Тьмою тьму

Non bene olet, qui bene semper olet.

 Нехорошо пахнет тот, кто всегда хорошо пахнет.

Латинская поговорка

 

Тьма бывает двух сортов – он для себя это давно решил. Первая, небольшая, домашняя тьма гнездится за шторами в полуночный час, шумит в кронах, встречает в старой квартире бывшего хозяина. Она не убьёт и не проникнет в глубины души. Здесь немного обманул, там возжелал жену ближнего, сям присвоил толику народного имущества. Народное – оно ведь и своё тоже, все мы в одной упряжке скачем. Такую тьму внутри он прощал и себе, и пастве.

Другое дело – тьма большая и настоящая. Которая вскрывает дух изнутри, выворачивая человеческое естество. Если отрешается от своей природы носитель такой тьмы, то не убоится суда человеческого и Божеского, шагая в бездну. Нечасто отец  Дионисий видел таких нечеловеков, но виденного не забыть вовек. Сырой подвальной темнотой веяло от настоящих убийц и святотатцев. Да не тех, которые по пьяной лавочке такого же пьянчугу топориком для мяса уговорили. И не плясуний срамных.

Так в очередной раз наводил порядок в мыслях молодой приходской священник. Ещё со времён семинарии будущий отец Дионисий, а тогда Максим Ефимов, старался скрыть нежелание слушаться кого бы то ни было. В послушании был краеугольный камень христианской веры, и никак он не давался строптивому семинаристу. Отсутствие смирения мучало его ужасно. Служение Церкви – ежедневный подвиг, и ежедневно Дионисий сомневался в выбранном пути. Для этого нужен особый склад ума, дар послушания.

Отец Дионисий обладал другим даром. И о нём никто не знал, особенно боголюбивые родители. В Максимовом детстве в соседней квартире жила баба Тоня. Старая, седая – а щёки румяные, девичьи. И спина прямая. Из её двери тянуло чем-то травянистым, сумрачным, как пахнет на болотистых топях. На этот запах, наверное, тянулись с округи, а когда и с других городов и весей, клиенты. Часто – женщины, с опрокинутыми лицами и горькими складками у рта. Нередко – солидные мужики. Иногда – мистически настроенная молодёжь. Баба Тоня Максима очень любила и у себя привечала. Мама и папа, конечно, об этом не знали. Иначе померли бы раньше времени. И Максим представлял себе: вот помрут родители, кончится жизнь с бесконечными постами и молитвами, а соседка берёт его жить к себе. Нет, такое и думать нельзя было, – а думалось.

Баба Тоня и научила мальчика про две разные тьмы. Ничего, Максимка, что ты грешишь. Главное – оставайся человеком. Господь нас всех людьми создал, а помимо нас населил землю другими созданиями. Им оставляла она мзду на перекрёстке, им зажигала тяжёлые свечи, их звала, рассекая воздух ритуальным ножом. Максима к работе привлекала мало, но и не гнала. Старая колдунья не гнушалась соединять в своей работе разные магические системы, смешивая и герметизм, и северную традицию, и вудуистские культы, и простую деревенскую магию. Всё это весёлое наследство досталось будущему семинаристу, по воле родителей пошедшему осваивать закон Божий и прочие премудрости. Он, как ни странно, противоречий не видел, хотя знал: для христианина это большой грех, все эти шашни с потусторонними силами.

Когда Господь или кто другой прибрал душу грешной рабы его, из квартиры ушёл болотистый дух и стало пахнуть как в обычной хрущёвке, где жила не слишком аккуратная старушенция. Но баба Тоня успела передать своему единственному и не очень успешному ученику и колдовскую силу, и несколько тетрадей своих творческих наработок, как она их сама называла. По образованию она была искусствоведом и ставила творчество на порядок выше любой магии: именно тогда ничтожный человек становился ближе всего к Создателю.

Прихожане любили отца Дионисия. Помимо исповеди, к нему шёл нескончаемый поток «побеседовать». Приходили с болезнями тела: этих он сразу отправлял к врачам. С болезнями духа – к психологам. Не лечит больше церковь универсальной формулой «на всё воля Божья», зря на неё наговаривают. А с остальными просто работал: говорил, что дОлжно. Цитировал святых отцов и праведников. Приводил правильные примеры из жизни. Некоторых брал на заметку: проверить на предмет серьёзной тьмы. Другим мог помочь исцелиться или наказать обидчика.

– Отец, невмоготу терпеть. Знаю, что вы скажете… Да уж так убоялась мужа своего, что в одном доме с ним страшно находиться.

Сельская учительница чуть старше самого Дионисия всё так же страдала от мужа-садиста. Абьюзер, вот как теперь таких называют. Священник не выдерживал и уже не раз дружески советовал ей развестись, презрев догматы православия. Но загадочной женской душе всё одно нужно страдать.

– Отец Дионисий! Грешен. Суесловие, лень, чревоугодие…

Знаем, знаем, кивал батюшка, думая о другом. Бодрый старикан, местный пакостник, с удовольствием продолжал перечислять всяческие прегрешения. А ведь это даже не исповедь… Дионисий вздохнул и исподтишка нарисовал в воздухе тайный колдовской знак, прекращающий пустые разговоры

– Батюшка, благословите. Хоть в петлю лезь. Я уж и проклинаю его про себя, и смерти желаю… Господь ведь всё слышит

Слышит, кивал Максим Ефимов внутри. Ты даже не представляешь, насколько. Дело невеликое, возьмём на заметку твоего пьяницу-внучка.

Опухшая от бесконечных слёз женщина и не совета спрашивала, а только держалась за его руку и что-то монотонно шептала. За такие скупые, пресные ответы, как этот, отец Дионисий себя ненавидел:

– Cмерть для всякого младенца – это переход в Царствие Божие. Посему, страдание таковых должно подвигнуть взрослых задуматься над своей собственной греховной жизнью. Богом это попускается лишь с одной целью – разбудить человека от греховного дремания, встряхнуть его душу…

Незаметно нашептал ей вслед убаюкивающее заклятье. Пусть хоть выспится дома. Он потом подумает, чем ей помочь.

– Батюшка, объясните мне, как избежать блуда? – на него лукаво смотрела барышня чуть за двадцать. – На каждом шагу меня подстерегают искушения, даже в собственном доме!

Таких, как эта рыжеволосая прихожанка, отец Дионисий стабильно встречал по пятку в месяц. Скучная семейная жизнь и холодная постель заставляют их обращать внимание на молодого обаятельного священника. Крепкий и широкий в кости, с мефистофелевским изломом бровей и живым горячим взглядом, плюсом к этому шла не очевидная на первый взгляд колдовская  харизма. К тому же он и живёт рядом, и всегда выслушает. Обычно он строго разделял работу и последствия такого интереса девиц и солидных матронушек. Но эту почему-то с интересом продолжал слушать.

– Понимаете, ко мне является всякое… Не только во сне, но уж если явится во сне…

Девица окончательно запуталась и зарделась. А ведь знает, что ей идёт эдакий смущённый румянец, хмыкнул батюшка над немудрящим женским коварством. Ответил, как положено, немного нудно:

– Вы для самой себя должны понимать, что эти желания можно реализовать только в браке. Сведите к минимуму все раздражители на эту тему – кино, картинки, разговоры, песни и так далее. Когда приходит мысль – молитесь Богу, чтобы остановить ее до тех времен, когда вступите в брак. Прямо вот не давайте разыгрываться фантазии. Это может быть очень трудная борьба, но с божьей помощью возможная. А в отношениях – соблюдайте какую-то меру, дистанцию. И, если есть жених, с которым вы идете ко браку, то предлагаю…

– Нет, – решительно прервала барышня его предложения. – Жениха нет, а ночью кто-то приходит и стоит в углу! Искуситель. Не смотрите так, я знаю, что это всё химера. Но вы всё-таки придите, пожалуйста, проверьте…

Что же я там у тебя проверять-то буду, лихорадочно соображал Дионисий. Прихожанка была похожа на антоновку: под тонкой светлой кожицей светилась плотная розовая мякоть. Ладно, иногда можно и изменить своим принципам разделять работу и личное. Будем считать это приглашением на требу. Мелкая тьма.

***

Дойдя наконец до дома, он в очередной раз возрадовался, что у священников тоже бывает простой человеческий отпуск. Матушка с детьми, к превеликому его счастию, отбыла к кому-то из многочисленной родни. Душная, полная Галина знала: выходя замуж за семинариста, нужно думать не о мирских утехах и развлечениях, а понимать, что в Церкви совсем другая радость, которая не поддается описанию. В новом приходе всё переживала: пустыня в душах человеческих, всему их надо научить. Первое время сама пекла просфоры. Очень большая молодец была Галина. Старательно изгоняла всё телесное, недостойное благочестивой матушки. К чревоугодию была склонна, дак не скоромного в пост же, какой это грех. На ней хозяйство большое. Иные матушки пеклись много о тленном внешнем виде, но здесь, в кругу сельских жителей, этого бы и не оценили. Отец Дионисий, напротив, рьяно старался держать себя в форме: иначе от долгого стояния во время службы всё ломило и отваливалась спина. И телесная радость от физической нагрузки была ему не чужда. Гибкое, сильное тело во всём слушалось священника, подсказывало верное решение. В нашем – нашем – деле без этого никак, – подмигнул Дионисий своему отражению. Вспомнил про рыжую прихожанку. Надо сходить, проверить. В случае какого конфуза – напустит морок. А в случае реальных проблем будет работать по специальности, так сказать.  

Но про развлечения будет думать потом. Пришло время исправлять стадо, вверенное ему Господом.

Он вышел на веранду и с наслаждением прикурил сигарету. За двором расстилались октябрьские поля, впитавшие охряные, пыльно-зелёные, суриковые тона. Земля уже начинала дремать, уже устраивалась поудобнее. Близилось время, когда старый бог умирал, чтобы возродиться в самую тёмную ночь декабря. Хорошее, сильное время. Батюшка сел на скрипучий стул и плеснул себе тёмной жидкости из припасённой за пазухой фляги. Настойка странным образом отдавала сразу и перегноем, и свежестью. Бадьян, полынь, анис. Исрык – священная трава дервишей. Кое-что ещё, из запасов бабы Тони. Отец снова закурил, запивая дым горьким пророческим эликсиром. И ждал, глядя в темнеющий горизонт. Ждал их прихода. Вслушивался в мелкие звуки: далёкий лай, шорохи, лёгкие шаги.

В комнате его уже ждал накрытый алтарь, готовый помочь вмешаться в Божественное провидение. Помимо стандартных заговоров от пьянства, гармонизирующих заклятий, поисков пропавших и исцеления, у него было значимое дело. Проходя мимо одного дома в их немаленьком селе, Дионисий почувствовал странное. Тень тени, неявный отзвук. След большой Тьмы. Нужно было проверить, отыскать, вырвать с корнем гнилое семя. Он просил Знака, который бы направил его. Указующего перста.

***

Ритуалы отняли у него много сил. Господь вольёт новые в его душу и тело, вдохновляя на другие подвиги на поле битвы добра и зла. Но пока он приходил в себя магическими способами: рисовал на теле руны защиты и восстановления. И молился – он ведь был простой приходской священник. На следующее утро Дионисий запланировал визит к девице с её непонятными явлениями. Сегодня было время для чтения духовных книг и местных новостей. За важными сюжетами про новые шторы в здании сельсовета и новые ямы за зданием сельсовета по региональному каналу показали что-то более удовлетворяющее условиям поиска.  Диктор одновременно тревожно и равнодушно вещала: «…женщина не имела проблем со здоровьем, не страдала какими-либо расстройствами. Пенсионерка вышла на прогулку из дома с собакой и не вернулась. Родственники пропавшей отметили, что пенсионерка всегда гуляла по одному и тому же маршруту. Спустя неделю на местной помойке нашлась собака…». Дионисий и сам подобрался, как охотничий пёс. Он краем уха слышал новость о пропаже от вездесущих церковных старух. Немолодая тётка и правда была в своём уме и не склонна к суицидальным маневрам. Кое-что, но пока его отрывистые предчувствия не складывались в целостную картину. Надо думать дальше.

***

Утром октябрьское солнце разогнало остатки тумана. Отец Дионисий стоял на пороге дома давешней сновидицы и сам уже немного краснел. На всякий случай прочитал молитву преподобному Моисею Угрину от блудных помыслов, но рассчитывал скорее на обратное. Вздохнув, постучался, и ему немедленно открыли.

– А вы всё-таки пришли, а я вас-то и ждала, я Ксения, если вы не помните, проходите, сразу глянете, – тараторила румяная и вся какая-то чисто пахнущая девица.

Дионисий вошёл, оглянулся и замер. В воздухе возмутительно воняло колдовством. Может, маг из него стараниями бабы Тони вышел не самый лучший, но чужую магию, тем более такую такую топорную, он сразу замечал. Пробормотав себе под нос не то молитву, не то заговор, он пальцем прочертил на двери проявляющие руны. Всё оказалось слишком просто: лукавая прихожанка просто хотела его приворожить и ввести во грех. Несмотря на банальность чар, у неё бы получилось, если бы не надёжная защита Дионисия от всякого колдовства. Но как разочаровать это юное создание? Пускай верит.

В собственной спальне Ксения показала ему, как именно блудные бесы её одолевают. Одолевали изрядно, что и сказать. На прощанье Дионисий притянул к себе её скуластое лицо, будто для прощального поцелуя:

– Смотри на меня, раба Божия Ксения. Молись. Постись. Будь воздержана в своих мыслях, – со снисходительной строгостью произнёс он, а на выходе сотворил чары для связывания языка. Не будет болтать, это он знает, а значит – обойдёмся пока без забвения.

Ободрённый, священник направился домой. Возле мусорных баков на повороте с улицы Советской ему был дан знак. Указующий перст, как и просили. Из порванного дворнягами пакета вывалилась человеческая рука.

***

Оперуполномоченный Журавич, рано состарившийся мужик с рябым лицом, был давним знакомым Дионисия и относился к нему без особого пиетета, что сейчас было как раз на руку. Грустно усмехнувшись двусмысленности выражения и сотворив крестное знамение куда-то в сторону, священник догнал удаляющуюся спину Журавича и, поравнявшись с ним, поздоровался и аккуратно спросил:

– Юра, ты не думаешь, что это дело может быть связано с пропажей тётки, которая через пару домов от моего живёт?

– Ты чего, детективов пересмотрел, святой отец? – покосился на него опер.

– Святой отец – это у католиков, – машинально поправил Дионисий. – А у нас батюшка. Я просто беспокоюсь за свою паству, понимаешь. Судмедэскперт уже выяснил, чья это…конечность?

Не зря же он увязался за Журавичем, нужно было действовать энергичнее. С момента роковой находки прошло несколько дней.

– Целиком нашли товарища. Почти, – хмыкнул собеседник, не удержавшись от соблазна обсудить детали странного дела. – Оказался местный дворник, опознали по усам и пальцам, он ранее привлекался за всякие мелочи. Что убили – полбеды, от таких алкашей естественной смерти в окружении внуков не ждёшь. А что на куски порезали – это уже нехарактерно. Ладно, святой отец, ты иди, побольше о спасении наших душ думай, надо к вам в церкву тоже заглянуть.

– Заглядывай, – радушно отозвался Дионисий. Собственно, нужную информацию он мог добыть и без простоватого Журавича и небольшого гипнотического воздействия. Но мысли и впечатления оперуполномоченного непременно пригодятся. Телепатом Дионисий не был, а вот настраиваться на чужую волну умел. Дальше он сам себе следственный комитет и центральный районный суд.

***

Духовидческая настойка уже пилась как хороший коньяк. Отец Дионисий сидел на полу и грел в руке пузатый бокал, успешно заменивший ритуальную чашу. Заел горькую жижу долькой цитруса. Мы делили апельсин; мене, текел, упарсин. Настроение скатывалось к весёлой истерике: ни духов, ни знаков, ни происшествий. Хоть к гадалке иди или на «Битву экстрасенсов». Батюшка хохотнул. В комнате было душно, от свечей и дыма из курильницы.

И чуть не пропустил начало сеанса. Вокруг будто одним щелчком выключили звук, свет, всё человеческое. Он вглядывался в тьму, где уже толклись неясные силуэты, наползая на него, вздыхая и заворачиваясь кольцами. К месту он вспомнил Валтасара: на противоположной стене проявилась надпись. Имя. Это стоило многочасового ожидания. Если только духи не врут. Он напоил их своей кровью, принёс им плату; не должны. В голове всё плыло и качалось. Первоначально Дионисий хотел навести на упыря смертную порчу, но теперь, когда открылись последние детали, план поменялся.

Упырь был женщиной. Старуха, всю жизнь проработавшая на скотобойне. Вера Саградова. Очень иронично, что она Вера. Имён всех жертв духовидец отыскать не смог, но этим пускай занимаются в соответствующих органах. Он видел только отдельные кадры из киноленты прошлого. Большой мясницкий нож для пропавшей пенсионерки. Обух топора для пьяницы-дворника. Соседскому ребёнку, мешавшему ей криками и смехом, хватило крепких старухиных рук на шее. Упыриха обладала звериной силой, удивительной для своего преклонного возраста. В ней не было магии – только большая, страшная, прожорливая Тьма. Тьму стоило выпустить, вернуть в бездну, но отец Дионисий не станет этим заниматься. Ради всех семи жертв – может, их было и больше, – он решил привести убийцу к человеческому суду, а там и Божий не заставит себя ждать.

У бабы Тони для этого был невероятно подходящий рецепт, аккуратно зафиксированный в «творческих наработках». Вечером следующего дня Максим Ефимов, он же местный батюшка, закапывал во дворе дома Веры Саградовой коровий язык, призывая мстительных духов и покровителей скота. Хороша картина получилась бы для любопытствующих. Но на улице было безлюдно. Отбросив заступ, Дионисий нараспев шептал нужные слова.

Упыриха не владела магией, но имела особое чутьё, как и многие убийцы. И неслышную поступь. И твёрдую руку. От всего этого, как и от удара вилами, магическая защита не спасла отца Дионисия. Но удар получился удачный для него, смазанный. Кто-то окрикнул его в темноте. В уме заколыхались рыжие волосы, русалочий смех, веснушки на лопатках. В себя он пришёл уже в больнице. Рядом с кроватью стояла корзина антоновки, распространяя запах юности и чистоты на всю палату.

***

Не зная подробностей того позднего вечера, Дионисий чувствовал: ритуал удался. Вскоре ему сказал об этом Юра Журавич, навестивший его по собственной искренней инициативе. Конечно, сказал оперуполномоченный по-другому: Вера Саградова призналась в совершённых убийствах и одном покушении на убийство, и недолгий остаток жизни проведёт в тюрьме. Коровий язык разболтал всё за неё. Наверное, после работы на скотобойне у коров были с упырихой свои счёты.

С чувством выполненного долга батюшка откинулся на подушки и прикрыл глаза. Сквозь подступающую дремоту он ощутил присутствие колдовской силы, ещё маленькой и неясной, затем услышал детский смех. С трудом он сосредоточился и приоткрыл веки. Сон как рукой сняло: в палату зашла его средняя дочь. Значит, вот кто унаследует дар. Не такого любящий отец желает для своего ребёнка, но против Силы не попрёшь.

С забавной цветастой майки десятилетней девочки отцу Дионисию подмигнула большеглазая сова.