Пошибка

Примечание от автора: Рассказ не неграмотный, это стилизация под верхнекамский говор.

— Бабк, не гони, не гони мя, — скулила на одной ноте пошибка. – Я Мариночка-девочка, чё мне, куда? Нас много голеньких народилося, не гони, а то обратно полезу.

Аграфена слушала краем уха, а сама обряд вела: круг нарисовала и дальше варять. Поплевала в котёл, повернулась, ложкой помешала — чё-то сделала. Топеря большáя часть осталась. Пошибку травить – не бабу приворóжить, тут работа нужна внимательная.

Хотя и бабу приворóжить сложно.

Аграфена молитв скока читала, «Помилуй меня, Боже», длинушшую, наизусть тянула, и ещё  слюну добавляла, как все бабки делают. Кровь Аграфена боится, добрые кровью не травят – какого ещё на кровь приманишь, каже страшнее пошибки чёрт придёт. А моча – беспутая, противная. Слюна пахнет приятно, и не снизу идёт. Божья сторона она с головы, а чёртова снизу. Ноги там, зад, вот это всё, от них чёрт всё вверх пройти пытается. Кто пошибку ловят, сначала ноги не ходят, а потом кричать начинают, орать. Плакают. А эта, Мариночка-девочка, капусту жрат любит: потащила Дуню в подвал, усадила и лопает, кочана три съела, как нашли. Дуня лопается, всё, не может уже, слёзы идут, а эта всё: «Мало мне, мало» и на Бога ругается. Втроём мужики скрутили, к Аграфене понесли – выручай, пошибка полезла.

Ну чё, шепчет вон. Только долго это всё, не пять минут.

— Ой, боюсь его, боюсь, боюсь! Я – Мариночка-девочка, маленькая ишшо, обидела, обидела совсем. Из рта прогонишь, в брюхо залезу маленькой. Ой, боюсь!

Пошибка чрез рот Дуни воздух втягивала и гундела на одной ноте, как в нос сипела. У пошибки – голос писклявенький, как комарик жужжит. Щас вот верещит, боится. Ну и хорошо это, хорошо. Из уха вылетит, в покое Дуню оставит.

Аграфена всё варяла, варяла, уж двадцать молитвов прочла: ложкой помешивала и читала. Редьку добавила, чтоб пошибка ушла, донницу, молоко. Пошибки сладкое любят, а работать совсем не любят, и редис не едят. Воду святую не пьют, бесы.

А рецептов у Аграфены не осталося. Всё на слух помнила: ей мамка говаривала, а она на слух – помню и всё. Приворот, отворот, бесов гнать, Бога звать, это всё. В книги только молитвы записывать нать, а черномазию Аграфена не знала. Черномазия, её колдуны в книгу пишут, а книгу Бог для молитвов дал. Колдовство по памяти вспоминай, доброе сразу вспомнится. А колдуны на это учатся, кресты переворачивать, книги писать не про Бога, пошибку зовут тожно. Она ведь с чего рождается-то – со страниц слетает, а там уж колдуны, твари эти, в кого-то сажают. Вон, в Дуне заговорила. С чего, почему? Мож, гуляла шибко, кому-то и досадила.

Всё равно бабу жалко.

Доваряла Аграфена, всё, терь снимать с огня можно. Сняла, рукой поводила, крест святой создала – терь в рот вливать. Пошибка заверещала больше раньшнего:

— Ой, нет! Ой, я! Ах ты! Ничего не делается, счас Мариночку всё! Жить буду, жить, жить, жить!

Пошибка кричала, а Аграфена варево в рот лила. Горячо – ну чё сделаешь: всем горячо. А тут и пошибка показалась: лягушечка изо рта вдруг вскочила, прыг-прыг-прыг – всё. Понеслась подальшнего. Пусть бежит.

Аграфена молитву зачла, а Дуня захныкала, плохо ей. Конеш, плохо, с пошибкой-то кому хорошо? А всё же с мужиками гуляет зря, сказать ей надо. Вдруг кого колдуна цепанула, а тот обиделся. Иль кто другой посадил. Всяко то бывает.

Терь Аграфена в рот пальцы засунула, вытащила, по щекам дуниным провела и воском вокруг покапала. Всё, полежит пускай, а не то пошибка обратно прийдёт. На воск не наступит, в воде не утонет – чрез пузо, как обещала. Лягушкой или комяком проскочит.

— Ой, — вздыхала Дуня. – Ой, тяжёло, бабушка.

— Травками дак полечисся, — Аграфена сказала и свечу на место поставила. – Подорожник нарви, вот его пей.

— Ой, что за сволочь, что за болезнь така, — хныкала Дуня.

— На бок не ложись! – Аграфена рявкнула и перекрестилась. – Насобирала пошибку, так-то больно, конешно. На спине полежи, а не то обратно залазит.

— Скока лежат? – спросила Дуня.

— Утром встану, утром разбуду, — Аграфена ответила и подоткнула листом полыни порог. – Донницы с мёдом пьёшь, а там на работу иди, нечего дома лежать. Пошибка работу не любит, она не прийдёт.

Расшевелилось лицо Дуни, покраснела она в момент. Аграфена взгляд не отвела, а посмотрела внимательно: что, чего с ней? Опять, что ли, в пузе болит? Так подумала, а ангел в ухо шепчет: не пузо, страшное чё-то, страшнее. За образ берись и слушай, щас опять с Дуней произошло. Она и взялась: чё ей, куда ещё.

А Дуня медленно носом воздух втянула и так противно заскрипела, завизжала, в нос говоря:

— Ах, ах, ах, ах, ах! Прогнала! Прогнала Мариночку-девочку! А я Василий, меня не сгнат!

Аграфена взялась за книшку и хоть кинуть хотела. Остановилась. Эх, беспутая, проклятушшая, вторую пошибку кто посадил! Кто ж так девку изгадил? Как же двое-та, вместе ругаться должны, или как?

И чем его, молитвой, штоль? Снова зачла. Ругается только, а наружу нейдёт.

— Ах я, да я тебя! Ты пошто подругу мою обидела? Пошто Мариночку выгнала? Дура, старуха, б…! Ничего не болит! Читай не читай – не болит ничего! Ах ты!

Раз, два, нечего. Сидит, сволочь, орёт, ругаисся. Мужик-та крепче, мужика не сгнать. Видать, давно в ей посажен, щас тока проснулся. Девица, штоль, разбудила? Полюбил, штоль? Бес иво знает.

Ну ладно, Аграфену не сгнать, Аграфена сама кого хошь прогнёт. Она чувствует далеко и Бога просит. Бог – его-та зазря не тревожь, а вот когда бес – тревожь. Пошибка-та. Бесов гнать надо, вот Бог и того, на помощь прийдёт.

Ладна, плохо щас будет, ой плохо. Но чё ещё, как.

— Ой ты! Ой ты, ой ты, ой ты, ой ты! Чего, куда? Не сгнёшь, прокляну тя! Василий.

Вода горяшшая, ещё в её соль кидать, чтоб больнее было. Сварится, ой сварится. Освятить её надо, чтоб Дуня не мре. А то как, сгноила девку; скажут потом: «Ну как, ну чё,  Аграфена, она вон девку убила». А там не девка, в ней пошибка сидит.

На руки льёт, чтоб распятие как. Левая, правая, там башка, тело, ноги ещё. Вот как Исус – слава Ему небесная.

— А-а-а! А-а-а! Уби-и-ила! Аграфена девку уби-и-ила!

Это пошибка нарочно орёт. Чует, гад, чё знахарку гложет. А вот ему, вот ему, вот ему, вот! Правая рука пошла.

— Нас, мальчиков-девочек, новых наделают! Наделают с бумаги-та! Муж листами в черномазию накладут – и читают, читают! Вылетем на сороковой день, летам мы, летам бум, а терь к тебе залетим! В рот те залезу, за Мариночку ущипну! А-а-а! А-а-а!

Руки красные, в пузырях, балбошках пошли. Аграфена крестит, плюёт и дальше льёт. Раз льёт, два. Пошибка вродь тише стала, задыхаться вон. Помрёт щас.

Лишь бы не с девкой.

— Нет, нет, нет. Я тя задавлю, за три дня задавлю. А-а!

Всё, в чётвёртый раз выскочил. Не лягушечка терь, бобёр целый, маленький. Ща кусаца бут. А Аграфена иво кипятком, кипятком! И словом святым добавит.

Вот, кинула. Бога Святого вспомнила, а пошибка пискнула враз – и сгинула. Терь дом прохладить надо, чтоб как в Аду не было. Пошибки-то из Ада лезут, тепло им надо. А им пошибки не нать.

Аграфена окна, дверь там открыла, а девка всё плачет, хнычет. Ой бяда, ой бяда, ручки все красные, краснющщие. Ничё, лежит пусть, красное Аграфена мёдом смажет, трилистником, а на работу завтра с руками своими пойдёт.

А чё, куда ж без работы-то? Пошибки работу не любят.