Побег

Этот побег изначально был рискованным. Но мне казалось, что по-другому нельзя: своих не бросают, даже если не питают к ним большой симпатии. Наверное, многие разделяли такое мнение, и все же было сложно решиться, взять груз именно на себя. Собственно, как и мне. Дружбы между мной и Тойбе за прошедшие годы не сложилось, но излишняя разборчивость казалась мне неразумной.
— Нас мало, она одна из нас. Если мы оставим это безнаказанно, они и дальше будут забирать нас по одному. Поэтому Тойбе нужно вытащить, чего бы это ни стоило. Я пойду.
Эти слова дались тяжело, да и оратор из меня был скверный. Но больше не вызвался никто. Вернее, почти никто. Старый Тейс пообещал, что будет ждать у соседнего корпуса и спрячет меня, если будет тяжело с отступными путями. Мне было ясно, что это значит: если все же выйду из здания, если пересеку площадь, которая отлично простреливается из любого окна, то смогу заслужить честь умереть в его обществе в каком-нибудь одному ему известном грязном и сыром подвале.
Про Тойбе речи не шло. Она высокая и утонченная, свиду даже хрупкая. Такими мне всегда представлялись сказочные эльфы из старых потрепанных книг, которые Тейс тщательно берег от нас до последнего, пока еще хоть чем-то можно было растапливать печь. Потом он стал выдавать их по одной, со слезами на глазах. Он требовал, чтобы перед сожжением мы читали их вслух. Вот так мы и узнали об эльфах да и много о чем еще.
Но Тойбе, конечно, не эльф. Она больше похожа на кошку, сильная и выносливая, но грациозная до совершенства. Она могла часами бежать без устали, могла прыгнуть с высоты нескольких этажей и не получить ушибов. У нее красивое лицо с выразительными точеными чертами. По мне так его портил только холодок в глазах. А Тейс считал, что это целая ледяная пустыня. Он всегда преувеличивал, ему следовало бы писать стихи.
Тойбе нужно было просто освободить, вывести из камеры или другого помещения, где ее держали. Дальше она смогла бы сама постоять за себя. Ко мне иногда закрадывалась мысль: за что ее забраковали? В ее лице люди, кажется, получили то, к чему стремились. Так почему она оказалась в резервации с такими же, как я?
У всех остальных было что-то общее – генетический брак, неполноценность, которая обрекала на жизнь в руинах. У кого-то одного эта жизнь была совсем короткой и невеселой, у кого-то другого, вроде меня, подольше и поинтереснее. Какой брак они нашли в Тойбе? И почему теперь, спустя десять лет, ее снова забрали?
Нас осталось немного. Последние годы наши ряды пополнялись все реже. Тейс говорил, что они, должно быть, научились выводить новые образцы без брака или начали уничтожать неудачные экземпляры на первых этапах производства. Что ж, наверное, так и правда лучше.
Однажды Леви, крохотный мальчик с тщедушным и хрупким как хрусталь телом, спросил:
— Зачем нужен космический мусор?
Этот вопрос поставил меня в тупик, пришлось ответить честно:
— Я не знаю. Думаю, он просто летает туда-сюда потому, что существует. Потому что ему некуда деться.
— Мы тоже как космический мусор, — сказал Леви. – Мы живем, потому что откуда-то взялись и нам некуда деться.
Тейс рассказывал, что раньше любому было понятно, откуда берутся люди. Это было так же просто и естественно, как в природе. Сам Тейс был одним из первых, кого вырастили искусственно. Но он еще видел неизмененных людей, таких как те, которые жили на Земле раньше, до нас. Потом “улучшение” завоевало слишком большую популярность. Можно было стать здоровее, красивее, моложе. Можно было явиться на свет в комплекте с привлекательностью, одаренностью и большим запасом прочности. Можно было изменять рост, цвет кожи, тело. Для правового регулирования ввели стандарт. Тейс говорил, что раньше люди жили без стандартов, а подобные мерки существовали для того, чтобы оценивать племенных животных. Раньше люди были намного разнообразнее, и это не делало их изгоями.
Меня забраковали по двадцати четырем параметрам еще в раннем детстве: пигментация волос, рост чуть ниже среднего, лицевая асимметрия, недостаточная скорость реакций и мыслительных процессов, дополнительная хорда в сердце и так далее. Как только стало ясно, что все эти дефекты невозможно будет искоренить окончательно и бесповоротно, меня отправили в резервацию. Тогда резервации были не таким унылым местом, как сейчас. У меня была крыша над головой и достаточно еды. Тейс и его единомышленники сделали для нас школу. У меня были друзья. Была какая-никакая перспектива, были мечты. Нас было много. Почти каждый день в поселении — старом заброшенном городишке — появлялись новые люди, вернее дети.
За последние два года не появился никто…
Вот такие мысли и воспоминания жили в моей голове во время подготовки к побегу Тойбе. Мы давно выследили, куда увозят людей из резервации. Километрах в тридцати было огромное здание завода, состоявшее из множества корпусов и обнесенное стеной с колючей проволокой. Поначалу мы опасались, что проволока может быть под напряжением, но жестокий опыт по забросу в нее отловленных птиц и грызунов убедил нас в обратном. Это облегчало работу. Стена была старой, ее не охраняли. Меня это успокоило, а вот Тейс очень удивился. Он постоянно рассказывал нам о том, что они живут куда лучше нашего, что у них красивые большие города со стеклянными домами, что там чисто как в поле, в котором только что выпал глубокий снег. А на поверку оказалось, что их завод снаружи не сильно отличался от наших поселений.
Тейс рассказал, что раньше вокруг был парк с красивыми и ровными дорожками. Он там бывал когда-то. Наверное, это было очень давно, потому что сейчас все захватили густые беспорядочные заросли. Деревья разрослись и вытянулись вверх, а пространство между ними заполнили высокие спутанные кусты. Впрочем, это сыграло нам на руку, потому что, забравшись на одно из таких деревьев у самого забора, можно было исследовать внутреннюю территорию и разработать план.
План был сквернее некуда: перелезть за стену, пробраться в главный корпус и отыскать там Тойбе прежде, чем кто-то меня заметит. Оружия у меня не было, помощников не было, да и на Тойбе большой надежды возлагать не стоило. Она всегда была сама по себе, другие ее не интересовали.
Оружие и патроны в резервациях закончились еще во время восстания. Выиграть его голыми руками не получилось, что меня никогда не удивляло. У нас не было ни производства, ни природных ресурсов. Сколько я себя помню, мы жили натуральным хозяйством. Глупо было начинать войну, которая априори была обречена на поражение. Но мы ее начали.
Все, что было у меня с собой, это веревка. Она досталась мне в наследство от Леви. Эта веревка висела над его постелью, чтобы он мог приподниматься, ухватившись за нее обеими руками. Ей мы привязывали его к деревянному стулу, чтобы защитить от падения. Ее он с таким непомерным детским восторгом вымазывал разноцветной краской, сделанной Тейсом прошлым летом из каких-то растений. Леви любил наблюдать за кроликами. Несколько раз тайком он просил меня посадить кролика к нему на колени. Это было опасно: неловким движением зверек мог повредить хрупкие кости мальчика.
— Осторожно, Леви. Ты знаешь, что так нельзя.
— Знаю. И все равно я хочу кролика!
— Если с тобой что-то случится, мне будет очень грустно. Мы ведь друзья.
— Да. Но дай мне кролика! Пожалуйста!
Когда он гладил пушистого зверька, лицо его становилось умиротворенным, а впалые глаза переставали грустить. Мне казалось, в такие минуты он забывал о том, что как пленник заточен в слабом гибнущем теле.
— Спасибо! Я знал, что мы друзья.
— Конечно. Мы не космический мусор, мы друзья, Леви.
Он умер осенью оттого, что подавился глотком воды. Резкий кашель сломал ему ребра, а те пробили легкие. Мы положили рядом с ним в могилу кроличью шкурку…
После совета, где решалась судьба Тойбе, все быстро разошлись, избегая глядеть друг другу в глаза. Положа руку на сердце, мне тоже хотелось побыть в одиночестве. Однако, старый Тейс, кажется, этого не понимал: он привязался с нравоучениями.
— Береги себя.
— Ты тоже.
— Нас мало.
— Я знаю.
— Не спускайся в подвал.
— Да, помню, ты говорил, что там какие-то животные.
— Если сможешь, забери оружие.
— Я постараюсь. Оружие и патроны.
— Но не рискуй.
— Риск – это не мое.
— Тебе нельзя умирать.
— Это почему же?
— Ты больше всех напоминаешь мне человека.
— Какого человека?
— Настоящего. Такого, какие жили раньше.
— Чем я его напоминаю?
— В тебе есть человечность.
— Что ты выдумал, Тейс? Что это еще за слово такое — человечность?! Бред.
— Не скромничай.
Мне не хотелось продолжать этот бессмысленный разговор. Тейс протянул мне свой складной нож и вместо благодарности получил в ответ короткий кивок головой. Одно было хорошо: теперь кроме веревки у меня было хоть какое-то оружие.
Проводить нас из поселения пришла Эбби, бледная, худая, с тонкой прозрачной кожей, которую можно было ранить даже гладко отполированным округлым черенком деревянной ложки. Ее руки всегда были обмотаны узкими полосами ткани, как тело древней мумии. За ней Ной и Ава – неразлучная парочка, у многих вызывавшая зависть всех возможных оттенков от белого до черного. Они были сильно привязаны друг к другу, и Ава очень хотела детей. Долго из этого ничего не получалось, и только один раз у нее действительно родился какой-то посиневший мертвый комочек плоти. Было тяжело смотреть, как она его оплакивала будто близкого человека.
За ними, переваливаясь с одной ноги на другую, а затем на третью, ползли Нава и Рут – сросшиеся телами сиамские близнецы. Они были моими ровесницами, мы вместе ходили в школу. Несмотря на поразительную схожесть их лиц, они обладали совершенно противоположными характерами. Рут была смешливой и постоянно болтала. Нава все это время молчала, она ни разу на моей памяти не перебила сестру. У Навы были глубокие зеленые глаза. Задумчивая и тихая, она часто грустила, и мне всегда хотелось подбодрить ее хоть чем-то.
— Мы появились в один день и мы умрем в один день. Все, что бы ни посылалось нам судьбой, нам придется делить пополам. У меня никогда не будет ничего своего, а у Рут своего.
— Зато ни ты, ни Рут никогда не будете одиноки. Это многого стоит.
— А тебе разве одиноко?
— Раньше бывало. Так одиноко, что хотелось разговаривать с предметами. Это безумно, правда?
— Немного.
— Вот видишь!
— Но у меня тоже бывают безумные мысли. Совсем сумасшедшие.
— Это Рут так говорит?
— Нет. Я сама это знаю.
— Ни за что не поверю, что они безумнее моих! Расскажи!
— Я думаю, почему бы нам снова не открыть школу?!
— Ты хочешь учить детей?
— Да. Не знаю, чему я могла бы научить, но мне хотелось бы…
Нава, как и я, понимала, что смысла в открытии школы не было. Те дети, которые остались в поселении, не смогли бы выдержать обучения. Они боролись за нечто большее, чем знания о мире – за право жить. И при этом без всяких уроков и книг они могли быть неожиданно мудры, как тщедушный крохотный Леви.
На этот раз Нава тоже долго молчала, предоставив Рут возможность наговориться вдоволь. Наконец, та остановилась.
— Когда ты вернешься, у нас будет праздник, — сказала Нава и неловко обняла меня за шею.
Щеки Навы покрылись румянцем, она закусила губу и отвернулась очень быстро и нервно, будто бы прячась от меня. Мне захотелось удержать ее за руку, сказать что-то в ответ, но было поздно. Подошла или скорее ворвалась и разразилась бурей Эстер.
— Интересно, а за мной бы кто-нибудь пошел?! – бросила она с вызовом, откидывая за плечо густой локон. – Или это только Тойбе, проклятая стерва Тойбе, достойна такой чести?! Зачем ты идешь за ней?
— Брось, Эстер. Ты же знаешь. Я и Тейс – мы пошли бы за каждым человеком из резервации.
— И что, ты надеешься вернуться?
— Да. Надеюсь.
— Как Адам?
— Думаю, он тоже надеялся.
Очень мило с ее стороны было напоминать о неудавшейся предыдущей операции. Но Эстер можно было простить: наверное, она любила Адама всем своим неспокойным и непоследовательным сердцем. Боль потери ее сломила, заставила поблекнуть и постареть на десяток лет, и это было ни от кого не скрыть.
— Какого черта он пошел за ней?! Дафна была дурой! Она умирала, и все это видели. Она никому не была нужна, но он пошел за ней! Зачем?!
— Эстер, я понимаю. Тебе его не хватает. Но по мне ведь ты скучать не будешь?!
— Ты идешь за ней, потому что она красивая?!
— Я иду, потому что, похоже, настала моя очередь. Когда-нибудь, возможно, настанет твоя. И я знаю, что ты достаточно отважна, чтобы тоже пойти.
— Гори в аду! – крикнула Эстер и ударила меня по щеке.
Через несколько секунд она уже исчезла из виду, окатив меня напоследок волной из своих длинных темных локонов, в которых уже хорошо виднелась седина.
Ной шагнул вперед и похлопал меня по плечу.
— У тебя получится. Не слушай эту истеричку.
Мне оставалось только усмехнуться, потирая щеку.
Потом Дан привел своего ослика, которого почему-то всегда называл лошадью. Животное было старым и никудышным, с горсткой гнилых пожелтевших зубов во рту и больными копытами, но Дан, распрощавшийся с остатками логики, считал его великолепным скакуном. Мы с Ноем еще раз переглянулись и едва не покатились со смеху.
— Эй, Дан, зачем ты притащил сюда свою клячу? – окликнул Ной.
Попало ему и от меня:
— Да, Дан, зачем? Ты думаешь, что мне мало старика Тейса? Двоих я на спине не утащу.
— Да бросьте вы оба! – затряс головой тот. – Тейс поедет на нем верхом.
— Ной, ты это слышал? Наш Тейс поедет верхом на ослике, как библейский Иосиф! Что-то плохо я представляю себя в образе Девы Марии.
Еще некоторое время мы допекали Дана своими шутками. Это скрасило неприятный момент прощания. Потом вернулся Тейс и мы двинулись в путь.
Половину дороги мне не хотелось разговаривать. Тейс не настаивал.
Начиналась осень, листья кое-где уже пожелтели, но день был светлым. На небе белым призраком повисла круглая луна. В кармане у меня лежал нож, а на плече висела веревка. Я шел и думал сначала о них, потом об их прежних владельцах, а потом все мысли надоели мне до тошноты.
Мы сделали привал. Тейс протянул мне бутылку с водой и довольствовался моим очередным кивком вместо благодарности.
— Не хочешь поговорить? – спросил он.
— Тебе нужно было брать с собой Рут!
— Хорошая шутка.
Он помедлил в надежде, что я тоже что-нибудь скажу, но не тут то было.
— Я тоже молчал, когда мы шли против них. Тогда, семнадцать лет назад. Не хотелось говорить.
— Решил наверстать упущенное?
— Просто вспомнилось.
— Я тоже хорошо помню, что ты не позволил мне тогда идти с вами. Ты вместе с другими связал нас, подростков, меня и еще шестерых, и запер в сарае, а Рут и Нава неделю носили нам еду. А потом ты вернулся и велел развязать нас, чтобы было кому копать могилы. У меня еще несколько часов руки и ноги были как деревянные. Мы копали медленно, как чертовы черепахи, чтобы показать тебе, что ты ошибался, что ты должен был взять нас с собой!
— Тогда бы ни тебя, ни Ноя, ни Эстер здесь уже не было…
— Тогда, возможно, мы бы победили.
— Не говори чепухи. Мы с самого начала знали, что не победим. Что вы могли в свои тринадцать-четырнадцать лет? Если бы мы потеряли и вас, то лишились бы будущего.
— Мы и так лишились будущего, потому что тогда погибли все здоровые люди, пригодные для репродукции. На кого ты сейчас надеешься? На Ноя и Аву? На Эбби? На Эстер?
— Раз уж мы про это заговорили – на тебя. На тебя и… Тойбе.
— Нет. Тут ты просчитался.
— Разве она непривлекательная?
— Она чертовски красивая, Тейс. Но я не хочу. Можешь брать дело в собственные руки, раз уж так желаешь.
— Почему?
— Тойбе не по мне. Да и сама мысль о продолжении рода глупая. Обрекать еще одного ребенка на такую жизнь, как у нас? Спасибо!
— Ты подожди, дослушай до конца. Если в резервациях снова появятся дети, если они начнут выживать, вырастут, то мы сможем еще раз восстать за свои права.
— Ну, пошло-поехало! Это фантазии, Тейс. Мы вымираем, как динозавры, и это правильно. Наберись смелости и скажи: пусть все остается как есть. Пусть люди появляются на свет красивыми и сильными. Я не хочу снова видеть мучения Леви, не хочу видеть, как страдают Эбби и Рут и… и другие.
Лицо Тейса сморщилось, и в уголках его глаз я заметил блеск. “Малодушные старческие слезы, — подумал я. – Еще лет двадцать, и я могу стать таким же. И почему он так верит, что это еще не конец?! Поистине, мудрость не всегда приходит с возрастом”.
К вечеру мы были на месте. Я отпустил колченогую “лошадь” Дана на выпас, и мы с Тейсом обустроили себе ночлег. Выступать решили перед рассветом, поэтому времени в запасе было больше чем достаточно. Я еще раз забрался на дерево и осмотрел территорию завода. Он казался все таким же пустым, как и в предыдущие наши вылазки. Краска слезла почти со всех со стен, и передо мной грустно серели бетонные глыбы, проглотившие Тойбе. Интересно, она знала, что помощь близко? Или хотя бы догадывалась?
Чтобы не привлекать к себе внимания, мы разожгли костер в самом дальнем углу парка. Благодаря огню стало теплее, даже уютнее. Мне захотелось поддержать приунывшего старика.
— Слушай, Тейс, какими они были, когда ты видел их последний раз?
— Ты о ком?
— О стандартных.
— Как наша Тойбе.
— Вот дьявол! Плохи тогда наши с тобой дела.
— Я-то знаю.
— А когда ты их видел?
— Еще на войне.
— А после?
— Нет.
— Давновато. Как думаешь, с тех пор они стали еще лучше?
— Конечно.
— Но вот я тогда не понимаю, зачем им понадобились такие отбросы, как мы? Ну ладно Тойбе, но Дафна! Да простит меня бог, но она же была ходячим мертвецом!
— Может быть, они научились улучшать и таких…
— Хорошо, Тейс, пусть так. Но где тогда их города, их дороги? Мы сидим у старого облезлого завода в заросшем парке и хотим спасти Тойбе от улучшения?!
— Выходит что так.
Мы долго смеялись. Тейс, как мне показалось, несколько воспрянул духом. Потом мы поужинали и улеглись спать. Я провалился в сон быстро и глубоко, как в заброшенный колодец. Там было что-то холодное и каменное, как бетонные плиты, было изящное и грациозное, напоминающее фигуру Тойбе, и что-то зеленое, не имеющее дна, как глаза Навы. Едва начало светать, Тейс растолкал меня и напомнил о том, что пора выдвигаться. До стены мы добрались быстро, но потом мне пришлось приложить немало усилий, чтобы перетащить старину Тейса на противоположную сторону. Там мы пожали друг другу руки и разошлись – он искать укрытие, а я Тойбе.
Несколько небольших корпусов, мимо которых я проходил по дороге к своей цели, показались мне давно пустовавшими. Стекла покрылись грязью, кое-где вместо них и вовсе торчали осколки. Асфальт под ногами был выщербленным, а местами даже порос мхом и травой. Веяло сыростью и плесенью.
Впереди дверь главного корпуса была приоткрыта. Я увидел выцарапанный на бетоне крыльца светлый след, который говорил о том, что ее время от времени использовали. Значит, все было верно, значит я был на правильном пути. Никакой охраны по-прежнему не было видно. Прижимаясь спиной к стене, я прокрался ближе. Сердце стучало предательски громко. Мне казалось, что его грохот непременно должен был выдать мое приближение. Но здание завода все так же безмолствовало.
Я зашел внутрь. Тейс говорил о планах здания, которые должны были по его словам висеть на какой-нибудь стене. Наверное, он опять ошибался. Ничего подобного я не увидел. Пришлось идти наугад, осторожно открывать одну за другой ветхие деревянные двери.
Первый этаж словно вымер. Там не было никого. В полутемных комнатах я смог разглядеть какое-то старое оборудование: огромные аквариумы, подключенные к сложным пультам и соединенные между собой множеством трубок, колбы и микроскопы, большие плоские экраны, встроенные в стену. Все выглядело так, будто добрый десяток лет не использовалось. Мне все больше становилось не по себе.
В конце первого этажа была еще одна лестница. По ней я поднялся выше. Из-за приоткрытой двери до меня долетел тусклый неуверенный свет. Я нащупал в кармане складной нож, достал и раскрыл его. В голове странным эхом пролетела мысль, что вот сейчас, возможно, мне придется убивать. За свою жизнь я еще не успел никого убить. Кролики и куры, которых мы разводили на мясо, не в счет. Убивать людей – здоровых, красивых и молодых, полных сил, соответствовавших всем стандартам, сейчас показалось мне чудовищным. Я понял, почему Тейс запер нас в сарае, не позволив идти на войну, когда мы были еще детьми.
Но отступать было нельзя. В конце концов я пришел сюда за Тойбе. И я продолжил осторожно двигаться вперед, стараясь как можно дольше оставаться незамеченным. Коридор на втором этаже освещала одна единственная лампа, горевшая ровным желтым светом. Я заметил, что здесь некоторые боковые двери были открыты. Проходя мимо них, я осторожно всматривался в черные проемы, но это было бесполезно: внутри царила темнота. Нож скользил в руке, мои ладони стали влажными от пота.
Я продолжал лихорадочно думать, где бы я держал в этом здании Тойбе? Не ниже пятого этажа. С решеткой в оконном проеме или с очень маленьким окном. Я бы не оставлял вокруг нее предметов. И, конечно, следовало бы ее связать, а лучше намертво привязать к чему-то прочному. Но думали ли они таким же образом? В этом уверенности у меня не было. И все же, пройдя второй этаж, я пропустил и третий, и четвертый и поднялся сразу на пятый, предпоследний. Когда я отдышался и подошел к двери, ведущей в коридор, то услышал за ней голоса. У них был странный тембр, но еще больше меня поразила их интонация – они растягивали слоги, будто мяукали. Слов их я не разобрал, но понял, что люди удалялись. Мне показалось, их было трое или четверо. Была ли это охрана? Или просто стандартные люди пробуждались до рассвета? А может быть они не ложились спать вовсе? Я аккуратно приотворил дверь и заглянул в коридор. Где-то в его середине двигались три высоких силуэта с гротескными чертами. У них были длинные ноги, неестественно тонкие талии и причудливо изогнутые шеи, на которых при каждом шаге покачивались небольшие головы. Они не были похожи на Тойбе. Они не были похожи ни на одного человека из тех, которые когда-либо попадались мне на глаза.
Так вот что такое этот стандарт! Вот чего ожидали от меня мои создатели! Да, теперь мне было понятно, почему я оказался в резервации. То, что я видел изо дня в день в зеркале, было невозможно перекроить в подобный образ. Но, что самое непонятное, увиденные мной люди не впечатлили меня красотой. Было в их строении что-то болезненное и хрупкое, как в теле маленького Леви, а в голосе что-то отстраненное и безразличное, как у Тойбе. Да, это было единственное их сходство с ней.
Все трое прошли мимо двери, над которой моргала красная лампочка, посмотрели на нее, снова обменялись парой слов и растворились в конце коридора. Стало тихо, и я смог расслышать звуки, напоминавшие то ли стук деревянного молотка, то ли какого-то другого инструмента. Они доносились по-видимому из-за той самой двери, на которую обратили внимание охранники. Была ли там Тойбе? Или там находился десяток тех, кто был сейчас моими врагами? Тратить время на пустые размышления я не стал, и решил рискнуть и заглянуть внутрь.
Нет, Тойбе там не было. Это был инкубатор: большое помещение с цилиндрическими аквариумами, наполненными питательной жидкостью. В них в плотных матовых мешках раскачивались эмбрионы. Все они были маленькими, размером с кулак. Сложное оборудование, нагроможденное вдоль одной из стен, вероятно поддерживало их жизненные процессы. Вдоль противоположной стены шел длинный стол со стальной поверхностью. Над ним на выгнутых металлических ножках висели две огромные лампы. На краю стоял поднос с ножницами, скальпелями и еще какими-то инструментами, названия которых я не знал.
Стук доносился из металлического шкафа, в котором находилось моторное отделение. Я понял, что двигатель, поддерживавший работу инкубатора, был сильно изношен. Это поразило меня: растущие эмбрионы подвергались опасности, но никто не спешил приходить к ним на помощь. Странный жизненный уклад стандартных людей приводил в недоумение.
Я еще раз оглядел комнату и двинулся дальше. Следующие два помещения тоже были инкубаторами, и в них не было никого, кроме дюжины крохотных зародышей. В четвертой комнате эмбрионов оказалось меньше, но они были крупнее. Я присмотрелся к ним и с удивлением заметил, что их строение отличалось. У одного сердце пульсировало спереди от грудной клетки, у другого было странно деформированное, будто бы расщепленное надвое лицо, у третьего были неестественно изогнутые конечности и отсутствовали кисти рук. Это был грубый брак. Но раз такие дети все еще появлялись на свет, почему они перестали попадать в нашу резервацию? Что ждало их впереди?
Только в самом конце этажа я наткнулся на маленькое подсобное помещение. Войти в него можно было только пройдя через неопрятную лабораторию, заставленную горами немытой стеклянной посуды. Внутри мне послышался шорох.
— Тойбе, — тихо окликнул я.
— Я здесь.
Ее голос, отозвавшийся из глубины, ничуть не изменился. Сейчас он даже показался мне близким и родным – первый раз с тех пор, как я ее увидел. Я щелкнул замком и отворил дверь. За ней действительно была Тойбе. Пластиковым шнуром ее примотали к идущей вертикально широкой трубе. Шнур сильно впивался в кожу, это должно было вызывать боль, но лицо Тойбе не отражало страдания. Оно было нетерпеливым. Я бросился перерезать веревку.
— Предупреди, если кто-то войдет. Сейчас я тебя освобожу.
— Быстрее! Ты долго! Я устала!
— Потерпи, Тойбе, я стараюсь. Здесь много стандартных?
— Двадцать три. Я видела двадцать три.
— У всех оружие?
— Нет.
— С тобой все хорошо? Ты сможешь бежать?
— Да. Я очень хочу бежать.
— Ладно, ладно. Я тебе помогу. Все! Попробуй сделать шаг ко мне.
Перерезанный шнур упал на пол. Я отложил нож в сторону и протянул к Тойбе руки, чтобы, если что, словить ее. Шатаясь, она сделала один шаг, потом другой. Затем выпрямилась, вытянула шею, тряхнула головой и потянулась всем телом, словно сонная пантера. По ее лицу пробежала тень довольной улыбки.
— Да, я могу бежать, — сказала она.
Я вздохнул с облегчением. Теперь нам оставалось не так уж много — тихо и незаметно уйти. Я хотел расспросить Тойбе обо всем, что она здесь видела, но время было неподходящим, а разговоры мои явно ее нервировали. Я решил говорить только по делу.
— На восточной стене закреплена веревка. Ты найдешь ее, ориентируясь по самому высокому дереву. Там нет проволоки, я ее убрал.
— Восточная стена. Высокое дерево, — повторила она, и мы двинулись к выходу из лаборатории.
У двери я прислушался. В коридоре было тихо. Я вышел первым, осторожно оглядываясь, Тойбе шла за мной. Мы уже почти успели свернуть на лестницу, когда равномерный стук умиравшего мотора внезапно затих и вместо него взвыла сирена.
— Черт! Ну как же не вовремя! – вырвалось у меня.
Позади нас хлопнуло несколько дверей, заторопились чьи-то шаги. Мы с Тойбе выбежали на лестницу и бросились вниз, но было поздно: нас заметили. Кто-то крикнул:
— За ними!
Сирена продолжала надрывно верещать над нашими головами. Топот за спиной приближался. Мы спустились уже почти до второго этажа, когда прямо на нас снизу выбежало пятеро человек. Я едва успел вслед за Тойбе снова рвануться вверх. Мы вбежали на третий этаж, ворвались в ближайшую комнату, и я запер за нами дверь на защелку. Помещение оказалось почти пустым. В нем было несколько металлических стеллажей и таких же одиноких стальных столов. Часть из них я успел опрокинуть у двери, чтобы забаррикадировать проход. Конечно, этого было мало.
За дверью кто-то отдал команду, и почти в тот же самый момент ее пробили выстрелы. Мы с Тойбе прижались к противоположным стенам. Звонко полетело на пол разбитое оконное стекло.
Залп смолк так же неожиданно, как начался. Тойбе осторожно и беззвучно сделала шаг вперед и покосилась на окно. Я кивнул.
— Восточная стена. Высокое дерево, — проговорила она одними губами.
В следующее мгновение она уже стояла на подоконнике. Не обернувшись, она прыгнула вниз. Когда я добрался до окна, Тойбе была уже далеко. Она бежала легко и быстро, как молодое дикое животное. Я закусил губу и опустил глаза: по моей ноге из раны чуть выше колена текла кровь.
За дверью послышались голоса, а вслед за ними удары. Мне было не убежать вслед за Тойбе. Мне было бы в любом случае не убежать. Я забился в небольшую нишу в стене и сел на пол. Голова кружилась и сердце начало стучать неровно. Теперь, когда никого больше не было рядом, я почувствовал сильный страх, смешанный с досадой и злостью. Умирать сейчас, умирать здесь, от чужой руки, казалось мне совершенно несправедливым, неправильным. Но становиться их подопытным, терпеть то, что ни один человек терпеть не должен, пугало меня еще больше.
Удары в дверь становились сильнее и настойчивее.
— Давай, нужно что-то делать! Соберись!!! – повторял я себе вслух, но это плохо помогало.
Я будто окунулся с головой в прошлое, вспомнил, как что-то похожее я впервые почувствовал тогда, когда меня, еще совсем маленького ребенка лет трех, привезли в резервацию. Что было до этого я не знал, тот день был моим первым детским воспоминанием. Меня вынесли из машины и посадили прямо в придорожную траву, которая была выше меня ростом. Наверное, там же оставили еще и других детей, потому что воздух вокруг пронизывал надрывный громкий плач. Я не плакал, я замер и сидел неподвижно, не мог пошевелиться. Я видел, как захлопнулась дверь машины, как поднялась из-под колес серая пыль. Меня оставили на краю дороги, как ненужный груз. Я чувствовал себя брошенным в огромном непонятном мире, с новыми запахами, новыми звуками, новыми правилами и порядками, и никого не было рядом, чтобы защитить.
Я знал, что глупо терял время, но как же нелегко было вырваться из этого страшного сна наяву! Единственное, что я догадался сделать сразу, так это попробовал наложить жгут, чтобы терять меньше крови. Рукав рубашки показался мне подходящим материалом, я надрезал его ножом и с усилием дернул в сторону. Ткань была неновой и поддалась легко, так что я с размаху ударился локтем о стену. Та неожиданно вздрогнула и надломилась: я только сейчас заметил, что это была просто тонкая панель, закрывавшая доступ в какую-то шахту. Провозившись с минуту со жгутом, я выломал часть этой панели. Внизу было темно и грязно, но шахта оказалась достаточно широкой. Подумав, что терять мне нечего, я решил спускаться вниз. Какое-то время мне удавалось цепляться за металлические конструкции на стене, но затем я не удержался и сорвался в темноту.
Я падал недолго, похоже, до второго этажа, но приземлился очень плохо. Скорчившись от боли, рукой наугад я долго искал нужную стену. Мне показалось, что прошла вечность, пока под пальцами послышался ее характерный пустой звук. Сидя на полу, я изо всех сил ударил в нее здоровой ногой.
Шахта вывела меня на такое же помещение этажом ниже. Я прополз по нему до двери и остановился. Мне нужно было встать, чтобы можно было двигаться дальше. В коридоре стояла тишина. Я ухватился за дверную ручку и поднялся. Я не помнил, как спустился по лестнице. Не помнил, как оказался во дворе. Там, кажется, меня снова заметили и стали стрелять из окон. Мне оставалось совсем немного: завернуть за угол главного корпуса. Тейс, конечно же, должен был услышать шум и понять, что теперь его выход. Он должен был догадаться, что дело плохо, раз я не пришел сразу вслед за Тойбе.
Я еще раз собрался с силами и побежал вдоль стены здания. Этих сил хватило ненадолго. Уже на полпути я свалился и какое-то время полз на четвереньках, потом на животе… Совсем рядом со мной рухнуло на асфальт разбитое оконное стекло. Защищаясь от осколков, я свернулся в клубок, поджав колени к груди, и закрыл голову руками. Я уже совсем плохо понимал, где находился, сколько и куда мне нужно было ползти, когда чьи-то руки крепко ухватили меня и поволокли по земле. Я даже не сопротивлялся.
Шум вокруг продолжался, но мне показалось, что он был уже дальше. Тащившие меня люди остановились. Я набрался мужества и открыл глаза. Надо мной стояло странное существо, похожее на сказочную морскую царицу, помесь женщины и осьминога. Лицо ее было немолодым, но волосы, туго затянутые на затылке, сохранили яркий темный цвет без намека на седину.
— А, живой! – сказала она, похлопывая меня одной из своих “щупалец” по плечу. – Ну ты молодец, молодец!
Я подумал, что скорее всего потерял сознание и передо мной какая-то картинка, нарисованная бредом, но осьминожиха продолжила:
— Попробуй встать. Нам вон туда. Но ты тяжелый, мы с Тейсом быстро не дотянем.
Я огляделся. С другой стороны действительно был Тейс. Он держал меня за вторую руку.
— На счет “три”, вон к тому подвалу, — сказал он. – Один, два, три…
Когда над нами наглухо закрылась старая подвальная дверь на плохо смазанных, ржавых петлях, я опустился на пол у стены и уставился на своих спасителей. Они выглядели так, словно были давними приятелями, хотя Тейс ни разу не упоминал о подобном знакомстве.
— Это Байла, — представил старик морскую царицу.
— Спасибо, Байла, — ответил я.
— Она приютила нас у себя дома, — продолжил Тейс.
— Ты спасла меня! Я очень благодарен.
— Не за что.
— Она живет здесь уже много лет. И не только она. Байла говорит, мы здесь в безопасности, они ни за что не сунутся вниз.
— Правда? Это хорошо.
Меня протащили еще через какие-то темные извилистые коридоры. В конце концов мы оказались в самой глубине этой странной душной кротовой норы. Я почувствовал ужасную усталость.
— Далеко еще, Тейс?
— Все. Пришли. Вот, ложись, отдохни.
— Да, не помешает… Слушай, Тойбе ведь ушла? У нее получилось?
— Еще как! Думаю, она еще до обеда будет дома.
— Я тоже хочу домой.
— Тебя будут встречать как героя!
— Заткнись! Шутка не удалась.
— Это не шутка. Мы хорошо поработали. И, к тому же, ты ведь тоже все понял? Все, что у них происходит.
Я ничего не понимал и вообще был близок к тому, чтобы потерять связь с этим миром. Стены качались, лицо Байлы плыло передо мной, то приближаясь, то отдаляясь куда-то туда, в совершенно ровную, матовую черноту, из которой продолжал плыть равномерный и неторопливый голос Тейса:
— Байла мне все рассказала. Они вырождаются. Они умирают. У них больше нет потомства. Они перешли грань в гонке за улучшением. Какой-то механизм внутри нарушился. Теперь они такие же как мы. Они слабые и больные, они изуродовали сами себя. И они забирали у нас людей для того, чтобы попытаться вырастить новых здоровых эмбрионов, но ничего не вышло. Это расплата! Это справедливая расплата‼!
Кажется, Тейс смеялся. Смеялся, как сумасшедший. Но, может быть, мне это только показалось. Еще мне казалось, что я тону в бездонной зеленой глубине. Это были глаза Навы.
— Когда ты вернешься, у нас будет праздник…
— Да, обязательно.
— Ты ведь вернешься?
— Вернусь, и больше никогда не уйду. Теперь я тоже всегда буду рядом с тобой, как Рут. Даже если ей это не понравится…