Рождение Пашки

Надо же было случиться тому, что среди тучи лепёшек-камешков, веками  омываемых черноморскими волнами и миллиарды лет прокаляемых расплавленным солнцем, я попал   именно на этот.

— Ой! – я вскочил на ноги, ничего не понимая. Камни тут все были горячие, но  обычно они успевали остывать под мокрыми плавками, и сидеть было терпимо. Этот же  — как случайный уголёк от небрежно затушенного костра. Я даже потрогал плавки, проверяя, не образовалась ли дырка. Нет, дыры не было. Тогда я опустился на корточки, чтобы разглядеть тот самый камешек среди всех, похожих друг на друга как бусинки. Это совсем не трудно. Ведь горячее хорошо видно невооружённым глазом. Я взял камень-уголёк в правую руку, а в левую машинально схватил другой, чтобы  убедиться… и тут же отшвырнул его, потому что ни в коем случае нельзя проверять очевидное. Любая проверка идёт от сомнения. И значит, подрывает веру. А человек без веры подобен…  да что говорить! Без неё я никогда не попал бы на этот камень. А если и попал, то никогда не нашёл бы его среди множества этих глупеньких плоских близнецов, которые годятся лишь для того, чтобы пускать их по воде, считая «блинчики».

Когда держать стало совсем горячо, я положил мой камень в задний карман сложенных вдвое шорт и пошёл к морю по раскалённому пляжу. Я не смотрел на ладонь, потому что знал, что нет на ней  никакого ожога.

— Собираешь коллекцию? – осведомился приятель Сашок, который всё это время плавал, через стекло маски любуясь на крабов, медуз и прочую подводную живность, а в перерывах, без которых невозможно, — без стекла на живность надводную, разительно отличающуюся от первой и, как кажется на первый взгляд, в лучшую сторону.

— Я сейчас окунаюсь и ухожу домой, — сказал я ему.

— Разве ты не хочешь поплавать в маске? – удивился он и, посмотрев на свои пылевлагонепроницаемые, добавил – через семь минут твоя очередь.

— Я уступаю её тебе, — великодушно произнёс я. Но его, кажется, это обрадовало не очень, что могло бы меня и обидеть, если б я всецело не был сейчас захвачен другим.

— До обеда не так много времени, — деловито заявил он мне, — и я хотел бы посвятить его работе с отдыхающими, — он многозначительно подмигнул. – Кстати, а как обед?

— Обедать буду в ужин, — ответил я и, нырнув несколько раз, вышел из воды.

Всю дорогу до нашего временного дома я шёл, держа в кулаке мою драгоценную находку. Нет, она не стала холоднее, моя лепёшечка (или медаль? или монетка?) Но этот жар теперь приятно согревал меня, а не обжигал вовсе. Больше не было нужды обжигать меня: ведь мы уже нашли друг друга.

Заперевшись в квартирке, я с наслаждением прочистил все её углы и закоулки.  Всё это время найдёныш мой блаженствовал в кухне, под струёй прохладной воды. Вытащив его оттуда и насухо протерев чистым платочком, я почувствовал, как нарастает наше с ним родство. Он лежал на моей ладони, глядя на меня. А я глядел на него, и чем дольше это продолжалось, тем сильнее и крупнее становилась солнечно посвечивающая  оболочка вокруг камешка, который постепенно становился её скелетом. Потом я  оторвал и подарил ей кусочек своего сознания, и новорожденная душа запульсировала от счастья и заиграла всеми возможными цветами. Это было уже не примитивное существо, которые миллиардами лежат на пляжах, сонно ожидая своей очереди. Это был уже самый настоящий друг – чистый, самоотверженный и бескорыстный. Пора было дать ему имя.

— Пашка! – воскликнул я. И он задрожал благоговейной дрожью, выпуская маленькие протуберанцы.

Я положил его на стол и сидел, любуясь на него так, как люди любуются на новое существо, пришедшее в этот прекрасный мир. Особенно если это новое существо – их творение. Живи, дорогой мой Пашка, расти и крепни. Набирайся ума-разума. Будь всегда готов отблагодарить добро и наказать зло.

Я сделал маленький комочек и протянул ему обеими руками. Он слопал его с таким аппетитом, что мне показалось: я слышу чавканье. Всё, дорогой. Я сделал это, чтобы ты просто почувствовал вкус. Больше не получишь. Это как грудь – её дают лишь до поры до времени. И для тебя это время уже прошло. Теперь ты будешь питаться сам. Конечно, деликатесов я тебе не обещаю. Ты будешь трескать всякую дрянь: выбросы агрессии, энергию скверных слов, разные низкие сущности, которых мёдом не корми, только дай сотворить какую-нибудь пакость. Да, вот ещё. Обязательно злобные мысли. Даже если они возникнут у меня. Вот такое, брат, меню. Единственное, что я могу в данных  обстоятельствах, — это сделать так, чтобы для тебя вкуснее этой гадости ничего на свете не было.

Я оделся и, прихватив Пашку с собой, отправился на прогулку.  Было забавно наблюдать, как он оглядывается, прицеливается, пробует питание, практикуясь в том, что можно, а что нельзя. На одном из пустырей нас хотела атаковать глупенькая, но злая собачонка. Она было кинулась, но успела гавкнуть всего полтора раза, прежде чем Пашка смякал всю её злость. Было весело впервые в жизни со стороны увидеть, как зверёнок, без никаких видимых причин резко осекшись, вдруг свернул в сторону, не пробежав и полдороги.

Развлекаясь таким образом, мы не заметили, как стемнело. Когда пришли домой, Сашок прихорашивался перед зеркалом, собираясь на очередное свидание.

— Привет, — сказал я ему.

— Привет, — ответил он. И, приглядевшись внимательно, заметил – А что это у тебя торчит из кармана?

— Из какого кармана? – притворился я пиджачком.

— Не дури! Из правого. Думаешь, я не вижу? Вон. Что это у тебя такое светится? Котёнок?

— Котёнок мяукает, — наставительно промолвил я. — А этот… Этот круче любого котёнка. Это мой новый друг и защитник. Это  П а ш к а.

Я торжественно вынул Пашку из кармана.

— Ух ты, какой он…  Кругленький! Дай-ка…

Сашок поднёс ладонь, осторожно обвёл ею золотистые границы. Пашка не сопротивлялся, но я чувствовал, как внутри него возникло некое напряжение.

— Видимо, этот тот самый камешек, — догадался Сашок. – А что ж ты не поделился! Может быть, сделали бы вдвоём. Был бы общий.

— Не-эт. Друг не может быть «общий». Разве может быть общей собака?

— Собака не может, — согласился Сашок. — А этот…

— Нет, брат. Именно этот-то как раз и не может. Он мне сам это сказал. Ещё до своего рождения. Может быть, когда-нибудь у нас и будет общий. Если захотим. Но только не этот. Кстати, тебе не кажется, что тоже пора подумать о друге-защитнике? Сколько можно тянуть? Или ты собираешься всё-всё делать сам?

— Ладно. Не выпендривайся. Скажи лучше: ты сегодня по девкам идёшь?

— Нет. Сегодня нет.

— Да я и вижу. А спросил просто так, для приличия. Как говорится, чтоб ты не обижался. Ну, что ж. Тогда — не скучай!

Он ушёл. А мы ещё долго сидели, ведя молчаливый разговор и обдавая друг друга волнами тепла и любви.