Пашка против барабашки

Получилось так. Сидим мы с Сашком себе спокойненько, потягиваем пиво, медяки в карманах перебираем. Инвентаризацию им делаем – прикидываем, значит, прервутся на этом простые земные радости или… Естественно, очень хочется, чтобы вышло «или».

И тут нате вам из-под кровати! Друг Петро заявляется. Оно бы и хорошо: третий в деле не помеха, но чую – что-то с ним не так.  И сел в сторонке особнячком, и глаза на запах пены не откликаются. Прямо молчат глаза. А это уже, знаете, признак.

Тем не менее, сижу, вида не подаю, солидность соблюдаю. Разговоры там всякие, как водится. Я любитель поговорить на высокоинтеллектуальные темы.

— Ну, как дела? – спрашиваю.

— Да вот, бизнес расширяю.

— Значит, хорошо.

— Да не очень-то хорошо. Хлопот больно много.

— А вот это плохо.

— Да не так уж плохо. В новый офис переехал.

— А это уже хорошо.

— Да не больно-то хорошо. В офисе этом дела творятся разные – такие, что голова кругом идёт. Прикинь: то дверь сама захлопывается, то компьютер без посторонней помощи  включается. И вообще, тягомотно там как-то. У ребят настроение хуже некуда. Никто там долго находиться не может. Так и норовят под любым предлогом с рабочего места улизнуть.

— Тоже мне, проблема! – прыснули мы с Сашком. – У любого руководителя  спроси, он тебе ещё и не такого  понарассказывает. Да ты-то сам не таким, что ли, был, когда на государство горбатился?

— Вот-вот, — подхватил Сашок. – Вам бы только кровя из работников пить, эксплуататоры хреновы. Оттого и тягомотина у вас в офисах. А нет, чтобы лишний раз праздничек людям устроить. К примеру, хоть бы того же пивка…

— Кстати о пиве, — подключился я, и мы оба уставились на приятеля, прямо в его серые, как ноябрьское утро, глаза: мол, поддержал бы финансово. Не видишь: люди только что из отпуска, поиздержались малость. Но он нашего красноречивого взгляда прямо-таки совсем не заметил, тем самым лишний раз подтвердив свою предпринимательскую квалификацию.

— Да не-эт. Ни фига вы не поняли. (Это мы-то не поняли!) Я же говорю: какие-то штуки там происходят, иногда совсем хулиганские. Сидишь, сидишь, вдруг – раз! Словно кто-то в тебя вцепился. Будто душит. Только-только рот разинешь, на помощь позвать, — оно сразу отпускает.

— Ну, с этим-то как раз ясно. Мы об этом же ж и говорим. Это тебя совесть душит!

Но, смотрим, он не реагирует. А наоборот, продолжает с озабоченным видом.

— Постоянно со стен что-то падает. Картины там, портреты, календари. Мы уже  зеркала со стен поснимали, боимся.

— Непричёсанными ходите? – попытался съязвить Сашок.

— Трюмо купили.

«Трюмо – это хорошо, — подумалось мне. Но если там и вправду что-то такое, то оно и трюмо опрокинет. С него станется».

А Петька, словно услышав меня, продолжал.

— Всё это ещё пёс с ним. А ну как чего похуже грянет!

— Например?

— Например… — приятель замялся. Но затем, словно с обрыва сиганул, произнёс. – Я само слово это озвучивать не буду. Но однажды в понедельник на  работу прихожу. А там…

Он вынул из брючного кармана  фотографию и положил перед нами. Мы увидели закопчённую стену, частью обгоревшие, частью свернувшиеся планки жалюзи, оплавившийся пластиковый подоконник и проволочную корзину для бумаг с чёрными  следами  пепла.

— Но… — осторожно начал Сашок. – Бросили окурок. Не туда. Случайно! Бывает.

— Это мой кабинет, — отрезал Пётр. – Я сам, как вы знаете,  не курю. И  в офисе никому не позволяю. Кроме переговорной комнаты, но она совсем в другом месте.

— А охранник? А уборщица?

— Охранник, что дежурил в те выходные, тоже некурящий. Не говоря уже об уборщице. Кроме того, в нерабочее время никто туда доступа не имеет.

— Электричество?

— В этом углу нет никакого электричества. И форточек никаких, так что факел не забросишь. И линзы или какого-нибудь круглого графина, или ещё чего.  И корзина-то была пустая! С одной-единственной бумажкой. Вот такой вот – в пол-листа. Старая записка какая-то, я на неё в конце дня случайно наткнулся. Смял, да и выкинул.

— Ну, хватит! – сказал я. — Чего тут копаться. Спецы мы, что ли? Ты в пожарку-то  заявлял?

— Ну, а ты как думал!

— И что они?

— Написали: «Причина возгорания не установлена».

— Молодцы-ы! И что теперь?

— Ещё бы не «молодцы». Они хотели ещё добавить: «Считаем, что заказчик намеренно скрывает информацию, потому что сам является виновником возгорания». Насилу уговорил не писать такую хренотень.

— Ничего себе «хренотень»! Это, брат, статья. И уж как минимум следствие и комплексная проверка, которая что-нибудь да найдёт. С ритуальной отсидкой – в СИЗО, по крайней мере.  И сколько они с тебя слупили за такой акт?

— Сколько надо, столько и слупили. Ты лучше скажи: вы будете помогать?

Я почесал затылок.

— Похоже, тут нужна очистка помещений. Почему бы тебе не обратиться в церковь? Сейчас это модно. Все, кому не лень, обращаются.

— Я об этом думал. Но вот смотри, какой у меня по фирме расклад. Сам я и ещё несколько человек православные. Ладно. Но есть у нас ещё и католики. И мусульмане, и иудеи. И атеисты есть. А если покопаться, то может, и буддисты найдутся. И ещё кто-нибудь. И как быть в такой ситуации? Я не знаю.

Мы с Сашком переглянулись.

— Вопросики у тебя, однако! Мы тоже как-то ни разу об этом не думали. Не приходилось.

— То-то, «не приходилось». А я вот подумал. Выбрал время, решаю – дай съезжу.

Пётр сделал паузу, не удержавшись от того, чтобы убедиться, что мы заинтригованы и, возможно, дадим ему насладиться этим фактом.

Мы сидели молча, не шевелясь. Но, несмотря на распиравшее нас изнутри любопытство, он так и не дождался нетерпеливых возгласов. Пришлось продолжать просто так.

— Да. Решил, значит: дай съезжу. Поднялся, секретаршу предупредил. Выхожу  в коридор. И не успел пяти-шести шагов сделать, как меня стало «колбасить». Такие ощущения!.. Даже к стенке прибился. Сердце колотится. Грудь спёрло, дышать так тяжело, что прямо ужас охватывает… Холод по спине — кругами, кругами. Ну, думаю, всё, Петюня дорогой. До машины не дойду. Надо возвращаться. И – секите! — как только подумал, сразу всё прошло. Позже я узнал, что всех моих тоже «колбасило». А у одного парня образы в глазах замелькали. Прямо глюки начались! Волки какие-то, лисы или и те и другие вместе – пёс их знает.

Петька вздохнул.

— Вот и съездил в церковь!

Не успел он закончить, как я почуял: в заднем кармане зашевелилось. И не просто зашевелилось – запульсировало, заколотилось. Словно клювом застучало. Загорелось, маленьким, но злым  огоньком прижгло. Господи, Пашка! Ах ты, мерзавец. Я ведь почти забыл про тебя. Так, таскал с собой, потому что лень было то и дело выкладывать из  карманов. А ты всё это время спал. Правильно, спал: работы-то никакой не было. А я, блин, тоже хорош! Подумаешь, лежит, мол, себе в кармане камешек-лепёшка…  А тут глянь-ка! Проснулся, в бой рвётся. Конь боевой копытом бьёт. Труба военная поёт. Ах ты, защитничек мой славный!

Вынул его, держу в кулаке. А он извивается, дрожит, протуберанцы испускает. Соскучился дружок по нормальной, свежей, кровавой добыче. Без драки — разве это жизнь? Что тут полопаешь? Разве ошмётки какого-нибудь  негатива столетней давности. Это ж всё равно, что льву падалью питаться. А тут! Настоящая охота намечается. С погонями и схватками. С визгом и грызнёй.  Это ж, хозяин, моё главное дело в жизни. А жороший, свежий негатив — первое лакомство. Ты ж это прекрасно знаешь. Давай же, давай!

Сашок смотрит, как боец мой извивается, и смех его разбирает. Я ж в ответ не могу не улыбаться — рот до ушёй, хоть завязочки пришей. Я вообще смешливый. А Петька смотрит — то на него, то на меня, то обратно — и ничего в толк взять не может. Потому что Пашку-то он не видит: глаза не те. Во, думает, мужики совсем с катушек съехали. И уже, небось, соображает: а не слинять ли ему отсюда к такой-то матери, пока не поздно? А нам, как на его физиономию поглядим, так ещё смешнее становится.  Интересно было бы, если б кто-нибудь со стороны сюда заглянул. Представляешь: два козла чего-то гогочут, третий смотрит на них с разинутым ртом. А на столе всего-то две кружки пива, да и те полупустые. Картина с выставки!

Да. Но смех-то смехом, а мне головная боль. Пашка-то, даром что смел да горяч. Молодой ведь, подлец, совсем. Справится ли? Кто его знает, что за тварь в этом офисе поселилась. Слопает вот тебя, дурачок, будешь знать. Ну, я-то, положим, смогу нового соорудить, если эта гадость меня не одолеет. Но всё равно: жалко тебя, засранца. Хоть и без году неделя, а уже привязался я к тебе. Хочется, чтоб ты жил. Чтобы вырос да окреп. Да ума понабрался.

Но что поделаешь! Он, подлец, и слушать ничего не хочет. Того и гляди из домика выскочит, да без нас вперёд понесётся. Хоть и не может он так, запрещено ему камешек свой покидать, а всё-таки…  Ладно. Надеваем  мы  с Сашком фураги и едем. В офис приехали, в комнате той самой  уселись. Сидим, в обстановку вникаем. Комната, действительно, не из приветливых. Углы какие-то… Заплывшие, что ли. Как у кошки глаза. Трахомные какие-то углы. И вроде слегка дымно, хотя никто тут, если Петру верить, не курит. Сидим, разговариваем вполголоса, как эту лярву одолеть. Диспозицию разрабатываем: кто с фронта зайдёт, кто с тылу, кого с боков пустим. И тут смотрю, кто-то меня за глаз дёргает. Да хватко так, словно вырвать собрался. Ах ты,  тварь ушастая! Да я, может, сам себе такого не позволяю. За глаз!..  Баста, говорю, Сашок, давай работать.

Начинаем расширяться. Я на всякий случай держу границы плотными – навроде сита, чтобы всякое там … сами знаете, что – снаружи оставалось. Я всегда так делаю в незнакомых местах. И другим советую. Всем, кому не лень. И вот этим ситом дохожу до углов дивана и стола, на котором компьютер стоит, и чувствую – дальше ни в какую. Не пущают меня дальше. Нет, думаю, шалишь! Позвал Пашку, а его и звать-то не надо. Он сам рад в бой рвануть, да дисциплина не позволяет. Указываю ему на это безобразие и – чую – он аж дрожит от негодования. Ну, думаю, теперь держись, малахольный (это я ему). А то ишь, чего удумал! За глаз. Совсем распоясался. Падло.

И какая славная началась борьба! Сижу только и расширяюсь потихоньку, а по границам и потряхивает, и подёргивает, и будто похлопывает. И мы с Пашкой — защитничком моим — всё новое и новое пространство захватываем. Или, вернее, освобождаем. Мы ведь не захватчики какие. Мы совсем наоборот. Очистили мы углы эти трахомные. Стали они словно  кристалл, чёткие грани приобрели. Будто мы, как штукатуры, заново их вытянули. В другую комнатёнку перебрались. Там спецодежда какая- то висела. Так Пашка и на неё набросился и какое-то время с ней возился.

Но самое интересное началось, когда добрались мы до угла, где стол и диван стояли. Залез он в компьютер и так что-то плотно им занялся,  что я даже ждать немного притомился. Всё было довольно тихо и спокойно, но чувствовалась там, внутри, какая-то возня. То в системном, то в мониторе – как-то так по очереди: то здесь то там, то снова здесь. И так это долго продолжалось, что я стал даже уставать. Хотелось встать, поразмяться, но решил потерпеть -– не терять сосредоточенности, да и из уважения к другу-защитнику. Он ведь там без перерыва пашет.

Наконец в компьютере воцарилось полное спокойствие и тишина. Такая глубокая, что я аж беспокоиться начал: где же Пашка? Куда пропал? Но сосредоточился, смотрю: что-то ещё мешает. Что? Ах да, диван. Он так и не хочет в себя впускать. Попробовал его захватить — не поддаётся. Снова пытаюсь распространить туда свои границы. Бесполезно. Что-то очень плотное и упругое не пускает. Но где же Пашка?

И в этот самый момент неожиданным рывком началась в диване страшенная возня. Это было похоже на внезапный взрыв. Я явственно чувствовал, как что-то гоняется  за чем-то по всему дивану. Полнейшее ощущение драки двух  озлобленных собак. Кажется, даже слышны были визги, рычание, грызня.

Всё затихло так же внезапно, как и началось. Пришло ощущение покоя, комфорта, напряжённость снизилась, и мы с Сашком удивительно легко, как само собой, заполнили всё пространство.

Окончание схватки ощутили все присутствующие. Хозяин предложил для профилактики влиться и в остальные помещения офиса. Мы согласились (я из чистой  вежливости, так как  было совершенно ясно, что с ним покончено полностью).

Работники, что подъехали после всего, просто в восхищение пришли – до того легко и комфортно стало тут находиться.

Так это и по сей день.

Тут бы и закончить, но как закончишь, не сказав о том, что это было и откуда оно взялось.

В процессе работы у меня возникало несколько версий, но они как-то не приживались – таяли тут же, и всё тут. Та же, которую я собираюсь изложить, наоборот, только крепла и оформлялась всё более чётко, а когда – уже после дела – мы узнали ряд подробностей, я убедился в её справедливости. Хотя, конечно, в подобных делах с убеждениями следует быть поосторожней.

До нашего друга этот офис принадлежал другому хозяину – человеку, по описаниям тех, кто имел с ним дело, не слищком высоких устремлений, несколько неуравновешенному эмоционально и не чуждому  к тому же некоторых не то знахарских, не то колдовских амбиций. Именно ему принадлежал раньше тот самый бэушный компьютер, и именно его спецодежда висела, ожидая решения своей участи, в соседней комнатёнке. Кроме того, он – как говорят – в течение трёх лет упорно играл с этим компьютером  в одну и ту же игру, безуспешно пытаясь проникнуть на её высший уровень (и, вероятно, эмоционально переживая свои довольно-таки – заметьте – однотипные неудачи). И в этой игре фигурировали и волки, и лисы.

И если поразмыслить, то рисуется такая картина.

Обрывки энергии эмоций (преимущественно негативных) и мыслей плюс богатейшие фрагменты зрительных образов (компьютер!), да ещё, конечно же, не имеющие ни рамок, ни пределов (кто там следил за тем, чтобы они их имели!) породили мощную саморазвивающуюся, совершенно бесконтрольную и по природе агрессивную сущность. Недаром большинство её «трюков» было связано именно с компьютером.

Выполнив задачу и получив законный гонорар, мы с Сашком подумываем: а что, если взять ещё один небольшой отпуск, да закатиться в какой-нибудь милый уголок…  Ну, в Ниццу не в Ниццу. А почему бы, например,  не в Дубай? А? Что скажешь, Пашка?

Пашка, получивший долгожданное боевое крещение, краснеет, надувается, пыжится и наконец втюхивает мне золотистыми знаками: «В Дуба-ай? Ну и вкусы у вас, ребята».

Хотя, возможно, мне это просто показалось.