Охота

Зимний лес вздохнул и снова затих. Айна насторожилась, прислушалась: где-то сползла с еловой лапы в плотный сугроб шапка снега. Несколько раз перескочил звук от дерева к дереву, все тише, словно заметая следы. Лес играл с Айной, завлекал все дальше, давал надежду шевелением веток, звериными шорохами, но все оборачивалось обманом, пустотой.

Дома над Айной смеялись, говорили — неправильно так, чтобы женщина брала в руки копье, или лук со стрелами, или острый нож. Старики грозно хмурились и качали головами: негоже девке в лес ходить, накличет беду на все село, разгневает хозяина леса — не будет больше никому удачи в охоте.

Так и вышло. Зима в этот раз выдалась суровая и внезапная. Урожай не успел созреть, померзло все. Уходили охотники в лес и возвращались ни с чем или вовсе не возвращались. Плевали Айне под ноги, а то и в лицо, стороной обходили. Приносили жертвы лесному хозяину вечерами у костров, но Айну не подпускали, и в маслянистом блеске их глаз она видела — каждый из них в душе надеется, что она тоже однажды не вернется с охоты.

Только выбора у Айны не было. Когда отца медведь задрал, ей было лет девять, а матери она и не знала — поговаривали, что та от злого духа понесла и после родов дух ее в свое логово утащил. А Айну зачем-то оставил. Отец слухам не верил и Айну любил очень, потому, пока жив был, всему, что умел, научил. Вот и пригодилось, когда одна осталась, сберегло от нужды по чужим хатам ходить и побираться: и старцы, и ровесники Айну избегали, побаивались — а ну как в ней дух злой поселился. С тех пор и наведывалась в лес тайком, а как пришла беда голодная в деревню, отправилась на охоту открыто.

Шорхнуло по снегу снова, где-то совсем рядом, и Айна вскинула копье, заговаривая про себя сердце, чтобы шумом своим не спугнуло дичь. Принюхалась: появился среди морозно-хвойной пустоты запах теплый, животный. Айна припала к земле, совсем стала невидной и неслышной, пошла по зыбкому следу.

У берега замерзшей реки из-за широкого ствола виднелась чья-то темная шкура. Айна замерла, прикидывая, что за зверь мог там притаиться, задержала дыхание, занеся копье над головой, и бросила его в черневшую на снегу шерсть. Зверь дернулся, заскулил испуганно, и Айна в два прыжка оказалась там, куда упало копье, успев выхватить из-за пояса нож.

За деревом, скорчившись, лежал человек. Копье пробило брошенный рядом мешочек с припасами. Осторожно выглянул человек из-под пушистых обмоток на закрывавшей голову руке, и Айна удивленно выдохнула:

— Дохсун?

Не отвечая, Дохсун сел, прислонившись к стволу, гордо вскинул голову, будто не он только что испуганно свернулся калачиком под деревом, и тут же застонал сквозь стиснутые зубы. Айна присела рядом.

— Что с тобой, воин?

Сверкнув полными ненавистью темными глазами, Дохсун указал на вытянутую правую ногу:

— Соскользнул, к реке спускался. Сломал. Иди дальше, отдохну — без тебя справлюсь.

Айна рассмеялась звонко, так, что во вспугнутом этим звуком лесу ухнули еще несколько снежных шапок.

— Как же ты справишься, — Айна указала на небо, — вечереет скоро, а ты лежишь. Замерзнешь.

Нахмурился Дохсун, заходили желваки под раскрасневшейся на морозе кожей.

— Никому не скажу. Сам утром домой вернешься. А я дальше пойду.

До заката провозилась Айна: соорудила из палок защиту для Дохсуновой ноги, из еловых веток — небольшой навес, разожгла костер. Осталась сидеть у огня, пока Дохсун уснул. Ей самой не спалось: казалось, кто-то наблюдает из леса, ходит неслышно кругами, подбирается. Айна сжимала рукоять ножа, поблескивавшего в свете костра, прислушивалась, но кроме тяжелого дыхания Дохсуна ничего не было слышно. Иногда чудилось Айне, что видит она старика среди деревьев: то борода мелькнет, то улыбка его белозубая сверкнет. Временами и не старик виделся вовсе, а будто бы огромный седой медведь бродит среди черных стволов. С первыми проблесками рассвета не выдержала Айна, оставила спящего и углубилась в лес.

Когда вернулась, Дохсун уже не спал, топил снег у костра в глиняной чаше, напевая тихонько себе под нос старую песнь о храбром воине. Поднял голову, и глаза его стали большими и круглыми, как у рыбы. Айна улыбнулась и бросила ему одного из пойманных глухарей. Большая черная птица камнем упала в снег у ног Дохсуна, и тогда Айна заметила, что было не так.

— Ты как, воин, ноги под себя подобрал, разве не сломана твоя правая? — улыбка у Айны погасла, крепко легла рука на рукоять ножа. Но Дохсун оказался проворнее. Свистнуло в воздухе ярко, разошлась звериная шкура у Айны на животе, окрасилась бурым. Мягко упал в снег второй глухарь, и Дохсун сгреб обе тушки.

Айна зарычала от боли, и лес ответил. Страшный, раскатистый рев раздался у нее за спиной. Ломая редкие голые кусты, на охотников шел огромный медведь. Шкура его была серебристой от седины и снега, кое-где на лишенных шерсти проплешинах виднелись шрамы от глубоких старых ран.

Дохсун попятился, упал в сугроб. Айна схватила воткнутое в землю копье, покрывая алыми капельками снег. Копье оказалось тяжелее обычного, потянуло к земле дрожащие руки. И Айна крикнула Дохсуну:

— Бери дичь и беги, воин.

«Твои ноги быстры, — подумала Айна, — и людям надо есть».

Дохсун побежал.

Медведь остановился в нескольких шагах. Айна покачала головой и уронила копье. Силы покидали ее, расплываясь темными пятнышками на ярко-белом, но не страх занимал их место, а надежда: может быть, хозяин леса примет ее как дар от Дохсуна, и охота в деревне наладится. Медведь сделал еще пару грузных шагов навстречу, утопая в снегу, и Айна зажмурилась.

Несколько долгих мгновений чувствовала она на своем лице горячее медвежье дыхание, а внутри — тяжелые удары собственного сердца. А потом дыхание исчезло и кто-то засмеялся совсем рядом.

Айна открыла глаза.

Медведя не было, на его месте, среди глубоких когтистых следов стоял худощавый старик. Длинные волосы его серебрились и сливались с густой бородой, спадая ледяным водопадом на укрытую мехами грудь. Старик подмигнул Айне, и морщины вокруг его глаза стали похожи на солнце.

— Смелая ты, охотница, — сказал старик. — Упорная. Знаешь, кто я?

Айна кивнула: хозяина лесного узнать нетрудно.

— На тебя отец мой охотился, значит? — Айна опустила глаза.

— На меня, на меня. Тоже смелый был, только почтения в нем не было. 

— Злость была, — ответила Айна. — Мать мою в лес рожать повел, на твою защиту надеялся. Всю жизнь тебе посвятил. А ты не помог.

— А и никто бы не помог, — старик покачал головой. — Зачем в лес идти, если в родной деревне знающие люди есть? Затем, что отец твой никому добра не сделал, вот и не ждал. Человек, Айна, среди людей должен быть и на людей надеяться, а не на духов.

— Зачем же вы нужны тогда? — вскинула голову Айна.

— Чтобы повод был вечерами у костра собираться да истории чудные рассказывать, — рассмеялся старик. — Вставай, Айна.

Айна послушно поднялась на ноги, удивленно ощупывая живот: раны на нем не было, остался только порез на укрывавшей его шкуре, сквозь который к телу пробирался мороз.

— Идем, — старик развернулся и зашагал прочь. Айна молча направилась следом. — Ты, девочка, показала сегодня, что можешь то, чего отец твой не мог. Буду тебя дальше обучать.

Айна и старик углубились в лес, и тяжелые еловые ветви сомкнулись за ними. Закружился легкий ветер, заметая их следы.

К полудню добрался Дохсун до деревни, принес добычу. Обрадовались люди, обнимали охотника. Вечером пели у костра песни о храбром Дохсуне, который самого хозяина леса задобрил и от голода людей спас. Улыбался Дохсун, глядя в землю, и чудилось ему, что из темного леса за хатами глядит на него седой медведь.

Утром назавтра собрались охотники у края села и переглянулись — Айны среди них не было. Вечером вернулись счастливые — каждый с добычей, — но и тогда она не появилась. И выдохнули все с облегчением: сгинула вредная.

Поговаривали, правда, что видели ее в лесу, аккурат перед тем, как наткнуться на след. Некоторые, кто помоложе да понаивнее, даже поверили, что это Айна их на следы звериные наводит, а то и вовсе сама дичь к охотникам направляет. Злило это Дохсуна, и признался он, что Айну убил и медведю на съедение оставил. Ходили к тому месту всей деревней, ничего не нашли, но на всякий случай памятный камень поставили. А Дохсуна, хоть и снял он проклятие, стали в деревне сторониться.

До сих пор иногда в окрестностях той деревни в особенно лютые зимы видят легкую фигуру девушки с копьем и луком. Промелькнет она меж деревьев, и каждый охотник невольно улыбается — это Айна стережет его и указывает путь.