Воплощение тьмы

Наконец, солнце скрылось за горизонтом и тьма змеей устремилась по земле, погружая в себя всё на своем пути и волнами собирая рассеянные еще утренним светом частицы. Звезды на чистом небо взыграли переливом света, одарив отблеском крону одинокой смоковницы, словно в ответ на который листья зашептались и вновь замерли, вернув сияние звездам. Мгла под сенью древа стала глубже. В ней билась демоническая сила, требующая разрушения, сокрушения всего и вся. Мрак сгущался всё более. И липкая тьма южных ночей облекла тело джинна – так сгусток тьмы осознал начало бытия.

В самом мраке его глубин пылал огонь ярости, отдававший всплесками во всё тело. Ненависть, бешенство со времен сотворения Земли воплотились в джинне и раздирали его изнутри. В нем бушевали войны, слезы, горечь разбитых надежд, неистовый гнев. Он ощутил боль тысячелетий жизни в одно мгновение и стон его разнесся вихрем гнетущего отчаяния.

Под порывом ветра зашелестели листья смоковницы и наземь упал созревший плод инжира, оставив след млечного сока во тьме. Раскрывшись лиловым бутоном, сладкий аромат инжира обещал умиротворение, покой, никак не сочетающиеся с терзающими джинна муками.

Внезапный шквал привлек всадника в дали. Ведомый лучами холодного светила он приближался к смоковнице. Остановив коня у дерева, всадник спешился и, встав в отдалении, взглядом ощупывал пространство под змеящимися ветвями. На земле лежал вскрытый плод инжира. Путник медленно вошел под сень дерева и замер: перед ним в черном воздухе блеснула молочная росинка. Взмахом кулака он ударил по капле, а когда убрал руку, то на месте росинки парила раскрытая медная булавка. Вмиг она накалилась и во тьме возник человек, объятый пламенем.

— Всё же мне удалось тебя найти, — сказал путник, — только раз в жизни дается такой шанс. Я молил Всевышнего об этом многие годы. И вот, свершилось. Он смилостивился и вознаградил меня наиболее драгоценной вещью, какую только может пожелать человек.

Пламя, некогда обуревавшее утробу джинна, уколом булавки вырвалось наружу. С выходом внутреннего жара он ощутил в себе вселенскую пустошь, словно все ветры мира сквозили в нём одном. Среди ледяной засасывающей пустоты, закованной яростным пламенем, послышался завиток благоухания инжира, вновь сулившего умиротворение. Он потянулся было к нему, но не в силах был сделать движения. Бесконечное тело тьмы оказалось в клетке породившего его огня.

— Чего ты хочешь? – заполыхал джинн. – Богатства, побед в войнах, смерти врагов, вечной жизни?

Путник молчал, а затем снял с головы платок, обнаружив седину своих лет.

— Я богат, ибо на то воля Всевышнего. Я не знаю поражений в войнах, ибо на то воля Всевышнего. Не осталось ни единого врага, которого бы я не умертвил, ибо на то воля Всевышнего. Я стар, но в силе не уступаю молодым. А вечной жизни пусть просит тот, кто боится смерти. Я же пришел, чтобы получить забвение.

— Забвение? – обдал его жаром джинн, — зачем тебе оно?

— Тебе ли не знать об этом. Разве не ощутил ты скорбь утраты ближнего? Разве не ощутил ты горе разбитого сердца? Разве не познал ты сдавливающую боль жалости к ближнему? Разве не познал ты горечь сожаления над содеянным? Ты, джинн, а значит, ты воплощение всего ужаса, свершенного на земле. Огонь в тебе – это тьма наших душ и кровь с наших рук.

— Я постиг мрак твоего мира, — вспыхнул джинн. – Я изведал мучения, агония которых тебе не ведома. И я также испытал тоску одиночества. Да, я джинн, вобравший воедино грех убивающего, мучения умирающего и страдания утративших.

Путник вздохнул и глаза его блеснули.

— Тогда у тебя есть ответ, почему человек жаждет стереть след тяжких воспоминаний. Они жгут нашу жизнь беспощаднее раскаленного железа. Я не могу покинуть мир без покаяния. Но и покаяться я не в силах, пока во мне теснятся мысли о злодеяниях и кошмарах сотворенного. Тяжесть моего бремени настолько велика, что мне нет места в игольном ушке на пути в Царство Всевышнего. Очистить совесть я могу лишь стерев минувших дней согрешения. Вот зачем я прошу забвения.

— Воля твоя. Мое же дело покориться, — полыхал джинн. — Ты получишь забвение, прикоснувшись к огню, вбирающему в себя всю мерзость с этой земли. Освободившись же от мрачной ноши, ты сможешь жить, если в тебе сохранилась память о мире. Коснись меня, и ты получишь то, что просишь.

— Я шел к этому так долго, что уверен: мои ожидания не напрасны. На то воля Всевышнего – произнес путник, погружая руку в пламя джинна.

Вызволив руку обратно из огня целой и невредимой, лицо путника просветлело, но тотчас застыло почерневшим углем, и путник вспыхнул. Еще мгновение можно было наблюдать двух горящих людей напротив друг друга, а затем всё погрузилось во тьму.

И в бездне тьмы вился нежный аромат инжира – благоухание мира, покоя, тепла не огненного и раздирающего, но живительного и согревающего. Память о светлом утешении, припрятанном в глубинах маленькой ягоды, тьма стремилась ухватить с собой, вобрать в себя, но безуспешно. И пока с лучами близившегося рассвета тьма смягчалась и распадалась частичками облака, она всё слушала и слушала аромат жизни, память о котором никак не могла впитать.