«У Сизого Лиса»

Канун Рождества в харчевне «У Сизого Лиса» всегда дело веселое. Здесь, какая бы ни была погода, собирается бродячий народ со всех Горных Провинций. Причем к празднику каждый привозит какое-нибудь диво – что-то съедобное, да такое чего никому и не доводилось пробовать раньше, новую песню, замысловатую старинную легенду или хотя бы рецепт невиданно вкусного хмельного меда.

Скитаясь с самого детства, я каждый год стараюсь попасть сюда как раз к Рождеству. А в этом году я тороплюсь не только из-за того, что хочу увидеть друзей, пить, плясать и праздновать до изнеможения, а еще и потому, что я везу свою собственную песню, которую я теперь имею право петь сам, как свободный и полноправный менестрель.

А если повезет и в «Сизом Лисе» я повстречаюсь со своим старым учителем, я еще смогу услышать, как он с гордостью рассказывает знакомым, что это он меня научил играть на лютне, а потом отправил в странствия, как положено любому подмастерью менестреля. А вот звание менестреля заслужил я сам, чем невероятно гордился.

За такими мыслями последняя часть пути прошла быстро. И вот, наконец, за день до Рождества, поднимаясь в гору, я увидел кончик шпиля с флюгером, которым была увенчана крыша «Сизого Лиса». На флюгере как всегда вертелся, показывая направление ветра изящный силуэт лиса в прыжке. Харчевня стояла прямо на перевале. Только бы сразу найти моих знакомых, перед тем как в старой гостинице на перевале начнется предпраздничная беготня и суета!

Когда я вошел в гостеприимно распахнутые ворота и остановился у жаровни погреть руки, меня окликнули. Обернувшись, я увидел перед собой крепкого и как всегда вооруженного до зубов охранника харчевни, гнома с Подзвездных Гор, Альтазара Беззубого. Почему его прозвали «беззубым» до сих пор не знаю, потому что сейчас он улыбался, и его зубы сверкали наподобие ледяных вершин гор. Он подошел и стиснул мою руку в крепчайшем рукопожатии.

«Ну, что, малый, вернулся? А, да я вижу и лютня при тебе. Значит, удивишь нас своей собственной песней? Ведь тебя теперь кличут свободным менестрелем Винтерли?»

Я рассмеялся, а потом призадумался. Откуда он знает? Я думал, что удивлю всех новостью, что меня так рано сделали менестрелем и что я написал свою первую песню.

Пока я что-то мямлил в ответ, на мое плечо кто-то обрушил свою руку. Отвыкнув от таких проявлений дружеского расположения, я недовольно обернулся, и увидел своего учителя. Тот стоял передо мной как будто мы расстались вчера, все такой же высокий, пожилой бард в аккуратном зимнем плаще, отороченном мехом. Улыбка его сияла. Как и раньше, от улыбки начинали сиять и его глаза с веселыми морщинками около глаз. С удивлением я заметил, что мой учитель не намного выше меня ростом, хотя раньше я всегда считал его очень высоким человеком.

Теперь-то мне было ясно, откуда даже гном-привратник знает обо мне все новости. Я отправил письмо учителю сразу после посвящения в менестрели. Там же я написал о том, что слагаю песню и, что она будет как раз готова к Рождеству. Остальное менестрелю объяснять не надо – конечно же, я поспешил на нашу ежегодную рождественскую встречу, ведь за шанс спеть новую песню перед друзьями, да еще в канун Рождества, каждый менестрель готов сразиться с драконом, если конечно они еще бывают. Ну, или выманить фею льда из снежинки, если и предания про фей не россказни.

Теперь же мы стояли с учителем во дворе, а к нам присоединялись все новые и новые знакомые, услышавшие о том, что я вернулся. Начало вечереть. Прекрасные виды гор вокруг харчевни смыли сумерки. С сизо-лилового неба тихо посыпался снег.

«Отпустите, наконец! Мальчишке пора идти расположиться на постой» — урезонил всех учитель. Вещей у меня было совсем мало, но лютню надо было пристроить куда-то до тех пор, пока я не стану играть на ней. Я узнал от учителя, что народу в этом году собралось много, оттого и места нам отвели кому в амбарах, а кому в конюшне. Ну, так ведь нам не привыкать. Я был даже рад, что меня поместили в теплой конюшне, где можно лежать на сене, слушая убаюкивающее фырканье лошадей. К ним я с детства относился очень хорошо.

Я пообещал учителю не задерживаться, потому что ему не терпелось познакомить меня с другими менестрелями, некоторые из которых приехали издалека. Учитель считал, что нельзя пренебрегать столь полезными знакомствами для начинающего менестреля. Войдя в конюшню и отыскав лестницу наверх, где были устроены места для ночлега, я поднялся и сбросил с плеча надоевшую за время пути поклажу.

На верхнем, чердачном этаже на полу были постелены тюфяки из сена, покрытые одеялами. На одном из них уже лежали вещи учителя – я узнал его дорожную сумку с вышитыми его дочерью полевыми травами.

Наскоро приведя себя в порядок и переодевшись, я собрался идти вниз, когда по неуклюжести задел мешок, который стоял рядом с вещами учителя. Мешок съехал на пол, и чердачное помещение залил необыкновенный свет. В мешке была спрятана небольшая клетка для птиц, а из нее лилось серебристое сияние.

Я нагнулся к клетке и поставил ее на краешек тюфяка, сев рядом. Внутри клетки жалась к противоположной от меня стенке фея. От нее исходил свет, да такой яркий, что казалось, что солнечный луч коснулся ледяной поверхности и разбился на тысячи искорок. Или что это тлеет и вспыхивает серебряный уголек. Настоящая фея льда! Никем другим это сказочное существо просто не могло быть. Она была маленькой, но ее присутствие ощущалось как присутствие кого-то большого и даже, быть может, великого. Это был чистый и прекрасный свет, как частичка самого Добра.

Так вот чем собирался нас всех удивить завтра мой учитель! Меня удивить, нет, даже ошеломить, ему удалось. Я никогда до конца не верил, что они на самом деле существуют. Хотя многие стремились это доказать и вроде бы даже бывали случаи, когда фей ловили и дарили правителям как ценнейший дар.

Я смотрел на прекрасное существо в клетке, которое так и оставалось на противоположной стороне клетки, сколько бы я ее ни крутил, чтобы лучше рассмотреть. И вдруг мне стало невыносимо грустно от того, что фея, похоже, боялась меня. Я захотел ее успокоить, но вдруг понял, что начать рассказывать, что мы ее не тронем, бессмысленно. Уже тронули. Уже поймали и держим против ее воли. И это ужасно! Я не мог поверить, что мой учитель этого не понимает.

Фея смотрела на меня пристально, и, как будто почувствовав, в какое русло направились мои мысли, она вдруг подошла к той стенке клетки, ближе всего к которой сидел я. Не знаю, могут ли феи говорить с людьми, но ей не понадобилась человеческая речь, чтобы я ее понял. Она просто подошла к прутьям решетки и постаралась их раздвинуть, что ей не удалось. Зато я понял ее молчаливую просьбу, как будто бы она произнесла ее вслух: «Отпусти!»

Рука уже потянулась к дверце клетки, когда я вспомнил и отпрянул. Фею привез мой учитель. Если я освобожу ее, ему нечего будет представить на празднике Рождества. Традиция приносить необычный дар, конечно, не означает, что тех, кто ничего не принес, выгонят, но если я отпущу фею, я посрамлю учителя перед остальными. Он останется единственным, кто не принесет ничего ценного. Неужели так я отплачу человеку, который в детстве заметил мой дар, которому я обязан многими годами наставления, заботы, терпения. Который до сих пор ко мне относиться как к сыну.

Но с другой стороны, как я смогу петь, как мои руки смогут извлекать из лютни прекрасные, чистые звуки мелодий, если меня другое существо попросило вернуть свободу, а я – менестрель, для которого свобода важна как воздух, оставил его в клетке, в плену.

Я стиснул зубы и отодвинул клетку от себя. Фея смотрела молча и только кончики ее крыльев, созданных как будто из струящегося света, подрагивали.

Резко вставая, я взял свою лютню. Не для того я учился, странствовал и слагал свою песню, чтобы вот так вот в последний момент отказаться от всего. Да еще и оскорбить своего учителя. Пытаясь придать себе решимости, я направился к выходу. Но как только я сделал шаг к лестнице, свет феи заметно погас. Я остановился.

Только не оборачивайся, шепнул расчетливый голос разума. Но менестрели редко прислушиваются к нему и я обернулся. Медленно подошел и взял клетку в руки.

Когда я спустился вниз по лестнице, во дворе уже было темно, но вновь разгоревшийся свет феи освещал путь вместо фонаря. Он выхватывал из темноты деревянные стены конюшни, подвешенный над входом, но еще не зажженный большой фонарь, тонкий слой снега на земле и огромные падающие мягко-мягко снежинки. На воздухе фея засветилась еще сильнее. Я поставил на землю клетку и открыл ее резким движением, боясь передумать. Несколько секунд и ледяная фея уже терялась из виду среди снежинок, поднимаясь выше и выше, постепенно становясь маленьким светлячком в ночи. Все, сделано. Обратно не воротишь.

А я вдруг понял, что это значит, и оперся о дверной косяк, внезапно обессилев. Не петь мне завтра свою песню. Я ее подарю учителю, чтобы он смог привнести радость в общий праздник. Он споет ее прекрасно, как ему не раз доводилось петь даже чужие песни; так как будто написал их именно он, и от этого песня станет только лучше. А мне придется пожертвовать своей песней и своей гордостью. Ничего, переживу.

Я понял, что я не один, только когда до меня дотронулась рука учителя. Он смотрел на меня внимательно, добродушно улыбаясь. Даже тогда, когда я показал ему пустую клетку и начал сбивчиво объяснять, что не смог не отпустить фею на волю.

«Так, ты это сделал. Объяснишь почему?» — спросил он, все еще и не думая сердиться.

«Я не понимаю, вы не сердитесь?»

«Нет, но мне любопытно узнать, зачем ты ее отпустил?»

«Она хотела на волю. Я не мог ее оставить в клетке. Я готов отдать вам песню, которую я написал. Вы споете ее лучше, чем я».

Я смотрел под ноги, говоря все это, и вдруг услышал, что учитель смеется. Я посмотрел на него, и увидел, как он с гордостью смотрит на меня.

«Песню оставь себе. Мало ли у меня песен, найду что спеть. А твою петь должен только ты, тем более, что ты только что заслужил это право. Ты понял, дорогой мой Винтерли, что петь может только сердце, а сердце перестает петь, если человек поступает против совести и предает то, что дорого. Тебе дорога свобода и ты поступил правильно, вернув свободу другому, когда это было в твоей власти. Я был уверен, что именно так ты и поступишь».

***************

Канун Рождества выдался особенно роскошным в этом году. Мягкий снег укутал весь перевал. Домашним пирожкам, мясу, меду, элю и другим угощениям не было конца. Весь бродячий народ – менестрели, травники, знахари, старьевщики, да впрочем, кого здесь только не было, веселились так, что помнить мы все этот праздник будем еще целый год. Моя песня понравилась всем. Да и сам я был удивлен там, насколько легко мне пелось, и как хорошо звучали слова. Казалось, что здесь не обошлось без волшебства фей. Да и вполне вероятно, что не обошлось.