства! — крикнул он в темноту. В голосе проскальзывало отчаяние. — А как я выйду за ним, если на моем подбородке прыщ?!

— Не знаю, сынок… Мне очень жаль… — металлический голос затих.

Он сел на пол, обхватил руками колени, опустил голову. Все погрузилось во тьму. Проходили минуты. Отчаяние захватывало все его мысли, эмоции, чувства. Он мог думать только об этом маленьком красном прыще, восседающем на его подбородке, словно на троне. Прыщ царил, прыщ правил над всем, что было вокруг. Он мысленно слился с этим прыщом. Он стал ИМ — огромным, красным, налившимся кровью. Он видел тысячи глаз, которые смотрели на прыщ. Не отрывались. Сверлили его. Тысячи ртов перешептывались и смеялись. Тысячи рук указывали на него пальцами.

Раздался сигнал мобильного. Несколько секунд он не мог прийти в себя, не мог оторваться от своих переживаний. Но все же, очнувшись, он протянул руку, поднял телефон с пола и ответил.

— Чистая Кожа? — послышался знакомый голос Свежести Летнего Утра. — Это ты?

— Да, Свежесть Летнего Утра… Возможно, это и я, но от меня так мало осталось.

— Что случилось?

— Я атакован.

— Кем? Или чем?

— На моем лице — прыщ. Я не знаю, что делать.

— Попробуй гель «Три в одном»…

— Проблема в том, что гель закончился, а выйти из дома я не могу, так как моя кожа потеряла своей идеальный вид.

— О… Понимаю…

— Ты не поможешь мне, Свежесть Летнего Утра? Не принесешь мне гель?

— Я бы рада помочь, но дело в том, что не только у тебя не задался день.

— А у кого еще?

— У меня…

Чистая Кожа поднял голову, открыл глаза, стал прислушиваться.

— У тебя тоже?

— Да.

— И что случилось?

— Закончилась паста… И я больше не соответствую стандарту. Я думала, что ты мне поможешь… Сходишь в аптеку за «Свежестью Дыхания».

— Ну и ну… Значит, ты тоже не можешь выйти из дома?

— Да. Увы.

— Надо позвонить Мягкости Шелка, возможно, она сможет помочь нам.

— Попробуем.

Чистая Кожа нашел в контактах номер Мягкости Шелка и нажал на клавишу. Проходили минуты. Никакого ответа. Вместо гудка из смартфона долетала мелодия из рекламы: «Попробуй «Мягкость Шелка». Флакон скорей открой. Он не в стогу иголка. Он здесь! Всегда с тобой!»

— Возможно, она пробует новый продукт и не может подойти? — предположила Свежесть Летнего Утра.

— Все может быть, — ответил Чистая Кожа.

Наконец Мягкость Шелка отозвалась. Как и Свежесть Летнего Утра, она не включала камеру.

— Чистая Кожа? — спросила Мягкость Шелка каким-то сжатым, скомканным голосом.

— Да.

— У тебя что-то срочное?

— Да. Я не один. Со мной Свежесть Летнего Утра.

— Привет! — отозвалась Свежесть.

— Привет… — прошипела Мягкость Шелка.

— С тобой что-то не так? — спросил Чистая Кожа.

— А что? Даже по голосу заметно? — испуганно спросила Мягкость.

— Слышно…

— О… Я на грани нервного срыва. На грани самоубийства…

— Из-за чего?!

— Весь мой шампунь кто-то вылил, когда я спала. Входная дверь заблокирована. Из дома не выбраться. Все вокруг померкло, стало черным. А волосы вот-вот станут жирными. Еще час-другой, и все кончится…

Чистая Кожа и Свежесть Летнего Утра замерли, стали жадно прислушиваться к ее словам.

— Значит… — прошептала Свежесть. — Ты тоже не сможешь нам помочь…

— Помочь? — удивилась Мягкость.

— Да. Мы тоже не можем выйти из дома. Все наши средства совершенства закончились. Мы больше не соответствуем стандарту. Мы — в ловушке.

— О… — вздохнула Мягкость Шелка. — Кто же поможет нам?

Чистая Кожа усиленно думал. Переводил глаза с пола на зеркало, с зеркала на кровать. Кровать…

— У меня идея! — воскликнул он.

— Да? — спросили одновременно Свежесть Летнего Утра и Мягкость Шелка.

— Мы должны обратиться за помощью к Безопасному Проникновению.

— Точно! Уж он-то точно не подведет. И он наверняка дома после бурной ночи!

Мягкость Шелка набрала номер Безопасного Проникновения. Она знала его достаточно близко (они вместе снимались в рекламе ароматизированных презервативов) и не сомневалась в том, что он поможет. Проходили секунды, пролетали минуты. Гудки все не прерывались и не прерывались.

— Не может быть, чтобы он ушел так рано… Это на него не похоже… — сказала Мягкость Шелка.

— Подержи подольше. Все равно нам некуда спешить, — попросил Чистая Кожа.

Наконец гудки прервались. Послышался шорох, скрип, позвякивание. Тихий голос пропел откуда-то издалека: «С упаковкой «Волшебной кожи» ждет тебя царское ложе»…

— Безопасное Проникновение? Ты слышишь меня? — неуверенно спросила Мягкость Шелка.

В ответ опять лилась тишина и неопределенные звуки, похожие на мышиную возню.

— Безопасное Проникновение! Что-то случилось?

Из смартфона слышалось чье-то тяжелое дыхание, кто-то откашлялся. Наконец они услышали голос Безопасного Проникновения, они с трудом узнали его, голос был сильно искажен то ли страхом, то ли каким-то физическим воздействием.

— Да… — прошептал Безопасное Проникновение. — Кто это?

— Это я… Мягкость Шелка…

— Привет… Ты не совсем вовремя…

— Прости. Дело в том, что я не одна. Со мной еще два друга. Нам нужна твоя помощь.

Безопасное Проникновение опять пропал. Слышалась возня. Кто-то передвигал вещи, сбрасывал тяжелые предметы на пол, передвигал ящики, сбрасывал железяки, все время нецензурно ругался.

— Если бы ты знала, как ты не вовремя, детка. Мне не до тебя.

— Ну, извини…

— А что случилось? — крикнул он откуда-то издалека, видимо, отошел в другой конец комнаты.

— Нам не выйти из дома.

— Как интересно, — ответил он.

— Что тут интересного? — спросил Чистая Кожа.

— А то, что и я тоже не могу! — ответил Безопасное Проникновение.

— Ты не можешь выйти из дома?! — изумилась Мягкость Шелка.

— Да.

— Почему?

Безопасное Проникновение помолчал и тихо сказал:

— Все презервативы, которые были в моем доме, пропали. Все. Даже коллекционные, которыми я никогда не пользовался. Я не могу ни выйти из дома, ни впустить кого-то к себе.

— Почему?

— Потому что без презервативов «Волшебная кожа», которыми я пользуюсь постоянно, да и вообще без каких-либо других презервативов, я подвергаюсь риску и подвергаю риску потенциальных партнеров. А любой человек, который может встретиться на моем пути, может стать моим потенциальным партнером.

— В чем же риск? — спросил Чистая Кожа.

— Риск нежелательного зачатия. Риск СПИДа. Риск гепатита С.

— Это серьезно, — согласился Чистая Кожа.

— Да. Это очень серьезно.

— Теперь ты обречен на заточение, как и мы.

— Увы.

Все четверо громко вздохнули. Чистая Кожа поднял с пола пульт от телевизора и, чтобы как-то отвлечься от дурных мыслей, нажал на кнопку. Вспыхнул экран. По каналу «Планета-24» диджитальный ведущий рассказывал о последних новостях. Все города мира, как показалось на первый взгляд, жили своей привычной жизнью. Люди шли на работу, открывались магазины, больницы, банки, учебные заведения. По трассам проносились машины, работал общественный транспорт, функционировало метро. Но что-то на каком-то едва уловимом подсознательном, инстинктивном уровне показалось Чистой Коже не таким, как обычно. Он отключил смартфон и стал приглядываться, прислушиваться. Лица людей, которые спешили на работу, были чересчур идеальными, тела типовыми, словно сошедшими с одного заводского станка, глаза смотрели прямо перед собой, не моргали. Чистая Кожа приглядывался. Он выронил смартфон и приблизился к самому экрану. С помощью пульта он увеличил изображение одного из этих людей, шагающих по ту сторону экрана, и с ужасом отпрянул. Это был вовсе не живой человек. Это был то ли робот, то ли диджитальная модель. Он перескакивал с помощью пульта с одного тела на другое, увеличивал, приглядывался, затем переключал на другие каналы, где все обстояло ровно так же, как на «Планете-24». Там, в этом телевизионном мире, не осталось ни одного живого человека. Всех заменили пластиковые манекены. Они двигались. Они разговаривали. Они без труда справлялись со всеми теми функциями, которые еще недавно выполнял живой человек.

Чистая Кожа поднялся и стал расхаживать взад-вперед по тускло-серой комнате. Он время от времени останавливался, поворачивал голову к экрану, смотрел на типизированные формы людей, скользящих по ту сторону прозрачной оболочки. Они были одинаковыми, неживыми, смотрели в одну точку. Синхронно поднимали то правую руку, то левую ногу. Шли, шли, шли. Мимо них проезжали пустые автобусы. Машинами управляли манекены со стеклянными, ничего не выражающими глазами. За окнами зданий стояли пластиковые куклы, изображающие людей. Мир был захвачен совершенными неживыми созданиями — без запаха, без лишнего веса, с чистыми волосами из синтетической нити, с ровными белоснежными зубами, молодые, здоровые, веселые, в чистой пластмассовой одежде. Они были безупречны. Они были стерильны. Им не были нужны презервативы. Им не грозило заразиться СПИДом или незапланированно забеременеть. Им не нужен был шампунь от перхоти, зубная паста, гель «Три в одном», жевательная резинка, депилятор с ароматом мяты, дезодорант «24 часа»… Они без всяких средств гигиены соответствовали всем принятым стандартам.

Чистая Кожа захотел выйти из потускневшей комнаты, спуститься вниз, на улицу, и посмотреть собственными глазами, что же там творилось по ту сторону почерневших, не пропускающих свет окон. Он попытался найти дверь, но, сколько бы он ни вглядывался, ни ощупывал стены, никакого намека на выход не было. Комната напоминала ампулу, закрытую ампулу. И он был заперт в этой ампуле. Он не мог вырваться наружу.

Его охватила паника. Он стал вглядываться, сверлить взглядом почерневшие стены. На стенах появились маленькие серебристые чешуйки. Они то появлялись, то исчезали. Чем больше он вдумывался, пытался понять, что происходит, тем чаще появлялись чешуйки. Он стал кружить по комнате. Он бегал вдоль стен, пытался дотрагиваться до поверхности. Бил кулаками по обугленной коросте. Ничего не менялось. Чешуйки пропадали из виду. Тут он стал отчетливо вспоминать, что за всеми этими стенами, за потускневшей белизной было что-то другое. Что-то светлое, живое, что-то прохладное, свежее. Что-то дающее надежду. И он вспомнил, что за наименованием Чистая Кожа скрывалось имя. Человеческое имя. Но какое имя? Он не помнил. Все поглотило стремление поддерживать чистоту кожи, стремление быть безупречным, стерильным — как больничный одноразовый шприц. Имя. Оно прорывалось, оно показывалось вместе с чешуйками на стене. Но, едва промелькнув, оно тут же исчезало, гасло. Он не мог его уловить. Не мог его вспомнить.

Он опустился на пол. Опять раздался сигнал смартфона. Он нажал на зеленую клавишу, молча приложил телефон к уху.

— Чистая Кожа, ты слышишь меня? — это был голос Супербабушки. Она рекламировала гель против боли в суставах.

— Да, бабушка.

— Внучок, ты не мог бы помочь мне?

— Боюсь, что нет, бабушка…

— Неужели ты откажешь мне?

— Я не отказываю, я не способен.

Супербабушка замолчала. Он слышал, он даже больше, чем слышал, он видел, как из всемогущей бабушки, скачущей через скакалку, танцующей фламенко, летящей по улицам на скейтборде, она превращалась в тихую, неподвижную, испытывающую боль от радикулита, самую обыкновенную старую бабушку. Ей было под восемьдесят, но благодаря обезболивающему гелю она ощущала себя лет на пятьдесят. Она была весела и подвижна. Она не хотела принимать свой настоящий возраст. Она бежала от него. Она растворялась в бурном потоке развлечений. Она слышать не хотела о кухне, пирожках, обедах, внуках, креслах-качалках, вязании, мягком диване и телевизоре. Она была Супербабушкой — со своими аккаунтами в Твиттере и ВКонтакте, с тысячами лайков под фотографиями в Инстаграме. И тут она потухла, потемнела, голос ее стал хриплым и старым. Чистая Кожа чувствовал что-то неладное.

— Что случилось, бабушка? — тихо спросил он.

— Закончился мой крем от боли в суставах, я застыла посреди комнаты и не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Ты разве не поможешь мне? Не принесешь гель?

— Я бы принес. Но дело в том, что я сам не в состоянии выйти из дома. Кончился мой гель для умывания. На моем лице — прыщ. Я больше не соответствую стандарту.

— Боже… Кто же поможет нам?

— Не знаю. Но я понял, что выхода нет. Все заблокировано. Мы замурованы в стенах наших квартир.

— И кто же это сделал?

— Те, кто пришел на наше место. Те, кто живет теперь вместо нас. Нам требуется немного времени, чтобы мы сами по себе покинули этот мир. Им останется лишь прийти к нам, разблокировать двери, вынести наши тела и занять наши места.

— Возможно, ты прав, — голос бабушки окончательно потух. Она затихла. Одновременно с исчезновением ее голоса в сердце Чистой Кожи что-то лопнуло. Он даже услышал этот звук — глухой и темный. Его вдруг пробил страх, всепожирающий животный страх. Он вскочил, широко открыл глаза и стал внимательно всматриваться. Стены все гуще покрывались коростой, превращались в обугленную шубу сталактитов. Он стал искать очертания окна. Он примерно помнил, где оно было расположено. Дверь не обнаруживалась, срослась со стеной, но вот очертания окна еще тускло пробивались сквозь угольно-черный нарост. Он подбежал и стал колотить по этому прочному, непробиваемому панцирю. Преграда не поддавалась. Но Чистая Кожа видел свет. Он просматривался, несмотря на усилия тех, кто не хотел, чтобы он его видел.

Чистая Кожа лупил кулаками по стене. Затем стал подпрыгивать, изо всех сил бил ногами по очертаниям окна. Проходили минуты. Нарост не поддавался. Он молотил, не останавливаясь, то ногами, то руками, то прикладывался плечом. Спустя какое-то время он заметил, что небольшие кусочки черного нароста стали опадать на пол. К последним наблюдениям прибавились новые ощущения чего-то важного, что скрывалось под толстым слоем этого необъяснимого налета. Опять показались перламутровые чешуйки, за которыми скрывался нежно-голубой свет. Чистая Кожа понимал, что там, в этих вспышках света, жила правда, жило что-то нежное, теплое, эмоциональное, что-то, что было давно забыто им. Это что-то было его настоящей жизнью, которая осталась где-то позади, еще до того момента, как он стал бояться быть несовершенным.

Он все колотил и колотил по стене. Черные сгустки нароста падали на пол и разбивались. Он уже отчетливо видел очертания окна, за которым мелькали машины и серебрилась река. Он видел птиц, пролетающих совсем близко. Живое, настоящее и одновременно прекрасное и несовершенное, оно было там, за этим замурованным окном. Оно возвращалось. Оно скользило. Оно врывалось в его память, словно порыв холодного, беспощадного ветра. Чистая Кожа собрал все свои силы, бил по стеклу кулаками. Он кричал, он завывал, он до крови кусал губы. Он хотел пробиться туда, в мир, который был отныне закрыт для него и таких, как он.

В памяти всплыл образ мальчика — неуверенного в себе, закомплексованного. Мама вела его за руку в школу. Он смотрел на нее снизу вверх и был счастлив. В школе с ним рядом были такие же несовершенные дети, как и он. На их лицах были прыщи, руки были покрыты царапинами, изо рта периодически неприятно пахло, одежда то здесь, то там была порвана, они знать не знали о Коко Шанель или Ив Сен Лоране, но они носились на переменках по школе, хватали один другого за руки, обзывались, хохотали над какими-то глупостями, потом сидели на уроках, слушали о Ледовом побоище, о равнобедренных треугольниках, о «Войне и мире», о «Преступлении и наказании», о теории относительности, дрожали у доски, получали очередную двойку, затем снова летели на переменку. И все это было несовершенно, порой ужасно, уродливо. Но это было живым. Это было ярким — с запахами, цветом, болью, криками, визгами.

Он ударил кулаком по стеклу. Через все окно пошла глубокая трещина. Егор… Он отчетливо вспомнил имя. Так звали его когда-то, до того, как его стали называть Чистой Кожей. Егор. А потом возникло имя Надя. Так звали Свежесть Летнего Утра. Они учились в одной группе. Каждый день ходили вместе в университет и возвращались вместе из университета. Они вместе с другими ребятами сидели на лекциях и на практических занятиях, слушали преподавателей, подсмеивались над ними — какие они старые, угловатые, седые, лысые, какие они нестандартные… И как же этот их вид не соответствовал тому, чему их учила реклама. Она кричала, она настаивала, что все должны быть безупречными, совершенными, стерильными, похожими на диджитальных моделей. Люди должны быть гладкими и ровными — как пластик. От них должно пахнуть химической, искусственной свежестью. Их волосы под воздействием лака должны сохранять свой безупречный вид все 24 часа в сутки — под ливнем, ветром и снегом. Ведь они этого достойны! Да. Они этого достойны!.. Надя жила совсем близко, буквально в нескольких кварталах от него. До того, как она стала Свежестью Летнего Утра, она была такой худой… такой несовершенной… Но она нравилась ему… Она всегда нравилась ему… И до, и после, и теперь… Нужно было спешить. Нарост на стене увеличивался, он мог поглотить всех, кто был заточен в стенах своих квартир. Он еще раз ударил кулаком по стеклу. Осколки выдавились и полетели вниз, на улицу. Подул ветер. Егор стоял на подоконнике и со страхом смотрел вниз. Он жил на третьем этаже. Если бы он прыгнул вниз, он бы разбился. «Да. Все же… какие хрупкие, какие непрочные создания, мы, живые люди…» — подумал он.

Справа на фасаде дома совсем недалеко от окна Егор разглядел водосточную трубу. Он стал медленно скользить по направлению к этой трубе. Он старался не смотреть вниз. Кружилась голова. Все расплывалось. Он вспоминал всех тех, кто боялся быть несовершенным, — потребителей таблеток от агрессии, капель от бессонницы, тампонов и прокладок, крема-клея для вставных челюстей, спрея от заложенности носа, пластыря от радикулита, новых тарифов на Интернет, самых последних смартфонов, телевизоров, компьютеров, стиральных машин и холодильников. Ему мерещились толпы кошек и собак, требующих корм от своих хозяев, которые застряли в своих квартирах, объятые паникой. Пелена ощущения несовершенства утолщалась, становилась все темнее. Они уже готовились к погребению заживо. Все равно с такими недостатками, как запах пота, как прыщи, как жирная кожа или старый смартфон, не прожить. Разумнее будет умереть. Разумнее поддаться, успокоиться и позволить этому расширяющемуся облаку темноты поглотить себя.

Егор крепко схватился руками за водосток. Сильные порывы ветра мешали спускаться, кисти рук замерзали, он почти не чувствовал пальцы. Голова кружилась. Он поймал себя на мысли, что совершенно не думает о прыще на подбородке, о состоянии своей кожи, вообще о том, как он выглядит — согласно стандарту или нет. Рукав рубашки зацепился за болт, кусок материи остался висеть на водостоке. Егору было все равно. Он думал только о том, как бы спуститься на землю и начать действовать.

Наконец он прыгнул вниз, испачкав при этом руки и колени, вскочил и побежал по улице. Он спешил к дому Нади. Он надеялся успеть. Навстречу шли пластиковые люди. Они не обращали на него никакого внимания. Их глаза были застывшими, стеклянными. Они шли по своим делам. Они чувствовали себя хозяевами этого мира. Они, и только они, были достойны этого мира. Безупречные, стерильные, чистые, здоровые, без запаха, без лишних слов… Они шли туда, куда раньше ходил он сам, куда ходили все те, кто был замурован теперь в своих квартирах.

Он вспоминал, как последовательно, грамотно им стали внушать, что все живое, человеческое было отвратительным, не соответствующим стандартам. Как им внушалось, что стыдно быть больным, стыдно быть некрасивым, стыдно делать ошибки, стыдно проявлять любые человеческие эмоции. От всего этого нужно избавляться. Ты достоин волос без перхоти, зубов без желтого налета, кожи без прыщей, тела без запаха пота… Ты достоин быть простерилизованным, как больничная колба. Никому не нужны твои жалобы, твои критические дни, твоя боль в спине — любые твои несоответствия. Ты должен из обычного человека превратиться в соответствующего определенному стандарту героя рекламы. Ты должен стать безупречным! Ты должен стать совершенным! Ты этого достоин!

Егор дошел до здания университета и решил заглянуть вовнутрь. Он прошел через пропускную систему. Его студенческий еще не успели заблокировать. По коридорам и лестницам скользили роботы и компьютерные системы. Пока никто не замечал его. Хотя вид у него был далеким от каких-либо стандартов. Растрепанные ветром волосы, прыщ на подбородке, дырка на рукаве. Он зашел в одну из аудиторий. За столами сидели пластиковые люди. Издали их сложно было отличить от обычных людей. Но Егор почувствовал запах. Особый запах краски и только что сошедших с заводского станка всевозможных металлических деталей. В головах этих киборгов работали нейронные системы. Киборги склонились над планшетами и компьютерами, по программе «Смарт-университет» они слушали разъяснение темы, затем заполняли тесты. В аудитории стояла гробовая тишина. Только слышались тихие поскрипывания микросхем. К Егору подошел один из киборгов и протянул ему планшет:

— Прошу. Прослушайте урок и закрепите его тестом.

— Что здесь происходит? — спросил Егор.

— Прошу, — повторил робот, не обращая никакого внимания на вопрос Егора. — Прослушайте урок и закрепите его тестом.

Егор попытался выйти из аудитории, но дверь закрылась перед самым его носом.

— Вы не можете выйти из аудитории, — тихо сказал робот. — Пока не выполните тест.

— Но я не хочу!

— Прослушайте урок и закрепите его тестом, — настаивал робот.

— Не хочу! — закричал Егор.

На его возмущения никто не обращал внимания, все были заняты выполнением теста.

— Прослушайте урок и закрепите его тестом, — повторял робот.

Егор подбежал к двери и стал колотить по ней.

— Бесполезно, — сказал робот. — Дверь заблокирована. Пока вы не выполните тест в «Смарт-университете», вы не сможете выйти. Я уже запустил вас в систему. Хотя не могу определить, из какой вы группы и кто вы такой.

Егор схватил планшет, сел за свободный стол, открыл тест и стал выполнять задания методом тыка. Справившись с тестом, он нажал на кнопку «Проверить», дождался подсчета баллов и рванул к двери. Действительно, теперь дверь была разблокирована. Он выбежал в коридор и бросился обратно к входу. Но на этот раз на пропускном пункте у него возникли трудности. Видимо, за те минуты, пока он заполнял тест, его студенческий успели заблокировать.

— Кто вы? — спросил его консьерж-киборг.

— Егор Соловьев.

— Человек? — произнес консьерж с какой-то угрожающей интонацией.

— Да.

— Живой человек?!

— Да.

— Как вы попали сюда?

— Пришел на своих двоих.

— Я имею в виду, как вы попали в наш мир? Вы все ликвидированы.

— Значит, не все.

Консьерж нажал на кнопку смартфона и связался с кем-то из начальства. Из разговора Егор понял, что этот кто-то должен был явиться с минуты на минуту в сопровождении охраны. Недолго думая, Егор подпрыгнул, перелетел через перила и бросился к выходу.

— Стойте! — сказал киборг. — Я не разрешил вам выйти.

Егор собрал последние силы и в считанные секунды выпрыгнул за дверь. Как только он очутился на улице, дверь за его спиной захлопнулась. Видимо, консьерж заблокировал ее, но было поздно. Егор уже бежал прочь. Он свернул в переулок, потом забежал в какой-то двор, пересек его, вылетел в другой переулок, стремглав помчался на другую центральную улицу. Там он, не подумав о последствиях, забежал в автобус. До дома Нади было две остановки. В автобусе ехали все те же обладатели искусственного интеллекта, потомки робота София. Они смотрели прямо перед собой и не реагировали на то, что происходило вокруг. Они не смотрели в окна, они не смотрели друг на друга. Они ждали нужного сигнала, вставали и выходили из автобуса. Егор заметил, что оплата осуществлялась с помощью специальных чипов, имплантированных, по-видимому, в центральную систему управления этими сверхлюдьми. У него, разумеется, этого чипа не было. В автобус его пустили, а вот при выходе из автобуса ему будет так же сложно, как это было в случае с университетом. Он уже пожалел, что поехал. Мог бы добежать. Всего-то пару кварталов. Но что сделано, то сделано. Нужно было думать, как выкрутиться из этой непростой ситуации. И вот, когда автобус подъехал на нужную остановку и роботы стали выходить, Егор схватил за руку одно из кибернетических созданий, которое стояло недалеко от выхода, но не собиралось покидать автобус, и дотронулся его кистью до кнопки пропуска. Загорелся зеленый сигнал, и Егор быстро выпорхнул на улицу.

Он бежал со всех ног. Он понимал, что, возможно, было уже поздно. Катастрофически поздно. Но он не останавливался. Он летел. Он скользил по воздуху. Он не чувствовал ног. Он всем своим существом осознавал, что остался один. Один во всем мире наедине с заменителями человека. Они были совершенными, они были безукоризненными, но от них веяло чем-то чудовищно мертвым. Он впервые испытал пронизывающий насквозь страх. Этот страх ослеплял, оглушал, парализовывал движения. Но Егор превозмогал эти ощущения. Бежал из последних сил.

Он влетел во двор Нади. Там десять-пятнадцать киборгов рубили деревья. Они пилили стволы и складывали их в кузова огромных грузовиков. Слышался хруст и треск. Он заметил, что в других дворах происходило то же самое. «Действительно, — мелькнуло у него в голове. — Зачем им деревья?..» Подобравшись поближе к группе киборгов, Егор схватил огромный топор. Роботы не обращали на него никакого внимания. В этих созданиях был один несомненный плюс — они были нацелены на выполнение определенной поставленной задачи, на остальное не обращали никакого внимания.

Егор подошел к подъезду Нади и попытался набрать код домофона. Ничего не вышло. Домофон был заблокирован. Тогда Егор стал отжимать дверь лезвием топора. Киборги не обращали на него никакого внимания. Дверь сначала не поддавалась. Тогда он ударил по створке топором, отжал еще раз. Дверь открылась. Егор бросился вверх по лестнице, но при этом заметил краем глаза, что двое из киборгов, рубивших деревья, направились к подъезду. В доме царила гробовая тишина. Когда он добрался до шестого этажа и подошел к двери Нади, то заметил, что из-под двери просачивались гранулы того самого черного нароста, который ему с трудом удалось пробить в своей комнате, чтобы добраться до окна. Егор размахнулся и со всей силы ударил топором по двери. Грохот разнесся по всему подъезду. Ему показалось, что кто-то шел по лестнице наверх. Он бил изо всех сил, наконец, дверь открылась. Он стал колотить по черному панцирю. Он с трудом поддавался.

— Надя! — крикнул Егор в темноту. — Надя, ты слышишь меня?!

Никто не отвечал.

— Надя, это я, Егор. Чистая Кожа.

— Чистая Кожа? — послышалось откуда-то из глубины квартиры. — Почему ты называешь меня Надей? Хотя, знаешь… Это имя знакомо мне…

— Конечно, знакомо. Потому что это твое имя.

— Мое?

— Да.

— Но меня зовут Свежесть Летнего Утра…

— Нет. Тебя зовут Надя. А меня — Егор. Прошу тебя, очнись, соберись с силами и помоги мне!

— Но как?

— Возьми что-нибудь тяжелое и бей по этим кристаллам.

— Мне страшно, — сказала Надя. — Я не могу смотреть на этот нарост.

— Надя, это необходимо! Они и рассчитывают на то, что мы испугаемся его.

— Кто рассчитывает?

— Те, кто пришел на наше место. В наши города, на наши улицы, в наши учреждения, в наши дома, в наши квартиры, в наши головы… Они пришли, чтобы избавиться от нас, стать нами, жить вместо нас.

Послышался стук. Надя, по-видимому, схватила что-то тяжелое и начала колотить по наросту.

— Бей сильнее.

— Да. Он начинает отваливаться.

— Хорошо.

Егор услышал шаги позади себя. Он оглянулся и увидел двух киборгов.

— Что вы здесь делаете? — спросил один из них.

— Как видите, открываю дверь.

— Вы не можете этого делать. Это запрещено. Вы все поражены инфекцией. Вы все — нестерильны. Вы должны остаться там.

— Ну, это мы еще посмотрим, кто и что должен, — сказал Егор, размахнулся и со всей силы ударил киборга по шее топором.

Голова киборга упала на площадку. Туловище застыло в движении, превратилось в неподвижный манекен. Через мгновение на пол полетела вторая голова.

— Надя, я уже близко, — крикнул Егор. — Я уже вижу тебя!

Действительно, сквозь темную пелену показались очертания ее тела. Она колотила по наросту тесаком для рубки мяса. Они рубили. Колотили, приближались друг к другу. На пол летели черные гранулы этой застывшей пены, похожей на окаменевшую лаву вулкана. Они кричали, они тянулись друг к другу, они размахивали топорами. Наконец нарост обвалился, и Надя выбежала наружу.

— Теперь я вспомнила! — воскликнула Надя, взяв Егора за руку. — Я вспомнила свое имя! Я действительно Надя!

Она улыбнулась. Она была в этот момент такой несовершенной, такой неправильной, такой растрепанной и грязной, но все равно она была прекрасна — голубые глаза, русые волосы, добрая улыбка. Такая улыбка могла быть только у живого человека. Ни у одного киборга не могло быть такой улыбки, таких нежных глаз.

— Нам нужно спешить, нужно освободить остальных. Кого еще можно спасти.

Они разделились и стали вскрывать двери. Проходили минуты, часы. Одна дверь открывалась за другой. Люди выходили, освобождали других людей. Егор позвонил по смартфону Безопасному Проникновению, которого на самом деле звали Максимом, и был он студентом того же вуза, где учились Егор и Надя. Егор объяснил Максиму, что нужно делать, тот с огромным трудом пробился сквозь нарост и выпрыгнул в окно. Спустя полчаса он освободил Мягкость Шелка, которая жила в соседнем доме и звали ее Наташей. Затем позвонила Супербабушка, ее вызволил из плена сосед. Ее скрутил радикулит, но она не думала о боли в спине. Она была счастлива, что снова вернулась в мир людей, вспомнила давно забытые ощущения, вспомнила собственное имя, вспомнила о семье, о внуке. Даже спина сама собой разогнулась. Боль отступила.

Тем временем по Интернету распространили руководство к действию, как нужно вскрывать окна, а затем — помогать вырываться другим людям. Так по всей планете замурованные стали выходить наружу, забегали в подъезды или во дворы соседних домов и вскрывали тех, кто был рядом.

И так за сутки, может быть, двое суток, люди вырвались наружу. Они не запирались в своих домах. Они ходили по улицам, разговаривали друг с другом, приветствовали совершенно незнакомых горожан, понимая, что пройдет какое-то время, жизнь наладится, и они никогда больше не увидятся, не узнают друг друга. Но это были особенные дни. Дни, когда они осознавали, что были людьми. Живыми людьми. Они вернулись в свой мир. Живой мир. Роботы были отключены от системы, так как программисты смогли добраться до своих рабочих мест. Они взяли компьютеры под контроль. Люди возвращались в опустевшие магазины, банки, школы, больницы, рестораны, кафе. Они расчищали города от остатков черного нароста, сажали новые деревья на место вырубленных, кормили голодных животных, поливали цветы. Главное — они радовались тому, что вспомнили собственные имена, что не испытывали комплекса неполноценности или чувства тревоги от того, что закончилась зубная паста, шампунь или гель для умывания. Все это было обыкновенной частью жизни, признаком цивилизованности, но не возводилось отныне в ранг культового поклонения… Кому-то, к сожалению, не удалось вырваться из квартир. Они были поглощены черным наростом. Но ни в одной войне не обходится без жертв.

Надя и Егор снова ходили в университет. Снова занятия вели старые преподаватели, такие несовершенные, такие косноязычные, такие смешные, но вместе с тем такие уникальные, такие умные, такие живые, какими могут быть преподаватели только на планете Земля… Никаких других, живых, из плоти крови, еще пока никто не придумал.